Три П: Пелевин, Проханов, Путин 10 страница
В отличие от самого маневра – если не с Дмитрием Медведевым, то с объявленным на съезде ЕР «возвращением на трон». Сейчас тогдашние заявления Путина и Медведева повсеместно принято считать главной ошибкой власти; однако «ошибка» может применяться к тактике, здесь же мы имеем дело со стратегией, которая бывает верна или наоборот. А сценарий ее заложен в исторической матрице распространенного случая российских узурпаций – как прямых, так и закамуфлированных, оформленных бантиками избрания Земским собором, благословения патриарха, протоколов ЦИКа и пр.
Тут эпоха Грозного стремительно переходит в хронотоп Бориса Годунова – и пусть нас не смущает почти столетие, уместившееся в три президентских срока, – это трагедии не регламентируются по времени, а слишком долгих фарсов не бывает. Путин, начинавший в стилистике Грозного и пришедший в состояние Годунова времен начала Смуты, на сегодняшний день имеет некоторый шанс оспорить самого Пушкина.
Словно предчувствуя этот заочный спор, некоторые деятели искусств пытались актуализовать Александра Сергеевича. Хотя наше всё, и в особенности в «Борисе Годунове», в сем апгрейде никак не нуждается, достоин уважения сам использованный инструментарий.
* * *
Сегодня любой «взрослый» российский фильм – акт политический. А если соавтор сценария – Александр Пушкин, а эпоха – Смутное время, то здесь сам русский Бог велел.
|
|
|
Владимир Мирзоев в кино «Борис Годунов» перенес начало Смуты в наши дни, не изменив в тексте пушкинской трагедии ни единой запятой, не добавив ни одной реплики. Отсебятины – ноль. За одним простительным исключением – Самозванец старше на полтора десятка лет. Это понятно – живем дольше, взрослеем трудно и мучительно; 20‑летний Гришка, неважно, гопник или ботаник, дерзнувший, а главное, поддержанный массами в своих дерзаниях – абсолютно невозможен. Россия одряхлела и обрюзгла.
При просмотре иногда спотыкаешься на прозаизмах или строчках, будто сегодня написанных, заглядываешь в первоисточник – ан, все было уже у Александра Сергеевича. Ай да сукин сын!
Поначалу зрителю представляется, будто знаменитый театральный режиссер затеял эдакое постмодернистское действо со смешением эпох – дело в свое время модное и несложное. Пролог фильма – убийство царевича Димитрия – отсылает не в Углич, а в Екатеринбург, к трагедии другого царственного отрока – цесаревича Алексея. Но между двумя убиенными царевичами действительно кровная связь – смерть Димитрия прервала династию Рюриковичей, Алексея – Романовых, оба мальчика страдали неизлечимыми болезнями: первый – падучей, второй – гемофилией… Царь Борис, наблюдающий он‑лайн, хоть и на театральной сцене, за разгромом Самозванца под Добрыничами, напоминает Сталина на просмотре «Дней Турбиных», войско Отрепьева – типичные золотопогонники: поручик Голицын, корнет Оболенский, есаул, что ж ты бросил коня…
|
|
|
И всё это работает на магистральную идею режиссера Мирзоева (и сценариста Пушкина) – о цикличности русской истории при несменяемости самых драматических национальных обстоятельств. О неизбежности расплаты. Об эфемерности власти – когда тирания переходит в анархию, ручное управление обратно пропорционально управляемости, правитель, достигнув всех земных высот, бессилен перед судом небесным, а расклад сил определяет не число и умение войска, а мастерский пиар, сотворенный в нужном месте в нужное время…
Вся соль (и слезы) в контексте.
Дерзость режиссера местами поражает: тут иконы, смена которых на ЖК‑панели управляется пультом, царский указ в айфоне, батюшки в фитнес‑клубе, казаки в БТРе, Леонид Парфенов в телевизоре в статусе (но не в роли) дьяка Щелкалова. Хотя у этой дерзости есть рациональное объяснение – пришпорить действие, удержать у экрана нынешнего инфантильного зрителя – потому фонтан заменяется бассейном, в котором возможен не только диалог, но скандал с реальным, а не словесным, поливом.
|
|
|
Вообще Мирзоев преодолевает соблазн тусовочности – тот же Парфенов, как в убогом апофеозе тусовочного кино – Generation «П» по знаменитому пелевинскому роману, – снова играет сам себя, но в «Борисе Годунове» это, пожалуй, единственный эпизод, балансирующий на грани. Мирзоев пытается бежать от медийных физиономий и стереотипов даже там, где они сами просятся, – не в дверь, так в окно. Юродивый Николка – настоящий даун: тут смелый уход от самой феноменологии юродства ради правды русской жизни. А в безмолвствующем «народе», располовиненном на пьющую пролетарскую семью и скучающую интеллигентскую, работяги выходят как бы не симпатичней. Правда, в узких рамках сталинского афоризма «оба хуже».
Максим Суханов в комплиментах не нуждается. Актер широкого диапазона, но как‑то в последнее время заточенный режиссерами под роли больших начальников, он создает образы всё страшней и убедительней. (Сбой приключился только в роли Сталина у Никиты Михалкова в «УС‑2. Предстояние»). На голову выше всех прочих неравных, Борис оказывается бессилен перед константой русского недоверия властям и веры в чудесное, и это‑то бессилие плюс удивление инфантильной мощью собственного народа у Суханова получается лучше всего.
|
|
|
Старец Пимен из Чудова монастыря – последняя роль Михаила Козакова в кино. Потому неудивительна экклезиастова интонация многая мудрости и многая печали.
А что до политики и назойливых параллелей… Годунов может быть сопряжен со своим тезкой Ельциным (и стакан вискаря в тему, и заплетающийся язык), может с Путиным, тогда Борисов сын Феодор – с Медведевым… Да, собственно, какая разница? При неизменности российских сценариев интерес может вызвать разве кандидат на роль Отрепьева. При том, что мы знаем о гримасах («харях») короткого его царствования и ужасном конце, который растянулся и затянул на сериал измывательств над Гришкиным трупом и в реале, и в виртуале, – после него появились еще как минимум два самозванца Димитрия.
* * *
Рецензию эту я писал сразу после просмотра мирзоевского фильма, однако от мыслей о взаимозаменяемости по‑прежнему не готов отказываться. Другое дело, что поверхностную аналогию усилила предвыборная публицистика Владимира Путина – каждая новая его статья начиналась подробным перечнем собственных заслуг; в подтексте ощущалось возмущение людской неблагодарностью.
Но прежде вспомним: Борис, начинавший как разумный, энергичный и популярный правитель, стремительно одряхлел, и ко времени появления первых слухов о Самозванце все реже появлялся на публике, стал проявлять скаредность даже в мелочах, допускал излишества (в еде – не подумайте чего другого). При этом продолжал слыть на Москве крайне жестоким тираном:
И поделом ему! он правит нами,
Как царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно,
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а царь
Своим жезлом не подгребает углей?
Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы…
Любопытно, что Пушкин (в данном случае – персонаж‑однофамилец, точнее, предок Александра Сергеевича) произносит эти слова не в приказной избе и не в застенке, а после роскошного ужина у Шуйского (в фильме Мирзоева – барбекю на Рублевке). Совсем как либеральный мыслитель, обличающий режим на гламурной вечеринке.
«Власти старались держать в тайне все, что творилось на Пыточном дворе, – сообщает историк Скрынников. – Но их старания приводили к обратным результатам. По стране распространялись самые преувеличенные слухи о жестокостях Годуновых».
Борис очень переживал за будущее сына Феодора и желал его видеть при себе неотступно, отклоняя предложения советников предоставить преемнику хотя бы минимум самостоятельности. Тоже ведь знакомая ситуация, а?
Но – к предвыборной путинской публицистике, первооснова которой, конечно, знаменитый монолог царя Бориса:
Мне счастья нет. Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать –
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.
Безумны мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы –
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
В семье моей я мнил найти отраду,
Я дочь мою мнил осчастливить браком –
Как буря, смерть уносит жениха…
И тут молва лукаво нарекает
Виновником дочернего вдовства
Меня, меня, несчастного отца!..
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу,
Монахиню смиренную… всё я!
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. –
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда – беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Правда, бесланских мальчиков кандидат в президенты в своих статьях благоразумно не упоминает.
Одним из магистральных сюжетов трагедии «Борис Годунов» Пушкин сделал диктатуру пиара, суть которой доходчиво объясняет все тот же персонаж‑однофамилец:
Я сам скажу, что войско наше дрянь,
Что казаки лишь только селы грабят,
Что поляки лишь хвастают да пьют,
А русские… да что и говорить…
Перед тобой не стану я лукавить;
Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою помогой,
А мнением; да! мнением народным.
Димитрия ты помнишь торжество
И мирные его завоеванья,
Когда везде без выстрела ему
Послушные сдавались города,
А воевод упрямых чернь вязала?
Власть, сделавшая пиар основным своим инструментом, теперь негодует, когда пиаром пошли на нее. (И вообще предвыборная президентская кампания зимы 2012 года странно – хотя по‑своему закономерно – возродила в России ветхозаветную архаику «око – за око». Митингом на митинг, компроматом за компромат, взломом почты – на ДОС‑атаку…).
Пикейные жилеты по всей стране обыгрывают Ильфа и Петрова, размазывая свинцовые слезы по щетинистым мордасам, скорбя о проигранной информационной войне… Слезы явно фальшивые – власть охотно признает поражение: дескать, реалистам в делах не грех проиграть болтунам‑виртуалам.
Вот характерный репортаж с подобного мероприятия:
«В Поволжском институте управления имени Столыпина прошел „круглый стол“ на тему „Качество демократии в современной России“. За этой многозначительной формулировкой скрывался вопрос – что делать отечественной политической элите с теми несогласными, которые вышли по всей стране на протесты против массовых фальсификаций выборов в Госдуму. В начале ведущий мероприятия – замдиректора института Олег Фомин – сделал традиционный отсыл к версии американского влияния, „раскачивающего лодку“ и мобилизующего недовольных в своих интересах.
Гордеп и бывший лидер саратовской МГЕР Василий Артин заявил, что власть проиграла информационную войну оппозиции, а для „сохранения государственности“ нужна некая „имперская идея“.
„Мы проиграли интернет‑войну. И качественная интернет‑пропаганда против институтов государства происходит постоянно, очень креативно, и здесь противодействовать можно только теми же методами. Клин клином вышибают. И надо понимать, что даже если оранжевый сценарий не сработает в стране, то находясь под давлением еще 5–7 лет государство наше не выдержит. Нужна имперская идея – другого выхода нет, мы либо расширяемся, либо сжимаемся. Если патриотические силы, которые собираются, покажут достойный ответ всяческим гапонам, которые будоражат страну, проблема может решиться. Потому что молодежь сейчас достаточно обеспечена. Она ездит на дорогих иномарках, на нее просто влияет окружение“, – считает Артин.
Ему возразил главред „Газеты недели“ Дмитрий Козенко: „Причина Болотной – в политике властей. Ошибка властей в том, что они решили, будто для того, чтобы народ не беспокоился, его достаточно держать в сытости“.
Облдеп и директор ГТРК „Саратов“ Андрей Россошанский вновь попытался завести старую антиамериканистскую пластинку: „Мы проиграли войну в Интернете Госдепу США лишь потому, что большинство чиновников не умеют нормально пользоваться Интернетом. Мы опоздали с введением электронного правительства на годы“.
Редактор „Общественного мнения“ Алексей Колобродов выразил другую точку зрения: „Давайте не заниматься умножением мифов. Не будем говорить о влиянии Госдепа США или интернет‑войнах. Во времена Бориса Годунова и Григория Отрепьева никакого Интернета не было. Во времена Александра Сергеевича Пушкина тоже… Вместе с тем сторонник Самозванца говорит в трагедии Пушкина: „Сильны мы мнением народным“. Технология о которой мы говорим, была уже тогда. И никаких Соединенных Штатов еще не было – эта технология принадлежит всем и никому. Только в США более устойчивая политическая система – там никто не строил государство, опираясь на чиновничество. Также как миф о фальсификациях – мне кажется, сейчас Путин как никто другой заинтересован в том, чтобы выборы прошли честно, потому что это ключ к его легитимности. Что будет дальше? Мало кто сомневается в победе Путина. Неважно, первый это буде тур или второй. Власть выбрала, мне кажется, курс на либерализацию для выпуска пара. Будут много говорить о самоочищении власти – искать новых Ходорковских. При этом новая предложенная Путиным система перераспределения налоговых доходов может означать курс на завоевание регионов“».
Он‑лайн версия журнала «Общественное мнение», 02.2012 г.
Однако, рассуждая о Владимире Путине как историческом типе, следовало бы в тех же категориях попытаться диагностировать его оппонентов, тем более что аналогия с Борисом Годуновым весьма к тому располагает.
Нынешней оппозиции (в виде так называемых «рассерженных образованных горожан») принято заливисто льстить, сквозь зубы делает это и Владимир Путин, особо подчеркивая, что своим появлением российский средний класс (и авангард его – РОГ) обязан ему. Это действительно во многом так, но генезис – штука амбивалентная. И с помощью тех же исторических параллелей стоило бы оценить не только достоинства, но и пороки, которыми наградил забунтовавших детишек состоятельный родитель. День непослушания способен выявить их особенно рельефно, если вести речь не о лозунгах протестных толп, но мотивации их вождей. Пригласим в эксперты такого признанного авторитета, как академик Александр Панченко, который первым описал психологию русского самозванчества.
«Тирания не только разорила страну, она ее развратила. Ставка на худших, воплотившаяся в опричнине, удалила от власти порядочных людей, а худших делала еще хуже. (При вступлении в „сатанинский полк“ было обязательным клятвенное отречение от родителей, то есть прямое нарушение пятой заповеди). Ложь стала поведенческим принципом тех, кто хотел „выбиться в люди“, и это выразилось в самозванстве. (…) В Смуту одновременно подвизалось до десятка самозванцев. Никто не верил, что все они подлинные царевичи. В лучшем случае верили одному, а от всех других открещивались. Самозванство интересно с социальной точки зрения (низы пришли к мысли о соперничестве с властью, но в этой же монархической оболочке).
(…) Самозванство – незаконнорожденное дитя опричнины, хотя их, если не ошибаюсь, никто не сопоставлял и не связывал. Для тех и других становится недействительным отречение от дьявола, которое совершается в таинствах крещения и миропомазания. (…) Будучи добровольными отщепенцами, они знают, что надежды на спасение души у них нет. Им остается одно – „погулять“, покуда живы, и они гуляют, разрешают себя от уз нравственных правил, дают волю страстям и порокам. (…) Самозванцы в большинстве своем были людьми одаренными. В нравственно здоровом обществе они, быть может, совершили бы нечто дельное и доброе. Но большая ложь и тирания Грозного, его религия силы надорвали русскую душу».
Тут, пожалуй, параллели с иллюстрациями излишни. Главная претензия Бориса Немцова к Владимиру Путину, кажется, в том и состоит, что Борис Ефимович был первым публично объявленным наследником «царя Бориса». А Путин не пойми откуда взялся. То есть понятно откуда – и это хуже всего. Немцов продолжает себя таковым полагать (капризно‑покровительственная и одновременно хамская интонация царственного отпрыска по отношению к прочим боярам оппозиции), вынужден вступать в двусмысленные отношения с заокеанской Литвой и отечественной охранкой. И живи оба четыре века назад, их заочный спор предсказуем: кто «законный», а кто «законнейший», кто «природный», а кто «многомятежным хотеньем»… Да оно и сейчас почти таково.
Если бы Владимир Мирзоев вдруг задумал снять сиквел своего «Бориса Годунова» о Смутном времени в той же стилистике, материалы нынешних сливов, подглядок и прослушек из жизни оппозиции легли бы в ткань такого кино ненавязчиво и адекватно. Впрочем, протестный народ, похоже, все понимает про своих вождей – и тут снова точен диагноз академика Панченко.
Велик соблазн объявить либеральных лидеров самозванцами, а мидл‑классовую массовку – сплошь митрополитами Филиппами гражданского общества. Но увы… Во‑первых, подвижники – самый штучный человеческий товар. А во‑вторых, очевиден ответ о предпочтениях Филиппа. Определенности его выбора между царем и самозванцем.
IV. Гражданинская лирика
Если бы к Николаю Некрасову, автору национальной формулы о поэте и гражданине, обратились бы в Английском клубе, в редакции ли «Современника», на петербургской улице: «Гражданин поэт!» – он бы не заметил подвоха. Не уловил бы ни издёвки, ни угрозы. Разве что выдохшийся намек…
Зато большинство авторов, угодивших под стилизацию после того, как «Поэт и Гражданин» стал, перебравшись с «Дождя» на «Эхо», «Гражданином Поэтом», контекст такого обращения просекли бы мгновенно и безошибочно.
Даже Игорь Северянин, успевший умереть в 1940 году в Эстонии. Родной язык и отечественные страхи легко проникают через ближние госграницы, и ты следишь за их экспансией, даже если не замечаешь оккупации.
Не говоря об Александре Вертинском, вернувшемся в Союз в 1943‑м, чтобы быстро восстановить и пополнить знания о родной стране. За каких‑то пару тяжелых гастрольных лет.
К Есенину в милициях, может, именно так и обращались, но всей меры зловещести государственной вежливости он оценить, конечно, не успел. В отличие от Осипа Эмильевича.
Константин Симонов и Александр Твардовский реагировали бы с мрачным достоинством, попутно пытаясь выяснить, кто из них достойнее. И мрачнее.
Сергей Михалков, заикаясь, передразнил бы государство, подумав, что это оно, по обыкновению, с ним шутит. Впрочем, у него имелся хороший учитель – Корней Иванович…
За Агнию Барто и Михаила Исаковского просто боязно, ибо специальности песенника и детского поэта предполагают повышенную возбудимость.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 95; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!