РАСЦВЕТ СИРЕНИ КУЛЬТИВИРОВАННОЙ 27 страница
Когда бы быть царем мне выпало уделом,
Я показал бы всем, что значит быть царем!
1927 г. 20 окт.
ИЗВЕРГИ САМОВЛЮБЛЕННЫЕ
Невозможно читать начинающих авторов,
Чья бездарность бессмертней талантов иных,
У кого и вчера, и сегодня и завтра
Одинаково невыразительный стих.
И не только читать – принимать невозможно их,
Этих извергов самовлюбленных: они
Могут вирши безграмотные и ничтожные
Вам читать положительно целые дни.
Помню, в молодости принимал я их стаями,
Терпеливо выслушивал “опыты” их,
И читалось мне, что неудобочитаемо,
Где бездарность бессмертней талантов иных…
Маляры, офицеры, швейцары, садовники,
Столяры и сектанты, медички, дьячки
Лезли все в соловьи, в вожаки и в любовники,
В наглой скромности людям втирая очки…
В пору, помнится, расположения доброго
Одного “баритона” прослушав всю ночь,
Я совсем неожиданно грохнулся в обморок
И, очнувшись, кричал истерически: “Прочь!..”
Как они не поймут, что они – обреченные
И что прока вовеки не будет из них?…
Это просто больные иль просто влюбленные,
Чья бездарность бессмертней талантов иных!
1929 г.
РАСПУТНИЦА
Она идет – вы слышите шаги? -
Распутница из дальнего Толедо.
Ее глаза темны. В них нет ни зги.
В ручном мешке – змея, исчадье бреда.
Та путница нехороша собой:
Суха, желта, румянец нездоровый…
И вьется шарф – отчасти голубой,
Отчасти ослепительно пунцовый…
|
|
|
Ее ненасыщаемая страсть
Непривередлива и небрезглива.
Над кем она распространяет власть,
Тот подчиняется ей торопливо.
Кто б ни был ты: почтенный семьянин,
Распутник зрелых лет, невинный отрок,-
Уж как пути свои ни измени,
Найдет, – и тело с нею распростерто…
И женщинам, и девушкам не скрыть
Тел, обреченных в чувственность трибаде:
Лесбийской ей захочется игры -
Долой напрядывающие пряди!
Когда ж она восхочет всей семьи,
Томит в объятьях всех поочередно
И, из мешка не выпростав змеи,
Изласканных дает ей жалить со дна…
Куда ведет тебя, беспутный путь,
Весь в стружках гробовых из-под рубанка?
К кому из нас ты вздумаешь прильнуть
В своей ужасной нежности, испанка?
1927 г.
САХАРА АНТРЕПРИЗЫ
Гайдаров, Гзовская, Нелидов
(Как хорошо иметь друзей!)
В Берлине были в роли гидов
(Я в прозе жизни ротозей…)
Среди Сахары антрепризы
Мне импресарио ища,
Искусно все мои капризы
Прикрыв обширностью плаща
Доброжелательства к поэту…
И вот нашли мне целых три,
Которым, правда, алтари
Искусства чужды, но монету
Антрепренеры свято чли,
И живо вечер испекли
На пламени моих горений,
Чтоб эмигрантская толпа
Впивала звуковые pas
“Мороженого из сирени”,
Ландо моторного Зизи,
|
|
|
Ленивой Нелли в будуаре
И той развратнице в муаре,
Какую, как ты ни грузи
В шампанское под ананас,
Не пустят все же на Парнас!
Но автору за мастерскую
Скульптурность вход всегда открыт,
Где Фету Пушкин говорит:
– О Северянине тоскую!..
1923 г.
У ГЗОВСКОЙ
Очей незримые ирисы
Благоуханно-хороши.
Ах, нет утонченней актрисы
И артистичнее души!
Нередко, невзирая на ночь,
Засиживались впятером.
– Читайте, милый “Северяныч”,
И мы Вам с радостью прочтем,-
Твердила ласково и мягко
Она, прищурясь и куря.
И пенил душу я в честь Вакха,
Живя, сверкая и горя!
Красив, как римлянин, Гайдаров
Встает и всех лазорит он:
Нам звоном бархатных ударов
Виолончелит баритон.
Ольга Владимировна сценки
Рассказывает про детей,
Как мальчик плакал из-за пенки,
Иль эпизод из жизни швей…
Подносит нам “видатель видов”,
Ироник с головы до ног,
Он, обаятельный Нелидов,
Колюче-лавровый венок.
Столичный житель, из Азовска
Какой-нибудь провинциал,
Пред кем блеснула “пани Гзовска”,
Ответно чувствами бряцал
С ней, несмотря на тьму и на ночь,
Нам было ярко и светло.
И был целован “Северяныч”,
Как матерью дитя, в чело…
1923 г.
ГРУСТНАЯ ГНУСЬ
Позвал меня один знакомый,
Веселой жизни акробат,
|
|
|
Рокфором городским влекомый,
В берлинское кафэ “Трибад”.
Был вечер мглистый и дождливый,
Блестел и лоснился асфальт
С его толпою суетливой.
Мы заказали “Ривезальт”.
Смотря на танцы лесбиянок -
Дев в смокингах и пиджачках,
На этих гнусных обезьянок
С животной похотью в зрачках…
И было тошно мне от этой
Столичной мерзости больной,
От этой язвы, разодетой
В сукно и нежный шелк цветной.
Смотря на этот псевдо-лесбос,
На этот цикл карикатур,
Подумал я: “Скорее в лес бы,
В зеленолиственный ажур!”
И церемонно со знакомым
Простясь, я вышел на подъезд,
Уколот городским изломом,
С мечтой: бежать из этих мест.
1923 г.
ПРОГУЛКИ В TIERGARTEN
Мы часто по Unter den Linden
Ходили в Tiergarten нагой,
И если б Рейхстаг не был вправо,
Его мы задели б ногой.
Не очень-то люб нам парламент
За то, что в нем партий очаг.
А мы беспартийные птицы
С природой в нептичьих очах…
Не нравится нам и Tiergarten
Он тощ, как немецкий обед…
Но больше всего не по вкусу
В том парке “Аллея Побед”.
“Аллея Побед” – это значит,
Что “эти” напали на “тех”,
Что “те” побежденные пали,
А “эти” содеяли грех…
Мы в поисках вечных природы,
Хотя получили Ergarz
Ходили по Unter den Linden
В Tiergarten в кольце из палацц…
|
|
|
1923 г.
ИХ ОБРАЗ ЖИЗНИ
Чем эти самые живут,
Что вот на паре ног проходят?
Пьют и едят, едят и пьют -
И в этом жизни смысл находят…
Надуть, нажиться, обокрасть,
Растлить, унизить, сделать больно…
Какая ж им иная страсть?
Ведь им и этого довольно!
И эти-то, на паре ног,
Так называемые люди
“Живут себе”… И имя Блок
Для них, погрязших в мерзком блуде,-
Бессмысленный, нелепый слог…
1923
ЧЕМ БОЛЬШЕ – TEM МЕНЬШЕ
Чем больше книг сухих, научных,
Тем меньше лирики в сердцах.
Чем больше лиц научно-скучных,
Тем меньше смеха на устах.
Чем больше поездов курьерских,
Тем меньше девственных лесов.
Чем больше сабель офицерских,
Тем меньше борон и плугов.
Чем больше фабрик граммофонных,
Тем меньше трудных арф в домах.
Чем больше трубок телефонных,
Тем меньше тонов в голосах.
Чем больше объявлений брачных,
Тем меньше браков по любви.
Чем больше песенок кабачных,
Тем меньше трелят соловьи.
Чем больше танцев ресторанных,
Тем меньше ценящих балет.
Чем больше войн и боли в ранах,
Тем меньше, меньше в жизни лет!..
1923 г.
УНИЧТОЖЬТЕ ПАРТИЙНОСТЬ!
Партийность – источник всех зол и всех бед:
Отбросьте партийность и ждите побед,
Побед окрыленного духа.
Одна только партия пусть да живет,
И будет ей доброе имя: Народ
Желанное имя для слуха.
Нет партий в природе, и, если кричишь,
Что кошка ест птицу, то кошка не чиж:
Пусть в птицу вцепляется кошка.
Но ты не животное, ты – Человек ,
Кто б ни был ты – негр, англичанин иль грек -
Подумай об этом немножко…
Зверей дрессировка культурит. Людей
Культурит величье вселенских идей,
Религия, музы, наука.
Культурит еще человеческий род
Крылатое светлое слово: Вперед ,
Любовь, всепрощенье и мука.
Так бросьте партийность – причину вражды,
Устройте повсюду селенья-сады,
Мечтайте о солнечном чуде.
Будь счастлив, живуший в долинах у рек,
Будь счастлив, что имя твое: Человек !
Что все человечество – Люди!
1923
НЕ ГОВОРИТЕ О КУЛЬТУРЕ
Пока нужны законы людям,
Не говорите о культуре.
Пока сосед грозит орудьем,
Не говорите о культуре.
Пока земля льет кровь людскую,
Не говорите о культуре.
Пока о братстве я тоскую,
Не говорите о культуре.
Пока есть “бедный” и “богатый”,
Не говорите о культуре.
Пока дворцы идут на хаты,
Не говорите о культуре.
Пока возможен в мире голод,
Не говорите о культуре.
Пока на группы мир расколот,
Не говорите о культуре.
Пока есть “иудей” и “эллин”,
Не говорите о культуре.
Пока смысл жизни обесцелен,
Не говорите о культуре.
Пока есть месть, вражда, погромы,
Не говорите о культуре.
Пока есть арестные домы,
Не говорите о культуре.
Пока нет равенства и братства,
Но есть запрет и есть цензура,
Пока возможно святотатство,
Культура ваша – не культура!
1928 г.
ЧЕМ ОНИ ЖИВУТ
Они живут политикой, раздорами и войнами,
Нарядами и картами, обжорством и питьем,
Интригами и сплетнями, заразными и гнойными,
Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем.
Поэтов и мыслителей, художников не ведают,
Боятся, презирают их и трутнями зовут.
Зато потомство делают, трудясь над ним, как следует,
И убежденно думают, что с пользою живут!..
1928 г.
ЖАЖДУЩИЕ ВОЙН
Культурный зверь на двух ногах -
Я утверждаю – жаждет крови:
Ему в войне открыты нови
Разбогатиться на скорбях…
Убив, ограбить мертвеца -
Пленяющая ум возможность…
Итак, да здравствует безбожность
И беззастенчивость лица!
Растлить девицу на войне -
Не преступленье, а геройство.
Так зверь, войны постигший свойство,
Не просто зверь, а зверь вдвойне.
В слюнявой жажде грабежа,
От нетерпения дрожа,
Двуногий зверь стремится в битву…
Прими, о Бог, мою молитву,
Святую скорбь мою пойми:
Не называй зверей людьми!..
1923 г.
ПРИВИЛЕГИЯ КУЛЬТУРЫ
Пусть привилегией культуры
Пребудут впредь все кутежи…
Пусть дураки и с ними дуры
Утонут в море пьяной лжи.
Пусть в диком пьянстве и разврате
Найдут себе купельный жбан
Цивилизованные рати
Леса клеймящих горожан.
Пусть сохлый, чахлый мозг иссушат
Вконец в усладах городских,
Пусть городом себя задушат -
Презренные! Что мне до них!
До революции великой,
Во время, после и всегда -
Они живут толпой безликой,
Они живут ордою дикой
Без святости и без стыда.
Я объявил войну культуре,
И городу, и кабаку.
Я ухожу в свои лазури,
В свою священную тоску.
О перевоспитаньи мира,
О перелюденьи людей
Бряцай, бичующая лира!
Растрелься, вешний соловей!
Я ухожу в Природу удить
И, удя, мыслить с торжеством,
Людей мечтая перелюдить,
Земным их сделав божеством!
1923 г.
БУДЬ СПРАВЕДЛИВ!
Мир с каждым днем живет убоже,
Культура с каждым днем гнилей.
К тебе взываю я, о Боже:
Своих избранников жалей!
Всеудушающие газы
Живому уготовил зверь.
Клеймом карающей проказы
Ты порази его теперь!
Пусть уничтожит зверь двуногий
Себе подобного, но тех,
Кто с ним не на одной дороге,
Кто создан для иных утех,
Того, Великий Бог, помилуй,
В нем зверское очеловечь,
И, растворясь в природе милой,
Он станет каждый лист беречь.
1923 г.
ОСЕННИЙ РЕЙС
1
Мечты о дальнем чуждом юге…
Прощай, осенний ряд щетин:
Под музыку уходит “Rugen”
Из бухты ревельской в Штеттин.
Живем мы в опытовом веке,
В переоценочном, и вот -
Взамен кабин, на zwischen-deck'e
Дано нам плыть по глади вод…
Пусть в первом классе спекулянты,
Пусть эмигранты во втором,-
Для нас же места нет: таланты
Пусть в трюме грязном и сыром…
На наше счастье лейтенанты
Под старость любят строить дом,
Меняя шаткую стихию
На неподвижный материк,-
И вот за взятку я проник
В отдельную каюту, Тию
Щебечет, как веселый чиж
И кувыркается, как мышь…
Она довольна и иронит:
“Мы – как банкиры, как дельцы,
Почтеннейшие подлецы…
Скажи, нас здесь никто не тронет?”
Я твердо отвечаю: “Нет”,
И мы, смеясь, идем в буфет.
Садимся к столику и в карту
Мы погружаем аппетит.
В мечтах скользят сквозь дымку Tartu
И Tal1inn с Rakvere. Петит
Под аппетитным прейс-курантом
Смущает что-то нас: “В буфет
Вступая, предъявлять билет”.
В переговоры с лейтенантом
Вступаю я опять, и нам
В каюту есть дают: скотам
И zwischen-deck'цам к спекулянтам
Вход воспрещен: ведь люди там,
А мы лишь выползки из трюма…
На море смотрим мы угрюмо,
Сосредоточенно жуем,
Вдруг разражаясь иронизой
Над веком, денежным подлизой,
И символически плюем
В лицо разнузданного века,
Оскотившего человека!..
2
Октябрьский полдень. Полный штиль.
При двадцатиузловом ходе
Плывем на белом пароходе.
Направо Готланд. Острый шпиль
Над старой киркой. Крылья мельниц
И Висби, Висби вдалеке!..
По палубе несется кельнер
С бутылкой Rheingold'a в руке.
За пароходом вьются чайки,
Ловя бросаемый им хлеб,
И некоторые всезнайки
Уж знают (хоть узнать им где б?),
Что “гений Игорь-Северянин,
В Штеттин плывущий, нa борту”.
Все смотрят: где он? Вот крестьянин,
Вот финн с сигарою во рту,
Вот златозубая банкирша,
Что с вершей смешивает виршу,
Вот клетчатый и бритый бритт.
Где я – никто не говорит,
А только ищет. Я же в куртке
Своей рыбачьей, воротник
Подняв, стремлю чрез борт окурки,
Обдумывая свой дневник.
Луч солнца матово-опалов,
И дым из труб, что льнет к волне,
На фоне солнца, в пелене
Из бронзы. “RЬ gen” без причалов
Идет на Сванемюнде. В шесть
Утра войдем мы в Одер: есть
Еще нам время для прогулок
По палубам. Как дико гулок
Басящий “RЬ gen”'a гудок!
Лунеет ночь. За дальним Висби
Темнеет берега клочок:
Уж не Миррэлия ль? Ах, в высь бы
Подняться чайкой – обозреть
Окрестности: так грустно ведь
Без сказочной страны на свете!..
Вот шведы расставляют сети.
Повисли шлюпок паруса.
Я различаю голоса.
Лунеет ночь. И на востоке
Броженье света и теней.
И ночь почти уж на истеке.
Жена устала. Нежно к ней
Я обращаюсь, и в каюту
Уходим мы, спустя минуту.
3
Сырой рассвет. Еще темно.
В огнях зеленость, алость, белость.
Идем проливом. Моря целость
Уже нарушена давно.
Гудок. Ход тише. И машины
Застопорены вдруг. Из мглы
Подходит катер. Взор мышиный
Из-под очков во все углы.
То докторский осмотр. Все классы
Попрошены наверх. Матрос,
Сзывавший нас, ушел на нос.
И вот пред доктором все расы
Продефилировали. Он
И капитан со всех сторон
Осматривают пассажиров,
Ища на их пальто чумы,
Проказы или тифа… Мы,
Себе могилы в мыслях вырыв,
Трепещем пред обзором… Но
Найти недуги мудрено
Сквозь платье, и пальто, и брюки…
Врач, заложив за спину руки,
Решает, морща лоб тупой,
Что все здоровы, и толпой
Расходимся все по каютам.
А врач, свиваясь жутким спрутом,
Спускается по трапу вниз,
И вот над катером повис.
Отходит катер. Застучали
Машины. Взвизгнув, якоря
Втянулись в гнезда. И в печали
Встает октябрьская заря.
А вот и Одэр, тихий, бурый,
И топь промозглых берегов…
Итак, в страну былых врагов
Попали мы. Как бриттам буры,
Так немцы нам… Мы два часа
Плывем по гниловатым волнам,
Haiu пароход стремится “полным”.
Вокруг убогая краса
Германии почти несносна.
И я, поднявши паруса
Миррэльских грез, – пусть переносно!-
Плыву в Эстонию свою,
Где в еловой прохладе Тойла,
И отвратительное пойло -
Коньяк немецкий – с грустью пью.
Одна из сумрачных махин
На нас ползет, и вдруг нарядно
Проходит мимо “Ариадна”.
Два поворота, и – Штеттин.
1928 г.
СТИХИ О НУЖДЕ И ДОСТАТКЕ
Мой юный друг стал к лету ветше
От нескончаемой Нужды,
От расточаемой вражды
Людской вокруг, и я поэтше
Своей сказал: “Что ж! якоря
Поднимем мы, да за моря!”
Нужда осталась позади,
И повстречался нам Достаток.
Мы прожили с ней дней десяток,
И вдруг заекало в груди:
Река моя и дом мой – где?
Пойдем домой, хотя б к Нужде…
Мой дух стал ветше на чужбине
В Достатке больше, чем в Нужде.
Я стосковался по рябине
И по форелевой воде…
Я говорю своей поэтше:
“Не быть в Эстонии мне ветше,
Чем здесь, в Берлине”. И зимой
Мы поспешили к ней домой.
Свершилось чудо: снова юнью
Завесенел усталый дух.
И зорче глаз, и чутче слух,
И ждет душа весну-чарунью.
И как стыдлива здесь Нужда,
А там Достаток – без стыда!..
1923 г.
МЫ ВЕРНЕМСЯ…
Мы вернемся к месту нашей встречи,
Где возникли ласковые речи,
Где возникли чистые мечты,
Я, увидев нашей встречи место,
Вспомню дни, когда была невеста
Ты, моя возлюбленная, ты!
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 155; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!