НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ 3 страница
* * *
В десять часов вечера 21 февраля, в тот самый момент, когда Петроградский Совет приступил к рассмотрению мирной политики Совнаркома, Свердлов созвал наконец долго откладываемое заседание ВЦИКа — формально, чтобы обсудить тот же вопрос (60). Для исследователя крайне важно не забывать о различиях в политической значимости и характере двух этих заседаний. Особенно нужно учитывать то, что в Петросовете конфликт между левыми эсерами и большевиками по вопросу о войне и мире хотя и был, без сомнения, нелегким, большевики-ленинцы там были в большинстве. Во ВЦИКе же подобные разногласия могли запросто привести к расколу большевистско-левоэсеровской коалиции и даже, не исключено, к падению ленинского кабинета, поскольку на этом заседании, отчасти благодаря отсутствию многих «левых коммунистов», перевес был явно на стороне левых эсеров (61). Человеком, на котором лежала главная ответственность за недопущение потенциально летального раскола, был искусный тактик Свердлов. Как никто другой в партии, понимавший всю взрывоопасность вопроса о мире, а также ощущавший растущее во ВЦИКе недовольство Совнаркомом за сепаратные действия последнего в деле с телеграммой Ленина-Троцкого, Свердлов решил отложить заседание ВЦИКа до тех пор, пока страсти поулягутся. Кроме того, он, по-видимому, приложил значительные усилия, чтобы убедить Ленина в возможных серьезных последствиях этого недовольства, и взял с него обязательство, что в дальнейшем, вне зависимости от германского ответа, Совнарком не будет действовать в мирных переговорах в одиночку, без предварительной консультации с ВЦИКом (62).
|
|
|
То, что даже Ленин к моменту, когда Президиум ВЦИКа собрался для обсуждения плана вечернего заседания, начал смиряться с мыслью о неизбежности обороны, работало на Свердлова. Как только члены Президиума (все большевики и левые эсеры) убедились в том, что в дальнейшем в принятии решений по мирному вопросу прерогативы ВЦИКа будут соблюдены, они разработали повестку дня и процедурные ходы, которые должны были обезопасить заседание от серьезного накала страстей. В частности, было решено, что заседание начнется с вступительного доклада Свердлова о положении дел в мирном процессе. Затем участников заседания попросят отбросить политические разногласия и принять резолюцию Президиума, формально одобряющую мирную политику правительства и выражающую уверенность в том, что все рабочие, солдаты и крестьяне как один встанут на защиту «социалистической Советской власти от всяких на нее покушений» (63). Спасение социалистической революции от внешних и внутренних врагов — вот, что должно было стать лейтмотивом заседания.
|
|
|
Таков, по-видимому, был план, и он сработал как нельзя лучше. Хотя Свердлов в своем вступительном докладе не исключил полностью возможности позитивного ответа немцев на послание Ленина- Троцкого, было очевидно, что он разделяет преобладающее неверие в такое развитие событий. Затем он вслух зачитал перечень уже изданных Совнаркомом призывов к борьбе с врагом (в том числе «Социалистическое Отечество в опасности!»). Эта декламация была призвана, во-первых, продемонстрировать, что правительство, несмотря на все усилия достичь скорейшего мира, твердо намерено защищать революцию, а во-вторых, придать собранию атмосферу нависшей военной угрозы. Затем Свердлов объявил, что, по согласованию с Президиумом, он не будет открывать дискуссию, так как «каждый из членов Ц.И.К. в достаточной степени обдумал и обсудил создавшееся положение вещей», а предложил сразу, без промедления, принять резолюцию с одобрением политики правительства и призывом к защите революции. Тщетно меньшевик-интернационалист Рафаэль Абрамович возмущался, что в резолюции, предложенной Президиумом, не нашел отражения ни один из вопросов о войне и мире, требующих немедленного прояснения, и вопрошал, почему вот уже два дня высшему органу власти страны не позволяют высказаться, и вообще, почему «оппозиции» все еще затыкают рот (64). Из 150 членов ВЦИКа только шестеро проголосовали против резолюции Президиума — все, кроме одного, умеренные социалисты (65). На этом долгожданное заседание ВЦИК завершилось. Оно продолжалось менее часа.
|
|
|
* * *
Ночью 22/23 февраля радиостанция в Царском Селе, используемая советскими властями для особо важных трансляций, так как это было самое надежное в петроградском регионе средство дальней связи, приняла два сообщения от Георгия Чичерина, главы российской делегации в Бресте. В первом Чичерин информировал Совнарком, что германский ответ на российское предложение мира передан советскому курьеру, который везет его в Петроград. Второе было адресовано Троцкому и ставило его в известность, что Австро-Венгрия с союзниками собирается завершить мирные переговоры (66). Германские условия прибыли в 10:30 утра, и, несмотря на жесткость, едва ли явились сюрпризом для Ленина. В дополнение к тем требованиям, которые немцы уже выдвинули в Бресте, они настаивали, чтобы Россия отказалась от контроля над Ливонией и Эстонией; покинула территорию и признала независимость Финляндии, Украины и Грузии; немедленно демобилизовала старую русскую армию, новую Красную армию и Красную гвардию; интернировала или разоружила российский флот; восстановила торговый договор 1904 г. и, в итоге, выплатила внушительную контрибуцию; а также воздержалась от распространения революционной пропаганды на территориях, принадлежащих Центральным державам. На раздумье советскому правительству давалось сорок восемь часов. Положение усугублялось тем, что к моменту прибытия условий больше половины этого срока уже прошло (67).
|
|
|
Можно только догадываться, какие мысли промелькнули в голове Ленина, пока он осмысливал новые германские условия. Может быть, он испытал облегчение от того, что они не оказались еще более жесткими? В конце концов, они были близки к тем, которые он был готов принять, когда доказывал необходимость немедленного заключения мира на заседании ЦК 18/19 февраля. С другой стороны, те несколько дней, которые прошли с начала германского наступления, показали, насколько сильно и глубоко у части, если не у большинства, его соратников нежелание склониться перед германским империализмом. Бесспорно, трудно найти лучший пример проявления легендарной ленинской твердости и силы воли, чем его яростное стремление преодолеть сопротивление оппонентов в этот критический момент в истории большевизма и русской революции.
На карту в этот исторический момент было поставлено так много, что этого не могли не понимать члены большевистского ЦК, собравшиеся днем 23 февраля, чтобы обсудить новые германские условия. Обсуждались два диаметрально противоположных рецепта выживания революции. При этом каждая из сторон в готовой разразиться внутрипартийной битве была уверена, что политика, предлагаемая оппонентами, равнозначна самоубийству.
Краткая, механическая протокольная запись с этого заседания выглядит особенно контрастирующей с действительностью (68). «Товарищ Свердлов оглашает германские условия», — записывает секретарь. Почти тотчас же Ленин выкладывает карты на стол. В протоколе читаем: «Товарищ Ленин считает, что политика революционной фразы окончена. Если эта политика будет теперь продолжаться, то он выходит из правительства и из ЦК. Для революционной войны нужна армия, ее нет. Значит, надо принять условия». «Левые коммунисты» сразу поняли, что ленинская угроза отставки не является ни привычной оговоркой, ни блефом, и что если германские условия не будут приняты, им придется взять на себя ответственность за управление Советской Россией и за ведение борьбы не только против германского империализма, но и русской буржуазии и той части пролетариата, которая шла за Лениным. Ленин приложил все усилия, чтобы сомнений на этот счет ни у кого не осталось.
Один за другим, члены ЦК высказывали свое отношение к принятию мирных условий. «Выводы В.И. [Ленина] далеко не убедительны», — декларировал Троцкий. Зиновьев возразил Троцкому, указав: «По опыту последних дней ясно, что нет энтузиазма… Мы теперь подведены к тому, чтобы принять предложение [немцев]». Бухарин камня на камне не оставил от германских условий, добавив, что они «нисколько не оправдывают того прогноза, который был дан Лениным [насчет возможности мирной передышки для подготовки к революционной войне]». Сталин занял сторону Ленина. «Либо передышка, либо гибель революции — другого выхода нет», — вставил он. Свердлов и Сокольников дали ясно понять, что они будут голосовать вместе с Лениным, Зиновьевым и Сталиным. Урицкий и Ломов не менее откровенно продемонстрировали, что они решительно против подписания этих мирных условий и будут голосовать соответствующе. Урицкий убеждал, что «Советская власть не спасется подписанием этого мира». Ломов был не согласен с Зиновьевым и его оценкой настроения масс. «Паники той, о которой здесь говорят…. нет, — считал он. — Можно многое сделать у нас [в смысле организации обороны]».
Ломов был единственным из «левых коммунистов», кого не испугала возможность идти вперед без Ленина. «Если Ленин грозит отставкой, то напрасно пугаются, — утверждал он. — Надо брать власть без В.И. [Ленина]». Но многие «левые коммунисты» явно не были столь решительно настроены. Это касалось Дзержинского, Крестинского, Иоффе и Троцкого. Троцкий не согласился с Лениным, что революция обречена, если германские условия не будут подписаны. Напротив, он выразил уверенность, что организация обороны дело вполне осуществимое и в международном плане плодотворное — при условии, что партия едина. Но, поскольку этого нет, ведение революционной войны невозможно.
Непосредственно перед тем, как вопрос о германских условиях был поставлен на голосование, Бухарин предпринял еще одну атаку на них, но потерпел поражение. Результат голосования был таков: семь голосов за принятие условий (Ленин, Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников и Смилга), четыре против (Бубнов, Урицкий, Бухарин и Ломов) и четыре воздержавшихся (Троцкий, Крестинский, Дзержинский и Иоффе). В письменном заявлении, зачитанном Крестинским сразу после голосования, воздержавшиеся объяснили свою позицию тем, что хотя они и против подписания мира, раскол в партии, которым грозит Ленин, они считают потенциально еще более катастрофичным (69). От имени тех, кто голосовал против, выступил Урицкий. В заявлении, подписанном Урицким, Бухариным, Ломовым и Бубновым, а также присоединившимися к ним Яковлевой, Пятаковым и Смирновым, подчеркивалось, что большинство членов ЦК выступили против капитуляции перед немцами. Авторы также предложили подать в отставку со своих высоких партийных и правительственных постов, с тем чтобы иметь развязанными руки для ведения агитационной кампании против договора как внутри партии, так и за ее пределами (70). Было очевидно, что в первую очередь «левые коммунисты» стремятся заблокировать принятие условий договора большевистской фракцией ВЦИКа и ВЦИКом вообще. Для Ленина опасность ситуации крылась не только в дополнительном риске, что «левые коммунисты» сумеют одержать верх в партийной фракции ВЦИКа и, объединившись с левыми эсерами, меньшевиками и правыми эсерами, — во всем ВЦИКе. Отставки «левых коммунистов» в сложившихся условиях могли привести к расколу в партии и, почти наверняка, ускорить распад большевистско-левоэсеровской коалиции.
Поэтому Ленин был готов пойти почти на все, чтобы удержать «левых коммунистов» от решительных шагов. В начале этой части заседания, когда Ломов спросил Ленина, позволит ли тот левым агитировать против мира, Ленин тут же ответил утвердительно. Более того, он не стал возражать, когда Свердлов, ближе к концу дискуссии, молча согласился с условием Урицкого, обещавшего не подавать пока в отставку, если ему и его коллегам будет предоставлена полная свобода агитировать и даже голосовать против мирного договора во ВЦИКе. Позже Ленин предложил «левым коммунистам» покинуть зал во время голосования по мирному вопросу во ВЦИКе, однако не настаивал на этом. В итоге, негласно сойдясь на том, что вопрос об отставках откладывается до завтра, когда он будет рассмотрен более обстоятельно, ЦК приступил к обсуждению планов на совместное заседание большевистского и левоэсеровского ЦК, совместное заседание их же фракций во ВЦИКе, а также совместное пленарное заседание ВЦИКа и Петросовета (все они должны были состояться, одно за другим, в Таврическом дворце сразу по окончании заседания ЦК). В конпе заседания Ленин набросал записку для радиста в Царском Селе с предупреждением быть готовым передать радиограмму германскому правительству до семи часов утра — времени истечения срока германского ультиматума (71).
* * *
Совместное заседание большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИКа началось в одиннадцать часов вечера 23 февраля новым пугающим докладом о положении с бегством русских солдат с фронта и отчаянным призывом Крыленко немедленно сдаться. Замечания Крыленко были встречены криками протеста со стороны левых эсеров, которые считали нарисованную им картину однобокой. Кто-то из присутствующих крикнул: «А где наш флот?» — на что Раскольников, сделав отчаянный жест рукой, ответил: «Флота нет… Матросы бегут домой, бросая свои корабли неприятелю» (72).
Предполагалось, что от каждой фракции выступят только два докладчика: один с речью в поддержку мира, другой против. Дискуссия не дозволялась. От фракции большевиков в защиту мира выступал Ленин, против — Радек (73). Левые эсеры отказались выставлять докладчика в защиту мира: как настойчиво подчеркивал Камков, в его фракции все единодушно были против принятия германских условий мира. В итоге, единственным выступающим от левых эсеров оказался Штейнберг, пылкий сторонник революционной войны. Никакого голосования на этом заседании фракций не проводилось, так как левые эсеры уже решили для себя, что они не принимают новые германские условия, а большевистская фракция их еще не обсуждала.
Поскольку время поджимало, последовавшее за совместным отдельное заседание большевистской фракции Свердлов начал с предложения обойтись без дискуссии по поводу, принимать или не принимать германские условия, а сразу перейти к голосованию. «А вопросы можно задавать?» — осторожно поинтересовался кто-то из членов фракции. «Можно», — ответил Свердлов. И тут-то, по свидетельству Л. Ступоченко, принимавшей участие в этом заседании, «начался один из самых интересных разговоров, какие я когда-нибудь слышала». Противники мира забросали Ленина вопросами, «один другого ехиднее» (74). Атаку возглавил Юрий Стеклов. Когда, наконец, дело дошло до голосования, ленинская позиция получила семьдесят два голоса против двадцати пяти, отданных за «левых коммунистов» (75). «Левых коммунистов» поджидал еще один удар: когда Стеклов предложил считать это решение необязательным для членов фракции, с тем чтобы на заседании ВЦИКа они могли голосовать по совести, как это было негласно принято в ЦК, это предложение не прошло (76).
Ввиду всех этих предварительных обстоятельств, Свердлов смог созвать заседание ВЦИК только в три часа ночи (77), когда до истечения срока германского ультиматума оставалось всего четыре часа. Используя это как оправдание, Свердлов, от имени Президиума, предложил собравшимся следующую программу: сначала заслушать германские условия мирного договора и 15-минутный доклад представителя Совнаркома, затем дать слово представителям фракций — по одному от каждой — чтобы они представили позицию своей группы в вопросе о том, принимать или нет германские условия, а затем провести голосование. Это предложение было принято, что, в итоге, начисто лишило «левых коммунистов» возможности хотя бы заявить свою позицию.
После зачтения Свердловым германских мирных условий слово взял Ленин как глава Совнаркома. Пожалуй, самым примечательным моментом в этой процедуре было то, что новые мирные условия не только не были приняты, но даже не рассматривались кабинетом. По сути дела, ленинская речь выражала его и только его взгляды на подписание мира. Всего на заседании обозначились три позиции по мирному вопросу (1): позиция большевистского большинства, представленная Лениным и Зиновьевым; (2) позиция левых эсеров, представленная Камковым; и (3) позиция меньшевиков-интернационалистов, эсеров и объединенных социал-демократов интернационалистов, представленная, соответственно, Мартовым, Михаилом Лихачом и Гавриилом Линдовым.
Выступления Ленина и Зиновьева в комментариях не нуждаются. Оба не добавили ничего нового к уже сказанному ими раньше (78). Речь Камкова обнажила глубину трещины, возникшей в союзе большевиков и левых эсеров из-за расхождений по мирному вопросу. Он ясно и убедительно изложил аргументы в пользу продолжения борьбы и отверг ленинские обвинения в том, что противники мира-де отказываются признать неприятную правду и ведут себя безответственно. В противовес утверждению Ленина, что альтернативы подписанию мира нет, Камков настойчиво доказывал, что все надежды на спасение русской революции как социалистической революции связаны с категорическим отказом от принятия новых германских условий и провозглашением всеобщего «восстания» против мировой буржуазии, даже если это будет означать временную, до победы революций в Центральной Европе, утрату Петрограда и значительных территорий страны (79).
Мартов считал, что германские мирные условия являются доказательством того, что их принятие обречет русскую революцию на скорую гибель. Идею мирной «передышки», бывшую краеугольным камнем ленинских построений относительно выживания революции в России, он назвал «самообманом». Как выразился Мартов, германские условия практически гарантируют, что «на второй день по подписании этого мира, Советская власть в Петрограде будет пленницей немецкого правительства». «Вы должны понять и, понявши, сказать, можно ли покупать этой ценой существование Советской власти», — добавил он. По мнению Мартова, приемлемых путей было только два: сражаться в надежде победить или, если победа невозможна, сражаться, чтобы умереть с честью, как поступили парижские коммунары. Он дал понять, что, с его точки зрения, ситуация не выглядит безнадежной — что разумной стратегией могло бы стать отступление вглубь России и организация оттуда обороны, основанной на единстве всех жизненных сил революции. Что касается крайнего решения, принятия которого так добивается Ленин, а именно, немедленной капитуляции, то оно, по мнению Мартова, никакое не решение, а рецепт катастрофы (80). Тот же акцент на неприемлемости германских мирных условий и необходимости попытаться противостоять немцам, каким бы трудным это противостояние ни было, был характерен и для выступлений Лихача и Линдова (81).
Во время этих выступлений представителей оппозиции Ленин стоял на трибуне, рядом с председательским местом, нервно ожидая начала голосования. Все указывало на то, что голоса разделятся практически поровну. Опять из-за отсутствия чрезвычайно большого количества членов, в том числе многих «левых коммунистов», у большевиков не было большинства на этом собрании, насчитывавшем примерно 230 участников (82) Даже если бы все присутствующие «левые коммунисты» подчинились бы партийной дисциплине, как того требовало большинство фракции, и проголосовали за принятие германских мирных условий, Ленину все равно понадобилась бы помощь других фракций, чтобы это решение победило. Между тем, в кулуарах противники Брестского мира из числа левых эсеров прилагали максимум усилий, чтобы привлечь на свою сторону «левых коммунистов» (83). По договоренности, голосование проходило в два этапа: предварительное голосование, где фиксировалось число поднятых мандатов, а затем сразу же поименное. Сначала Свердлов попросил поднять мандаты тех, кто за принятие мира. Результат — 112 — оказался на грани риска. Затем проголосовали те, кто против и воздержался, — 86 и 22, соответственно. Кто-то из солдат-большевиков зааплодировал; это вызвало гневную реакцию Штейнберга, который закричал и забарабанил кулаками по ограждению правительственной ложи, в которой сидел (84).
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!