БОЛЬШЕВИКИ И ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ПЕТРОГРАДЕ

Почти двадцать лет прошло с тех пор, как моя книга «Большевики приходят к власти», была впервые издана в Советском Союзе. Поэтому, пожалуй, будет нелишним вновь представиться. Корни моей семьи крепко сидят в России. Мой отец, Евгений Исаакович Рабинович, был ученым мирового уровня, педагогом, редактором и поэтом. Родившийся в 1898 г. в Петербурге, в семье Исаака Моисеевича Рабиновича, юриста, и Зинаиды Моисеевны Вайнлуд, подающей надежды концертирующей пианистки, одной из последних учениц Антона Рубинштейна, он закончил прогрессивное Тенишевское училище и три года изучал химию в Санкт-Петербургском университете, прежде чем в конце лета 1918 г. — за две недели до начала «красного террора» — покинуть Россию и присоединиться к эмиграции. Таким образом, он был очевидцем и, в некоторых случаях, участником важнейших политических событий, описанных в этой книге. (Много лет спустя, когда он уже был известным ученым, чьи достижения в науке и общественно-научной деятельности получили мировое признание, одним из предметов его особой гордости оставалась изобретенная им система подсчета голосов на выборах в Учредительное собрание, которая позволила ему раньше других отрапортовать о результатах выборов по своему избирательному округу Петрограда.) Моя мать, Анна Дмитриевна Майерсон, уроженка Киева, была ведущей актрисой русской театральной труппы, выступавшей на сценах Европы в 1932 г., когда они с отцом поженились.

Мы с Виктором (моим братом-близнецом, которому посвящена эта книга) родились два года спустя, в августе 1934 г. К тому времени наша мать уже оставила сцену, а отец завершил докторскую диссертацию и приступил к пионерскому исследованию в области фотосинтеза. Он занимал тогда исследовательскую позицию на химическом факультете Университетского колледжа в Лондоне. Везение, позволившее ему избежать «красного террора» и гитлеровского режима в Германии — он оставил научный пост в Геттингене в 1933 г. — продолжало сопутствовать ему и в 1938 г., когда над Европой сгустились военные тучи. В тот год наша семья переехала в Америку, которая навсегда стала нашим домом. В Соединенных Штатах мы всегда или почти всегда были неотъемлемой частью живой, энергичной, многоликой и интеллектуально активной русской общины. Особенно это относится к моим юным годам. В ту пору среди ближайших друзей нашей семьи были такие выдающиеся личности, представлявшие цвет русской интеллигенции за рубежом, как признанный основатель американской школы изучения истории России, гарвардский профессор Михаил Михайлович Карпович (член партии эсеров в 1917 г.) и лидер меньшевиков, историк, известный собиратель архива российской социал-демократии Борис Иванович Николаевский. Эти ранние семейные ассоциации, без сомнения, помогают объяснить мой изначальный интерес к русской истории и культуре и, в особенности, к революционной эпохе в русской истории.

Первое серьезное исследование о русской революции я начал, учась в американской докторантуре, в 1963 г. Дело было на пике «холодной войны», когда глубоко укоренившаяся ненависть к коммунизму и Советскому Союзу еще более укрепила общепринятое мнение о том, что в октябре 1917 г. естественное поступательное движение России к либеральной демократии западного образца было прервано блестяще осуществленным государственным переворотом, лишенным какой бы то ни было поддержки снизу. Целью этого военного переворота, как считалось, было создание той самой ультра-авторитарной централизованной однопартийной политической системы, в которую быстро выродилась Советская власть. Поэтому естественно, что чаще всего читатели моих работ задаются вопросом, как я сумел отойти от этой концепции и увидеть в событиях, кульминацией которых стало свержение прозападного Временного правительства и победа большевиков, подлинно народную революцию, движимую эгалитарными целями. Ответ очень прост. Распространенный взгляд на русскую революцию и, особенно, на ее итог как на блестяще организованную узким кругом людей военную операцию, нацеленную на установление авторитарного, иерархического, исключительно большевистского режима, опровергался свидетельствами первичных источников — даже того узкого круга, который в ту пору был мне доступен: это, в первую очередь, газеты того времени, опубликованные документы и мемуары. Неслучайно, начиная с середины 1960-х годов, очень многие, если не большинство молодых западных историков, работавших не зависимо друг от друга над темами, связанными с революционной Россией, пришли к такому же общему выводу.

Эта книга — первое исследование (на каком бы то ни было языке), посвященное большевикам в первый год Советской власти в Петрограде и основанное, в значительной степени, на чрезвычайно показательных, часто поразительных, относительно недавно рассекреченных документах из прежде закрытых российских исторических архивов. Один американский специалист по советской истории, прочитав рукопись моей книги, заметил, что, по сути, это история (причем во многом новая) рождения советской системы. Как и в прежних моих книгах, я использовал здесь в основном эмпирический подход. Признавая неизбежную субъективность и неточность любых реконструкций прошлого, я, тем не менее, считаю, что сначала нужно попытаться воссоздать во всей возможной полноте фундаментальные исторические процессы и события, чтобы потом делать обоснованные выводы, с пользой применять к ним абстрактные теории и рассматривать в сравнительной перспективе. В своей работе я постарался отделить факты от спекуляций и четко обозначить последние.

Мне хотелось бы также добавить, что для зарубежных историков России XX века огромным достижением постсоветской эпохи, наряду с доступом к важнейшим архивным источникам, стала отмена искусственных барьеров, препятствовавших плодотворному общению с российскими коллегами и российской аудиторией вообще. Результат — выразившийся в издании в России переводов бесчисленных работ зарубежных историков, а на Западе — русских историков, организации новаторских международных конференций по российской истории в России и других странах, ценных совместных проектах и публикациях и бесценной, взаимно полезной личной дружбе — бесконечно обогатил историю России как научную дисциплину. Однако, несомненно, одним из множества важных вопросов советской истории, в котором до сих пор нет полной ясности, является вопрос о происхождении коммунистической автократии. И если публикация издательством «АИРО-ХХ1» русского издания этой книги будет способствовать дальнейшему развитию идей но этому ключевому вопросу среди профессиональных историков и студентов в России, а также, возможно, особенно, среди рядовых русских читателей, стремящихся лучше понять непростое прошлое своей страны, это будет означать, что книга достигла своей главной цели.

Александр РАБИНОВИЧ

ПРЕДИСЛОВИЕ

В октябре 1917 г. к власти в России пришли большевики. Режим, который они установили во имя главной цели — всеобщей победы коммунизма, более 75 лет держал под своим контролем российское общество и политику. Можно справедливо утверждать, что этот результат в большей степени, чем какое-либо иное событие этих десятилетий двадцатого века, явился определяющим для мировой истории.

Большая часть моих профессиональных изысканий и письменных трудов посвящена изучению Октябрьской революции 1917 г. и ее непосредственных результатов в Петрограде (ныне Санкт-Петербург), столице царской и революционной России. В своей первой книге «Прелюдия к революции: петроградские большевики и Июльское восстание»[1] я исследовал причины, ход и итоги неудавшегося Июльского восстания в Петрограде, чтобы прояснить истоки общественного недовольства политикой либерального и умеренно-социалистического Временного правительства, а также программу, структуру, методы деятельности большевистской партии, ее сильные и слабые стороны (в сравнении с другими политическими партиями того времени). В следующей книге, «Большевики приходят к власти»[2], я использовал наработки и выводы «Прелюдии», чтобы лучше понять природу Октябрьской революции 1917 г. в России, причины провала демократии западного образца и триумфа Ленина и большевиков. В самом фундаментальном смысле, в обеих книгах моей целью было исследовать события в Петрограде, чтобы ответить на основополагающие, но в то время не достаточно изученные вопросы, касающиеся большевиков и хода Октябрьской революции.

«Большевики приходят к власти» и «Прелюдия к революции» подвергли сомнению преобладавшие на Западе представления об Октябрьской революции как о простом военном перевороте, совершенном кучкой революционных фанатиков под блестящим руководством Ленина. Я выяснил, что в 1917 г. большевистская партия в Петрограде превратилась в массовую политическую партию, и что в рядах ее руководства, которое вовсе не шагало сомкнутым строем за Лениным, не было монолитного единства, а существовали левое, умеренно-правое и центристское крылья. Все они сыграли свою роль в выработке правильной революционной стратегии и тактики.

Я также выяснил, что своим успехом в борьбе за власть после свержения царя в феврале 1917 г. партия была обязана, в важнейших отношениях, своей организационной гибкости, открытости и умению чутко реагировать на народные чаяния, а также налаженным и заботливо поддерживаемым обширным связям с фабричными рабочими, солдатами Петроградского гарнизона и моряками Балтийского флота. В результате я пришел к выводу, что Октябрьская революция в Петрограде была в меньшей степени военной операцией, а в большей — объективным и постепенным процессом, корни которого крылись в массовой политической культуре, повсеместном разочаровании итогами Февральской революции и, в этом контексте, в магнетической притягательности большевистских обещаний немедленного мира, хлеба, земли для крестьян и подлинно народной демократии, осуществляемой через многопартийные Советы.

Эта интерпретация, однако, вызывала не меньше вопросов, чем давала ответов. Ведь если успех партии большевиков в 1917 г., по крайней мере, отчасти объяснялся ее открытостью, относительно демократическим и децентрализованным характером и стилем руководства, что казалось очевидным, то как тогда объяснить, что она очень скоро превратилась в одну из самых жестко централизованных и авторитарных политических организаций в новейшей истории? Далее, если Советы в 1917 г. были подлинно демократическими, хотя и недостаточно развитыми органами народного самоуправления, что также следовало из моих работ, как случилось, что независимость Советов и других массовых организаций была так быстро уничтожена? И самое, наверное, существенное: если целью многих из тех представителей социальных низов Петрограда, которые были недовольны Временным правительством и возглавили борьбу за его свержение, чем облегчили большевикам захват власти, было создание эгалитарного общества и многопартийной политической системы, основанной на социалистической демократии, и эту цель разделяли многие влиятельные большевики, что также показало мое исследование, то как объяснить ту стремительность, с которой эти идеалы были свернуты, и прочно утвердился большевистский авторитаризм?

Таковы ключевые вопросы, поиск ответов на которые лег в основу данной книги. Работа над ней заняла у меня необычайно длительное время — отчасти, как ни странно, благодаря культурной либерализации, начатой Михаилом Горбачевым. Еще в начале 1980-х годов я много работал в библиотеках Ленинграда и Москвы и собрал значительный необходимый материал по данной теме. Более того, я даже приступил — задолго до прихода к власти Горбачева и краха СССР — к написанию основных глав этой книги, однако был не удовлетворен результатом. Особенно это касалось периода после закрытия многих небольшевистских газет в первой половине 1918 г., что оставило меня без одного из главных источников. Кроме того, даже тот ограниченный спектр опубликованных документов, касающихся событий, учреждений, различных социальных групп, а также политических фигур и партий (особенно Петроградской организации партии большевиков), который был незаменим для моей работы по 1917 году, за 1918 год просто отсутствовал. Короче говоря, для завершения работы мне был необходим доступ в советские государственные и партийные архивы, в то время еще наглухо закрытые.

Первый серьезный знак неминуемых перемен, которые сулила мне как западному историку русской революции и раннего советского периода горбачевская либерализация, последовал в 1989 г., когда моя книга «Большевики приходят к власти» стала первым западным исследованием о революции, опубликованным в Советском Союзе. Я вспоминаю презентацию моей книги в конференц-зале издательства «Прогресс» в Москве как одно из самых радостных событий в своей жизни. И, тем не менее, даже после публикации в Советском Союзе вероятность того, что «буржуазному фальсификатору» вроде меня может вскоре представиться возможность поработать в советских исторических архивах, казалась фантастикой.

Все внезапно изменилось в июне 1991 г., когда я приехал в Россию, чтобы еще немножко покопаться в московских и ленинградских библиотеках. Опираясь на поддержку советских коллег, я сделал запрос и, к моему великому изумлению, получил разрешение поработать в правительственном и партийном архивах в Москве, а чуть позже и в Ленинграде. И хотя сразу было ясно, что часть материалов, представляющих огромный интерес для меня, остается недоступной по причине засекреченности, отныне моя потенциальная источниковая база расширилась безмерно. Более того, она выросла еще больше в 1993 г., когда я впервые получил доступ в архив бывшего КГБ, и продолжала разрастаться в течение 1990-х годов, по мере постепенного рассекречивания архивных документов. В этом заключался положительный аспект. Отрицательный же заключался в том, что практически я был вынужден начать мое исследование заново.

Библиография источников, на которых основана данная работа, приводится в конце книги. Среди наиболее важных неопубликованных источников, относящихся к первому году Советской власти в Петрограде и оказавшихся доступными мне, были протоколы заседаний Петроградского комитета партии большевиков и других городских партийных форумов за 1918 год; протоколы заседаний районных комитетов большевистской партии; протоколы заседаний Совнаркома; стенографические записи с ключевых сессий Петроградского Совета и заседаний его руководящих органов; протоколы заседаний районных Советов; внутренняя официальная и неофициальная переписка; неопубликованные мемуары; многочисленные записи, имевшие отношение к деятельности других партий, правительственных, административных и общественных органов; а также документы из личных архивов главных большевистских деятелей за этот период. Кроме того, я получил возможность изучить некоторые, хотя, разумеется, далеко не все интересующие меня дела Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК), а также дела местных следственных органов за этот период. Не меньшую ценность для меня представляли и опубликованные за последние 15 лет в России, достаточно полные и подробно аннотированные, сборники прежде засекреченных документов, имеющих отношение к истории небольшевистских политических организаций революционной и постреволюционной эпохи.

Сведенные вместе, эти ставшие доступными источники, позволили более пристально взглянуть на процесс обсуждения и принятия решений внутри большевистского руководства в Петрограде, проанализировать развитие взаимоотношений партийных и правительственных органов всех уровней, а также эволюцию массовых политических взглядов в течение первого года Советской власти. На основе этого анализа я попытался реконструировать динамику раннего развития репрессивной, суперавторитарной советской политической системы в условиях глубокого политического, экономического, социального и военного кризиса, последовавшего за октябрьскими событиями в Петрограде. Я надеюсь, что эта реконструкция, несмотря на ее несовершенство, поможет пролить новый свет на один из ключевых историографических вопросов ранней советской истории — о том, насколько важную роль, по сравнению с пресловутой большевистской революционной идеологией или утвердившейся диктаторской моделью поведения, в создании предельно централизованной авторитарной политической системы Советской России играли меняющиеся обстоятельства и реакция на них.

Книга «Большевики у власти» состоит из четырех частей.

Часть I охватывает период от Октябрьской революции до роспуска Учредительного собрания в январе 1918 г. За этот период петроградские большевики сумели консолидировать власть в столице, а Ленин успешно пресек распространение в их среде взглядов умеренных большевиков, которые с сомнением относились к перспективе скорых социалистических революций в других странах и связывали свои надежды на продолжение революции в России с дружественным социалистическим Учредительным собранием.

Часть II посвящена перипетиям и значению той острой борьбы вокруг заключения Брест-Литовского договора о сепаратном мире с Германией, которая развернулась между большинством большевистского руководства и Лениным в январе 1918 г. и закончилась — в марте, после того как германские войска вплотную подошли к Петрограду и советское правительство было вынуждено поспешно переехать в Москву — ратификацией договора.

Часть III посвящена анализу кризисов — внутреннего и военного — поставивших Петроград на грань катастрофы весной и в начале лета 1918 г., откликов рабочих на них и того влияния, которое данные кризисы оказали на становление подхода большевиков к управлению этой «второй столицей» России. Завершается эта часть анализом распада альянса большевиков и левых эсеров северо-запада и перехода к однопартийному правлению в начале июля.

В центре внимания IV части — петроградские большевики и политические события июля-августа 1918 г., приведшие к провозглашению «красного террора», а также динамика и результаты террора в Петрограде. Последняя глава этой части посвящена организации и постановке грандиозного празднества по случаю первой годовщины Октябрьской революции в Петрограде. Праздничные мероприятия служат тем критерием, который позволяет оценить состояние Петроградской организации большевиков, их революционные чаяния и внутреннее самовосприятие, а также изменившуюся структуру управления в Петрограде после 12 месяцев отчаянной борьбы за удержание власти в ожидании решающих социалистических революций на Западе.

Кроме того, на протяжении всей книги я фокусирую внимание на отдельных, наиболее показательных, событиях и моментах истории, позволяющих приблизиться к ответу на главный, продолжающий тревожить умы вопрос о причинах начавшегося после Октября перерождения большевистской партии и Советов, а также несоответствия между изначальными целями революции и ее первыми результатами.

* * *

В связи с тем, что 1 февраля 1918 г. Россия перешла с Юлианского календаря на принятый на западе Григорианский, разница между которыми в то время составляла 13 дней, все даты в книге, если не указано иначе, приводятся в соответствии с действующим на тот момент календарем.

За многие годы, которые я работал над этой книгой, мне помогало так много людей и учреждений, что просто невозможно выразить мою признательность им всем. Мне не удалось бы завершить мою работу без щедрой поддержки фондов Гугенхайма и Макартуров; Совета по международному научно-исследовательскому обмену (IREX); Национального совета по евразийским и восточно-европейским исследованиям (NCEEER); Американского совета научных обществ (ACLS); Института Гарримана Колумбийского университета; Института Гувера Стэнфордского университета; а также нескольких структур Индианского университета — Бюро международных программ, Института России и Восточной Европы и Бюро вице-президента по исследовательской работе.

Я также глубоко признателен сотрудникам Гуверовского института; Нью-йоркской публичной библиотеки; Библиотеки Конгресса США; библиотеки Индианского университета; Лондонской Национальной библиотеки; Библиотеки современной международной документации в Нантере; Российских национальных библиотек в Москве и Санкт-Петербурге; Российской государственной публичной исторической библиотеки в Москве; Института научной информации по общественным наукам Российской Академии наук в Москве; Библиотеки Российской Академии наук в Санкт-Петербурге; Государственного музея политической истории России в Санкт-Петербурге; Национального архива Великобритании; Государственного архива Российской Федерации; Российского государственного архива социальной и политической истории; Центрального государственного архива Санкт-Петербурга; Центрального государственного архива историко-политических документов в Санкт-Петербурге; Ленинградского областного архива в Выборге; Центрального государственного архива Военно-морского флота в Санкт-Петербурге; Архивного управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации; Архивного управления Федеральной службы безопасности по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области.

В своей исследовательской деятельности я многое почерпнул из общения с историками Москвы и Петербурга (тогда Ленинграда), начавшегося еще в 1980-е годы. Особенно я благодарен Генриху Иоффе, Михаилу Ирошникову, Виктору Миллеру, Альберту Ненарокову, Геннадию Соболеву, Виталию Старцеву, Павлу Волобуеву и Олегу Знаменскому. После распада Советского Союза контакты между западными и российскими учеными приобрели регулярный характер, и, как многие другие, я только выиграл от этого замечательного обстоятельства. С самых первых дней моей работы в Ленинградском партийном архиве (сегодня — ЦГАИПД) его специалисты И. И. Сазонова и Т. П. Бондаревская взяли меня под свое крыло, опекали, делились со мной своими обширными познаниями и всячески помогали в моем исследовании. Таисия Павловна Бондаревская, чьи научные интересы совпадают с моими, и сегодня так же добра и бескорыстна по отношению ко мне, как и в первые дни нашего знакомства.

Выдающиеся историки, чьи профессиональные интересы также, в той или иной степени, совпадают с моими, работают и в Петербургском отделении Института российской истории РАН. Из сотрудников Института я особенно благодарен Борису Ананьичу, Тамаре Абросимовой, Рафаэлю Ганелину, Борису Колоницкому, Сергею Потолову, Николаю Смирнову и Владимиру Черняеву — за их поддержку, научные консультации и дружеское участие. Отдельное спасибо я хотел бы также сказать Барбаре Аллен, Станиславу Берневу, Ричарду Бидлаку, Питу Глаттеру, Владлену Измозику, Александру Калмыкову, Светлане Кореневой, Анатолию Краюшкину, Кэрол Лиденхэм, Сергею Леонову, Ярославу Леонтьеву, Моше Левину, Альтеру Литвину, Никите Ломагину, Владлену Логинову, Майклу Мелансону, Ларисе Малашенко, Владимиру Наумову, Олегу Наумову, Михаэле Поль, Тойво Рауну, Анатолию Разгону, Ларисе Роговой, Джонатану Сандерсу, Ричарду Спенсу, Станиславу Тютюкину, Филу Томасели, Рексу Уэйду, Леопольду Хаймсону, Надежде Черепининой, Сергею Чернову, Михаилу Шкаровскому и Барбаре Эванс Клементс — за их помощь и советы.

Неисчерпаемым источником вдохновения для меня долгие годы оставались мои студенты отделения истории Индианского университета. У них я тоже в большом долгу. Хотелось бы также отметить пионерское исследование Мэри Маколи «Хлеб и справедливость: государство и общество в Петрограде, 1917–1922 гг.»[3], которое помогло мне лучше понять более широкий исторический контекст, лишь часть которого охватывает моя работа. То же относится и к книгам Дональда Рейли, Питера Холквиста и Ричарда Саквы[4]. Вдохновляющим примером осмысления темы современными петербургскими историками, работы которых представляют большой интерес для меня, стал внушительный сборник статей под редакцией В. А. Шишкина «Петроград на переломе эпох: город и его жители в годы революции и гражданской войны» (СПб., 2000).

И, наконец (а может быть, в первую очередь), эта книга обязана своим появлением на свет постоянной поддержке, вдохновению и неизменно дельным советам со стороны моей жены, Джанет. Она последовательно, одну за другой, читала все главы в черновом варианте и вносила предложения по правке, которые оказались бесценными для создания окончательной версии работы. Разумеется, за все оставшиеся в книге недостатки я один несу полную ответственность.

Александр Рабинович

Блумингтон, Индиана

Примечания:

[1] Alexander Rabinowilch Prelude to Revolution The Petrograd Bolsheviks and the July Uprising (Bloomington Indiana University Press, 1968), русское издание — Кровавые дни Июльское восстание 1917 г в Петрограде — М, 1992.

[2] Alexander Rabmowitch. The Bolsheviks Come to Power: The 1917 Revolution in Petrograd (New York Norton, 1976). русское издание — Большевики приходят к власти. Революция 1917 г в Петрограде — М Прогресс, 1989

[3] Mary McAuley Bread and Justice State and Society in Petrograd, 1917-22 (Oxford, 1991)

[4] Donald Raleigh Experiencing Russia's Civil War Politics, Society, and Revolutionary Culture in Saratov, 1917-22 (Princeton, 2002), Peter Holquist Making War, Forging Revolution Russia's Continuum of Crisis, 1914-21 (Cambridge, Mass, 2002), Richard Safova Soviet Communists in Power A Study of Moscow during the Civil War, 1918-21 (New York, 1988)

Пролог

БОЛЬШЕВИКИ И ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ПЕТРОГРАДЕ

Для того чтобы понять, как эволюционировала партия большевиков в Петрограде в первый год Советской власти и какие факторы повлияли на становление авторитарной однопартийной политической системы, необходимо принять во внимание как результаты Февральской революции, свергнувшей царя, так и, даже в большей степени, характер и состав большевистской партии в 1917 г. и динамику Октябрьской революции, приведшей ее к власти.

Февральская революция 1917 г., выросшая из политической и экономической нестабильности, технологической отсталости и глубоких социальных противоречий довоенной России, усугубленных серьезными просчетами в управлении страной в военный период, чередой военных поражений, разладом экономики и небывалыми скандалами, окружавшими царскую семью, привела к созданию в России двух потенциальных правительств. Одно — это официально признанное Временное правительство, состоявшее вначале преимущественно из известных либералов, которых в апреле сменила непрочная коалиция из либералов (представленных, главным образом, конституционными демократами, или кадетами) и умеренных социалистов (из числа социал-демократической, или меньшевистской, партии и аграрной партии социалистов-революционеров, или эсеров). Второе правительство — Советское — изначально было представлено созданным в ходе Февральской революции Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов и, с середины лета, Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом (ВЦИК) Советов рабочих и солдатских депутатов и Центральным Исполнительным Комитетом Советов крестьянских депутатов. Созданные на общероссийских съездах, представлявших охватившую всю страну сеть городских и сельских советов, эти национальные советские органы политически были сильнее, чем Временное правительство, — в силу того, что пользовались гораздо большей и непрерывно растущей поддержкой рабочих, крестьян, солдат и матросов.

Находясь под контролем умеренных социалистов, высшие исполнительные органы Советов признавали законную власть Временного правительства и, с некоторыми оговорками, поддерживали его курс на отсрочку серьезных политических, экономических и социальных реформ и на созыв Учредительного собрания, в интересах сохранения партнерства с либералами. Участие либералов в правительстве, по их мнению, было необходимо для обеспечения безопасности и целостности России в условиях войны. Однако, по мере роста народного недовольства результатами Февральской революции весной и летом 1917 г., находившиеся под контролем умеренных социалистов советские органы начинают испытывать все более сильное давление со стороны революционных масс Петрограда, призывавших их взять власть в свои руки. События покажут, что высвободившиеся в ходе Февральской революции глубинные социальные силы уже невозможно было ни повернуть вспять, ни остановить, и что на их уровне Советы виделись как признак и, одновременно, двигатель социального прогресса.

Практически единственным среди главных политических деятелей России, кто инстинктивно чувствовал это, был основатель и глава партии большевиков Владимир Ильич Ленин. С самого начала мировой войны он был уверен, что она неизбежно приведет к социалистическим революциям во всех воюющих странах. В момент свержения царизма Ленин находился в Швейцарии. Вернувшись в начале апреля в Петроград, он призвал к немедленному осуществлению второй, «социалистической», революции в России. И хотя чуть позже, ознакомившись с ситуацией и преобладающими настроениями (идея немедленного революционного выступления не встретила активной поддержки даже среди большевистского руководства), Ленин отказался от нее как от первоочередной задачи, его исторически важной заслугой было то, что он ориентировал большевистскую партию на подготовку смещения Временного правительства левым «Советским» правительством, как только момент для этого назреет.

Однако, оценивая роль Ленина в Октябрьской революции, нельзя забывать, что большую часть времени в период с февраля по октябрь 1917 г. он провел за границей или в глубоком подполье, то есть вне регулярной и непосредственной связи с коллегами в России. Тем временем, в руководстве партии большевиков сложились три группировки. Левая, возглавляемая Лениным и Львом Троцким, объединила лидеров, для которых установление в России революционной Советской власти было не столько самоцелью, сколько толчком к мировой социалистической революции. В центре оказались лидеры, зачастую довольно разномыслящие, чьи взгляды на развитие русской революции были подвержены колебаниям, в зависимости от прочтения ими ситуации. И, наконец, на правом фланге сложилась весьма влиятельная группировка гораздо более умеренных партийных лидеров во главе' с Львом Каменевым, в состав которой входили Григорий Зиновьев, Владимир Милютин, Алексей Рыков и Виктор Ногин (все — члены Центрального Комитета партии), а также Анатолий Луначарский. Численность и влияние последней значительно выросли после Шестого съезда РСДРП (б), состоявшегося в конце июля, когда к большевикам присоединились такие влиятельные представители левых меньшевиков, как Юрий Ларин, Соломон Лозовский и известный профсоюзный деятель, историк и теоретик марксизма и гуманист Давид Рязанов. Умеренные скептически относились к вероятности скорых и успешных социалистических революций на Западе. Во второй половине лета и осенью 1917 г. они рассматривали переход власти к Советам как средство сплочения всей левосоциалистических партий и групп для создания временного, исключительно социалистического коалиционного правительства, способного начать переговоры о мире и подготовить условия для проведения глубоких социальных реформ Учредительным собранием. В отсутствие Ленина, взгляды именно этой группировки определили в значительной мере публичную политическую платформу большевиков.

Следует также подчеркнуть, что события зачастую развивались так стремительно, что у ЦК большевиков просто не было возможности советоваться с Лениным по всем вопросам, и он был вынужден принимать решения самостоятельно. Сверх того, й структурно подчиненные партийные органы часто оказывались в ситуации, когда им приходилось реагировать на меняющиеся реалии без руководящих указаний сверху или даже вопреки им. Кроме того, в 1917 г. двери в партию были широко открыты, и РСДРП (б) превратилась в массовую партию. Но еще большее значение имело то, что программы и тактика большевиков в 1917 г. вырабатывались с учетом мнений и настроений рядовых членов партии и отражали, таким образом, чаяния народных масс.

Между тем, революция в массах — в среде фабричных рабочих, солдат, матросов и крестьян — имела свою собственную динамику, причем настолько сильную, что временами большевики следовали за своими потенциальными избирателями, а не наоборот. Например, 1 июля ЦК, под влиянием умеренных большевиков, принял и разослал региональным комитетам партии директиву с указанием начать самые энергичные приготовления к скорейшему проведению левого социалистического конгресса, направленного на объединение всех элементов демократии, включая профсоюзных лидеров и представителей интернационалистических фракций тех организаций, которые еще не успели порвать с «оборонцами» (таких, как левые эсеры и меньшевики-интернационалисты (1)). Одновременно региональным комитетам было поручено готовиться к выборам в Учредительное собрание (2). Однако всего два дня спустя радикальные элементы Петербургского комитета и Военной организации большевиков, отвечая чаяниям воинственно настроенных столичных масс, сыграли ключевую роль в организации неудачного Июльского восстания — против воли как умеренных большевиков, так и Ленина и его единомышленников.

* * *

Итогом Июльского восстания стало (во всяком случае, на первый взгляд) сокрушительное поражение большевиков. Даже большинство умеренных социалистов обернулось против них. Ленин был вынужден скрыться из столицы, многие большевики были арестованы, рост партии прекратился, а приготовления к левому социалистическому конгрессу были отложены на неопределенный срок. С другой стороны, яростные атаки на большевиков имели неожиданный эффект: они способствовали дальнейшей радикализации и усилению левых фракций внутри умеренно-социалистического лагеря, таких как левые эсеры и меньшевики-интернационалисты. Это, в свою очередь, вновь пробудило стремление большинства ЦК (но не Ленина) к созданию единого левосоциалистического блока, и с этой целью в середине июля «интернационалисты» из других партий были приглашены участвовать, с совещательным голосом, в намеченном на конец месяца общенациональном съезде партии большевиков. На самом деле, на местах большевики, меньшевики-интернационалисты и левые эсеры и без того уже эффективно сотрудничали в таких низовых организациях, как районные Советы. Однако, в свете успеха тактики большевиков в ходе Октябрьской революции, возможно, самым важным итогом Июльского восстания стало то, что оно показало огромную привлекательность для народных масс революционной программы большевиков.

Что из себя представляла эта программа? Вопреки устоявшемуся мнению, в 1917 г. большевики не преследовали цель установления однопартийной диктатуры. Напротив, они стояли за демократическое «народовластие», осуществляемое — до момента созыва Учредительного собрания — однородно-социалистическим многопартийным советским правительством. Они также стояли за увеличение размеров крестьянских земельных наделов, усиление влияния рабочих на управление производством («рабочий контроль»), скорейшее улучшение продовольственной ситуации и, самое важное, немедленное заключение мира. Все эти цели были компактно изложены в лозунгах «Мира, земли и хлеба!», «Вся власть Советам!» и «Немедленный созыв Учредительного собрания!».

Взаимосвязь и политическая значимость двух этих ключевых факторов: привлекательности для масс большевистской политической платформы и налаженных связей партии с революционными рабочими, солдатами и матросами, — стали очевидны осенью 1917 г., после того как левым удалось быстро подавить попытку путча правых сил во главе с главнокомандующим русской армией генералом Лавром Корниловым. Поход корниловских войск на Петроград был остановлен совместными усилиями всех социалистических сил, действовавшими под эгидой Советов. Однако своей победой левые во многом были обязаны именно большевикам и их способности быстро мобилизовать фабричных рабочих, солдат Петроградского гарнизона и моряков Балтийского флота на защиту революции. Стремительный разгром корниловского мятежа, таким образом, имел двойной эффект: усилил авторитет большевиков в народных массах и стал мощным стимулом для объединения всех социалистических групп, разделявших умеренную большевистскую позицию, во имя достижения заложенных в партийной платформе революционных целей.

1 сентября Петроградский Совет принял, по предложению Каменева, резолюцию, призывающую отстранить буржуазию от власти и создать новое правительство, состоящее исключительно из представителей социалистических партий. И хотя резолюция Каменева была воспринята как призыв к передаче власти Советам, сам он на этом не настаивал. На какое-то время и его, и других умеренных большевиков вполне удовлетворило бы коалиционное социалистическое правительство, включающее в себя представителей не только социалистических партий, но и таких «демократических» организаций (помимо Советов), как профсоюзы, земства, городские думы и кооперативы.

Обсуждение и принятие резолюции Каменева позволило большевикам установить эффективный контроль над Петроградским Советом, что значительно облегчило им приход к власти в октябре. Однако более непосредственные последствия этого решения Петроградского Совета оказались негативными: Центральные Исполнительные Комитеты Советов резолюцию отвергли. Идея исключительно социалистического правительства на базе Советов была отвергнута и состоявшимся 14–22 сентября в Петрограде Демократическим государственным совещанием — общенациональной конференцией «демократических» организаций, созванной специально для рассмотрения правительственного вопроса. В то же время, Демократическое совещание отразило существенный рост влияния внутри умеренно-социалистического лагеря левоменьшевистских и левоэсеровских групп, которые в основном поддерживали большевистскую программу, воплощенную в резолюции Петросовета от 1 сентября. Неспособность Демократического совещания реагировать на чаяния народных масс, требовавших немедленной замены правительства, заставила левых вновь сосредоточить внимание на Советах как третейском судье российской государственной политики.

Подтверждением этому чуть позже стало подавляющее большинство, набранное левыми эсерами, чья ближайшая политическая программа отныне совпадала с программой большевиков, на 7-ой городской конференции левых эсеров Петрограда. 21 сентября большевики и левые эсеры совместными усилиями призвали к скорейшему созыву второго всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, открытие которого, по настоянию делегатов Демократического совещания от Советов, было запланировано на 20 октября (позже перенесено на 25 октября). Нашедшая отражение в этом решении базовая установка на создание съездом Советов однородного социалистического правительства являлась определяющей в политической деятельности как большевиков, так и левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов в конце сентября — первой декаде октября.

* * *

В августе и сентябре Ленин прилагал максимум усилий, чтобы повлиять на политику большевиков из своего убежища в Финляндии. После неудачи Июльского восстания и той критики, которая обрушилась на большевиков за участие в нем со стороны умеренносоциалистического советского руководства, он целенаправленно, но не слишком успешно старался убедить партийных соратников отказаться от идеи передачи власти Советам и начать готовиться к самостоятельному вооруженному восстанию. Однако после разгрома корниловского мятежа даже он был настолько поражен той легкостью, с которой левым — большевикам, меньшевикам и эсерам — удалось совместными усилиями одержать победу, что в своей статье «О компромиссах», написанной в начале сентября, он предусмотрел возможность мирного развития революции при условии, что национальное руководство Советов без дальнейшего промедления возьмет власть в свои руки.

Ленинская умеренность, впрочем, длилась недолго. В середине сентября он вернулся к идее вооруженного восстания как абсолютной необходимости для дальнейшего развития революции. Этому во многом способствовали такие факторы, как сильные позиции крайних левых в Финляндии, обретение большевиками большинства в Петроградском и Московском Советах, нарастание борьбы крестьян за землю в деревне, продолжающийся развал воюющей армии и все более настойчивые требования мира со стороны солдат, а также признаки революционных волнений в германском флоте. Все это укрепило Ленина в уверенности, что захват власти большевиками будет иметь мощную поддержку в городах, что он не встретит сопротивления в провинции и на фронте, и, самое главное, что вооруженное восстание народа и создание подлинно революционного правительства в России послужат катализатором массовых революционных выступлений в других европейских странах. Руководствуясь, в первую очередь, этими обстоятельствами, как, впрочем, и некоторыми другими, Ленин в самом начале работы Демократического совещания (12 и 14 сентября) направил в ЦК два резких письма с требованием покинуть Совещание и, «не теряя ни минуты», начать подготовку к вооруженному восстанию (3).

Для лидеров партии, оставшихся в Петрограде, ленинские письма прозвучали как гром с ясного неба. Вечером 15 сентября, всего через несколько часов после их получения, ЦК большевиков собрался на экстренное заседание, на котором, помимо обычных участников из числа петроградского руководства, присутствовали и несколько членов ЦК, временно оказавшиеся в столице как делегаты Демократического совещания. Энтузиазма ни у кого из них ленинские воззвания не вызвали. Более того, члены большевистского руководства оказались более всего озабочены тем, как сохранить в тайне содержание ленинских писем. Не вняв указаниям Ленина, они, совместно с левыми эсерами и другими левыми группами, продолжили придерживаться взятого курса на создание однородного социалистического правительства на приближающемся съезде Советов. В то же время, с одобрения большинства большевистских делегатов Демократического совещания, ЦК принял решение о созыве 17 октября, накануне съезда Советов, чрезвычайного съезда партии (4). На обсуждение на нем должны были быть поставлены два вопроса: о тактике партии в связи с предстоящим съездом Советов и тесно связанный с ним вопрос о характере и структуре будущего правительства.

Ленин гневно отреагировал на отказ ЦК выполнять его указания. Сначала из Финляндии, а затем с нелегальной квартиры на северной окраине Петрограда, куда он перебрался в конце сентября, Ленин направил руководству партии целый ряд писем, в которых острая критика действий ЦК сочеталась с самыми категорическими требованиями немедленного свержения Временного правительства. Аргументировать свою позицию лично Ленин смог на историческом заседании Центрального Комитета 10 октября. На повестке был вопрос о пересмотре стратегии мирного перехода власти в руки многопартийных Советов — стратегии, ставшей основой беспримерного роста авторитета и влияния партии большевиков в революционных массах, начиная с апреля 1917 г. Кроме того, требовалось убедить партийное руководство в том, что сложившаяся ситуация является настолько критической, что решение этого вопроса нельзя откладывать до съезда партии, который должен был состояться всего через неделю и который, судя по внутрипартийным спорам во время Демократического совещания, наверняка воспротивился бы захвату власти до начала Второго съезда Советов. Из 21 члена ЦК на заседании 10 октября присутствовали только 12, что позволило склонить дискуссию в пользу ленинской точки зрения. В конечном итоге, 10 из 12 участников (кроме Каменева и Зиновьева) уступили Ленину и согласились поставить вопрос о вооруженном захвате власти «на очередь дня», тем самым предвосхитив намеченный на 17-ое съезд партии, который, в результате, так и не состоялся.

* * *

Несмотря на «зеленый свет», полученный установкой на вооруженное восстание, для ее осуществления за едва ли не три недели мало что было сделано. Причин тому было несколько. Во-первых, умеренные партийные лидеры во главе с неутомимым Каменевым продолжали упорно сопротивляться ленинской линии. Эти умеренные большевики (Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин, Рязанов и др.) и их выступления — частично из-за совпадения их взглядов со взглядами других левосоциалистических фракций, с которыми они продолжали контактировать, а также ожиданиями низов — пользовались в 1917 г. неизменно высоким авторитетом.

Другим фактором, препятствовавшим организации немедленного вооруженного восстания, была оппозиция таких членов ЦК, как Троцкий и радикально настроенные петроградские партийные лидеры, которые приветствовали идею скорой социалистической революции в России, но сомневались в возможности мобилизации рабочих и солдат для немедленной штыковой атаки, как того требовал Ленин. Тем не менее, несмотря на эти сомнения, петроградские большевики, следуя резолюции ЦК от 10 октября, серьезно изучили возможности для организации в короткие сроки вооруженного восстания в городе. Спустя несколько дней, однако, многие из них были вынуждены признать, что партия технически не готова начать восстание и что, в любом случае, большинство рабочих, солдат и матросов вряд ли будет готово выступить до начала съезда Советов. Кроме того, полагали они, узурпируя прерогативы всероссийского съезда Советов, они ставили под удар возможное сотрудничество с такими важными союзниками, как левые эсеры и меньшевики-интернационалисты, а также рисковали лишиться поддержки массовых организаций, таких как профсоюзы, фабрично-заводские комитеты (фабзавкомы) и Петросовет. И самое опасное, возрастал риск оппозиции со стороны войск проходившего поблизости Северного фронта.

Впоследствии большевистское руководство в Петрограде (и ленинцы, и каменевцы), пусть и с существенными колебаниями, вызванными в основном настойчивыми призывами Ленина к более смелым и решительным действиям, придерживалось стратегии, основанной на следующих принципах: 1)для свержения Временного правительства должны быть использованы Советы (из-за их авторитета в глазах масс), а не партийные органы; 2) чтобы добиться максимальной поддержки, любая атака на правительство не должна выходить за рамки действий, которые могут быть оправданы необходимостью защиты Советов; 3) открытое выступление должно последовать, лишь когда для него представится подходящий предлог; 4) для пресечения возможного сопротивления и увеличения шансов на успех необходимо использовать любую возможность подрыва авторитета Временного правительства мирным путем; и 5) официально отстранение от власти Временного правительства должно быть связано с открытием Второго Всероссийского съезда Советов и узаконено им. Ленин, в свою очередь, считал «полным идиотизмом» терять время в ожидании съезда Советов(5). Однако, учитывая достигнутый уровень развития революции и взгляды большинства региональных большевистских лидеров, эта стратегия предстает как естественная и реалистическая реакция на сложившееся соотношение сил и настроений.

В период между 21 и 24 октября большевистские лидеры всячески противились немедленному открытому революционному выступлению, как того требовал Ленин, отдавая предпочтение подготовке к решающей схватке с Временным правительством на предстоящем съезде Советов. В партийной печати и на многочисленных собраниях они громили политику Временного правительства и набирали народные голоса в поддержку отстранения Временного правительства съездом Советов. В это же время, используя в качестве оправдания заявленное Временным правительством намерение отправить значительную часть войск Петроградского гарнизона на фронт и мотивируя свои действия необходимостью защиты от контрреволюции, большевистское руководство силами Военно-революционного комитета (ВРК) при Петроградском Совете (созданного 9 октября для проверки правительственного приказа о выводе войск и находившегося преимущественно под влиянием большевиков) взяло под свой контроль большинство базировавшихся в Петрограде воинских частей. Оружие и боеприпасы из главных городских арсеналов раздавались сторонникам. И, хотя ВРК не перешел грани между оборонительными действиями и мерами, которые можно было счесть посягательством на прерогативы съезда, Временное правительство оказалось разоружено по практическим соображениям, причем без единого выстрела.

В ответ ранним утром 24 октября, за день до открытия Второго Всероссийского съезда Советов, большинство которого приготовилось голосовать за создание однородно-социалистического советского правительства, Керенский сделал попытку приструнить левых. Были выданы ордера на повторный арест большевистских лидеров, которые уже арестовывались после Июльского восстания, но во время корниловского мятежа были освобождены; преданные Временному правительству отряды юнкеров и ударные батальоны, дислоцированные в пригородах, были вызваны в Зимний дворец — место заседаний Временного правительства; был закрыт главный печатный орган большевиков — газета «Рабочий путь». Впрочем, революционные войска вскоре освободили типографию, где издавался «Путь». Кроме того, революционные силы отразили попытки юнкеров захватить стратегически важные мосты через Неву и взяли под свой контроль главные городские объекты связи и железнодорожного сообщения. Все это было сделано во имя и в рамках обороны революции. То, к чему Ленин призывал целый месяц, — односторонняя попытка свергнуть Временное правительство, — началось лишь тогда, когда Ленин лично прибыл в штаб большевистского руководства в Смольном. Это произошло перед рассветом 25 октября. С этого момента все попытки представить дело так, что ВРК просто защищает революцию и делает все возможное, чтобы сохранить статус-кво до открытия съезда Советов, были отброшены. Дан был старт открытым, решительным действиям, направленным на то, чтобы поставить делегатов съезда Советов перед фактом свержения Временного правительства до того, как съезд начнет свою работу.

Утром 25 октября вооруженные отряды ВРК захватили стратегически важные мосты, главные правительственные здания, вокзалы, электростанции и другие еще не занятые ими объекты. Они также окружили и взяли в осаду Зимний дворец, обороняемый лишь немногочисленными, деморализованными и постоянно убывающими юнкерскими силами. Керенскому удалось ускользнуть из дворца и бежать на фронт, чтобы привести войска в столицу, пока кольцо не замкнулось. «Штурм Зимнего дворца», столь драматически показанный в классическом фильме Сергея Эйзенштейна «Октябрь», был советским мифом. С наступлением ночи историческое здание подверглось короткому обстрелу из пушек Петропавловской крепости, а затем без особого труда захвачено. Остававшиеся в нем члены Временного правительства были арестованы. За несколько часов до этого написанное Лениным воззвание, объявляющее Временное правительство низложенным, было разослано телеграфом по всей стране.

Сегодня очевидно, что главная цель, которую преследовал Ленин, настаивая на свержении Временного правительства до открытия съезда Советов, состояла в том, чтобы исключить любую возможность формирования на съезде социалистической коалиции, в которой умеренные социалисты играли бы значительную роль. Этот расчет оказался верен. Накануне открытия съезда, еще до начала открытых вооруженных действий, завершившихся взятием Зимнего дворца, партийная принадлежность прибывающих делегатов и их позиции по правительственному вопросу почти не оставляли сомнений в том, что усилия по созданию многопартийного социалистического правительства, обещающего претворить в жизнь программу мира и фундаментальных реформ, окажутся плодотворными (6).

Это необходимо учитывать, чтобы до конца понять всю важность свержения большевиками Временного правительства до открытия съезда Советов. Огромное политическое значение этого акта стало очевидно немедленно, как только Второй Всероссийский съезд Советов начал свою работу. Меньшевики и эсеры, в знак протеста, отказались от участия в президиуме съезда. Не успел преимущественно большевистский президиум во главе с Каменевым занять свои места, освобожденные старым, умеренно-социалистическим, советским руководством, и объявить, что в повестке дня первым стоит вопрос о правительстве, как на трибуну для внеочередного заявления поспешил подняться Юлий Мартов — лидер меньшевиков-интернационалистов и пылкий сторонник смены правительства. Голосом, срывающимся от волнения и хриплым от убивавшего его туберкулеза, под пугающий грохот близкой канонады, Мартов умолял делегатов остановить войну, развернувшуюся на улицах, и немедленно организовать переговоры между всеми социалистическими партиями с целью формирования «демократического» правительства, которое устраивало бы все стороны(7).

Учитывая, что большинство делегатов съезда: меньшевики-интернационалисты, левые эсеры, большинство большевиков и даже, пусть и с колебаниями, многие меньшевики и эсеры центристы, — горячо поддерживали идею внутрисоциалистического сотрудничества, нет ничего удивительного в том, что призыв Мартова был встречен дружными аплодисментами. Представители объединенных социал-демократов интернационалистов (8) и левых эсеров немедленно выразили свою солидарность с ним. От большевиков то же сделал Луначарский. Судя по сохранившимся свидетельствам, предложение Мартова, поставленное на голосование, было принято единогласно. На какой-то момент показалось, что съезд еще можно вернуть на путь создания общесоциалистического коалиционного правительства(9).

Однако этому не суждено было сбыться. Прежде чем съезд успел предпринять хоть какие-то шаги в соответствии с единодушно одобренной резолюцией Мартова, ряд меньшевиков и эсеров обрушились с резкой критикой на большевиков, обвинив их в узурпаторстве, и заявили, что покидают съезд, чтобы идти сражаться с ними. Дух сотрудничества, воцарившийся было в рядах социалистов накануне съезда, испарился без следа, и первое заседание быстро обернулось словесной перепалкой, во время которой большинство присутствовавших в зале меньшевиков и эсеров покинули его, чтобы помочь организовать сопротивление военным действиям большевиков(10).

Вскоре после того Мартов предпринял последнюю безнадежную попытку вернуть оставшихся делегатов к реализации его предложения. Однако к этому времени атмосфера на съезде настолько раскалилась, что его слова просто потонули в общем шуме. Если раньше преобладавшее настроение было в пользу умеренных большевиков, настроенных на соглашение с другими социалистическими группами, то теперь все было наоборот. Изменившейся ситуацией не преминул воспользоваться Троцкий, чтобы глубже вбить клин между большевиками и умеренными социалистами. Левый меньшевик и непревзойденный летописец революции Николай Суханов вспоминал, как Троцкий неистовствовал: «Восстание народных масс не нуждается в оправдании… Отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории», на что Мартов отвечал: ‘Тогда мы уходим!’’»(11).

Выпроводив Мартова, Троцкий внес на рассмотрение съезда проект резолюции, одобрявшей большевистское восстание и клеймившей меньшевиков и эсеров как прислужников буржуазии (12). Много лет спустя известный историк Борис Николаевский, который тогда, в числе других меньшевиков, покинул съезд вместе с Мартовым, вспоминал, что Мартов вышел молча, не оглядываясь. Молодой рабочий-большевик в черной рубашке, перехваченной на поясе ремнем, повернулся к нему и с нескрываемой горечью воскликнул: «А мы меж собой думали: кто-кто, а Мартов останется с нами». Его слова задели Мартова. На мгновение он остановился, тряхнул головой в характерной манере и, похоже, хотел что-то возразить. Однако передумал и уже в дверях пробормотал: «Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы участвуете» (13).

Между тем, вступительное заседание съезда, то и дело прерываемое восторженными сообщениями с улиц об очередных революционных успехах, затягивалось. Выступивший от левых эсеров Борис Камков призвал делегатов не голосовать за такую резкую резолюцию, как та, что предложена Троцким. По его мнению, поддержка со стороны умеренных элементов демократии и особенно крестьянства, в среде которого у большевиков слабая опора, жизненно важна для успеха борьбы против контрреволюции. «В целях создания единого революционного фронта необходимо организовать демократическую власть в самом широком масштабе», — заявил он (14).

Около трех часов ночи было объявлено, что революционные силы под командованием ВРК захватили Зимний дворец и арестовали собравшихся там министров Временного правительства. После этого меньшевик-интернационалист Наум Капелинский вернулся в зал и сделал последнюю безуспешную попытку призвать делегатов к поиску мирных путей выхода из кризиса. Лучшее, что мог сделать в этой ситуации Каменев, это тихонько отложить в сторону взрывоопасную резолюцию Троцкого с обвинениями в адрес меньшевиков и эсеров, тем самым оставив открытой возможность сотрудничества в будущем. Очень скоро внимание съезда переключилось на манифест, написанный Лениным, «Ко всем рабочим, солдатам и крестьянам», официально поддержавший восстание в Петрограде и провозгласивший переход верховной политической власти в России в руки съезда и местных Советов. В «Манифесте» также было обещано, что Советская власть немедленно выступит с предложением мира воюющим странам, обеспечит передачу земли крестьянам, гарантирует защиту прав солдат и осуществление программы полной демократизации армии, организует рабочий контроль в промышленности, обеспечит своевременный созыв Учредительного собрания, наладит поставки хлеба в города и промышленных товаров в деревню и предоставит право самоопределения всем народам России. Принятием этого «Манифеста» в 5 часов утра 26 октября историческое первое заседание Второго Всероссийского съезда Советов завершилось. В истории России началась советская эпоха.

* * *

Октябрьскую революцию в Петрограде часто рассматривают как блестяще организованный военный coup d' etat, не имевший опоры в народных массах и осуществленный тесно сплоченной группой профессиональных революционеров под блистательным руководством фанатичного Ленина на германские деньги. Эта трактовка, развенчанная западной «ревизионистской» школой социальной истории в 1970-80-е годы, обрела второе дыхание после роспуска Советского Союза, несмотря на тот факт, что данные из рассекреченных в годы горбачевской гласности советских архивов подтвердили догадки и выводы «ревизионистов». Со своей стороны, советские историки, связанные жесткими идеологическими канонами, призванными легитимизировать советское государство и его руководство, почти 80 лет изображали Октябрьскую революцию как подлинно народное восстание революционных российских масс. Согласно их точке зрения, этот социальный сдвиг был вызван особенностями исторического развития царской России и обусловлен универсальными законами истории, открытыми Карлом Марксом и получившими развитие в работах Ленина.

На самом деле, Октябрьская революция в Петрограде не может быть в полной мере охарактеризована ни как военный переворот, ни как народное восстание, хотя, как мы видели, она и содержала в себе элементы того и другого. Корни ее следует искать как в особенностях политического, экономического и социального развития дореволюционной России, так и в кризисах, вызванных участием России в Первой мировой войне. На одном уровне, это было кульминационное событие в затянувшейся политической борьбе между широким спектром левосоциалистических групп, опиравшихся на поддержку огромного большинства петроградских рабочих, солдат и матросов, не удовлетворенных итогами Февральской революции, — с одной стороны, и все более изолированным альянсом либералов и умеренных социалистов, который в период между февралем и октябрем 1917 г. контролировал Временное правительство и центральные руководящие органы Советов — с другой. К моменту открытия Второго Всероссийского съезда Советов 25 октября относительно мирная победа первых была практически гарантирована. На другом уровне, Октябрьская революция была борьбой (поначалу преимущественно внутри большевистского руководства) между сторонниками многопартийного, полностью социалистического правительства, которое подведет Россию к Учредительному собранию, где социалисты будут иметь решающий голос, и ленинистами, отдававшими абсолютное предпочтение насильственным революционным действиям как средству наставления России на самостоятельный, ультрарадикальный революционный путь, который спровоцирует решающие социалистические революции за рубежом.

То и дело приглушаемый на протяжении большей части 1917 года, этот конфликт вспыхнул с особой силой в период подготовки Октябрьской революции и сразу после нее. Такие события, как свержение большевиками Временного правительства накануне Второго Всероссийского съезда Советов, уход со съезда меньшевиков и эсеров и, как мы увидим дальше, их несговорчивость во время переговоров о создании коалиционного социалистического правительства после съезда плюс первые военные победы большевиков над сторонниками Временного правительства, свели на нет все усилия умеренных большевиков разделить государственную власть с социалистами и, в конечном счете, способствовали установлению советской формы авторитаризма. Ставка Ленина на мировую революцию вышла на первый план. Однако эти итоги не должны заслонять от нас тот факт, что Октябрьская революция в Петрограде была, в значительной мере, закономерным проявлением всеобщего разочарования результатами Февральской революции и стремления народа к лучшему, светлому и справедливому, будущему.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Левые эсеры, главное радикальное крыло партии социалистов-революционеров, выступали против войны и коалиции с либералами и призывали к созданию исключительно-социалистического коалиционного правительства под эгидой Советов Меньшевики-интернационалисты во главе с Юлием Мартовым были аналогичной левой фракцией внутри меньшевистской партии Мартов и его единомышленники-меньшевики требовали немедленного заключения мира, без аннексий и контрибуций Весной 1917 г они выступили против участия социалистов во Временном правительстве, а позже отстаивали необходимость создания полностью социалистического правительства Фракции левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов были особенно сильны в петроградских организациях своих партий

2 РГАСПИ Ф 60 On 1 Д 26 Л 4, 4об

3 Ленин В. И. Полное собрание сочинений 5-е изд Т 34 — М, 1962 С 239-247

4 РГАСПИ Ф 17 On 1 Д 81 Л 1, Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) — РКП(б) с местными партийными организациями Т 1 — М, 1957 С 52-53

5 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 34 С 281

6 Согласно предварительным данным мандатной комиссии, из 670 делегатов съезда 300 были большевиками, 193 — эсерами (из них более половины — левыми), 68 — меньшевиками, 16 — объединенными социал-демократами интернационалистами, 14 — меньшевиками-интернационалистами, а остальные либо принадлежали к числу более мелких политических образований, либо вовсе были беспартийными Подавляющее большинство делегатов — примерно 505 из 670 — поддерживали лозунг «Вся власть Советам», то есть выступали за создание советского правительства, состав которого отражал бы расстановку сил на съезде — Второй Всероссийский съезд Советов р и с д. Под ред. М Н Покровского и Я А Яковлевой — М — Л, 1928 С 144-153

7 Второй Всероссийский съезд Советов р и с д. С 4, 34

8 Партия объединенных социал-демократов интернационалистов была образована в середине октября 1917 г группой левых меньшевиков, некоторые из которых были связаны с газетой Максима Горького «Новая жизнь»

9 Второй Всероссийский съезд Советов р и с д. С 4. 35

10 Там же С 4–7, 35-38

11 Суханов И. И. Записки о революции — М, 1992 T 3. С 337

12 Второй Всероссийский съезд Советов р и с д. С 7–8, 42-44

13 Николаевский Б. И. Страницы прошлого К 80-летию Л. О. Цедербаум-Дан //Социалистический вестник 1958 № 7–8 С 150

14 Второй Всероссийский съезд Советов р и с д С 8–9, 45

Часть I

ПОБЕДА НАД УМЕРЕННЫМИ

Глава 1

ФОРМИРОВАНИЕ СОВНАРКОМА

Жестокая неудача, которую потерпели на первом заседании Второго Всероссийского съезда Советов умеренные большевики, не ослабила их попыток, как и попыток других левосоциалистических фракций, сформировать — на съезде или сразу после него — многопартийное «однородное» социалистическое правительство. Все эти дни их усилия были направлены на восстановление того движения за создание широкой социалистической коалиции, которое оказалось разрушено насильственным свержением Временного правительства, устроенного Лениным накануне открытия съезда Советов. А когда это не получилось, они изо всех сил стремились добиться гарантий того, что избранный, в конце концов, на съезде исключительно большевистский кабинет — Совет народных комиссаров — будет строго подотчетен многопартийному Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету (ВЦИКу).

* * *

Первое, сумбурное, заседание съезда Советов, состоявшееся в ночь с 25 на 26 октября, закрылось, санкционировав переход власти в руки Советов, но не избрав нового правительства. В результате Россия на время осталась без действующей исполнительной власти. 24 октября, на последнем перед свержением Временного правительства заседанием ЦК партии большевиков, Каменеву и Берзину было поручено провести переговоры с левыми эсерами по поводу их вхождения в Советское правительство (1), и на следующий же день ведущие левые эсеры были опрошены на предмет их готовности составить коалицию с большевиками (2). Вопросы о целесообразности дальнейшего присутствия на съезде и вхождения в новое правительство были главными темами дискуссии на заседании фракции левых эсеров 26 октября. Несмотря на все симпатии к большевикам, с которыми они последние месяцы тесно сотрудничали, члены левоэсеровской фракции остались верны убеждению, что логика выживания революции диктует необходимость создания широкой правительственной коалиции, которая включала бы в себя представителей всех советских партий пропорционально их присутствию на съезде Советов. Они понимали, что для скорейшего достижения этой цели важно поддерживать связи с большевиками и революционными массами, однако идею составить правительство с большевиками отвергли (3). На состоявшейся ближе к вечеру 26 октября встрече членов ЦК партии большевиков и руководителей левых эсеров последние отказались занять предложенные им посты в кабинете до тех пор, пока не будет создана широкая социалистическая коалиция (4).

Наконец в 9 часов вечера 26 октября, когда стало очевидно, что образовать правительство с левыми эсерами не удастся, Каменев открыл второе заседание съезда Советов. Под одобрительные возгласы собравшихся он объявил, что Президиум, выражая волю съезда, издал постановления об отмене смертной казни на фронте и об освобождении из тюрем солдат, осужденных за политические преступления, об освобождении членов земельных и крестьянских комитетов, осужденных при прежнем правительстве, и об аресте Керенского. Соответствующие декреты, юридически закрепляющие эти шаги, были единодушно одобрены съездом (5).

Первым пунктом повестки вечернего заседания должен был стать вопрос о создании правительства. Однако нежелание левых эсеров составить коалицию с одними большевиками усложнило задачу. Очевидно, поэтому было решено изменить повестку, с тем чтобы сначала принять программу Советского правительства, а затем уже обсуждать его состав. На трибуну для зачтения декларации о мире «К народам и правительствам всех воюющих держав» поднялся Ленин. Это было первое появление Ленина на съезде, и, по единодушному утверждению всех источников, он был встречен громом оваций. Его декларация, чтение которой прерывалось взрывами аплодисментов, обещала положить конец тайной дипломатии и предлагала всем воюющим народам и их правительствам заключить немедленное перемирие и приступить к переговорам о справедливом, демократическом мире без аннексий и контрибуций. Декларация также предусматривала право на самоопределение для всех не суверенных наций, не зависимо от срока давности утраты ими самостоятельности (6). Выступивший позднее Троцкий дал понять, что декларация была адресована преимущественно революционным массам во всем мире. «Мы, разумеется, не думаем влиять на империалистические правительства своими воззваниями, но, пока они существуют, мы не можем их игнорировать, — говорил он. — Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены» (7).

И в декларации, и в последовавшей затем дискуссии Ленин изо всех сил старался подчеркнуть, что источником легитимности Советского правительства является не съезд Советов, а именно «революция 24–25 октября». Впоследствии это станет одной из главных тем его выступлений и статей. Более того, ассоциация с мифическим Октябрьским вооруженным восстанием станет основной в большевистской идентификации. Также Ленин подчеркивал, что, как и все прочие декреты съезда, декларация о мире является «временной» и подлежит утверждению Учредительным собранием. Тем не менее, после съезда Советов именно поддержка принятой им программы окажется тем оселком, которым будет проверяться приемлемость всех политических групп и институтов, в том числе и самого Учредительного собрания. Идеи, заложенные в декларации о мире, годами были основой программы крайних левых, так что неудивительно, что она была принята съездом единогласно. Затем собравшиеся делегаты устроили Ленину еще одну оглушительную овацию, спели Интернационал — гимн международного социалистического движения — и перешли к следующему пункту повестки дня (8).

Следующим стал представленный Лениным декрет о земельной реформе, который отменял частную собственность на землю и передавал все помещичьи и церковные земли в распоряжение местных земельных комитетов и Советов крестьянских депутатов для распределения между крестьянами согласно потребностям. Противоречивший основным положениям коммунальной аграрной программы самих большевиков, этот декрет, по сути, воспроизводил более популярную среди крестьян аграрную программу эсеров. Когда ряд делегатов съезда указали ему на это, Ленин парировал: «Пусть так… Как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были не согласны…». После перерыва, понадобившегося левым эсерам на ознакомление с декретом, он был принят подавляющим большинством голосов без обсуждения (9).

Было уже почти 2.30 ночи, когда съезд наконец приступил к обсуждению структуры и состава нового национального правительства. Представлять позицию Ленина (10) выпало Каменеву — человеку, который в свое время, во главе прочих, выступил против единоличного захвата власти большевиками и который, как по теоретическим, так и по практическим соображениям, продолжал оставаться твердым приверженцем идеи широкой социалистической коалиции. Он зачитал съезду короткий декрет, к которому был приложен список нового, «временного», правительства, состоящего исключительно из большевиков. Согласно этому декрету, рабочее и крестьянское правительство, создаваемое съездом — Совет народных комиссаров — действует лишь в период до созыва Учредительного собрания. Во главе каждого крупного департамента этого правительства — народного комиссариата — стоит руководящая коллегия. Председатели коллегий вместе с председателем правительства и образуют Совнарком. В тесном сотрудничестве с массовыми организациями Совнарком претворяет в жизнь решения съезда Советов. Контроль за деятельностью Совнаркома и право смещения отдельных комиссаров принадлежит новому ВЦИКу, который должен избрать съезд. В конце своего выступления Каменев зачитал предлагаемый список народных комиссаров из одних только большевиков во главе с Лениным — Председателем Совнаркома и Троцким — наркомом иностранных дел. Бросалось в глаза отсутствие в списке Зиновьева — в недавнем прошлом одного из ближайших соратников Ленина (11).

После Каменева на трибуну поднялся Борис Авилов, представлявший объединенных социал-демократов интернационалистов и группу оставшихся на съезде меньшевиков-интернационалистов, и высказался решительно против немедленного создания исключительно большевистского правительства, аргументируя свое мнение — которое, надо сказать, разделяли и многие делегаты-большевики, включая добрую половину предлагаемого кабинета — замечательно пророческими соображениями. Он выразил глубокое сомнение в том, что правительство, состоящее исключительно из большевиков, сумеет справиться с продовольственными трудностями. Не принесет оно и мира, поскольку, по мысли Авилова, правительства союзных держав не признают его, а европейские рабочие и крестьяне еще не готовы к решительному революционному выступлению. Следовательно, Россия либо станет разменной монетой в мирных переговорах между Центральными державами и Антантой, либо будет вынуждена пойти на тяжелый сепаратный мир с Германией. Авилов предложил проект резолюции, призывающей не голосовать пока за большевистский кабинет, а избрать вместо него Временный исполнительный комитет по формированию правительства, который смог бы учесть мнения всех представленных на съезде революционно-демократических сил, включая тех, кто покинул съезд на первом заседании (12). Однако этот проект не прошел.

Позицию Авилова, настаивавшего на необходимости создания правительства, представляющего весь спектр революционной демократии, разделяли левые эсеры, а также умеренные большевики. Владимир Карелин, один из лидеров левых эсеров, заявил, что «жизнь требовала создания однородной демократической власти» и что «однородная власть вряд ли сможет… проводить свою политику, не опираясь на доверие тех партий, которые ушли со съезда». В то же время он подчеркнул, что в уходе со съезда меньшевиков и эсеров вины большевиков нет, что «с судьбой большевиков связана судьба всей революции, их гибель будет гибелью революции». Это, однако, не помешало ему критиковать большевиков за создание «готового правительства» вместо временных комитетов для решения насущных вопросов, не терпящих отлагательства, за враждебность по отношению к другим революционно-демократических партиям, в том числе левым эсерам, и за нарушения свободы слова. Кроме того, он озвучил принципиальное условие, на котором неизменно настаивали левые эсеры: новый национальный орган исполнительной власти должен быть подчинен и строго подотчетен многопартийному ВЦИКу (13).

Поскольку председательствующий Каменев был солидарен с точкой зрения Авилова и Карелина, отстаивать большевистскую позицию по правительству пришлось Троцкому. Теперь, когда вопрос о создании однопартийного правительства перешел в практическую плоскость, Троцкий, как и Ленин, не желал упускать такую возможность. Он решительно отверг доводы Авилова о необходимости создания широкой правительственной коалиции для преодоления растущего кризиса в стране. Коалиция с такими личностями, как Федор Дан и Михаил Либер — оба известные меньшевики — не только не упрочит достижения революции, но, напротив, приведет ее к неминуемому краху, заявил Троцкий. Столь же бескомпромиссным был его ответ Карелину. Он предупредил левых эсеров, что если те попытаются противопоставить себя большевикам, то рискуют утратить поддержку масс и связь с беднейшим крестьянством, которое идет за большевиками. Кроме того, он заявил, что большевики открыто «подняли знамя вооруженного восстания», и отмел обвинения в том, что они поторопились это сделать до съезда, переложив ответственность за вооруженное столкновение 24–25 октября на Керенского. Заклеймив покинувших съезд меньшевиков и эсеров: «они — предатели, с которыми мы никогда не объединимся», — Троцкий пообещал приветствовать любую политическую фракцию, которая будет готова помогать в осуществлении программы съезда и до конца стоять по одну сторону баррикад с большевиками (14).

После заявления Троцкого к трибуне пробился представитель Всероссийского исполкома профсоюза железнодорожников (Викжель), чтобы зачитать телеграмму, содержавшую решительный протест против «захвата власти одной какой-либо партией» и призыв к созданию «революционного социалистического» правительства, ответственного перед «всей революционной демократией». До тех пор пока такое правительство не будет создано, говорилось в телеграмме, Викжель намерен взять под свой контроль всю железнодорожную сеть России. Но еще более угрожающе для большевиков прозвучало заявление о том, что в борьбе между старым и новым руководством Советов Викжель остается на стороне первого (15). После того как официальный представитель профсоюза сошел с трибуны, выступили двое рядовых железнодорожников, которые подвергли сомнению право Викжеля вмешиваться в национальную политику, а один из них впрямую заявил, что Викжель является «политическим трупом», от которого давно отвернулись массы рядовых железнодорожных рабочих (16). Декрет Ленина об однородном большевистском правительстве был принят большинством голосов; за предложение Авилова проголосовали лишь около 150 делегатов из примерно 600 присутствовавших (17). Тем не менее, нависшая угроза железнодорожной забастовки в случае, если состав правительства не будет расширен, омрачила заключительные моменты Второго Всероссийского съезда Советов.

Избрав новый ВЦИК в составе 62 большевиков, 29 левых эсеров, 6 объединенных социал-демократов интернационалистов, 3 украинских социалистов и 1 эсера-максималиста, съезд постановил, что состав этого органа, председателем которого стал Каменев, может быть расширен за счет представителей крестьянских советов, армейских организаций, а также тех фракций, которые покинули съезд накануне (18). Потенциальная возможность вхождения в состав ВЦИКа представителей крестьянских советов имела особенно большое значение, учитывая перспективу расширения состава правительства, поскольку большинство сельских советов все еще находилось под преимущественным влиянием эсеров. На этом исторический Второй Всероссийский съезд Советов завершил свою работу.

* * *

Когда утром 27 октября делегаты, съехавшиеся на съезд со всей России, покидали Смольный, большинство из них, включая умеренных большевиков, полагали, что как только страсти улягутся, структура и состав Совнаркома будут пересмотрены в соответствии с той моделью, которая была заложена в дооктябрьской программе партии. То есть, это будет многопартийное, однородно-социалистическое, коалиционное правительство, состав которого будет отражать расстановку политических сил на съезде Советов к моменту его открытия. Только такого рода центральная власть под эгидой Советов, считали они, способна предотвратить экономическую катастрофу, поставить заслон контрреволюции и отвести угрозу общенациональной гражданской войны. Ленин и Троцкий, однако, думали иначе. Для них в тот момент важнее всего было сохранить свободу действий, с тем чтобы максимально увеличить гальванизирующий эффект социального потрясения в России на революционных рабочих в других странах.

Кроме того, покидавшие Смольный делегаты были уверены, что новое — временное — правительство, как было сказано в соответствующем декрете съезда, будет ответственно перед ВЦИКом, в котором уже были представлены левые эсеры, социал-демократы интернационалисты, украинские социалисты и эсеры-максималисты, а, теоретически, могли участвовать и все другие советские фракции, в том числе те, что покинули съезд и/или не были представлены на нем в достаточной степени. В любом случае, декрет о создании Совнаркома, казалось, однозначно предполагал, что это правительство должно вскоре уступить свои полномочия Учредительному собранию, которому теперь, когда с буржуазией было покончено, оставалось официально закрепить и использовать как фундамент для построения светлого будущего те первые шаги, которые, как полагали делегаты, они уже сделали. Существует свидетельство Троцкого, согласно которому Ленин в первые часы после закрытия съезда Советов склонялся к мысли о переносе выборов в Учредительное собрание и пересмотре его структуры в пользу крайних левых сил (19). Однако большинство в руководстве партии настаивало на необходимости придерживаться ранее принятых обязательств в отношении Учредительного собрания — одни, как Каменев, по причине несогласия с ленинскими взглядами и стратегией, другие, как Яков Свердлов, из опасения, что нарушение прежних обязательств и срыв выборов вызовут гневный протест масс. В результате изданный Лениным 27 октября декрет подтвердил, что выборы в Учредительное собрание состоятся, как и было намечено, 12–14 ноября, а само собрание откроется 28 ноября (20).

Протест против исключительно большевистского правительства и попытки избавиться от него были особенно сильны в первые дни после свержения Керенского. Как в Петрограде, так и в Москве произошли жестокие вооруженные столкновения между сторонниками смещенного Временного правительства и сторонниками Советской власти. Большинству интернационалистов, вне зависимости от партии, казалось, что если немедленно не заключить перемирие и не попытаться сформировать из всех социалистических сил некое правительство «единого фронта», революция из единого порыва выльется в кровавую внутреннюю усобицу. С одной стороны, кадеты, а также правые и центр партий меньшевиков и эсеров считали большевиков бессовестными узурпаторами. Большевистское правительство и сама идея диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства воспринимались ими как оскорбление. В разгар октябрьских событий эти оппозиционные фракции, поддержанные военными и казачеством, сплотились вокруг Петроградской городской думы, которая вместе с созданным ею и находящимся под влиянием умеренных социалистов общероссийским органом — Коми гетом спасения родины и революции — претендовала на роль главной действующей политической власти в России (21). С другой стороны, получив одобрение съезда Советов, Ленин и Троцкий (который теперь в большевистской иерархии шел сразу за Лениным) объявили свое правительство единственной законной политической властью в революционной России. Лица или учреждения, выступившие против него, считались контрреволюционными по определению и подлежали соответствующему обращению со стороны Военно-революционного комитета Петроградского Совета. Поддержку ВРК оказывали отряды вооруженной рабочей милиции («красная гвардия»), моряки Балтийского флота и, в меньшей степени, солдаты Петроградского гарнизона.

Поскольку большинство столичных газет выступило на стороне Комитета спасения против большевистского правительства, их оказалось легко обвинить в подстрекательстве к его свержению. Этим не замедлил воспользоваться ВРК. Вечером 26 октября, когда Второй съезд Советов еще продолжал свою работу, в редакции ряда оппозиционных газет нагрянули вооруженные представители ВРК и опечатали их (22). В течение следующих нескольких дней были закрыты еще несколько изданий, особенно враждебно настроенных по отношению к большевикам. 27 октября Ленин, от имени Совнаркома (23), издал декрет, узаконивший все акты закрытия органов прессы. В декрете разъяснялось, что временные нарушения свободы печати являются оправданными, поскольку в такой критический для революции момент оппозиционная пресса «не менее опасна… чем бомбы и пулеметы» (24).

Ситуация с осуществлением власти большевиков в Петрограде зашла в тупик уже 28 октября, когда значительная часть чиновничества центральных и муниципальных учреждений, опираясь на поддержку Петроградской городской и большинства районных дум, отказалась признать власть Совнаркома и местных революционных органов и саботировала работу — прогулами или сидячими забастовками. Тем временем, генерал Петр Краснов, за спиной которого маячила фигура Керенского, во главе почти семи сотен дисциплинированных, как отмечалось, и антиреволюционно настроенных казаков выступил из Гатчины и, без труда сломив сопротивление неорганизованных отрядов революционных солдат, матросов и красногвардейцев, занял Царское Село, расположенное всего в тридцати километрах от Петрограда. Попытки ВРК мобилизовать на защиту города части и прежде не отличавшегося надежностью Петроградского гарнизона оказались безуспешными. Что касается красногвардейцев, то большинство их отрядов страдало от недостатка организации и руководства. Потребовалось личное вмешательство Ленина и Троцкого, чтобы внести хотя бы видимость порядка в ряды революционных сил и, что более важно, заставить их выдвинуться на оборонительный рубеж, спешно воздвигнутый вдоль Пулковских высот в непосредственной близости от южной окраины революционной столицы (25). Одновременно предпринимались усилия по организации силами женщин — фабричных работниц агитации в поддержку Советского правительства среди крестьян сельских пригородов Петрограда (26).

29 октября дожидавшиеся в Царском Селе подкреплений Краснов и Керенский объявили о своем намерении на следующий день предпринять масштабное наступление на столицу. В помощь им Комитет спасения совместно с эсеровской военной комиссией наметили одновременно организовать антибольшевистское восстание внутри Петрограда, главными участниками которого должны были стать юнкера петроградских военных училищ. Воспользовавшись тем, что ВРК был занят отражением атаки Краснова, они должны были взять под свой контроль главные столичные военные объекты и узлы связи. Однако об этих планах стало известно ВРК: поздно вечером 28-го, благодаря случайности, один из руководителей восстания был задержан с копиями соответствующих документов. Поэтому было решено начать восстание днем раньше, не дожидаясь поддержки Краснова. Несмотря на нарушенные планы, поначалу восставшим — нескольким сотням юнкеров и офицеров — сопутствовал успех. Однако регулярные части Петроградского гарнизона и расквартированные в городе казаки на призыв Комитета спасения поддержать восстание не откликнулись, тем самым не оставив восставшим шанса. К вечеру 29-го антибольшевистское выступление в Петрограде было жестоко подавлено. Всего, по некоторым оценкам, в ходе уличных боев 29 октября погибли или были ранены две сотни юнкеров (27). Эти потери значительно превышали число пострадавших в столице в ходе Февральской и Октябрьской революций.

Между тем, вооруженные силы, которыми располагали в тот момент большевистские власти в Петрограде, были слишком рассредоточены, для того чтобы добиться подчинения их указам. Многие оппозиционные газеты, закрытые в первые послеоктябрьские дни, поспешили возобновить выпуск под слегка измененными названиями. Их страницы были полны шокирующих подробностей о большевистских эксцессах, о повальных обысках и арестах, о повсеместных грабежах, об опасности ходить по улицам, о стрельбе, продолжающейся глубоко за полночь. Много было статей о том, что женщины-военные, состоявшие в охране Зимнего дворца и арестованные в ходе штурма, подверглись изнасилованию, что своих узников ВРК расстреливает прямо на улицах и что положение всех задержанных не поддается описанию. Не менее пугающие рассказы то и дело звучали и на круглосуточных заседаниях Петроградской городской думы (28). Даже сегодня отделить правду от вымысла в том, что касалось раннебольшевистского «террора», довольно трудно. Петроград был зоной боевых действий, городом, охваченным страхом, тревогами, раздираемым на части жестоким антагонизмом. И хотя новые власти были слишком слабы и неорганизованны, чтобы пресечь постоянные вылазки казаков против рабочих и красногвардейцев в привилегированных центральных районах столицы, «власть народа» была официально провозглашена. Богатая публика — «эксплуататоры», чья власть перешла к трудовому народу, — видела со своих балконов, как колонны солдат, матросов и красногвардейцев, вооруженных винтовками и лопатами, маршируют в южном направлении. Корабли Балтийского флота, бросившие якорь в Неве, нацелили свои орудия на южные пригороды, занятые казаками Краснова. На улицах поспешно рылись окопы, возводились баррикады, натягивалась колючая проволока. В таких условиях даже самые невероятные слухи моментально обретали правдоподобие.

Некоторые из самых сенсационных обвинений того времени в адрес большевиков были исследованы и оказались ложью. Тем не менее, часть из того, что писала о большевистском произволе оппозиционная пресса, имело место, что подтверждается достоверными источниками. После подавления юнкерского восстания ВРК, чьи наспех сколоченные вооруженные силы были оттянуты на «красновский фронт», для поддержания порядка в городе был вынужден в основном опираться на такие институты, как районные советы, которые, в свою очередь, зависели от радикально настроенных и часто неуправляемых красногвардейских отрядов, движимых желанием свести личные счеты с «буржуями».

Утром 29 октября, с началом запланированного Комитетом спасения антибольшевистского восстания, ВРК ввел в Петрограде военное положение. Чуть позже он назначил левого эсера подполковника Михаила Муравьева командующим обороной Петрограда. Талантливый военный, но фанатичная личность, расстрелянный большевиками за предательство всего девять месяцев спустя, Муравьев оказался самым высокопоставленным офицером, пожелавшим принять на себя эту ответственность. «Приказ № 1», изданный им сразу после назначения, давал рабочим право на месте, без суда и следствия, расправляться с предполагаемыми контрреволюционерами (29).

Если ситуацию в Петрограде можно было охарактеризовать как умеренный хаос, то, судя по приходившим с задержкой сообщениям из Москвы, там положение было гораздо хуже. Развернувшаяся в Москве вооруженная борьба за власть между созданным сторонниками Временного правительства Комитетом общественной безопасности и большевистским ВРК больше недели шла с переменным успехом. Ожесточенные уличные бои и артобстрелы, начавшиеся 28 октября, привели к серьезным повреждениям зданий, в том числе в Кремле и вокруг него; человеческие жертвы исчислялись сотнями. В ответ на сообщения о боях в Москве крупные профсоюзы и левые социалистические фракции Петрограда, не присоединившиеся пока ни к одной из двух главных воюющих сторон, выступили с настоятельным призывом о прекращении огня и немедленном начале переговоров о создании взаимоприемлемого коалиционного однородно социалистического правительства. Среди этих «неприсоединившихся» наиболее важную роль играли меньшевики-интернационалисты и, особенно, левые эсеры. 31 октября газета «Знамя труда» — рупор петроградских левых эсеров — вышла с редакционной статьей Бориса Камкова, в которой он сетовал, не без основания, что «старое коалиционное правительство пало, а нового нет». «“Совет комиссаров’', — писал он, — является чем угодно: штабом армии сражающихся против Керенского войск, Центральным комитетом партии большевиков, — только не правительством». Призыв, размещенный на первой полосе, рядом со статьей Камкова, настаивал: «Все, как один человек, требуйте немедленного создания однородного революционного правительства из представителей всех социалистических партий».

* * *

Еще одной ключевой организацией, добивавшейся в то время, как и левые эсеры, примирения воюющих сторон, был Викжель. Следуя своей позиции, изложенной в телеграмме Второму Всероссийскому съезду Советов, 29 октября Викжель пригласил представителей всех ведущих «демократических» фракций принять участие в переговорах под своей эгидой, целью которых было создание однородного социалистического правительства, охватывающего весь спектр — от большевиков на крайнем левом фланге до народных социалистов на правом. Переговоры должны были начаться в тот же день. Кроме того, Викжель заявил о своем намерении начать в полночь общенациональную забастовку железнодорожников, если к тому моменту в Петрограде и Москве не будет объявлено военное перемирие и не будут начаты всерьез переговоры о новом правительстве (30). Требование Викжеля немедленно прекратить вооруженный гражданский конфликт и заняться формированием правительства на более широкой социалистической основе было подхвачено Петроградским Советом крестьянских депутатов, отдельными профсоюзами, а также Петроградским советом профессиональных союзов и Центральным советом фабрично-заводских комитетов, где большевики имели большинство (31).

В тот момент, когда это все происходило, Ленин и Троцкий были заняты ликвидацией мятежа Комитета спасения и организацией обороны столицы от красновских казаков. В их отсутствие ЦК большевистской партии, вскоре после объявления ультиматума Викжеля, поспешил подтвердить свое участие в предполагаемых переговорах и определить свою позицию в них. Самое главное, на заседании 29 октября ЦК принял единодушное решение, что состав правительства должен быть расширен за счет всех прочих советских партий. Было также решено, что новое правительство, в соответствии с наказом съезда Советов, должно формироваться ВЦИКом, быть перед ним ответственным и руководствоваться в своей деятельности декретами съезда. Что касается персонального состава нового кабинета — вопроса особенно щепетильного еще и потому, что умеренные социалисты и гордума требовали снять кандидатуры Ленина и Троцкого с высших постов в правительстве, — то пятью голосами против трех при одном воздержавшемся ЦК принял расплывчатую формулировку, допускающую «право взаимного отвода партийных кандидатур» (32). Чуть позже, на пленуме ВЦИКа, Каменев высказался по этому поводу более определенно, заявив, что в вопросе «об организации однородного социалистического правительства… центр тяжести лежит не в составе правительства или в личных группировках, а в признании основоположений, принятых Съездом Советов» (33). В сложившейся ситуации это заявление Каменева, логично продолжавшее его позицию до свержения Временного правительства, прозвучало как намек на то, что Ленин и Троцкий вовсе не неприкасаемые фигуры, и что даже большевистское большинство в правительстве, представляющем все социалистические партии, не является непременным условием. Ленин впоследствии утверждал, что для большевиков в те дни смысл участия в переговорах по правительственному вопросу заключался в создании «дипломатического прикрытия военных действий» (34). Нет оснований сомневаться, что для него и Троцкого все было именно так. Однако в их отсутствие большинство ЦК явно думало иначе. Резолюция о Совнаркоме, принятая ЦК 29 октября, была немедленно разослана во все крупные партийные организации страны в качестве официального документа, отражающего политику партии (35).

В то время как в ЦК большевиков идея существенного расширения состава правительства в первые, полные хаоса, послеоктябрьские дни пользовалась наибольшей поддержкой, этого явно нельзя было сказать про те социалистические фракции — прежде всего центристов и правых меньшевиков и эсеров — которые весь 1917 год поддерживали Временное правительство и покинули Второй съезд Советов в знак протеста против его свержения большевиками. Действительно, те же самые факторы, которые подтолкнули «колеблющихся» большевиков к компромиссу: угроза, исходящая от Викжеля, изоляция партии от других политических групп, ее кажущаяся неспособность в одиночку управлять страной и защищать завоевания революции, — в умеренных социалистов вселили уверенность, что большевики находятся на грани краха, и, следовательно, разумнее будет не договариваться с ними, а оказать сопротивление.

Эта точка зрения нашла отражение в жесткой резолюции, принятой ЦК партии меньшевиков 28 октября. Эта резолюция не только запрещала любые переговоры с большевиками до тех пор, пока их «авантюра» не будет полностью ликвидирована, но и содержала призыв к Комитету спасения вступить в переговоры с Временным правительством, Предпарламентом и рабочими организациями на предмет создания нового правительства. Более того, меньшевики были настолько уверены в том, что ситуация складывается в их пользу, что в своей резолюции призвали Комитет спасения предложить ВРК немедленно сдаться — в обмен на гарантии личной безопасности для его руководителей, до тех пор пока вопрос о том, предавать ли их суду, не решит Учредительное собрание (36).

Эта отчетливо антибольшевистская позиция сказалась и на поведении представителей умеренно-социалистических фракций и Комитета спасения во время первых трех раундов организованных Викжелем переговоров 29–30 октября, и на работе «Особой комиссии», созданной участниками переговоров для разработки проекта соглашения о составе и программе нового правительства утром 30-го (37). Лидеры меньшевиков и эсеров настойчиво требовали немедленного отстранения от власти правительства Ленина и замены его исключительно социалистическим коалиционным кабинетом, в котором не будет ни большевиков, ни представителей господствующих классов. Они также настаивали на необходимости разоружения рабочих, роспуска ВРК и признания не имеющими законной силы всех решений Второго съезда Советов, включая и сам факт его созыва. Со своей стороны, они обещали приложить усилия к тому, чтобы удержать от актов возмездия войска Краснова, когда те войдут в столицу (38).

Что касается большевиков, то они на переговорах Викжеля, напротив, ратовали за создание нового Советского правительства с более широким представительством. Так, Каменев, выступая в ночь с 29 на 30 октября, убеждал меньшевиков и эсеров, что рабочие не поддержат правительство, из которого будут исключены большевики (39). Позже, когда стало ясно, что умеренные социалисты отвергают любую возможность соглашения, представитель ЦК РСДРП (б) Григорий Сокольников заявил, что «большевики не стремятся к власти» и принимают предложение железнодорожников при условии, что новое правительство будет ответственно перед ВЦИКом и будет следовать решениям Второго съезда Советов. «Мы не собираемся отсрочить Учредительное собрание… — убеждал он. — Ему-то и будет передана наша власть» (40). Умеренный большевик Давид Рязанов, присутствовавший на этих переговорах как представитель профсоюзного руководства, готов был пожертвовать советским характером правительства ради сохранения социалистического единства (41). Однако он опасался, что разоружение рабочих, на котором настаивал Дан, приведет к резне пролетариев. Впоследствии в своих замечаниях в ходе дискуссии он неоднократно подчеркивал эту опасность (42).

На этой стадии переговоры о создании нового правительства постоянно прерывались сообщениями о тяжелых сражениях на улицах Петрограда и Москвы, а также в районе Пулково к югу от Петрограда. Восстание юнкеров и его жестокое подавление в день начала переговоров (29 октября) также не способствовали достижению соглашения. Предложения по структуре и составу нового правительства перемежались взаимными обвинениями и отчаянными попытками найти приемлемые условия для немедленного прекращения боевых действий (43). А. А. Блюм от лица объединенных социал-демократов интернационалистов, Мартов от лица меньшевиков-интернационалистов и Борис Малкин от левых эсеров взывали к здравомыслию сторонников Комитета спасения. «А даете ли вы себе отчет, что значит поражение большевиков? — вопрошал Блюм. — Ведь выступление большевиков есть выступление рабочих и солдат, вместе с ними будет раздавлена партия пролетариата… Должен быть создан единый революционный фронт» (44). «Нам нужна мирная ликвидация кризиса, путем соглашения обеих сторон», — вторил ему Мартов. По его мнению, только создание правительства, объединяющего всю демократию, а не только Советы, но исключающего участие представителей господствующих классов, давало надежду на предотвращение гражданской войны, гибели демократии и установления правой диктатуры (45).

Малкин тоже выступил с пылкой речью в поддержку инициативы Викжеля. Повторив, вслед за большевиками, что новое правительство должно быть подконтрольно ВЦИКу и обязано принять декреты Второго съезда Советов, он, однако, попытался смягчить это требование, чтобы сделать его более приемлемым для умеренных социалистов. Он предложил реформировать, наряду с правительством, еще и ВЦИК, с тем чтобы уравнять в нем представительство большевиков и «оборонцев» и предоставить значительное влияние центру, а конкретно — 40 процентов большевикам, 40 процентов «оборонцам» (т. е., в основном меньшевикам и эсерам) и 20 процентов «интернационалистам» (т. е., прежде всего левым эсерам и меньшевикам-интернационалистам) (46). Учитывая, что в начале работы Второго съезда Советов большевики не имели большинства и набирали его лишь при поддержке других «интернационалистов», это предложение не было таким нереальным, как могло показаться. Проблема, однако, заключалась в том, что и на двух пленарных заседаниях в Викжеле, и на заседании «Особой комиссии» 30 октября меньшевики и эсеры пресекали все пути к компромиссу, настаивая на полном удалении большевиков из правительства.

После подавления восстания, организованного Комитетом спасения (29 октября), неожиданно быстрого устранения угрозы со стороны якобы преданных Керенскому войск под Пулковом и, что не менее важно, настойчивых требований компромиссного соглашения, озвученных представительной делегацией рядовых рабочих (47), меньшевики смягчили свою позицию по невключению большевиков в правительство (48). Это произошло на заседании ВЦИК в ночь с 30 на 31 октября, а 31 октября ЦК меньшевиков перевесом в один голос одобрил участие партии в формировании коалиционного социалистического правительства, в том числе с большевиками (при этом, правда, и меньшевики, и эсеры были решительно против включения в новый состав правительства Ленина и Троцкого) (49). Со своей стороны, завидев реальную возможность компромисса, шаг навстречу сделали умеренные большевики. На заседании, проходившем ночью с 30 на 31 октября, представители меньшевиков и эсеров предложили создать абсолютно новый представительный орган — Временный народный совет, которому и будет подотчетно новое общесоциалистическое правительство. Задуманный с целью исключить возможность большевистского большинства, он предполагал участие, помимо прочих, представителей первого ВЦИКа, Петроградской и Московской городских дум, Всероссийского исполкома Советов крестьянских депутатов, Центрального совета профсоюзов и Викжеля. Каменев и его коллеги из ЦК большевиков согласились, но в ответ настаивали на том, что ядром нового органа должен стать новый ВЦИК. Впоследствии Ленин обвинил их в том, что они поступились данным принципом. И хотя однозначных свидетельств на этот счет не существует, несомненно одно: решение о создании Временного народного совета и ответственности перед ним правительства, состоящего из представителей всех социалистических партий было принято на том заседании большинством голосов (50).

Следующей ночью (с 31 октября на 1 ноября) Каменев, Сокольников и Рязанов в составе еще одной специально созданной комиссии приняли участие в обсуждении деталей создания нового правительства, которое было бы ответственно перед Временным народным советом. Работа этой комиссии оказалась внезапно прервана появлением тридцати разгневанных представителей рабочих Обуховского завода, которые потребовали прекратить тянуть волынку и немедленно заключить соглашение о коалиционном правительстве, ответственном перед ВЦИКом и призванном воплотить в жизнь программу Второго Всероссийского съезда Советов (51). Один из делегатов, стукнув кулаком по столу, крикнул: «Кончайте, вы слышите, кончайте… Люди уже идут штык на штык… К черту всех… Лениных, Керенских, Троцких… Нам нужно, чтобы состоялось это соглашение, мы не уйдем отсюда, пока этого не будет» (52).

После нескольких часов яростных дебатов комиссия большинством голосов приняла решение об исключении Ленина и Троцкого из числа кандидатур на министерские посты и об ограничении присутствия большевиков в новом правительстве портфелями министров просвещения (Луначарский), торговли и промышленности (Леонид Красин), а также, возможно, труда, иностранных и внутренних дел (на эти посты большевики предлагались в числе соискателей, соответственно: Александр Шляпников, Михаил Покровский и Алексей Рыков). Согласно предложенному комиссией предварительному списку, Виктор Чернов числился главным кандидатом на пост премьер-министра, а другой эсер, Николай Авксентьев, один из руководителей Комитета спасения, публично замешанный в недавнем восстании, — на пост министра иностранных дел (53). Много лет спустя Рафаэль Абрамович, известный меньшевик, один из членов той комиссии, вспоминал, что входящие в ее состав большевики согласились отказаться от кандидатур Ленина и Троцкого на посты в новом правительстве (54)

Викжель, с подачи Каменева, объявил, что база для заключения окончательного соглашения по вопросу о форме и структуре нового правительства подготовлена. Кроме того, было объявлено, что все участники переговоров признают необходимость немедленного прекращения боевых действий (55). При этом в посланиях представителей Викжеля в Петрограде московским коллегам сквозила уверенность, что взаимоприемлемое решение уже практически достигнуто (56). Даже советская пресса в Петрограде, казалось, не сомневалась, что соглашение вот-вот будет подписано. Так, 1 ноября подконтрольная большевикам советская газета «Рабочий и солдат» в своей передовице известила читателей, что «между всеми фракциями достигнуто принципиальное соглашение о том, что правительство должно быть составлено из представителей всей социалистических партий, входящих в Советы». «Выдвигая эту формулу [власть должна принадлежать революционной демократии], — говорилось далее в статье, — большевики… понимали состав Советского правительства именно в смысле не господства одной партии, а коалиции всех социалистических партий, представленных в Советах».

* * *

Ленину обо всех усилиях его коллег по ЦК, предпринимаемых с целью достичь компромисса в правительственном вопросе, стало известно, судя по всему, в ночь с 29 на 30 ноября, сразу после подавления юнкерского восстания. Ни минуты не сомневавшийся в том, что социальная революция и гражданская война в России являются кануном решающих социалистических революций в Европе, он предыдущие полтора месяца только и делал, что отчаянно толкал свою партию к единоличному захвату власти, и, с помощью Керенского, сумел-таки этого добиться. Затем он одержал верх над умеренными большевиками и левыми эсерами на Втором съезде Советов — на сей раз, благодаря, частично, уходу меньшевиков и эсеров. А еще чуть позже, воспользовавшись поддержкой рабочих, солдат и матросов, воодушевленных блестящими перспективами, открывавшимися в программе съезда Советов, он с Троцким возглавил подавление восстания Комитета спасения и был готов отразить атаку войск Краснова.

Поток резолюций, поступавших с заводов и фабрик, из профсоюзных организаций и частей военного гарнизона, показывал, что после этих начальных успехов поддержка однородно-социалистической Советской власти и, одновременно, отвращение ко всему, что подразумевало сотрудничество с буржуазией, были сильны в народе как никогда. Петербургский комитет большевиков, например, уже 29 октября поставил на рассмотрение вопрос об отношении партии к переговорам, начатым Викжелем (57). Перед этим ПК обратился к районным комитетам партии с просьбой собрать и предоставить сведения о преобладающих на местах массовых политических настроениях. Из полученных сообщений в пользу соглашательской позиции оказалось меньшинство. Так, в центральном, респектабельном Литейном районе даже рядовые большевики выступали за существенные уступки умеренным социалистам в целях достижения соглашения по вопросу о расширении правительства. Но гораздо более типичными были настроения в заводском Нарвском районе, откуда сообщалось, что «на соглашение масса смотрит с точки зрения сохранения и введения в жизнь завоеваний октябрьской революции… К эсерам и меньшевикам отношение враждебное» (58).

Заседание Петербургского комитета 29 октября началось с новых сообщений с мест. Это был критический момент, когда в разгаре было восстание Комитета спасения и нависла неминуемая угроза столкновения с войсками Краснова под Пулковом. Поэтому в докладах с мест преобладала озабоченность такими проблемами, как контроль над стратегически важными железнодорожными путями, наличие транспорта и вооружений, боеспособность отрядов Красной гвардии и рабочих вообще, а также ситуация в районных советах в связи с предстоящими боевыми действиями и необходимостью обеспечивать безопасность населения. Тем не менее, в целом доклады давали понять, что боевой дух рабочих, вдохновленных завоеваниями Второго съезда Советов, пребывает на высоте. Частично под воздействием этих сообщений, большинство членов ПК большевиков, хотя и выражали надежду на расширение правительства за счет интернационалистических групп — левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, позицию умеренных большевиков на организованных Викжелем переговорах, состоявшую в достижении соглашения любой ценой, не поддержали. Напротив, они были уверены, что партия должна продолжать отстаивать Советскую власть и программу, принятую Вторым съездом Советов. Резолюция, принятая ими по окончании дискуссии, еще раз подтвердила, что главной задачей момента ПК считает осуществление лозунга «Вся власть Советам» в центре и на местах и что целью Советской власти является проведение в жизнь программы, принятой Вторым съездом Советов. Никакие компромиссы в этом отношении не допускались (59).

На самом деле, ни до, ни после Октября преобладавшие в массах настроения не были сугубо большевистскими — в смысле сознательной поддержки или предпочтения однопартийной власти большевиков. Однако, судя по упомянутым сообщениям с мест и гневным протестам рабочих делегаций на переговорах, Ленин имел все основания утверждать и утверждал, что любые компромиссы, подрывающие Советскую власть и завоевания Октября, будут восприняты революционными массами как предательство обещаний большевиков. А тут коллеги по партии, которые не разделяли его принципиальных теоретических воззрений и которые неоднократно, начиная с Февральской революции, возглавляли оппозицию наиболее спорным из его тактических и стратегических директив, принялись подталкивать партию к политическому соглашению, которое, по его мнению, неминуемо вернуло бы правительство в руки умеренных социалистов и, тем самым, разрушило его планы превращения России в плацдарм мировой революции.

1 ноября Ленин разразился гневными речами по этому поводу на заседаниях Петербургского комитета (на котором присутствовали ряд членов ЦК) и Центрального комитета (на котором присутствовали представители ПК, Военной организации большевиков и большевистского руководства профсоюзов) (60). На заседании Петербургского комитета Ленин, которому с видимым трудом удавалось сдерживать себя, назвал предательством поведение представителей ЦК на организованных Викжелем переговорах. Из всего большевистского руководства один только Троцкий удостоился его похвалы: «Троцкий давно сказал, что объединение невозможно… и с тех пор не было лучшего большевика». «Если будет раскол — пусть, — кипятился он. — Если будет их большинство — берите власть в Центральном Исполнительном Комитете и действуйте, а мы пойдем к матросам» (61). Члены ПК, на глазах которых разворачивалась острая борьба между лидерами партии по вопросу о будущем правительстве, сидели как громом пораженные. Ленин не слишком часто присутствовал на заседаниях столичного комитета партии. За предыдущие семь месяцев это случилось лишь трижды. Зато теперь члены комитета слышали из первых уст взгляды Ленина на правительство, на будущее революции, на кризис в высшем партийном эшелоне. После Ленина выступил Луначарский, попытавшийся защитить взгляды умеренных большевиков; затем Троцкий, продолживший начатую Лениным яростную и безжалостную атаку на Каменева, Зиновьева и их сторонников; за Троцким — Ногин с последним отчаянным призывом к компромиссу.

Луначарский настаивал на том, что не большевистское и даже не советское, а именно однородное социалистическое правительство является необходимостью. В ответ на категорический отказ Ленина идти на компромисс, он доказывал, что если большевики не добьются сотрудничества существующего госаппарата, они «не наладят ничего». Он признавал, что у партии есть выбор: «Можно террором — но на что?» — спрашивал он. Арестами, считал Луначарский, решить ничего нельзя: государственная бюрократия слишком многочисленна и многолика, чтобы подчинить ее террором. Единственный реальный путь, утверждал он, «действовать по линии меньшего сопротивления, а не брать в штыки каждую станцию» (62).

Для Троцкого предпочтение Луначарским переговоров — вооруженному насилию и террору и постепенных шагов — решительным действиям было наследием «мелкобуржуазной психологии». По его мнению, вся эта «мещанская сволочь», включая Викжель, которая сейчас не в состоянии принять чью-либо сторону, немедленно качнется к большевикам, как только убедится, что их власть сильна. Класс бюрократии имеет свои интересы и привычки, говорил он. «Его нужно разбить и обновить, только тогда можно работать». Компромисс с умеренными социалистами в правительстве может принести только колебания, а колебания «убьют» авторитет большевиков в массах (63).

Ногин был одним из руководителей Московской городской организации большевиков, а со 2 октября — еще и председателем Московского Совета. В период подготовки к Второму съезду Советов он особенно активно отстаивал необходимость увязать вопрос создания однородного Советского правительства с дискуссией на съезде. Он уехал в Петроград как раз тогда, когда ситуация в Москве достигла критической стадии для большевиков, уехал, чтобы доложить ЦК о состоянии дел, выступить в дискуссии с аргументами в пользу компромисса и принять свой пост народного комиссара торговли и промышленности в правительстве. Протокольная запись его речи на первом заседании Совнаркома 3 ноября показывает, что чудовищная жестокость классового столкновения в Москве и воцарившаяся там анархия убедили его в том, что если большевики не сумеют внести раскол в оппозицию путем договора с Викжелем, то будут «уничтожены, после того как… после продолжительнейшей войны истратили все свои силы» (64). На заседании Петербургского комитета партии 1 ноября он призвал к немедленному прекращению кровопролития. Он также вслух выразил недоумение по поводу того, почему слово «примирение» так раздражает Ленина и Троцкого. Ему представлялся не требующим доказательств тот факт, что партия не сможет выжить в одиночку и что попытка сделать это, со стороны тех, кого он называл «меньшинством из ЦК», неизбежно приведет к затяжной гражданской войне, голоду, распаду Советов, уничтожению партии и триумфу контрреволюции (65).

Споры между отстаивавшими противоположные позиции членами ЦК оказались настолько долгими и упорными, что мало кому из членов собственно заседавшего Петербургского комитета удалось вставить слово. Одним из них был радикальный журналист и член исполнительной комиссии ПК Антон Слуцкий. Заняв сторону Ленина и Троцкого, он заклеймил соглашение как «замаскированный путь отступления от власти» и еще раз подчеркнул крайнюю важность последовательного отстаивания идеи исключительно Советской власти. Любая другая власть, по мнению Слуцкого, не найдет отклика в революционных массах (66). После его выступления было принято решение назначить на следующий день расширенное заседание Петербургского комитета, пригласив на него представителей районных комитетов, чтобы разъяснить им позицию городского партийного руководства (это заседание состоялось только 4 ноября), вскоре после чего заседание ПК закрылось, чтобы дать возможность ряду его участников успеть на начинавшееся расширенное заседание Центрального Комитета.

На заседании ЦК 1 ноября, так же как на предыдущем заседании Петербургского комитета, Ленин, рука об руку с Троцким, вновь повели наступление на предлагаемое соглашение с социалистами. Заявив, что партии, не принявшие участия в вооруженном восстании, теперь хотят воспользоваться переговорами, чтобы отобрать власть у тех, кто сумел одержать верх, Троцкий настаивал, что каким бы ни было новое правительство, преобладать в нем должны большевики, а возглавлять — Ленин (67). В тот момент Троцкий, как и Ленин, если не больше, был поглощен идеей разжигания, с помощью революционного взрыва в России, пожара социалистических революций в развитых странах Европы, и, судя по его заявлениям, большая часть его представлений о российской политике определялась этой, без преувеличения, всепоглощающей идеей (68). Что касается Ленина, то он снова предельно ясно обозначил свою позицию: никаких дальнейших переговоров с меньшевиками и эсерами (69).

Подвергшись такой решительной атаке, лидеры умеренных большевиков, включая Каменева, Рыкова, Луначарского и Рязанова, отказались от обсуждения некоторых аспектов наметившегося на викжелевских переговорах соглашения. Однако, обосновывая необходимость заключения компромисса с социалистами на тех условиях, которые были согласованы в ЦК 29 октября, они были столь же непримиримы, как Ленин и Троцкий. Взять, к примеру, Рязанова. Наряду с Каменевым, Рыковым и Луначарским, Рязанов в августе-сентябре 1917 г. вел яростную и подчас успешную борьбу против ленинского радикализма. Опыт этой борьбы, а также дискуссии с другими членами партии во время работы Второго съезда Советов убедили его в том, что большинство партийных руководителей в Москве и провинции разделяют его взгляды. Кроме того, высказываясь в пользу расширенного состава правительства, Рязанов, как председатель Петроградского совета профессиональных союзов, мог по праву претендовать на роль рупора 450 тысяч организованных рабочих столицы, что он и не преминул подчеркнуть во время острой полемики с Лениным, состоявшейся в Петроградском совете профсоюзов 6 ноября (70). А на заседании ЦК 1 ноября он выступил с особенно настойчивым призывом к компромиссу. «Если мы сегодня отказываемся от соглашения, то мы останемся совершенно одни и безнадежно одни… без левых эсеров, без всего… останемся перед фактом, что мы обманули массы, обещав им советское правительство… Соглашение неизбежно» (71).

Категорически отрицательная позиция Ленина и Троцкого в отношении переговоров с оппозицией не встретила понимания и у центристов, включая Яна Берзина, Моисея Урицкого, Андрея Бубнова и Якова Свердлова, которые 29 октября проголосовали за участие партии в переговорах с Викжелем. Однако впечатление от успехов партии на местах, а также влияние Ленина и, возможно, товарищей из Петербургского комитета убедили даже их в том, что Каменев и другие большевики на переговорах с Викжелем превысили делегированные им 29 октября Центральным Комитетом полномочия и что ряд условий предварительного соглашения является неприемлемым. Урицкий, в частности, заявил: «Мы не должны уступать ни Ленина, ни Троцкого, ибо это, в известном смысле, отказ от нашей программы» (72).

От Петербургского комитета на расширенном заседании ЦК 1 ноября выступил Слуцкий. Вновь продемонстрировав солидарность с Лениным и Троцким, он заявил, что действия представителей большевиков на переговорах «идут вразрез со всеми решениями рабочих». С точки зрения масс, вопрос [о Советской власти] является решенным, «и ни о каких расширенных Советах говорить не приходится» (73).

В конце заседания Центральный Комитет десятью голосами против четырех отверг требование Ленина о немедленном прекращении переговоров с Викжелем. Было решено, что партия примет участие еще в одном, последнем, раунде переговоров, изложив свои минимальные требования в виде ультиматума — только чтобы продемонстрировать левым эсерам невозможность соглашения. Этот ультиматум предусматривал, помимо прочего, признание новым правительством незыблемости декретов Второго съезда Советов, а также признание Второго съезда и избранного им ВЦИКа единственным источником правительственных полномочий. Еще раз было подчеркнуто, что в составе расширенного ВЦИКа могли быть представлены только партии и фракции, входившие в Советы. Это означало, что представительство городских дум в ВЦИКе и создание неких гибридных органов типа Народного совета было недопустимо (74). Характерно, что объявить об отказе партии от предложенного Викжелем соглашения и представить новый ультиматум на заседании ВЦИК в ночь с 1 на 2 ноября было поручено не Каменеву, а В. Володарскому.

Несмотря на молодость, 26-летний Володарский (Моисей Гольштейн) был ветераном революционного движения, прославившимся своим полемическим талантом, энергичностью и умением «зажечь» толпу. После возвращения из эмиграции в Россию в мае 1917 г. он занял влиятельную позицию в Петербургском комитете большевиков. Ленинец в душе, он оказался в предоктябрьские дни в рядах тактических прагматиков, призывавших к осторожности и тщательной подготовке восстания против Временного правительства. Эта позиция была обусловлена его неуверенностью в том, сумеют ли большевики наладить хлебные поставки населению, а также в том, что делать с войной: объявлять ли сразу о выходе из «империалистической» войны или продолжить ее как революционную. Скептически относился он и к перспективе скорых социалистических революций в Европе. «Мы должны знать, — предупреждал он в свое время, — что, став у власти, нам придется понизить заработную плату, увеличить количество выходов на работу, придется ввести террор… Отказываться от этих средств мы не имеем права, но и спешить к ним нам нет надобности» (75). На заседании ВЦИКа, начавшемся вечером 1 ноября, вскоре после завершения работы Центрального Комитета большевиков, Володарский, покривив душой, заявил, что среди большевиков «вряд ли найдется кто-то, кто не желал бы соглашения…». Но, продолжил он, «мы не можем идти на соглашение при всяких условиях… Нужно сделать все возможное для того, чтобы не были сданы те позиции, в защиту которых боролись сотни тысяч рабочих, крестьян и солдат». Затем он представил на рассмотрение ВЦИКа, председателем которого по-прежнему являлся Каменев, резолюцию, почти в точности повторявшую вышеизложенный ультиматум ЦК (76).

От лица объединенных социал-демократов интернационалистов выступил Владимир Базаров. Явно ошеломленный таким резким отступлением большевиков от их прежней, гораздо более сговорчивой позиции на переговорах с Викжелем, он внес довольно резкую резолюцию, осуждавшую нарушение большевиками ранее взятых обязательств и объявлявшую о выходе его фракции из ВЦИКа до тех пор, «пока большинство этого учреждения не станет на почву честного и искреннего блока с другими социалистическими партиями». Карелин, не менее Базарова обескураженный крахом недавних блестящих перспектив мирного разрешения вопроса, изо всех сил пытался найти новый фундамент для соглашения. Он предложил увеличить перевес в революционном парламенте, которому будет подотчетно новое правительство, в пользу Советов, а также обязать новое правительство, каким бы оно ни было, следовать принципам, заложенным в декретах Второго съезда Советов. Резолюция Володарского при первичном голосовании набрала 38 голосов против 29, поданных за резолюцию Карелина. Однако после принятия нескольких незначительных поправок левые эсеры, считавшие по-прежнему своей главной задачей создание широкой социалистической коалиции, включавшей в том числе и большевиков, проголосовали за предложение Володарского (77).

Между тем, борьба большевистской партии за лидерство нарастала. Воссоздать все детали этой фазы конфликта вокруг правительства и того, что происходило в данной связи в Центральном Комитете большевиков, мешает отсутствие протоколов соответствующих заседаний ЦК, хотя известно, что они имели место 2, 4 и 5 (или 6) ноября (78). Достоверно известно, что проходящие под эгидой Викжеля переговоры стали предметом долгой и яростной дискуссии на заседании ЦК 2 ноября. Эта дискуссия завершилась принятием, с перевесом в один голос, предложенной Лениным резолюции, которая осудила умеренных большевиков за то, что они, поддавшись давлению, согласились на формирование нового правительства партиями, представлявшими меньшинство в Советах, нарушив тем самым волю Второго Всероссийского съезда Советов. Резолюция также одобрила деятельность существующего правительства как полностью соответствующую главной цели — триумфу социализма в России и Европе (79).

Ленинские методы достижения победы, даже такой неубедительной, как эта, вызывают, однако, сомнения. В двух предыдущих случаях голосования о приемлемости существенных уступок умеренным социалистам голоса в ЦК разделились поровну, после чего Ленин обратился за помощью к Петербургскому комитету (80). Судя по не очень ясной записи в протоколе заседания ПК от 2 ноября, едва начавшись, оно было внезапно прервано для зачтения срочной записки от Ленина, в которой он просил столичных товарищей срочно принять резолюцию против соглашения с социалистами и передать ее на заседание Центрального Комитета. Яков Фенигштейн, доставивший послание Ленина, объяснил дело так, что «москвичи», то есть, очевидно, Ногин и Рыков, требуют заключения соглашения с меньшевиками и эсерами, и, чтобы дать им отпор, нужна помощь Петербургского комитета (81).

Вячеслав Молотов, будущий сталинский нарком иностранных дел, как раз делал доклад о «текущем моменте», когда принесли записку от Ленина. В ответ Петербургский комитет делегировал одного из своих признанных лидеров, Глеба Бокия, проинформировать ЦК о своем негативном отношении к уступкам, которые ведут к размыванию Советской власти и уводят в сторону от программы реформ, принятой Вторым съездом. После ухода Бокия на трибуну один за другим поднимались воинственно настроенные руководители местных партийных организаций, чтобы высказаться против включения в состав правительства умеренных социалистов. За продолжение переговоров с Викжелем не выступил ни один человек. В завершение всего был одобрен ультиматум, принятый накануне Центральным Комитетом и ВЦИКом. Чуть позже из ЦК вернулся Бокий, сообщивший, что ему не удалось получить слово, чтобы выразить солидарность Петербургского комитета с Лениным. После этого в ЦК спешно были отправлены Молотов со Слуцким — сообщить о последних решениях ПК (82).

Помогло ли вмешательство Петербургского комитета склонить ЦК на ленинскую сторону? Мы не знаем. Известно лишь, что ленинские нападки не заставили умеренных большевиков отказаться от попыток удержать на плаву переговоры о реформировании правительства. Это стало очевидно на заседании ВЦИК, открывшемся поздно ночью 2 ноября (83). Когда речь зашла о переговорах с Викжелем, Малкин, который, по видимости, уже знал о возобладавшей среди большевиков ленинской позиции, зачитал декларацию левых эсеров, обвинявшую большевиков в недостатке гибкости в правительственном вопросе, что «толкает страну в пропасть дальнейшей гражданской войны». Декларация заканчивалась ультиматумом большевикам: либо принимайте более приемлемые условия переговоров, либо останетесь одни (84). Возможно, даже скорее всего, на выдвижение ультиматума левых эсеров подтолкнули умеренные большевики, надеясь таким образом укрепить свою позицию. На состоявшемся несколько недель спустя Первом съезде партии левых эсеров Камков вспоминал, как тогда к ним пришли «ответственные члены» партии большевиков и сказали: «Товарищи левые эсеры, ведите энергично свое дело, мы вас поддержим и надеемся, что… мы пойдем на соглашение» (85).

В ответ на декларацию Малкина Зиновьев, выполняя свой долг, представил ВЦИКу ленинскую позицию, одобренную накануне вечером Центральным Комитетом и отвергавшую любые соглашения с умеренными социалистами. Однако он тут же дал понять, что это заявление не является последним словом большевиков, что его еще должна рассмотреть большевистская фракция ВЦИКа, и попросил для этого часового перерыва. Никаких записей об этом совещании не сохранилось, но его результат в виде наспех составленного и немедленно представленного Каменевым ВЦИКу предложения о формировании нового правительства, не позволяет усомниться в том, что путем, как он позже выразился, «неимоверных усилий» ему и Зиновьеву удалось убедить большинство фракции в необходимости смягчить новую, более жесткую, позицию ЦК. Сохранив многие из минимальных требований, изложенных в ультиматуме Центрального Комитета от 1 ноября (приоритет ВЦИКа, признание декретов Второго съезда Советов, отказ от создания любых новых парламентских структур), новое предложение умеренных большевиков оказывалось более приемлемым для левых эсеров: во-первых, оно позволяло включить в состав ВЦИКа представителей социалистических фракций в Петроградской городской думе (тем самым открывая двери ВЦИКа Советов для несоветских фракций), а во-вторых, предусматривало для большевиков «не меньше половины» портфелей в новом кабинете (в отличие от численного преимущества, которое предполагал большевистский ультиматум от 1 ноября). Предложение также настаивало на включении в состав правительства Ленина и Троцкого, правда, не уточняло, на какие именно посты (86).

Самое важное заключалось в том, что и ультиматум ЦК от 1 ноября, и недвусмысленная атака Ленина на умеренных большевиков были нацелены на немедленное прекращение переговоров по поводу реформирования правительства, а предложение, представленное Каменевым, предполагало, в первую очередь, их продолжение. Для левых эсеров это было шаг вперед. Они отозвали свой собственный ультиматум и заявили, что поддерживают новое предложение большевиков в принципе (87). Было решено, что Каменев, Рязанов и Зиновьев — от большевиков и Карелин и П. Прошьян — от левых эсеров будут представлять ВЦИК на дальнейших переговорах по вопросу о новом правительстве (88).

Участникам переговоров новое предложение ВЦИКа было представлено Рязановым 3 ноября. Для умеренных социалистов заседание с самого начала не сулило ничего хорошего. Они предполагали, что предварительное соглашение, достигнутое комиссией Викжеля в ночь с 31 октября на 1 ноября, станет основой для формирования нового правительства, которое, в свою очередь, будет подконтрольно Народному совету, где влияние большевиков будет сведено к минимуму. Однако председательствующий А. Малицкий начал с того, что зачитал резолюцию, переданную ему делегацией рабочих Путиловского завода. Как и рабочие Обуховского завода, представившие свое мнение несколькими днями раньше, путиловцы подтвердили свою приверженность созданию однородного социалистического правительства, но требовали, чтобы оно приняло советскую программу, воплощенную в декретах Второго съезда о земле, о мире, о рабочем контроле и о немедленном созыве Учредительного собрания; признало необходимость беспощадной борьбы против контрреволюции; признало Второй съезд Советов с представительством крестьянских депутатов, единственным легитимным источником политической власти; признало свою ответственность перед ВЦИК и обеспечило представительство в ВЦИКе исключительно советских организаций. Иными словами, резолюция путиловских рабочих, так же как и представленное затем Рязановым предложение ВЦИК, означала отказ от многих важных уступок, достигнутых в предварительном соглашении от 31 октября — 1 ноября. Так что Абрамович, представлявший на переговорах объединенных социал-демократов интернационалистов, выразил, вероятно, мнение не только своей фракции, но и меньшевиков-интернационалистов (не говоря уже об основной массе меньшевиков и эсеров), когда заявил, что представленное Рязановым предложение делает заключение соглашения невозможным и что ответственность за последствия этого ложится на ВЦИК. Остальная часть заседания была посвящена острой критике умеренными социалистами большевистского «террора» и принятию резолюции, требующей создания полноценно представительного социалистического правительства, ответственного перед органом, представляющим всю российскую «демократию» (то есть, Временным народным советом) (89).

* * *

Несмотря на очевидный провал организованных Викжелем переговоров, Ленин был взбешен, узнав, что возглавляемая Каменевым и Зиновьевым большевистская фракция в ВЦИКе продолжила участие в политических переговорах вокруг формирования нового правительства. Этот публичный акт неподчинения стал для него последней каплей. Острые внутрипартийные дебаты последних дней показали, что многие из его авторитетных коллег все еще были заинтересованы в компромиссном соглашении с другими социалистами. Поэтому он попросил каждого из членов ЦК, напрямую не связанных с Каменевым, подписать официальное обращение с призывом вынести спор с умеренными большевиками на суд партийных комитетов регионального и национального уровня, а если понадобится, то и экстренного съезда партии, если «меньшинство ЦК» не согласится подтвердить, категорически и в письменном виде, приверженность духу и букве его резолюции от 2 ноября, где оговаривались структура и задачи его правительства (90). Помимо самого Ленина документ подписали Троцкий, Свердлов, Сталин, Урицкий, Дзержинский, Сокольников, Бубнов, Адольф Иоффе и Матвей Муранов (91). Анализ существующих документов показывает, что хотя некоторые из перечисленных членов ЦК и продолжали симпатизировать идее компромисса (за что и проголосовали 29 октября), мало кто из них был готов спорить с Лениным по вопросу о недопустимости серьезных нарушений партдисциплины в преддверии гражданской войны.

Со своей стороны, «меньшинство»: Каменев, Рыков, Зиновьев, Ногин и Владимир Милютин, — будучи глубоко уверенными в правоте и значимости своего дела, поспешили выйти из Центрального Комитета, чтобы, как они писали в ответном заявлении, «иметь право откровенно сказать свое мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: Да здравствует правительство из всех советских партий! Немедленное соглашение на этом условии» (92).

Каменев и его единомышленники, очевидно, надеялись, что их выход из ЦК обеспечит им поддержку внутри партии. По свидетельству Свердлова, их шаг действительно вызвал некоторые «колебания» в ряде мест (93). Однако ретроспективный анализ показывает, что для них было бы полезнее остаться в ЦК, где важнейшие теоретические баталии, в которых они могли бы одержать верх (например, по вопросу об отношении к Учредительному собранию), еще только предстояли. К тому же, им стоило принять предложение Ленина о созыве партийного съезда или конференции для выяснения того, кто же виновен в расколе партийного руководства, поскольку далеко не очевидно, что общенациональный партийный форум принял бы сторону Ленина. Покинув же Центральный Комитет и не поддержав идею о созыве чрезвычайного съезда, умеренные большевики оказались за рамками арены, где происходили самые важные сражения революции, и помогли победе ленинской линии — так же, как это сделали меньшевики и эсеры, покинув Второй съезд Советов.

Тем временем, не прекращающиеся эксцессы со стороны ВРК вновь ужесточили позицию умеренных социалистов по отношению к сотрудничеству с большевиками. Кроме того, выход ряда большевиков из ЦК был истолкован меньшевиками и эсерами как признак начала ожидаемого ими распада большевистской партии (94). При таком подходе, естественно, всякие остатки заинтересованности в компромиссе с большевиками оказались уничтожены. В ночь с 5 на 6 ноября социалисты, хотя и появились, в отсутствие большевиков с левыми эсерами, на предварительно намеченном заседании комиссии Викжеля, вести переговоры явно не были склонны. На этой ноте переговоры под эгидой Викжеля были свернуты и перенесены на неопределенный срок (95).

Неудаче меньшевиков и эсеров способствовало то, что первые революционные декреты большевиков и их жесткая позиция по отношению к внутренней и внешней контрреволюции оказали мобилизующее влияние на революционный дух петроградских трудящихся масс — факт, который нашел отражение в широкой поддержке ленинской позиции на местном уровне. Наглядный пример тому — городская партийная конференция, созванная Петербургским комитетом большевиков 4 ноября. Перед собравшимся на ней делегатами (примерно 112 партийных активистов от всех районных организаций столицы) с пламенной речью выступил Троцкий, рассказавший о заслугах партии большевиков и о идущей внутри нее борьбе вокруг компромисса в правительственном вопросе. Только большевики, заявил он, взяли на себя смелость возглавить вооруженное восстание народа — вопреки возражениям умеренного меньшинства, в октябрьские дни выступившего против вооруженного восстания и даже против лозунга «Вся власть Советам». Только под руководством [ленинского крыла] большевистской партии рабочие смогли достичь целей, к которым они так долго стремились. «Происходит, — продолжал он, — революция социалистическая, революция рабочего класса, когда осуществление нашей программы… максимум — дело ближайших дней» (96). Все это звучало очень захватывающе. Принятая конференцией резолюция подтвердила, что «для осуществления своей программы… партия [большевиков]… нуждается не в содействии мелкобуржуазных групп, а в беззаветной поддержке трудящихся и угнетенных масс» и что «более чем когда-нибудь [ей нужна] твердая революционная линия, строжайшая дисциплина… и никакого дезертирства с ответственных постов» (97).

Похожую картину массового перехода на ленинские позиции можно было наблюдать на открытии организованной большевиками конференции фабричных работниц 5 ноября (она получила название Первой конференции работниц Петрограда). Подготовка к этой конференции, задуманной, прежде всего, с целью мобилизовать работающих женщин на поддержку большевистских кандидатов на выборах в Учредительное собрание, была начата еще до Октября группой большевичек, объединившихся вокруг журнала «Работница» (98). На первом заседании почти пятьсот женщин-делегатов явно тяготели к поддержке позиции умеренных большевиков в вопросе формирования правительства, пока слово не взяла Людмила Сталь — член редакции «Работницы», пламенный оратор и убежденная сторонница Ленина — и не убедила их в крайней важности сохранения существующего, полностью большевистского, правительства и прекращения внутрипартийных распрей (99). Той же ночью избранная женской конференцией делегация отправилась в Смольный известить о своей новой позиции большевистское руководство (100).

Однако нигде переход от поддержки умеренных большевиков к поддержке ленинской позиции не был столь демонстративным, как на заседаниях Петроградского совета профсоюзов. 31 октября совет, возглавляемый умеренными большевиками Рязановым и Лозовским, принял четко сформулированную резолюцию, призывающую к немедленному созданию однородного социалистического правительства из представителей всех партий, входящих в Советы, и ответственного перед ВЦИК (101). Аналогичные резолюции были приняты и большинством отдельных профсоюзов из числа представленных в совете. 6 ноября, то есть уже после ленинской атаки на умеренных и развала переговоров под эгидой Викжеля, позиция руководства совета, уверенного в необходимость скорейшего примирения всех социалистических сил, оставалась неизменной (102). Однако рядовых членов профсоюзов она больше не устраивала. Это стало очевидно 9 ноября, на созванном советом совещании представителей входивших в него петроградских профсоюзов. В совещании приняли участие около двухсот человек. С речью «О текущем моменте» выступил Ленин, после чего члены совета набросились на лидера большевиков с упреками в том, что вместо кадетов он сосредоточил огонь своей критики на меньшевиках и эсерах. Кто-то из меньшевиков-интернационалистов заявил, что репрессивные меры Ленина и Троцкого есть признак слабости, а вовсе не силы или стремления угодить массам, и что партия, которая ставит перед пролетариатом невозможные задачи, не может быть его другом. Судя по протоколу совещания, в защиту Ленина открыто не выступил никто. Тем не менее, заключительная ленинская резолюция, поддержавшая существующее правительство как «верно отражающее интересы подавляющего большинства населения», была принята большинством голосов: 112 против 33 (103). Ясно, что в глазах местных профсоюзных деятелей и рядовых рабочих большевистская твердость в обращении с классовыми врагами выглядела привлекательно, по крайней мере, до поры до времени.

Это был последний раз, когда вопрос о создании однородного социалистического правительства и внутрипартийной дискуссии по этому поводу обсуждался Петроградским советом профсоюзов. В ВЦИКе вопрос был рассмотрен последний раз 6 ноября, два дня спустя после развала переговоров Викжеля, и снова безрезультатно (104). Таким образом, чистый итог недельных, зачастую круглосуточных, переговоров по правительственному вопросу и острой борьбы вокруг этого внутри партии большевиков оказался нулевым. Все места в Совнаркоме остались за большевиками.

* * *

Несмотря на неудачную попытку изменения структуры и состава Совнаркома на переговорах под эгидой Викжеля, сторонники идеи многопартийного социалистического правительства, включая умеренных большевиков, утешали себя тем, что, согласно декрету о создании Совнаркома, он был ответственен перед ВЦИКом, а в составе ВЦИКа должны были присутствовать представители всех советских партий, групп и организаций, даже тех, которые в свое время покинули Второй съезд Советов или вовсе не присутствовали на нем. В резолюциях ЦК большевиков по правительственному вопросу этого периода, неважно, были ли они предложены умеренными или ленинцами, приоритет ВЦИК по отношению к Совнаркому неизменно подтверждался. В интерпретации умеренных большевиков и левых эсеров, это должно было означать, что ВЦИК будет главным законодательным органом, а Совнарком — исполнительным, призванным, главным образом, претворять в жизнь его решения (105). По крайней мере, были уверены они, ни одно политическое решение не могло обрести силу закона без санкции ВЦИКа.

Даже Ленин, в принципе, признавал подотчетность Совнаркома ВЦИКу. Но на практике все формальности, связанные с распределением полномочий между органами, с самого начала Совнаркомом игнорировались. До середины ноября, пока правительство не начало собираться регулярно, Ленин и другие народные комиссары издавали декреты самостоятельно, от своего имени, без ссылки на ВЦИК. Эти декреты, непрерывным потоком издававшиеся в первые послеоктябрьские дни и недели, представляли собой, главным образом, наспех составленные декларации о революционных принципах. Их главной целью было добиться упрочения Советской власти в Петрограде и остальной России и дать толчок решающим революционным восстаниям в других странах.

Таким же произволом характеризовалось и поведение Военнореволюционного комитета. В первые недели после свержения правительства Керенского ВРК стал командным пунктом, отвечающим за безопасность в Петрограде и распространение Советской власти по стране. Помимо этого, в Петрограде, по причинам, о которых будет рассказано в следующей главе, ВРК оказался ответственным и за многие гражданские функции, быстро превратившись в государство в государстве (106). Самостоятельная роль, которую после свержения Временного правительства играл в общенациональной и местной политической жизни ВРК, еще ждет проявления к ней исследовательского интереса, которого она, несомненно, заслуживает. Но совершенно очевидно, что в ответ на нежелание правительственных, муниципальных и финансовых институтов признавать законность Советской власти, ВРК не только издавал, но и часто осуществлял силой декреты и приказы, которые не были, а в некоторых случаях, и не могли быть одобрены Совнаркомом, не говоря уже про ВЦИК.

Заявив 29 октября, что в России нет действующего национального правительства, Камков был близок к истине. В чем он ошибался, так это в том, что приписывал правительственные функции Центральному Комитету партии большевиков (107). В принципе, в то время ни Центральный Комитет, ни партийные органы на местах еще не играли значительной роли в формировании правительственной политики. О взаимоотношении между партией и правительственными институтами в этот ранний период можно судить по признанию заведующего Секретариатом ЦК Свердлова. В письме местным партийным организациям от 28 октября он советовал: «Если… вам нужно знать линию ЦК, то рекомендую вашему вниманию все декреты Совета Народных Комиссаров» (108).

Возможно, в первые послеоктябрьские дни, когда угроза внутренней и внешней контрреволюции была высока, особый {ad hoc) характер большевистского правительства был оправдан. Многие члены ВЦИКа, включая большинство большевиков и всех левых эсеров, рассматривали первые репрессивные декреты, изданные от имени Совнаркома, а также декреты ВРК как чрезвычайные меры для борьбы с временными трудностями. Они продолжали считать ВЦИК главным законодательным органом революционной России и источником политической власти и надеялись, что как только политическая ситуация в Петрограде стабилизируется, Совнарком заработает как исполнительный орган при ВЦИКе.

В начале ноября обстоятельства, представлявшие непосредственную угрозу революции в Петрограде, казалось, были устранены. Однако декретный произвол не ослабевал. Одним из первых воспротивиться этому официально попытался член ВЦИК, умеренный большевик Юрий Ларин. 2 ноября он выступил по этому поводу на открытии заседания ВЦИК. Ларин был влиятельным левым меньшевиком, примкнувшим к большевикам вскоре после Шестого съезда РСДРП (б). Уже тогда он продемонстрировал полную поддержку каменевского крыла партии и выступил против «быстро действующих средств» и большевиков, которые отдавали им предпочтение (109). На заседании ВЦИК 2 ноября Ларин сосредоточил свое внимание на непопулярном «Приказе № 1» Муравьева, который крупным шрифтом был опубликован в тот день на первой полосе «Известий» без разрешения на то ВЦИК или Совнаркома (110). Для него и его единомышленников-большевиков, не говоря уже о большинстве левых эсеров, поощрение Муравьевым «суда Линча» было абсолютно неприемлемым и отвратительным. Памятуя о прерогативах ВЦИКа, определенных декретом Второго съезда о правительстве, Ларин, поддержанный Рязановым, призвал коллег воспользоваться ими и попросту отменить приказ. Этот вариант серьезно рассматривался ВЦИКом, но, учитывая непростую ситуацию в отношениях внутри партии и правительства, большинство членов ВЦИК решили не идти на прямое столкновение с Лениным и Совнаркомом. ВЦИК скорее попросил, чем приказал наркому внутренних дел Рыкову объявить недействительным приказ Муравьева, что и было сделано несколько дней спустя (111).

Вопрос о взаимоотношениях между Совнаркомом и ВЦИК возник снова уже на следующем заседании ВЦИК 4 ноября, на сей раз в связи с ленинским декретом об ограничении свободы печати (112). И вновь инициатором дискуссии выступил Ларин. Признав, что жесткий контроль за прессой, возможно, был оправдан в первые послеоктябрьские дни, он заявил, что теперь, когда ситуация стабилизировалась, печатные средства должны быть свободны от ограничений, до тех пор пока не призывают напрямую к восстанию или саботажу. Он предложил резолюцию, отменяющую ленинский декрет о печати и налагающую запрет на любые репрессивные акты, не санкционированные особым представительным трибуналом, который специально для этой цели должен быть создан ВЦИК (113). Интересно, что на этот раз левые эсеры были готовы пойти еще дальше. Они потребовали, чтобы декрет о печати был рассмотрен в более широком контексте узурпации Совнаркомом законодательных полномочий ВЦИК вообще, и настаивали на отмене всех репрессивных мер, введенных декретами Ленина и других народных комиссаров за десять послеоктябрьских дней (114).

В ответ на это секретарь ВЦИК, большевик-ленинец Варлаам Аванесов, возразил, что Совнарком по-прежнему нуждается в неограниченных полномочиях, так как борьба в защиту завоеваний революции еще далеко не закончена. Он внес резолюцию о запрете восстановления свободы печати и об одобрении всех принятых на тот момент Совнаркомом декретов (115). Затем в защиту декрета о печати как абсолютной необходимости в чрезвычайных условиях один за другим выступили Троцкий и Ленин, примчавшиеся на заседание ВЦИК, едва заслышав о назревающем там конфликте. Так инициатива Ларина очень скоро переросла во второй острый институциональный конфликт между ВЦИК и Совнаркомом по поводу властных полномочий, а также в прямую конфронтацию по этому вопросу между умеренными большевиками и левыми эсерами, с одной стороны, и большевиками-ленинцами — с другой.

В результате голосования победила резолюция Аванесова. Но дело на этом не кончилось. Разочаровавшись в своей надежде расширить Совнарком или умерить его поведение с помощью ВЦИКа, левые эсеры объявили, что они выходят из состава ВРК и из всех прочих властных структур, кроме ВЦИКа (116). Это была сенсация, однако она не шла ни в какое сравнение с тем, что случилось потом. Слово взял Ногин. Сначала он обратился к коллегам с эмоциональным призывом к компромиссу в правительственном вопросе, а затем сделал заявление, поразительное как своей неожиданностью, так и прозорливостью. Единственная альтернатива компромиссу, утверждал он, «сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора… Это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны». Заявив, что умеренные большевики не могут взять на себя ответственность за подобное развитие событий, он сообщил об отставке с правительственных постов четырех членов Совнаркома: Рыкова, Милютина, И. Теодоровича и Ногина, то есть самого себя, — а также о солидарности с их протестом еще семи видных большевистских деятелей Совнаркома (117).

На самом деле, трое из подавших в отставку (Ногин, Рыков и Милютин) были членами ЦК большевиков, чьи позиции по теоретическим и тактическим вопросам были близки к позиции Каменева, и их выход из правительства был логическим продолжением выхода из Центрального Комитета. Кроме того, большинство из тех, кто поддержал протест, но из правительства не вышел, также принадлежали к умеренному крылу партии. Впрочем, это не было общим правилом. Например, нарком труда Александр Шляпников до этого обычно примыкал к ленинцам.

Одно из самых ярких обвинений умеренных большевиков в адрес Ленина и Троцкого и продавливаемой ими жесткой линии ЦК по отношению к политическому компромиссу прозвучало на совещании большевистской фракции, которое предшествовало заседанию ВЦИКа 4 ноября, из уст Лозовского. Предваряя каждый пункт обвинения рефреном «во имя партийной дисциплины, я не могу молчать», он обвинил ленинскую фракцию в поддержке экстремизма ВРК, отражением которого стал потворствующий массовому насилию приказ Муравьева; в подавлении оппозиционной печати, оскорблениях, преследованиях, обысках и арестах; в ограничении свободы собраний; в узурпации Военно-революционным комитетом полномочий гражданской власти; в обмане трудящихся масс, которые боролись за [многопартийное] Советское правительство, а это правительство, по неясным для них причинам, вдруг оказалось чисто большевистским; наконец, в том, что она поставила соглашение о новом правительстве в зависимость от включения в него определенных личностей [то есть, Ленина и Троцкого], тогда как каждая минута промедления оборачивалась дальнейшим кровопролитием (118).

Обвинительная речь Лозовского на совещании в ЦК была взвинченной и точно передавала царившую там эмоционально-напряженную атмосферу. Предстоящий выпад Ларина против ограничений прессы и вопрос об отставках, несомненно, обсуждались фракцией на этом совещании. Зато для небольшевиков заявление Ногина о выходе ряда членов из правительства, прозвучавшее на заседании ВЦИК, имело эффект разорвавшейся бомбы. Внезапно стало очевидно, что ни в ЦК большевиков, ни в Совнаркоме нет стабильности и порядка. Левые эсеры решили воспользоваться этим обстоятельством, чтобы еще раз попытаться отстоять приоритет ВЦИКа перед Совнаркомом. В официальном письменном запросе на имя Ленина один из левых эсеров усиленно подчеркивал, что именно ВЦИК был наделен съездом Советов верховной властью и Совнарком должен быть ему полностью подотчетен. Автор запроса требовал немедленно объяснить, на каком основании Совнарком издает декреты без одобрения и обсуждения ВЦИКом и намерен ли он в будущем отказаться от «совершенно недопустимого порядка — декретирования законов» (119). Ленин в ответ заявил, что принадлежащей ВЦИКу прерогативы отстранения министров вполне достаточно, чтобы он мог контролировать политику Совнаркома, и что принятие всех спорных декретов было обусловлено острой необходимостью. Если же, сказал Ленин, ВЦИК это не устраивает, то у него есть право созвать новый Всероссийский съезд Советов, когда ему вздумается (120).

Левые эсеры признали ответ неудовлетворительным и тут же попытались закрепить это декларативно. Однако предложенная ими соответствующая резолюция не прошла, набрав 20 голосов против 25 при 12 воздержавшихся (6 левых эсеров и 6 большевиков) (121). Пиком столкновения стало инициированное Урицким, от имени ЦК большевиков, голосование о доверии правительству Ленина. С учетом исторической перспективы, это событие может быть названо критическим моментом начальной стадии развития Советской системы. Ассоциация партии с Советами и защитой Советов как воплощением революции была главным источником авторитета большевиков в массах. Открытый разрыв между Совнаркомом и ВЦИК, пусть и временный, мог в тот момент существенно подорвать авторитет ленинского правительства и увеличить шансы на возобновление переговоров Викжеля.

Силы противоборствующих сторон: умеренных большевиков, меньшевиков-интернационалистов, объединенных социал-демократов интернационалистов и левых эсеров, с одной стороны, и большевиков, на которых мог положиться Ленин, с другой, — были настолько близки к равенству, что для обеспечения численного перевеса Ленин был вынужден настоять, чтобы к голосованию были допущены и присутствовавшие на заседании наркомы-большевики. Получалось, что члены правительства принимают участие в голосовании о доверии самим себе (122). Результат поголовного голосования оказался 29 против 23 при 3 воздержавшихся. Рязанов и другие лидеры умеренных большевиков, включая Ларина, Ногина и Каменева, по-видимому, не проголосовали. Это обстоятельство вкупе с голосами «за» четырех наркомов: Ленина, Троцкого, Сталина и Крыленко, — оказалось решающим (123).

* * *

Благополучно пережив это испытание (заседание ВЦИК 4 ноября), Ленин от своего имени направил Каменеву, Зиновьеву, Рязанову и Ларину ультиматум, в котором, угрожая исключением из партии, настаивал, что они должны либо немедленно, в письменной форме, безоговорочно поддержать политику Центрального Комитета и в дальнейшем отстаивать ее во всех своих речах, либо прекратить любую публичную деятельность до вынесения решения съездом РСДРП (б) (124). В последовавшем немедленно ответном совместном письме Каменев, Рязанов и Ларин (правда, без Зиновьева) отказались подчиниться ультиматуму и выразили сомнение в праве Ленина заставлять их отстаивать политику ЦК, с которой они в корне не согласны, усмотрев в этом беспрецедентное требование говорить против совести (125).

В то же время, важно отметить, что когда некоторые сподвижники Каменева подавали в отставку со своих постов в правительстве, сам он продолжал занимать потенциально весьма влиятельную позицию председателя ВЦИК и, в отличие от некоторых других большевиков, воздержался даже от формального выражения солидарности с «отступниками». Однако эта предосторожность не помогла уберечь его от ленинского гнева. Решив порвать с умеренными любой ценой, Ленин неизбежно стал бы стремиться устранить Каменева из руководства и из большевистской фракции ВЦИК и заменить его более податливой, зависимой фигурой. Такой фигурой, прежде всего, из-за своей безоговорочной преданности и подчиненности Ленину в качестве главы секретариата ЦК, без сомнения, был Свердлов.

С подачи Ленина участники утреннего заседания ЦК большевиков 8 ноября согласились отстранить Каменева от руководства ВЦИКом(126). О состоявшемся позже в тот же день заседании большевистской фракции ВЦИКа, на котором обсуждалось это решение, никаких записей не сохранилось. Неужели Каменев сдался без борьбы? Учитывая, что несколькими днями раньше он был решительно настроен остаться на своем посту, это кажется маловероятным. Во всяком случае, сообщая 9 ноября на страницах газеты «Новая жизнь» о своей отставке с поста председателя ВЦИК, Каменев ясно дал понять, что он идет на этот шаг под давлением. Так что, выбрав на место Каменева Свердлова, Ленин получил то, что хотел. Сначала, под нажимом со стороны левых эсеров, оживилась было борьба за верховенство ВЦИКа над Совнаркомом, и левым эсерам даже удалось достичь в ней кое-каких успехов (127). Однако впоследствии под жестким контролем Свердлова роль ВЦИКа оказалась сведена к роли «фигового листка» (128).

* * *

Одобрение программы Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов Вторым (чрезвычайным) Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов и последовавшее затем объединение ЦИК Советов крестьянских депутатов с ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов еще больше укрепило стратегические позиции ленинского правительства. Открывшийся в Петрограде 11 ноября, Второй (чрезвычайный) Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов имел свою непростую историю. Здесь достаточно только отметить, что он был созван, в основном по инициативе большевиков и левых эсеров, с вполне определенной целью: добиться дальнейшего упрочения Советской власти, в частности, за счет обеспечения слияния ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов с ЦИК Советов крестьянских депутатов. Следует также отметить, что, в отличие от Первого Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, состоявшегося в мае 1917 г., где доминировали центристы и правые эсеры, второй общероссийский форум крестьянских представителей имел прочное левоэсеровское большинство (129).

Вопрос о создании единого ВЦИКа обсуждался на совместном заседании ЦК большевиков и бюро левоэсеровской фракции ВЦИК в ночь с 14 на 15 ноября и, чуть позже, на совместном заседании ВЦИК и чрезвычайного крестьянского съезда. Той же ночью условия объединения были согласованы двумя президиумами (ВЦИК и съезда) и на следующий день утверждены всем съездом. Тем самым, Советская власть обрела символическое представительство большинства российского народа. Согласно этим условиям, к 108 членам существующего ВЦИКа присоединялось такое же количество представителей крестьянского съезда, 100 представителей солдатских и матросских комитетов и 50 представителей профсоюзов. Официальная церемония вхождения в ВЦИК 108 представителей от съезда Советов крестьянских депутатов прошла с большой помпой 15 ноября (130).

Среди новых, «крестьянских», членов ВЦИКа преобладали левые эсеры. В результате, в течение почти двух недель они имели численное преимущество над большевиками в этом органе. Однако левые эсеры договорились до прибытия других новых членов не использовать это преимущество для реорганизации правительства (131). Как оказалось, среди новоприбывших представителей профсоюзов и солдатских и матросских комитетов преобладали большевики, и к концу ноября они составили большинство в объединенном ВЦИКе. Ввиду традиционно высокого авторитета эсеров среди солдат крестьянского происхождения, напрашивается вопрос, было ли восстановление большевистского большинства в окончательном составе нового ВЦИКа легитимным выражением народного мнения или результатом невидимых манипуляций большевиков, особенно в отношении новых членов из числа военнослужащих. Но каким бы ни был ответ на этот вопрос, остается непонятным, почему левые эсеры, получив временное большинство во ВЦИКе, не пожелали воспользоваться им и, особенно, почему они не сделали попытки сформировать кабинет с левоэсеровским большинством.

По поводу легитимности новых представителей от вооруженных сил следует сказать, что массовый переход войск от поддержки умеренных социалистов к поддержке большевиков, нашедший отражение в численном преобладании последних среди солдатских делегатов, произошел еще в конце лета и осенью 1917 г. (132). Что касается второго вопроса, о видимом нежелании левых эсеров воспользоваться своим большинством в объединенном ВЦИКе, то в это время левоэсеровскому руководству, похоже, просто не доставало уверенности и воли бросить вызов большевикам по поводу руководства правительством. В этой связи важно отметить, что как раз в это время (19–28 ноября) проходил учредительный съезд партии левых эсеров. На Четвертом Всероссийском съезде партии левых эсеров в октябре 1918 г. Карелин, говоря об этом периоде, объяснял причины явления, названного им «властебоязнью» левых эсеров в конце 1917 г., тем, что несмотря на растущее влияние, как самостоятельная структура они только начинали существовать и еще не имели развитой партийной организации. «Эта властебоязнь и свойственный ей политический аскетизм и монашество, — вспоминал он, — были для нас характерны в течение долгого периода» (133).

Влияние этой осознаваемой самими левыми эсерами слабости, вкупе с их страстным желанием остаться у руля революции, было настолько сильно, что несмотря на все признаки того, что ленинское правительство и дальше будет действовать по своему усмотрению, левые эсеры вступили в переговоры о коалиции с большевиками. Впервые вопрос об участии левых эсеров в правительстве был, очевидно, поднят на совместном заседании ЦК большевиков и бюро левоэсеровской фракции ВЦИК ночью 14/15 ноября, где рассматривался вопрос о создании единого ВЦИКа (134). Дискуссия по этому поводу продолжилась два дня спустя, когда Свердлов принял участие в заседании левоэсеровской фракции уже объединенного ВЦИКа (135). Выступая на проходившем как раз в эти дни Первом съезде партии левых эсеров, Мария Спиридонова, в характерной для левоэсеровских взглядов манере, оправдывала тесное сотрудничество с большевиками. Слывшая с 1906 г. легендой среди российских крестьян за убийство высокого полицейского чина в Тамбовской губернии и страдания, которые она претерпела за это, будучи всего 22 лет от роду (136), Спиридонова была одной из самых выдающихся фигур в партии левых эсеров в 1917 г. «Мы находимся на пороге громадного социального движения, — убежденно говорила она на съезде. — Много неизведанного нам придется пережить. С этой стороны мы должны подходить к большевикам. Как нам ни чужды их грубые шаги, но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними масса…» (137). «Наша партия вошла в блок с большевиками для того, чтобы умерить их страсти», — вспоминал почти год спустя, уже после того как эта затея провалилась, другой известный левый эсер (138). Вот почему в середине ноября лидеры левых эсеров были столь решительно настроены на партнерство с большевиками, а неприятие ими тех или иных репрессивных мер большевистских властей только усиливало эту решительность. Публичное подтверждение готовности левых эсеров войти в Совнарком прозвучало на заседании ВЦИК 17 ноября в речи Спиридоновой, в которой она обрушилась с критикой на большевиков за роспуск ими Петроградской городской думы без предварительной санкции ВЦИК (139).

После Спиридоновой выступил Свердлов. Он представил проект установления, регулирующего взаимоотношения между ВЦИК и Совнаркомом, составленный по настоянию левых эсеров как предварительное условие для дальнейших переговоров о создании коалиционного кабинета. Согласно этому документу, который получил название «Наказ о взаимоотношениях ВЦИК и Совнаркома» и был принят после минимального обсуждения, Совнарком был полностью ответственен перед ВЦИКом. Прежде чем вступить в законную силу, «все законодательные акты, а равно и распоряжения крупного общеполитического значения» должны были быть представлены Совнаркомом «на рассмотрение и утверждение Центрального Исполнительного Комитета». Р1сключение могло быть сделано только для мер, связанных с борьбой с контрреволюцией, при условии, что Совнарком отчитывается о них перед ВЦИК. Каждый народный комиссар был обязан еженедельно составлять отчеты для ВЦИК и отвечать на запросы последнего незамедлительно (140).

22 ноября, за несколько дней до восстановления большевистского большинства во ВЦИКе, Камков победно докладывал на заседании Первого съезда партии левых эсеров, что отныне «ни один декрет не может быть опубликован, если он предварительно не принят Ц.И.К. Таким образом, законодательной властью является Ц.И.К., а Совет Народных Комиссаров представляет из себя власть исполнительную. Это было крупной победой в позиции, занятой левыми с.-р.» (141) Однако это было не вполне так. Как покажет время, эта трактовка не учитывала переменную — добрую волю большевиков — и оставляла значительный простор для произвола Совнаркома. Тем не менее, какое-то время наркомы добросовестно строчили отчеты о своей работе и посылали их во ВЦИК (142). Кроме того, многие важные декреты, хотя, безусловно, далеко не все, после принятия Совнаркомом передавались во ВЦИК для утверждения.

* * *

Период между 25 октября и 4 ноября 1917 г. знаменовал собой важный поворотный пункт в развитии русской революции. В течение него было пресечено движение за создание многопартийного, исключительно социалистического правительства Вторым съездом Советов рабочих и солдатских депутатов и было создано полностью большевистское правительство. Принятие съездом Советов большей части партийной программы большевиков, а также первые победы Советского правительства над контрреволюцией упрочили народную поддержку большевиков в Петрограде. Попытки умеренных большевиков и поддержавших их левых эсеров, меньшевиков-интернационалистов и других левых социалистических фракций ВЦИК ограничить произвол Совнаркома потерпели поражение. Умеренные большевики были выдавлены из ЦК и вышли из состава Совнаркома. Легитимность Советского правительства еще более выросла после того, как программа Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов была одобрена Вторым Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов и образован единый ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Конечно, такие факторы, как запоздалая атака Керенского на левых, уход умеренных социалистов со Второго съезда Советов и их нереалистическая позиция на переговорах Викжеля, способствовали подобному развитию событий. Однако, несомненно, самым важным фактором, сыгравшим определяющую роль, был Ленин (поддержанный Троцким) — его абсолютная уверенность в собственной способности верно оценить революционную ситуацию в России и в мире, его железная воля и решительность в достижении целей любой ценой, не взирая на оппозицию, его исключительное мастерство политика и отсутствие моральных принципов. Таким образом, несмотря на лежащий в основе Октябрьской революции в Петрограде народный порыв, политические события в Петрограде 25 октября — 4 ноября 1917 г. являются подтверждением того, что иногда в истории решающую роль играет личность.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б), август 1917 — февраль 1918 года — М, 1958 С 120

2 Разгон А. И. Забытые имена //Первое Советское правительство — М.1991 С 455

3 Знамя труда. 1917. 27 октября С 4 См также Мстиславский С. Пять дней. Начало и конец февральской революции — М — СПб — Берлин, 1922 С 13 1

4 Разгон А. И. Правительственный блок //Исторические записки Т 117 1989 С 108 См также Савицкая Р. М. Источники о В. И. Ленине по подготовке и проведению 2-го Всероссийского съезда Советов //Великий Октябр. история, историография, источниковедение — М, 1978 С 263, Второй Всероссийский съезд Советов р и с д. Под ред. Покровского и Яковлевой С 26. 83 О причинах этого отказа см позднейшие объяснения Камкова — Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционсров интернационалистов Петроград. 1918 С 43

5 Покровский, Яковлева Второй Всероссийский съезд Советов С 13, 56-57

6 Там же С 15–16,59-62

7 Там же С 29, 86-87

8 Там же С 15–21, 59-68

9 Там же С 21–25, 69-77

10 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 35 С 28-29

11 Помимо Ленина и Троцкого, список включал в себя следующие кандидатуры на посты наркомов Алексей Рыков — по внутренним делам, Иван Теодорович — продовольствия, Владимир Милютин — земледелия Александр Шляпников — труда, Владимир Антонов-Овсеенко. Николай Крыленко и Павел Дыбенко — по делам военным и морским. Виктор Ногин — торговли и промышленности, Анатолий Луначарский — просвещения. Иван Скворцов-Степанов — финансов, Георгий Ломов — юстиции, Николай Авилов — почт и телеграфов и Иосиф Сталин — по делам национальностей

12 Покровский, Яковлева Указ. соч. С 25, 80-82

13 Там же С 25–26, 82-83

14 Там же С 26–30, 83-87

15 Там же С 30, 87-89

16 Там же С 30–31, 89-90

17 Суханов Записки о революции Т 3 С 361

18 Покровский, Яковлева Указ. соч. С 90-92

19 Ttotsky. Lenin — New York, 1959 P 110

20 Декреты Советской власти Т 1 —М, 1957 С 25-26

21 Созданный в ночь с 25 на 26 октября, Комитет спасения состоял из представителей Петроградской городской думы, бывшего Предпарламента, «старого» ВЦИК рабочих и солдатских депутатов и исполкома Всероссийского совета крестьянских депутатов, а также фракций меньшевиков и эсеров, покинувших Второй съезд Советов

22 РГАСПИ Ф5 On 1 Д2857 Л 1

23 Первое официальное заседание Совнаркома произошло 3 ноября и затем он не собирался до 15 ноября — РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 1 и 1а. См. в этой связи мемуары Секретаря Совнаркома Н. П. Горбунова — ЦГАИПД Ф 4000 Оп 5 Д 2220 Л 8

24 Декреты Советской власти Т 1 С 24-25

25 См протокол совещания представителей частей Петроградского гарнизона, организованного большевиками 29 октября, на котором Ленин, Троцкий и историк-марксист Михаил Покровский, представивший себя как специалиста по партизанской борьбе, сумели добиться поддержки военных — Совещание полковых представителей Петроградского гарнизона 29 октября 1917 г //Красная летопись 1927 № 2 (23) С 220-225

26 ЦГАИПД Ф 1 On 1 Д 26 Л 19,26

27 Новая жизнь. 1917. 31 октября. С 3

28 Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург, Рукописный отдел (далее PH Б СПб РО) Стенографические отчеты Петроградской центральной городской думы созыва 20 августа 1917 г Т 1 С 368-369

29 Известия. 1917. 2 ноября. С 1-2

30 John L Н Keep, trans and ed The Debate on Soviet Power Minutes of the All- Russian Central Executive Committee, Second Convocation — Oxford. 1979 P 44–45. Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов Р., С, Кр и Каз Депутатов 2-го созыва М, 1918 С 9-10 Документальная реконструкция заседаний нового ВЦИК Советов, предпринятая Кипом, является гораздо более полной, по сравнению с «Протоколами». Cм. также Вомпе П. Дни Октябрьской революции и железнодорожники — М. 1924 С 21-22

31 Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 год Под ред А. Анского — Л, 1918 С 128–129, Гарви П. А. Профессиональные союзы в России — Нью-Йорк. 1981 С 29, 128–129, прим 1

32 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 122–123, 269-270

33 Keep The Debate Р 46, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 10

34 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 127

35 Бубнов А. Октябрьские бюллетени ЦК большевиков //Пролетарская революция 1921 № 1 С 10-11

36 Меньшевики в 1917 году. Под ред. 3 Галили и А Г1 Ненарокова T 3 4 2 — М, 1994 С 261–262, Тютюкин С. В. Меньшевизм. Страницы истории — М. 2002 С 435

37 Подробные протоколы этих заседаний см ГАРФ Ф 5498. On 1 Д 67 Л 1-31 Копия этого документа из РГАСПИ (Ф 275 On I Д 43) опубликована Галили и Ненароковым в их сборнике Меньшевики в 1917 году T 3 4 2 С 602–628. См. также Тютюкин Указ. соч. С 437-440

38 См, напр, задавшие непримиримый тон дискуссии выступления Дана — ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 6–7, 10

39 Там же Л 1–2, 11

40 Там же Л 8–9. См также дневниковую запись не установленного представителя Викжеля с описанием этой дискуссии — Там же Д 56 Л 7-8

41 Об отчаянии Рязанова, остро ощущавшего необходимость немедленного соглашения между всеми социалистическими силами в то время, см Анский С. После переворота 25-го октября 1917 г //Архив русской революции Т 8 С 47

42 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 1 Л 11-12

43 РНБ СПб РО Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т 1 С 369-405

44 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 3-4

45 Там же Л 4-6

46 Там же Л 9

47 О значении этого фактора для меньшевиков см Абрамович Р. Страницы истории Викжель (ноябрь 1917 г) //Социалистический вестник 1960 № 5 С 99, № 6 С 118–119, Никочаевский Б. И. Меньшевики в дни Октябрьского переворота — Нью-Йорк, 1962 С 5–9 См также ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 56 Л 9

48 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 24–25, Никочаевский Указ. соч. С 6-7

49 Меньшевики в 1917 году ТЗ 4 2 С 271, Никочаевский Указ. соч. С 4, Абрамович Указ. соч. С 119, Тютюкин Указ. соч. С 439

50 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 24–29, Д 57 Л 31, РНБ СПб РО Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т1 С 456–458, Известия. 1917. 3 ноября С 4 См также Разгон А. ВЦИК Советов и первые месяцы диктатуры пролетариата — М, 1977 С 130 и Вомне. Дни Октябрьской революции С 37

51 Резолюция с этими требованиями была принята на массовом митинге рабочих Обуховского завода 31 октября и, судя по всему, отражала мнение значительной части заводских рабочих вообще — ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 70 Л 3

52 РНБ СПб РО. Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т 1 С 463-464

53 Фрайман А. Л. Форпост социалистической революции Петроград в первые месяцы Советской власти — Л, 1969 С 86–87. Автор ссылается на стенограмму этого заседания и отчет, опубликованный в приложении к газете «Известия Гельсингфорсского Совета» от 2 ноября 1917 г. Мне не удалось обнаружить ни один из этих источников. Черновой вариант списка министерских кандидатур, близкий к тому, что приводит Фрайман, содержится в ГАРФе Ф 5498 On 1 Д 57 Л 31. О ходе заседания комиссии можно судить также по устному докладу, представленному в Петроградской городской думе несколькими часами позже и совпадающему с данными Фраймана — РНБ СПб РО. Стенографические отчеты Петроградской городской думы Т 1 С 456–473. См. также Гусев К. В. В. М. Чернов. Штрихи к политическому портрету — М, 1999 С 104

54 Абрамович. Страницы истории//Социалистический вестник 1960 № 6 С 119

55 РГАСПИ Ф 275 On 1 Д 208 Л 46-47

56 См, напр, оптимистический доклад председательствующего на переговорах А Малицкого относительно перспектив скорого соглашения, сделанный им 1 ноября — ГАРФ Ф 5598 On 1 Д 57 Л 40

57 Петербургский комитет РСДРП (б) Протоколы и материалы заседании Под ред. Т. А. Абросимовой, Т. П. Бондаревской, Е. Т. Лейкиной и В. Ю. Черняева — СПб. 2003 С 523–534. Это постсоветское прекрасно аннотированное собрание протоколов заседаний Петербургского комитета большевиков за 1917 год является более полным и точным, чем первое, «истпартовскос», издание под редакцией П. Ф. Кудели. Первый легальный Петербургский комитет большевиков в 1917 г — М — Л, 1927

58 ЦГАИГ1Д Ф 1 Оп 4 Д 92 Л боб, 10–15,22-25

59 Петербургский комитет РСДРП (б) С 523-530

60 Там же С 535–550, Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 124–130, Троцкий Л Д Сталинская школа фальсификации — М, 199 °C 116-130

61 Петербургский комитет РСДРП (б) С 533–538, Троцкий Указ. соч. С 117-119

62 Петербургский комитет РСДРП (б) С 538–540, Троцкий Указ. соч. С 120-122

63 Петербургский комитет РСДРП (б) С 540–544, Троцкий Указ. соч. С 120-122

64 РГАСПИ Ф 19 On 1 Д 1 Л 1. См также Горбунов Н. П. Как создавался в октябрьские дни рабочий аппарат Совета народных комиссаров //Утро страны Советов Под ред. М. П. Ирошникова — Л, 1988 С 149-150

65 Петербургский комитет РСДРП (б) С 543–544, Ttofsky The Stalin School P 120

66 Петербургский комитет РСДРП (б) С 544–545, Trotsky The Stalin School P 121 — 122

67 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 125

68 См, напр, РГАСПИ Ф 67 On 1 Д 46 Л 175

69 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 126

70 Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 год С 136

71 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 128

72 Там же С 124-129

73 Там же С.126

74 Там же С 130,274-275

75 См Рабинович Александр Большевики приходят к власти Революция 1917 года в Петрограде — М, 1989 С 224-225

76 keep The Debate Р 51–53, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов Р, С, Кр и Каз Депутатов 2-го созыва С 12-13

77 Keep The Debate Р 53–58, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 13, 15

78 Подтверждение того, что заседания ЦК по вопросу о лидерстве в правительстве состоялись именно в эти дни, см Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 23 1-232

79 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 131-132

80 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 275

81 Петербургский комитет РСДРП (б) С 555. 560

82 Там же С 556-559

83 Keep The Debate Р 59–67, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 17-22

84 Keep The Debate Р 60–61, Протоколы заседаний Исполнительною Комитета Советов С 20-21

85 Протоколы первого съезда партии социалистов-революционеров С 44

86 Keep The Debate Р 62–63, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 21-22

87 Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 22

88 Там же См также Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 275–276, прим 176

89 ГАРФ Ф 5498 On 1 Д 67 Л 34–39. РГАСПИ Ф71 Оп 34 Д 88 Л 2

90 Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 133–134, 275, прим 175

91 Там же С 134

92 Там же С 135–136. См. также Фраймин А. Л. Форпост социалистической революции С 94, Абрамович. Страницы истории С 123

93 Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями Т 2 — М, 1957 С 27, Е: юв Б О партийных конференциях РКП Петроградской организации//Справочник петроградского агитатора 1921 № 1 °C 96, РГАСПИ Ф 60 On 1 Д 26 Л 31

94 См, напр, Протоколы заседаний ВЦИК и Бюро ВЦИК С Р и С Д 1-го созыва после Октября //Красный архив 1925 Т 1 °C 99.

95 ЦГВИА Ф 1343 On 1 Д 5. Л 12 В середине ноября, пытаясь возобновить переговоры, Викжель созвал в Москве двухдневную конференцию путейцев Конференция попытку одобрила, но это ни к чему не привело — РГАСПИ Ф71 Оп 34 Д 88 Л 49-79

96 РГАСПИ Ф 67 On I Д 46 Л 173–175, Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника Т 5 — М, 1974 С 32

97 Рабочий и солдат. 1917. 6 ноября. С 4

98 Журнал «Работница» был большевистским периодическим изданием для женщин-работниц, в состав редакции которого вошли ряд влиятельных большевичек. Первый номер журнала вышел в феврале 1914 г, но после выпуска семи номеров в июне 1914 г. издание было приостановлено царскими властями. Возобновив выход в мае 1917 г., журнал стал центром большевистской работы среди петроградских женщин-работниц в период подготовки партии к захвату власти. Однако в январе 1918 г. дефицит бумаги и типографской краски вынудил журнал закрыться — Barbara Clements Bolshevik Women — Cambridge, 1997 P 131-132

99 Новая жизнь 1918 7 ноября С 4, Известия 1918 7 ноября С 3, Elizabeth А Wood The Baba and the Comrade Gender and Politics in Revolutionary Russia — Bloomington, 1997 P 69-70

100 Известия. 1918. 7 ноября. С 7

101 Протоколы Петроградского совета профессиональных союзов за 1917 год С 129-130

102 Там же С 134-135

103 Там же С 137

104 Keep The Debate Р 91–94. Протоколы заседаний исполнительного комитета Советов С 35

105 См, эту позицию в изложении Камкова Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 46

106 См ниже, глава 3

107 См выше

108 Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 229

109 Шестой съезд РСДРП (большевиков), август 1917 г Протоколы — М, 1958 С 69-70

110 Известия 1917 2 ноября С 1 См также выше.

111 Keep The Debate Р. 59–60; Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 18

112 См выше

113 Keep The Debate Р 68, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 23

114 Keep The Debate Р 69

115 Ibid Р 69–70, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 23-24

116 Keep The Debate Р 77, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов… С 27

117 Keep The Debate Р 77–78, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 27–28. В число этих семи вошли, помимо Шляпникова, Николай Дербышев (нарком по делам печати), С. В. Арбузов (нарком правительственных печатных средств), Илья Юренев (нарком по делам красной гвардии), Георгий Федоров (глава конфликтной секции Наркомата груда), Ларин и Рязанов

118 Новая жизнь. 1917. 6 ноября. С 1–2.

119 Keep The Debate Р 78–79; Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 28

120 Keep The Debate Р 80–81, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 28-29

121 Keep The Debate Р 86, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 31–32, Рейган ВЦИК Советов С 162.

122 Keep The Debate Р 86, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 32 Сравнительный анализ возможностей сторон при голосовании на этом заседании см Разгон ВЦИК Советов С 155 Следует отмстить, что состоявшееся ранее голосование по процедурному вопросу, в котором наркомы не принимали участия, ленинская фракция проиграла

123 Keep The Debate Р 86, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов С 32

124 Этот ультиматум содержался в официальном письме, адресованном этим четверым и написанном Лениным 5 или 6 ноября — Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б) С 137

125 Там же С 142

126 Бонч-Бруевич В. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций — м, 193 I С 164, Протоколы ЦК РСДРП (б) С 146

127 См ниже

128 Определение Елены Стасовой — РГАСПИ Ф 17 Оп 4 Д 11 Л 24-26

129 Из 330 делегатов съезда 195 были левыми эсерами, 65 — правыми эсерами. 37 — большевиками, 14 — независимыми делегатами, 7 — максималистами, 4 — народными социалистами, 3 — меньшевиками и 2 — анархистами См Лавров В М «Крестьянский парламент» России Всероссийские съезды крестьянских депутатов в 1917–1918 годах — М. 1996 С 130

130 Лавров Указ. соч. С 169, 172–176 См также Известия ЦК КПСС 1989 № 1. С 234

131. Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 46

132 См об этом Allan К Wildman The End of the Russian Imperial Army The Road to Soviet Power and Peace — Princeton, 1987 (особенно глава IX)

133 РГАСПИ Ф 564 On 1 Д5 Л 74-75

134 Известия ЦК КПСС 1989 № 1 С 234, Ленин Биографическая хроника Т5 С 59

135 См выше

136 Убедительный образец анализа и интерпретации мифотворчества, связанного с именем Спиридоновой, см в еще не опубликованной рукописи диссертации Sally Вошесе Maria Spiridonova, 1894–1918 Feminine Martyrdom and Revolutionar\ Mythmaking Ph D diss. Indiana University

137 Протоколы первого съезда партии левых социалистов-рсволюционсров С 36

138 РГАСПИ Ф 564 On I Д4 Л 280

139 Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов. С 71

140 Знамя труда. 1918. 18 ноября. С 3, Keep The Debate Р 141–142, Протоколы заседаний Исполнительного Комитета Советов. С 71

141 Протоколы первого съезда партии левых социалистов-революционеров С 68. См. также Разгон. ВЦИК Советов С 203-204

142 См, напр, Keep The Debate. Р 100-108

Глава 2

Мы поможем в написании ваших работ!