Тематические (семантические) поля

Гаспаров М.Л, Русский стих начала XX века в комментариях. — М., 2001.

Гаспаров М.Л. Современный русский стих: Метрика и ритмика. — М., 1974.

Григорьев В.П. Паронимия // Языковые процессы современной русской художественной литературы: Поэзия. — М., 1977. — С. 186 — 239.

Григорьев В. П. Поэтика ел ова. — М., 1979.

Жирмунский В.М. Теория стиха. — Л., 1975.

Илюшин А. А. Русское стихосложение. — М., 1988.

Тарановский К. О взаимоотношении стихотворного ритма и те­матики // Тарановский К. О поэзии и поэтике. — М., 2000. — С. 372—403.

Томашевский Б. Стилистика и стиховедение. — М., 1959.

Холщевников В.Е. Основы стиховедения: Русское стихосложе­ние. - Л., 1972 (М.; СПб., 2002).

Шенгели Г.А. Техника стиха. — 2-е изд. — М., 1960.

Эйхенбаум Б.В. Мелодика русского лирического стиха // Эйхен­баум Б.В. О поэзии. — Л., 1969. — С. 327 — 511.

Глава II ЛЕКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ ТЕКСТА

СЛОВАРЬ ЛИРИЧЕСКОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

Если отдельное стихотворение — целостный замкнутый внут ренний мир с собственными законами отражения и переосмыс ления объективного мира, то словарь стихотворения — важней ший показатель этого внутреннего мира. «Составив словарь тог или иного стихотворения, мы получаем — пусть грубые и пр* близительные — контуры того, что составляет мир с точки зр< ния этого поэта»¹. Поэтому так велика роль каждого слова, каждс го повтора в смысловой организации поэтического текста.

Слово в стихотворном произведении семантически осложн! но, многослойно по значению. «Ввиду стиховой значимости ело] лексический признак выступает сильнее, отсюда — огромная ва> ность каждой мимолетной лексической окраски, самых второст пенных слов в стихе. Можно сказать, что каждое слово в сти является своеобразным лексическим тоном. Вследствие тесноты ря увеличивается заражающая, ассимилирующая сила лексичесю окраски на весь стиховой ряд — создается некоторое единст лексической тональности, при развертывании стиха то усиляемс то ослабляемой и изменяемой»².

¹ Л отман Ю.М. Анализ поэтического текста. — Л., 1972. — С. 86.

² Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю. Н. Ли ратурный факт. — М., 1993. — С. 86.

Необходимость составления, изучения и интерпретации час­тотных словарей отдельных авторов и поэтических направлений давно признана в науке о стихе¹. Начиная с 1960-х гг., активно разрабатывается методика анализа отдельного поэтического тек­ста с опорой на его словарь². В качестве рабочего приема при анализе словаря стихотворения М.Л. Гаспаров предлагает «чте­ние по частям речи»³. Суть этого приема состоит в том, что в тек­сте выделяются слова, обозначающие: предметы и понятия (суще­ствительные), действия и состояния (глаголы), качества и оценки (прилагательные и наречия). Представляется целесообразным рас­сматривать отдельно личные местоимения (в классификации М.Л.Гаспарова они объединяются с существительными в одну группу) как важнейший показатель субъектной организации тек­ста. Требует уточнения и вопрос, как быть с причастиями и дее­причастиями. В нашем пособии мы будем относить причастия к группе «качества и оценки» вместе с прилагательными и наре­чиями, а деепричастия — к группе «действия и состояния» вме­сте с глаголами.

Что дает такая методика для понимания смысла текста?

Доминирующие части речи

Словарь стихотворения наглядно выявляет, что именно (в за­висимости от преобладания той или иной части речи) доминиру­ет во внутреннем мире стихотворения. Обращение к этому аспекту смысловой организации поэтического текста представляется весьма перспективным и в методическом, и в теоретическом плане. Речь идет не только об отдельном, конкретном тексте, но и о система­тическом исследовании поэтических жанров и направлений или индивидуальных стилей.

См., напр.: Левин Ю.И. О некоторых чертах плана содержания в поэти­ческих текстах // Структурная типология языков. — М, 1966; Он же. О частот­ном словаре языка поэта // Ки8$1ап 1л1ега1иге. — 1972. — № 2; Шульская О. В. К вопросу о применении статистических данных в исследовании поэтического идиолекта: На материале поэзии А. А. Межирова // Слово в русской советской поэзии. — М., 1975.

² См.: Сильман Т. И. Предметный мир и обобщение в лирической поэзии // СильманТ.И. Заметки о лирике.—Л., 1977. — С. 75 —121; Левин Ю.И. О.Ман­дельштам: Разбор шести стихотворений // Левин Ю. И. Избранные труды. Поэти­ка. Семиотика. — М., 1998; Эткинд Е. Слово и контекст// Эткинд Е. Материя стиха. — СПб., 1998; Гаспаров М.Л. Фет безглагольный: Композиция про­странства, чувства и слова // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. — М., 1995; Он же. «Когда волнуется желтеющая нива...»: Лермонтов и Ламартин // Там же.

³ Гаспаров М.Л. К анализу композиции лирического стихотворения // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. — Донецк, 1977. — С. 160—161; Он же. Фет безглагольный. — С. 142.

Отбор предметов, реалий, понятий, признаков, набор действ* в поэтическом тексте специфичен и определяется законами жа] ра и особенностями индивидуальной авторской манеры. Так, ан; лиз существительных в том или ином стихотворении позволя< увидеть специфику его предметно-понятийного мира.

Обратимся еще раз к стихотворению М. Ю. Лермонтова «Родинг В первых шести строках господствуют существительные с абстрак ным значением — любовь, рассудок, слава, доверие, покой, ст рина, преданья, мечтанье. Затем их постепенно вытесняют сущ ствительные с конкретным предметным значением (степи, лес реки, моря, путь, телега, ночь, огни, деревни, дымок, жнива, обе холм, нива, березы, гумно, изба, солома, ставни, окно, полно*, пляска, мужички): происходит переход от понятий к предмета от абстрактного идеала к конкретному и живому образу родин В последовательности предметов текста также наблюдается опр деленная логика: от географических реалий (степи, леса, рек моря и т.д.) к более конкретным, единичным (телега, изба) даже к частям предметов (окно, ставни). Создается впечатлен все большего приближения взгляда, все более пристального вгл дывания в облик родины, все большего укрупнения плана (п добно кинематографическому «наезду» камеры).

То же движение от абстрактного к конкретному наблюдает и в последовательности прилагательных и причастий (стра пая, купленная, полный, гордый, темная, заветные, отрадт холодное, безбрежные, подобные, проселочный, медленный, д$ жащие, печальные, спаленная, ночующий, желтая, белеющие, ^ знакомая, полное, покрытая, резные, росистый, пьяные). Обр тим внимание, например, на то, как меняется словоупотребх ние цветовых определений. Они встречаются в первой (темп старины) и во второй половине стихотворения (средь желт нивы, чету белеющих берез). Но в начале стихотворения конкр< ное цветовое значение в слове темная стерто, на первый пл выдвинуто отвлеченное, переносное значение («непонятна! «таинственная», «далекая»). В конце стихотворения, напрот! цветовые эпитеты употребляются в прямом предметном зна¹ нии. Слово «полный» в стихотворении повторяется. В начале т< ста оно использовано в отвлеченном значении: полный горд( доверия покой, в предпоследней строфе — в конкретном и пр< метном: полное гумно.

В словаре стихотворения А. С. Пушкина «К Чаадаеву» также I личественно преобладают существительные, но с абстрактным 3] чением (любовь, надежда, слава, обман, желанье, душа, влас\ самовластье и т.п.): внутренний мир текста определяется поня^г ями. Объясняется это законами жанра гражданского послание котором разрабатывается преимущественно публицистическая матика.

В стихотворениях романтического и символистского направле­ний художник стремится не называть предмет, а указать на него, намекнуть, создать некое ассоциативное поле «соответствий» (из­любленная категория символистской поэтики). Отсюда переход от предметов к качествам, от существительных к прилагательным и наречиям. По наблюдениям М. В. Панова, в поэтических текстах символистов даже существительные «превращены в качественные прилагательные: в них убито предметное и стимулировано каче­ственное значение. Прилагательные (как часть речи) вообще до­минируют в символистском стихе. Все, что неспособно первое-мыслиться в нечто качественное, превращено в нейтральный фон, в семантические связи»¹. У некоторых поэтов-символистов встре­чаются произведения, словарь которых состоит почти из одних прилагательных. Так, в стихотворении Н. Минского «Волна» из 26 знаменательных слов текста — 18 прилагательных и прича­стий и 3 наречия:

Нежно-бесстрастная, Нежно-холодная, Вечно подвластная, Вечно свободная.

К берегу льнущая, Томно-ревнивая, В море бегущая, Вольнолюбивая.

В бездне рожденная, Смертью грозящая, В небо влюбленная, Тайной манящая,

Лживая, ясная, Звучно-печальная, Чуждо- прекрасная, Близкая, дальняя...

Стихотворение представляет собой своего рода каталог опре­делений к слову, названному только в заголовке. На первый взгляд, это лишь эпатирующий словесный эксперимент. Однако много­кратное варьирование синонимичных, антонимичных и сложных эпитетов — больше чем формальный прием. В стихотворении вос­производится творческий акт, поиск слова, которое могло бы исчерпывающе охарактеризовать многоликое, изменчивое явле­ние, но ни одно из найденных слов не завершает поиска: не слу­чайно стихотворение заканчивается многоточием.

¹ Панов М.В. Стилистика//Русский язык и советское общество. — Алма-Ата, 1962. - С. 101.

эо

В стихах поэтов постсимволистских школ (акмеистов, футури­стов), полемически направленных против символистских кано­нов, напротив, резко возрастает роль существительных в пред­метном значении и глаголов.

В стихотворении Н.Гумилева «Я и вы» из 55 знаменательных слов 28 существительных в предметном значении, 13 глаголов и лишь 8 прилагательных и причастий. В стихотворении В. Маяков­ского «Послушайте!» — 20 глаголов, 13 существительных и только 5 прилагательных. И именно с помощью глаголов в этом стихо­творении создается образ лирического персонажа.

Тематические (семантические) поля

Анализ словаря стихотворения дает возможность определить его тематические (семантические) поля, которые складываются из лексических, синонимических и тематических повторов, а также выявить семантические переклички, образующие своего рода смыс­ловой каркас (тематическую сетку) текста.

При рассмотрении словаря стихотворения будет использована терминология, предложенная в работах Ю.И.Левина.

«Если в тексте имеется несколько элементов (например, слов) с общим семантическим признаком, то этот последний называ­ется темой.

Семантическая перекличка — отношение между семантически связанными словами (т. е. такими, что их значения содержат хотя бы один общий семантический признак)»¹.

Слова, объединенные общей темой (семантическим призна­ком), образуют тематическое (семантическое) поле.

Рассмотрим в качестве примера словарь стихотворения А. С. Пуш­кина «К Чаадаеву». Слова приводятся в том порядке, в каком они встречаются в тексте, в словарной форме². Арабская цифра справа от слова обозначает количество его упоминаний.

Словарь текста

Существительные: любовь, надежда, слава, обман, забава, сон — 2, туман, желанье, гнет, власть, душа — 2, отчизна — 2, призыва­нье, томленье, упованье, минута — 2, вольность, любовник, свида­нье, свобода, сердце, честь, друг, порыв, товарищ, звезда, счастье, Россия, обломки, самовластье, имена.

Местоимения: мы — 3, она, мой, наши.

Глаголы: нежить, исчезнуть, гореть — 2, внимать, ждать — 2, посвятить, верить, взойти, вспрянуть, написать.

¹ Левин Ю. И. О. Мандельштам: Разбор шести стихотворений. — С. 29.

² Для большей наглядности можно выписывать слова в той форме, какая дана в тексте, а повторы не суммировать, а выписывать каждый в отдельности.

Прилагательные и наречия: тихая, недолго, юный, утренний, еще, роковая, нетерпеливая, святая, молодой, верное, живы, пре­красные, пленительное.

В словаре выделяются следующие основные тематические поля:

внутренний мир человека (как целое) — душа, сердце;

любовь — любовь, нежить, желанье, томленье, любовник, сви­данье, счастье, гореть¹, пленительный;

надежда — надежда, ждать, упованье, верить;

родина — отчизна, Россия;

свобода — вольность, свобода, звезда, пленительное, счастье;

деспотизм — гнет, власть, самовластье, сон;

слава — слава, честь, имя (в последней строке выражение на­пишут наши имена можно рассматривать как перифразу, обозна­чающую будущую славу);

призрачность — обман, исчезнуть, забавы, сон, туман.

Как видно из словаря, одни и те же слова могут входить одно­временно в несколько тематических полей, проявляя в них разные семантические признаки (не забудем, что почти все слова в нацио­нальном языке многозначны и имеют целый пучок значений). Так, слово сон входит в тематическое поле «деспотизм» («Россия вспря-нет ото сна», т.е. освободится от гнета, станет свободной), обо­значая неподвижность, оцепенение, косность, порожденные са­мовластьем. В то же время оно входит и в семантическое поле «при­зрачность», обозначая нечто эфемерное, ложное, преходящее (Как сон, как утренний туман). Слово пленительный одновременно вхо­дит в тематические поля «любовь» и «свобода» и т. п.

Все выделенные тематические поля, в свою очередь, можно объ­единить в две большие, противопоставленные друг другу тематиче­ские группы: личное, интимное — внеличное, гражданское. Такая оп­позиция была типичной для русской гражданской лирики XIX в.².

Поверхностное прочтение стихотворения Пушкина может при­вести к выводу: поэт, называя любовь, надежду, славу «обманом», отвергает личное, интимное как ложные, эфемерные ценности и обращается к ценностям гражданским — отчизне, свободе. Однако

¹ Анализ словаря стихотворения позволяет также увидеть различия между сло­варным и контекстным значением слова. Так, глагол гореть входит в тематическое поле «любовь», поскольку в поэтическом языке пушкинской эпохи он выступает как синоним любовной страсти (см.: Григорьева А.Д., Иванова Н.Н. По­этическая фразеология Пушкина. — М., 1969. — С. 10, 211, 309).

Ср.: «В русской лирике 1810— 1820-х годов выделяются две основные линии — гражданская и интимная, элегическая, поскольку элегия была ведущим жанром интимной лирики. Оба основных течения нередко противопоставляли себя друг другу, боролись друг с другом, но в конечном счете оба они выражали существен­нейшее для эпохи содержание: растущее самосознание личности» (Гинзбург Л.Я. О лирике. - Л., 1974. - С. 21).

реальное соотношение тематических полей в тексте гораздо слож­нее и глубже выявленного противопоставления.

Темы «любовь», «надежда», «слава», как будто отвергнутые I первой части текста, не исчезают. О гражданских чувствах в сти­хотворении говорится: в нас горит еще желанье. Но выражение горит желанье принадлежит тематическому полю «любовь». Ожи­дание вольности сравнивается далее с чувствами влюбленного (ка^ ждет любовник молодой / Минуту верного свиданья). Выраженш звезда пленительного счастья в стихотворении — синоним полити­ческого освобождения России, но слова пленительный и счасты тоже входят в тематическое поле «любовь».

В этом же контексте звучат и слова из тематического поля «надеж да»: ждем с томленьем упованья. Показателен выбор стилистичеси более высокого варианта (упованье). Слово надеяться включает в себ) семы «ждать» и «верить». Следовательно, и мы ждем, и ждет любое ник, и товарищ, верь — все это неявное развитие темы «надежда».

Наконец, в третьей части появляются слова и выражения, вхо дящие в тематическое поле «слава»: честь и напишут наши именс

Итак, наблюдения над словарным и контекстным значение! слов в стихотворении показывают, что слова, входящие в групп интимное используются для обозначения гражданских чувст автора и адресата послания: любви к родине, надежды на ее осво бождение от деспотизма. Личное, интимное не отбрасывается, н подавляется, а лишь расширяет свою сферу, трансформируется другой, гражданский план. Гражданское перестает быть оппози цией к интимному и становится его частью — в этом и заключав! ся своеобразие гражданской позиции Пушкина.

Немного забегая вперед, укажем, что лексика, входящая в те матическое поле «интимное», — это слова из элегического словг ря пушкинской эпохи. Лексика, образующая тематическое пол гражданское, — слова из одического словаря, вполне уместны также и в жанре сатиры. Иными словами, в послании «К Чаадае ву» происходит взаимопроникновение двух жанровых языков, ра: мывание замкнутых жанровых стилей — этот процесс начинаете уже во втором десятилетии XIX в. и в конце концов приводит деканонизации поэтических жанров.

Обратим внимание на композиционно-семантическую стро$ ность стихотворения. Оно начинается тремя стержневыми темат! ческими словами (Любви, надежды, тихой славы)^{. Развитие это тем в дальнейшем организует весь внутренний мир стихотворени При этом развитие каждой темы происходит в том же порядке,

¹ Чтобы поставить эти слова на первое место, понадобилась сложная инвер« Ср. нормативный порядок слов: «Обман любви, надежды, тихой славы нежил н недолго». Не случайно в конце второй строки, также в результате инверсии ока: лось слово «обман» — это первый оценочный акцент в стихотворении.

каком тематические слова появились в первой строке: сначала — любовь, затем, почти сразу — надежда и в третьей части — слава. Следует особо подчеркнуть роль семантики глаголов текста. Упо­требление глаголов внутреннего состояния или внешнего действия указывает на психологическую точку зрения лирического субъекта по отношению к событиям сюжета стихотворения. В первых четырех строках глаголы нежил и исчезли обозначают внешние действия по отношению к героям стихотворения (не случайно и субъект и адре­сат выступают в этой части стихотворения как пассивные объекты действия: нас). В последующих 13 строках все глаголы передают чув­ства, состояние автора и адресата (горит желанье, внемлем, ждем, ждет, горим и т. д.). В последних четырех строках глаголы внутрен­него состояния вновь сменяются глаголами внешнего действия (взой­дет, вспрянет, напишут): в семантической организации текста на­блюдается движение от внешнего, внеличного плана описания к внутреннему, личному и затем снова к внешнему, внеличному.

Анализ стихотворения «К Чаадаеву» показывает, что при рас­смотрении словаря текста важно не только выделить лексические, синонимические, тематические повторы, но и определить их ком­позиционную роль в семантической организации текста.

Покажем это на примере стихотворения А. Блока «Осенний день» (цикл «Родина»):

Идем по жнивью, не спеша, С тобою, друг мой скромный, И изливается душа, Как в сельской церкви темной.

Осенний день высок и тих, Лишь слышно — ворон глухо Зовет товарищей своих, Да кашляет старуха.

Овин расстелет низкий дым, И долго под овином Мы взором пристальным следим За летом журавлиным...

Летят, летят косым углом, Вожак звенит и плачет... О чем звенит, о чем, о чем? Что плач осенний значит?

И низких нищих деревень Не счесть, не смерить оком, И светит в потемневший день Костер в лугу далеком...

О, нищая моя страна,

Что ты для сердца значишь?

О, бедная моя жена,

О чем ты горько плачешь?

(1 января 1909)

Словарь текста

Существительные: день — 3, жнивье, друг, душа, церковь, во­рон, товарищи, старуха, овин — 2, дым, взор, лёт, угол, вожак, плач, деревни, око, костер, луг, страна, сердце, жена.

Местоимения (личные и притяжательные): ты — 3, мой, свой, мы, моя — 2.

Глаголы: идти, не спеша, изливаться, звать, кашлять, рассте­лить, следить, лететь — 2, звенеть — 2, плакать — 2, значить — 2, не счесть, не смерить, светить.

Прилагательные и наречия: осенний — 3, скромный, сельская, темная, высок, тих, слышно, глухо, низкий — 2, пристальный, журавлиный, косой, нищий — 2, потемневший, далекий, бед­ная, горько.

В словаре стихотворения количественно преобладают существи­тельные (25) и прилагательные и наречия (20). Среди существи­тельных лишь четыре — с абстрактным значением (душа, лёт, плач, сердце — в значении «душа»). Внутренний мир текста опре­деляется предметами сельского обихода, природы: жнивье, цер­ковь, ворон, овин, дым, костер, луг, деревни.

Стержневым является трижды повторенное слово осенний, при­чем первый раз оно дано в заглавии, что особенно усиливает его значимость в тексте. Большинство прилагательных и наречий со­здают общий приглушенный колорит осеннего дня: глухо, тих, темный, потемневший, низкий, нищий. Общий семантический при­знак всех этих атрибутов с трудом поддается четкому определе­нию, хотя их семантическая близость несомненна. Скорее он мо­жет быть охарактеризован отрицательно: отсутствие яркости.

В то же время в тексте есть слова с иной атрибутивной характери­стикой. Так, прилагательному низкий противопоставляется наречие высок, «звуковым» эпитетам глухо, тих и примыкающему к этому тематическому полю глаголу кашляет противостоит дважды повто­ренный глагол звенеть, содержащий положительные коннотации¹:

В данном случае анализ в какой-то степени выходит за пределы словаря конкретного текста и апеллирует к другим стихотворениям Блока, что, видимо, оказывается неизбежным, поскольку «спаянность» всех стихотворений поэта в единый поэтический мир приобретает в его творчестве «характер основного за­кона, одного из важнейших принципов своеобразия поэта» (Максимов Д. Е. Об одном стихотворении (Двойник) // Максимов Д. Е. Поэзия и проза Ал. Блока. — Л., 1981.— С. 152).

слова звон, звенеть, звонкий в поэтике Блока связаны с идеей «музыки» как просветленного начала мира¹. Цветовым эпитетам темный и потемневший противопоставлены глагол светить и су­ществительное костер. Отмеченные значения не являются в тек­сте господствующими, но тем не менее роль их необычайно важ­на: они контрастируют с общим фоном стихотворения, делают неабсолютными, неоднозначными негативные характеристики и в потенции содержат в себе возможность создания иного, более светлого облика родины.

Проследим теперь композиционную организацию предметов и атрибутов во внутреннем мире стихотворения.

В первой—четвертой строфах речь идет о единичных предме­тах — реалиях деревенского пейзажа и быта (жнивье, ворон, овин, дым). В пятой строфе происходит расширение поля зрения²: един­ственное число сменяется множественным — деревни. Это расшире­ние мотивировано движением взгляда вверх (за летом журавлиным) и затем — вниз уже «с высоты птичьего полета» (не счесть, не сме­рить оком). Именно здесь подготовлено появление в последней стро­фе самого широкого для этого текста общего понятия — страна.

Однако стихотворение завершается неожиданным сужением пространства: параллелизм О, нищая моя страна — О, бедная моя жена возвращает к прежнему, заданному в первых строках ракур­су (С тобою, друг мой скромный — О, бедная моя жена), к миру личного бытия.

Этот переход от общего к личному может показаться на пер­вый взгляд неожиданным и немотивированным. Однако последо­вательность действий (глаголов текста) убеждает, что появление личного плана подготовлено всей внутренней структурой стихо­творения.

Глаголы первой строфы задают два равнозначных для текста плана: внешний, эмпирический (идем по жнивью) и внутренний, духовный (изливается душа), мир лирического субъекта, раскры­вающийся в дальнейшем развитии сюжета. Такая двуплановость организует всю композицию стихотворения.

Во второй и третьей строфах глаголы вначале лишь фиксируют впечатления внешнего мира, постепенно «очеловечивая», одушев­ляя природные и бытовые реалии. Большинство предикатов здесь антропоморфны (ворон... зовет товарищей своих, овин расстелет).

¹ См.: ПоцепняД.М. Проза А. Блока. —Л., 1976. — С. 14—67.

Проблема «поля зрения» в применении к семантической организации по­этического текста поставлена М.Л. Гаспаровым. Ср.: «последовательность знаме­нательных слов (носителей образов и мотивов), сменяющих друг друга, при вос­приятии стихотворения при таком подходе позволяет реконструировать три ос­новы лирической композиции: (1) точку зрения, (2) поле зрения, (3) движе­ние зрения» (Гаспаров М.Л. К анализу композиции лирического стихотворе­ния. - С. 160-161).

С четвертой строфы описание становится более эмоциональным, что сказывается и в нагнетании повторов (летят, летят), и в се­мантике глаголов (вожак звенит и плачет). Далее происходит углуб­ление личного плана текста: простая фиксация впечатлении сме­няется их напряженным осмыслением (обратим внимание на по­вторы: что... значит? что... значишь?), внешние реалии становят­ся реалиями внутреннего мира лирического героя. Параллелизм О, нищая моя страна — О, бедная моя жена подготовлен развитием сюжета: в семантической композиции стихотворения единичное становится общим и в то же время общее осмысляется как часть духовного мира лирического героя. В нерасторжимости интимно-личного и общего — специфика блоковского восприятия родины. Закономерность появления личного плана в «Осеннем дне» мож­но было бы обосновать, обратившись к более широкому контек­сту — к структуре лирического цикла «Родина», в который входит анализируемое стихотворение. Образы жены (невесты) и родины — сквозные для всего цикла: «О, Русь моя! Жена моя! До боли / Нам ясен долгий путь» («На поле Куликовом»), «А ты все та же — лес, да поле, / Да плат узорный до бровей» («Россия»), «Но не стра­шен, невеста, Россия, / Голос каменных песен твоих!» («Новая Америка») и др. Однако гораздо важнее увидеть, что финал сти­хотворения мотивирован прежде всего логикой тематического раз­вития текста.

Поэтическая многозначность

Почти все слова национального языка многозначны. Одно и то же слово, реализуя одновременно несколько своих семантических признаков, может принадлежать разным семантическим полям.

Явление поэтической многозначности слова требует особого внимания при анализе лирического стихотворения. Рассмотрим с этой точки зрения стихотворение О.Берггольц «Бабье лето»:

(1) Есть время природы особого света,

(2) неяркого солнца, нежнейшего зноя.

(3) Оно называется

бабье лето

(4) ив прелести спорит с самою весною.

(5) Уже на лицо осторожно садится

(6) летучая, легкая паутина...

(7) Как звонко поют запоздалые птицы!

(8) Как пышно и грозно пылают куртины.

(9) Давно отгремели могучие ливни,

(10) все отдано тихой и темною нивой...

(11) Все чаще от взгляда бываю счастливой,

(12) все реже и горше бываю ревнивой.

(13) О мудрость щедрейшего бабьего лета,

(14) с отрадой тебя принимаю... И все же,

(15) любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?

(16) А рощи безмолвны, а звезды все строже...

(17) Вот видишь — проходит пора звездопада

(18) и, кажется, время навек разлучаться...

(19) ...А я лишь теперь понимаю, как надо

(20) любить, и жалеть, и прощать, и прощаться...

Словарь текста

Существительные: лето — 3, время — 2, природа, свет, солн­це, зной, прелесть, весна, лицо, паутина, птицы, куртины, лив­ни, нива, взгляд, мудрость, отрада, любовь, рощи, звезды, пора, звездопад.

Местоимения: оно, сама, все, ты — 3, моя, я.

Глаголы: быть, называться, спорить, садиться, петь, пылать, отгреметь, отдать, бывать — 2, принимать, аукнуться, видеть, проходить, разлучаться, понимать, любить, жалеть, прощать, про­щаться.

Прилагательные и наречия: бабье — 3, особый, неяркое, неж­нейший, уже, осторожно, летучая, легкая, звонко, запоздалые, пышно, грозно, могучие, тихая, темная, чаще, счастливая, реже, горше, ревнивая, щедрейшее, безмолвны, строже, навек, теперь, надо.

Говорить о заметном количественном преобладании какой-либо знаменательной части речи в словаре стихотворения невозможно. Поэтому более уместно начать анализ словаря текста с выделения основных тематических полей.

Природное — одно из самых важных и обширных тематических полей стихотворения. В него входят: существительные — лето, при­рода, свет, солнце, зной, весна, паутина, птицы, куртины, ливни, нива, рощи, звезды, звездопад; глаголы — петь, пылать, отгреметь, отдать; а также прилагательные и наречия — неяркое, нежнейший, бабье, летучая, легкая, звонко, запоздалые, пышно, грозно, могучие, тихая, темная, щедрейшее, безмолвны, строже. Приведенные слова попадают в это тематическое поле не только по своему словарному значению, но и по контекстуальному, которое они приобретают именно в данном стихотворении, обозначая некоторые природ­ные явления. Так, глагол пылать относится к куртине, глагол отдать — к ниве, прилагательное безмолвны — к рощам и т. п.

Среди существительных с предметным значением лишь одно — лицо — вместе с абстрактными существительными взгляд, муд­рость, отрада, любовь принадлежит второму важнейшему темати­ческому полю текста — человеческое. Наиболее значительную роль здесь играют глаголы принимать, аукнуться, видеть, разлучаться,

понимать, любить, жалеть, прощать, прощаться. Прилагатель­ные и наречия грозно, тихая, счастливая, ревнивая, горше, без­молвны, строже, исходя из их словарных значений, принадлежат этому полю, хотя контекстуально только три из них (счастливая, ревнивая и горше) характеризуют непосредственно лирическую героиню, а остальные — атрибуты природных явлений. Итак, между тематическими полями «человеческое» и «природное» существу­ют семантические переклички, которые особенно явны на уровне прилагательных и наречий.

Третье, не очень обширное, но важное тематическое поле это­го текста — время. В него входят слова лето, время, весна, пора, уже, запоздалые, давно, чаще, реже, проходить, навек, теперь. Менее значительные, однако отчетливо выделяемые тематические поля: легкое (нежнейший, осторожно, летучая, легкая); свет (свет, неяркое, солнце, пылать, звезды, звездопад); понимание (мудрость, понимаю).

Рассмотрим теперь реализацию этих тематических полей в ком­позиции стихотворения. Тематическое поле природное целиком господствует в первой и второй строфах, которые поначалу могут быть восприняты как пейзажные. Здесь все существительные, кроме слова лицо, обозначают природные реалии. Атрибуты текста также воспринимаются как качества явлений природы (лишь слово гроз­но обнаруживает свою явную антропоморфность). Глаголы есть, называется, садится, поют, пылают тоже (за исключением спо­рить) относятся к тематическому полю «природное».

В третьей строфе происходит переход к теме человеческое. Этот переход завершается в строке (12), но уже в строке (И) — все отда­но тихой и темною нивой — каждое из слов обнаруживает два плана: внешний, природный, и внутренний, психологический. Так, дей­ствие отдано воспринимается как явно антропоморфное. Нива — не только поле, но и — в более широком значении — то, что рождает. Атрибут тихая также несет потенциальную антропоморфность: это и «звуковой» эпитет, и обозначение человеческих качеств.

В четвертой и пятой строфах полностью побеждает тематиче­ское поле «человеческое». Но тематическая лексика «природное» продолжает играть важную роль в смысловой организации текста, все более обнаруживая двойственную семантику. Теперь все слова (бабье лето, рощи, звезды, звездопад) воспринимаются не только как природный, но и как душевный пейзаж: они даны в сочета­нии со словами тематического поля «человеческое» (мудрость щедрейшего бабьего лета, рощи безмолвны, звезды все строже). Рет­роспективно проясняется и второй план двух первых строф: становится очевидным, что с самого начала речь шла не только о пейзаже, но и об особом психологическом состоянии женской души. Скрытая антропоморфность проступает во всех словах, обо­значающих природные явления: лето и весна — это не только

времена года, но и определенные этапы человеческой жизни. Так же воспринимается и слово прелесть. И лексика тематического поля свет выявляет свои переносные значения: «счастье», «по­кой», «любовь», «человеческое тепло», «душевная ясность».

Повтор слова время в первой и пятой строфах позволяет уви­деть метаморфозу, которую претерпевает это тематическое поле. Если в начале текста говорится именно об определенном времени года (время природы), то в конце имеется в виду даже и не возраст человека, а его психологическое состояние, некая драматическая ситуация (время навек разлучаться): приближение одиночества, старости и смерти, утрата любви.

Наконец, переосмысливается и название стихотворения. Если при первом прочтении оно воспринимается как устойчивое сло­восочетание (бабье лето — «ясные теплые дни ранней осени»), то во второй половине текста ощущается разрушение фразеологиз­ма: в слове бабье проявляется его прямое значение, поскольку речь идет именно о женской судьбе, о ярком, но недолгом, по­следнем, и потому трагичном времени расцвета. Итак, начавшись как «пейзажное», стихотворение обнаруживает второй, психоло­гический план.

Следует отметить особенности сопряжения «человеческого» и «природного» в этом стихотворении. Они не сравниваются друг с другом, а выступают как тождественные явления: природное и есть человеческое. Каков же смысл этого отождествления? Как фор­мулирует Т.И.Сильман, «по сравнению с жизнью отдельного че­ловека, с его индивидуальной биографией, имеющей начало и конец, природа — один из осязаемых символов вечности... Выход в природу лирического героя есть поэтому выход в некую "ино-сферу", увеличивающую масштаб за счет сближения с "материей вечности" — с явлениями, которые пишутся с большой буквы: Природа, Земля, Вселенная»¹. Иными словами, сопряжение че­ловеческого и природного может быть осмыслено как преодоле­ние замкнутости и отчужденности человеческого «я». Именно в этом тождестве, единстве человека и природы — секрет просвет­ленного звучания драматического стихотворения О. Берггольц.

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 882; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!