Глава 13 - В ФЕВРАЛЬСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ 5 страница
В начале апреля Временное правительство телеграфно распорядилось: всех евреев, высланных по подозрению в шпионаже, освободить от ссылки, без индивидуальных разбирательств их дел. У одних родные местности были оккупированы противником, у других нет, но многие сосланные просили разрешения проживать в городах Европейской России. Отмечается прилив евреев в Петроград, где в 1917 еврейское население - «около 50 тысяч»[158]. Также и «в 1917 резко возросла численность евреев Москвы (60 тысяч)»[159].
Не такое численное, но высоко энергичное пополнение получило теперь российское еврейство из-за границы. Уж не говорим о двух знаменитых поездах через неприятельскую Германию - 30 человек в ленинском и 160 в натансон-мартовском, - в которых евреи ехали в подавляющем большинстве и представлены были почти все еврейские партии (списки проехавших в «экстерриториальных вагонах» впервые опубликованы В. Бурцевым)[160]. Среди этих без малого двухсот человек редко кого ждала в России незначительная роль.
Многочисленней того, теперь в Россию поплыли сотни евреев из Соединённых Штатов - давних ли эмигрантов, или революционеров, или бежавших от воинской повинности, - их теперь именовали «революционные борцы» и «жертвы царизма», и по распоряжению Керенского русское посольство в Штатах без затруднений выдавало русские паспорта каждому приходящему, представившему двух подтверждающих свидетелей с улицы. (В особом положении была активная группа вокруг Троцкого, сперва задержанная в Канаде по основательному подозрению о связях с Германией. Но Троцкий ехал не с хлипким русским паспортом, а с крепким американским, необъяснимо выданным ему при кратком сроке пребывания в Штатах, - да ещё с крупным денежным пособием, источники которого остались не выяснены следствием[161].) - 26 июня на экзальтированном «русском митинге в Нью-Йорке» (под председательством П. Рутенберга, сначала направителя, а затем убийцы Гапона) редактор еврейской газеты «Форвертс» Эбрагэм Каган обратился к русском послу Бахметеву, «от имени двух миллионов русских евреев, живущих в Северо-Американских Соединённых Штатах»: «Мы всегда любили нашу родину; мы всегда чувствовали себя связанными со всем населением России узами братства... Наши сердца исполнены преданности красному флагу русского освобождения и трёхцветному национальному флагу свободной России». Ещё заявил, что самопожертвование народовольцев «непосредственно вытекало из факта усилившегося преследования евреев» и что «такие люди, как Зунделевич, Дейч, Гершуни, Либер и Абрамович, находились среди храбрейших»[162].
|
|
|
И поехали возвратники, видимо, не только из Нью-Йорка, потому что в августе Временное правительство ввело льготы по железнодорожному переезду из Владивостока для «политических эмигрантов», возвращающихся из Америки. - В Лондоне в конце июля (уже после скольких-то уехавших в Россию) на митинге в Уайтчапеле «было установлено, что в одном только Лондоне 10000 евреев заявили о своём желании возвратиться в Россию», и принята резолюция: радуемся, что «евреи вернутся обратно для борьбы за новую социальную и демократическую Россию»[163].
|
|
|
Из этих возвратников, спешивших на революцию, многих ждала в России примечательная судьба - с кипучим включением в ход российских событий. Тут были и многоизвестные В. Володарский, М. Урицкий, Ю. Ларин - скорый творец «экономики военного коммунизма». Менее известно, что тут был и брат Свердлова Вениамин (этот не пошёл, правда, выше заместителя наркома путей сообщения и члена Президиума ВСНХ[164], да тоже немало). - Эмигрантский сотрудник Ленина и приехавший в одном поезде с ним Моисей Харитонов уже в апреле 1917 в Петрограде скандально прославился помощью анархистам в их крупном грабеже; позже перебывал секретарём губкомов РКПб - Пермского, Саратовского, Свердловского и секретарём Уралбюро ЦК. - Семёну Диманштейну, члену парижской большевицкой группы, предстояло возглавить Еврейский комиссариат при Наркомнаце, затем Еврейскую секцию («Евсекцию») при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете (ВЦИК), курировать еврейские проблемы в целом. (И, поразительно: в свои 18 лет он в пределах одного года «сдал экзамен на звание раввина» и вступил в РСДРП.)[165] - Тут и группа, которую потянул за собой Троцкий из Нью-Йорка на высокие посты: ювелир Г. Мельничанский, бухгалтер Фриман, наборщик А. Минкин-Менсон (вскоре возглавили советские профсоюзы, «Правду», экспедицию ассигнаций и ценных бумаг), маляр Гомберг-Зорин (председатель петроградского ревтрибунала).
|
|
|
Другие имена возвратников Февральской революции совсем теперь забыты, а зря: они включались в ход революционных событий на важнейших участках. - Так, доктор биологии Иван Залкинд принял активное участие в Октябрьском перевороте, а затем осуществлял, при Троцком, практическое руководство наркоматом иностранных дел. - Семён Коган-Семков с ноября 1918 стал «политкомиссаром Ижевских оружейных и сталелитейных заводов» - то есть карательным комиссаром над подавленным в октябре 1918 крупным восстанием ижевских рабочих[166] (где жертвы были многотысячные, на одной только ижевской Соборной площади было расстреляно 400 рабочих[167]). - Тобинсон-Краснощёков в дальнейшем возглавил весь советский Дальний Восток (секретарь Дальбюро ЦК, глава правительства). - Гиршфельд-Сташевский под фамилией Верховский командовал отрядом из немецких военнопленных и перебежчиков, то есть клал основу интернациональных отрядов большевицких сил; дальше он - начальник агентурной разведки Западного фронта (1920), а в наступившее «мирное» время «по заданию коллегии ВЧК... организовывал разведывательную сеть в странах Западной Европы», удостоен звания «почётный чекист»[168].
|
|
|
Среди примыкающих были и не вовсе большевики или не сразу большевики, но партия Ленина-Троцкого приняла и таких с широким сердцем. - Хотя Яков Фишман, член Военно-Революционного Комитета (ВРК) Октябрьского переворота, и свихивался в июле 1918 на участие в левоэсеровском мятеже - его приняли в РКПб и доверили работать годы в Разведуправлении РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии). - Ефим Ярчук хотя и вернулся анархо-синдикалистом - направлен Петросоветом на укрепление Кронштадтского совета, в октябре оттуда привёл отряд матросов брать Зимний дворец. - Всеволод Волин-Эйхенбаум (брат литературоведа), воротясь в 1917 в Россию, упорно придерживался анархистских взглядов, стал идеологом махновского движения, председателем военревсовета у Махно, - однако, как известно, Махно больше помог большевикам, чем помешал, - и Волин с ещё десятком анархистов был мирно выслан за границу[169].
Надежды возвратников были вполне основательны: то были месяцы заметного возвышения роли многих евреев в России. «Теперь нет более еврейского вопроса в России»[170]. (Хотя в газетном очерке Д. Айзмана Сура Альперович, жена торговца, переехавшего из Минска в Петроград, сомневалась: «А теперь рабство сняли, только всего?» А как же с тем, что «Николай вчерашний сделал нам Кишинёв?»[171]) В те же дни и сам Давид Айзман развивает мысль так: «Завоевания революции евреи должны укрепить во что бы то ни стало... тут нет и не может быть никаких колебаний. Каких бы жертв ни потребовало дело - их надо принести... Тут все начала и все концы: [иначе] погибнет всё... Даже самым тёмным слоям еврейской массы это понятно». Что будет с евреями в случае «торжества контрреволюции» - «спору не подлежит». Он уверен: поголовные казни. И поэтому «гнусное отродье должно быть раздавлено, когда ещё и в зародыше оно не сложилось. Умерщвлено должно быть самое семя его... Свободу свою евреи сумеют отстоять»[172].
Умерщвлено в зародыше... и даже самое семя его... Уже вполне большевицкая программа, только выражено ветхозаветно. А кого - его? чьё семя? Монархисты? - уже и не двигались, пересчитывать активных - даже и пальцев будет много. Получается - это те, кто противоречил разыгравшейся разнузданности советов, комитетов и безумной толпы; те, кто хотел остановить развал жизни, благоразумные обыватели, и бывшие чиновники, и прежде всего офицеры, скоро и солдат-генерал Корнилов. Среди этаких контрреволюционеров были и евреи, но во многом этот элемент, совпадал с русским национальным.
Уходя от темы национальной и еврейской, не забудем и о прессе. В Семнадцатом году пресса укреплялась и влиянием, и числом изданий, и числом сотрудников. До революции право на отсрочку от военной службы имело ограниченное число сотрудников, и только тех газет (и типографий), которые начали выходить до войны. (Они считались «предприятиями, работающими на оборону» - пусть и отчаянно боролись против правительства и против военной цензуры.) Теперь, с апреля, по настоянию издателей, льготы газетам были расширены: и по числу освобождаемых от военной службы сотрудников; и распространены на все также и ныне возникающие политические газеты (порой дутые: достаточно продержаться с тиражом 30 тыс. хотя бы две недели); и ещё льготы молодым возрастам, и льготы для «политических эмигрантов» и «освобождённых из ссылки», - все условия, чтобы немалое число приехавших устраивалось бы в левые газеты. В то же время подверглись закрытию газеты правых - «Маленькая газета» и «Народная газета» - за их выступления с обвинением большевиков в германских связях. - Когда же во многих газетах в мае были напечатаны поддельные телеграммы императрицы (подделка, да, но это же «лёгкая шутка телеграфистки», за которую её, разумеется, не привлекли к ответственности), а затем пришлось их всё-таки и опровергнуть, то «Биржевые ведомости» процедили так: «Выяснилось, что ни в особом архиве при главном управлении почт и телеграфов, где хранились высочайшие телеграммы, ни в архиве военной цензуры, ни в аппаратах главного телеграфа не оказалось следов этой переписки»[173]. То есть: как будто телеграммы, может, и были, но следы изъяты умелой рукой. О, дивно свободная наша пресса!
Благоразумный Винавер ещё в раннем марте предупреждал собрание в еврейском клубе в Петрограде: «Нужна не только любовь к свободе, нужно также самообладание... Не надо нам соваться на почётные и видные места... Не торопитесь осуществлять наши права»[174]. Согласно источникам, Винаверу (а также Дану, Либеру и Брамсону) «в разное время предлагали министерские посты, но все они отклонили эти предложения, считая, что евреи не должны быть членами правительства России». Но от чего юрист Винавер, естественно, не мог бы отказаться - это от сенсационного назначения в Сенат, где и стал одним из четырёх сенаторов-евреев (вместе с Г. Блюменфельдом, О. Грузенбергом, И. Гуревичем)[175]. - Непосредственно среди министров ни одного еврея не было, но было четыре влиятельных товарища министра - В. Гуревич при Авксентьеве в министерстве внутренних дел, С. Лурье в министерстве торговли и промышленности, С. Шварц и А. Гинзбург-Наумов в министерстве труда; можно назвать также и П. Рутенберга. Затем и управляющий делами Временного правительства А. Гальперн (после В. Набокова, с июля)[176], в министерстве иностранных дел - директор 1-го департамента А. Н. Мандельштам. С июля помощник Командующего Московским военным округом - подпоручик Шер; с мая А. Михельсон - при Генеральном штабе начальник управления по заграничному снабжению. Комиссар Временного правительства по полевому строительному управлению - Наум Глазберг; несколько евреев введены Черновым в мае в состав Главного Земельного комитета, решающего все вопросы наделения крестьян землёй. Конечно, большинство этих постов - не ключевые, и не весят сравнительно с определяющим в те месяцы влиянием на весь ход событий в стране Исполнительного Комитета, чей национальный состав станет горящим предметом общественного волнения.
На Государственном Совещании в августе, посвящённом тревожному состоянию страны, помимо участников, проходивших по советским, партийным и корпоративным спискам, - были отдельно предоставлены места национальным представительствам, 8 мест еврейскому, - участвовали Г. Слиозберг, М. Либер, Н. Фридман, Г. Ландау, О. Грузенберг.
Излюбленный лозунг 1917 года - «Углубление революции». Этим и занимались все социалистические партии. И. О. Левин пишет: «Не подлежит никакому сомнению, что число евреев, участвовавших в партии большевиков, а также во всех других партиях, столько способствовавших так называемому углублению революции: меньшевиков, эсэров и т.д., как по количеству, так и по выпавшей на них роли в качестве руководителей, не находится ни в каком соответствии с процентным отношением евреев ко всему населению России. Это факт бесспорный, который надлежит объяснять, но который бессмысленно и бесцельно отрицать», а убедительное «указание на еврейское бесправие в России до мартовской революции... не исчерпывает всего вопроса»[177]. Составы ЦК социалистических партий известны. Причём в ходе 1917 года в руководстве меньшевиков, правых эсеров, левых эсеров и анархистов численность евреев была много больше, чем в большевиках. «На съезде партии социалистов-революционеров, состоявшемся в конце мая - начале июня 1917, из 318 делегатов было 39 евреев; в избранный на съезде центральный комитет партии из 20 членов вошли семь евреев. Одним из лидеров правой фракции эсеров был А. Гоц, левой - М. Натансон»[178]. (А как жалко кончил Натансон, «мудрый Марк», основатель российского народничества: в Мировую войну за границей принимал финансовую поддержку от Германии; в мае 1917 поехал через Германию; в России сразу стал поддерживать Ленина и авторитетно осенил его идею разогнать Учредительное Собрание, - даже и первый предложил это вслух, хотя Ленин, конечно, и без того смекал.)
Летом 1917 прошли выборы в местные самоуправления. Побеждали в них - партии социалистические, и «евреи приняли деятельное участие в местной и муниципальной работе также в ряде городов вне черты оседлости». Так, «эсер О. Минор... возглавил городскую думу в Москве, член центрального комитета Бунда А. Вайнштейн (Рахмиэль) - в Минске, меньшевик И. Полонский - в Екатеринославе, бундовец Д. Чертков - в Саратове». Г. Шрейдер стал «городским головой в Петрограде, А. Гинзбург-Наумов - товарищем городского головы в Киеве»[179].
Но этих деятелей - большей частью смёл Октябрьский переворот, и не они решали ход последующих событий в России, а такие, кто занимал руководительные посты гораздо ниже, однако по всей стране и во множестве, и особенно в Советах, как Л. Хинчук, глава московского СРД, или, в иркутском Совете, Насимович и М. Трилиссер (после Октября - в ЦИКе Советов Сибири, затем виднейший чекист)[180].
И в провинциальных «Советах рабочих и солдатских депутатов еврейские социалистические партии были повсюду широко представлены»[181]. И на Демократическом Совещании в сентябре, так досаждавшем Ленину, что он потребовал окружить Александрийский театр и всё совещание арестовать. (Коменданту театра товарищу Нашатырю пришлось бы испытать на себе ленинскую угрозу, да Троцкий отговорил от разгона.) И даже после Октябрьского переворота в московском Совете солдатских депутатов, сообщал Бухарин, есть «дантисты, фармацевты и т.д., - лица, в такой же степени близкие солдату, как китайскому императору»[182].
А выше всего, надо всею Россией, с весны и до осени Семнадцатого - разве стояло Временное правительство, бессильное и безвольное? - стоял властный и замкнутый Исполнительный Комитет Петросовета, затем, после июня, и перенявший от него всероссийское значение Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК), - и вот они-то и были подлинные направители России, слитные во внешних проявлениях и только в себе не единые, а раздираемые противоречиями и партийно-идеологической путаницей. Петроградский ИК СРСД, сперва (как мы прочли) дружно одобривший «Приказ № 1», потом много пошатался относительно войны: разваливать армию или укреплять? (И с довольно неожиданной решительностью поддержал «Заём Свободы», возмутив большевиков, - но и войдя же в согласие с общественным благоприятствованием этому займу, в том числе среди либеральных евреев.)
В президиум первого всероссийского ЦИК СРСД (первое управление Россией Советами) вошло 9 человек. Тут и эсер А. Гоц, меньшевик Ф. Дан, бундовец М. Либер, эсер М. Гендельман. (В марте Гендельман и Стеклов на Совещании Советов требовали более сурового заключения императорской семьи и дополнительно ареста всех великих князей - так уверенно чувствовали себя у власти.) В том же президиуме ЦИКа и виднейший большевик Л. Каменев. А ещё грузин Чхеидзе, армянин Саакьян, вероятно поляк Крушинский и вероятно русский Никольский, - дерзкий состав для направителей России в критический момент.
Отдельно от ЦИКа рабочих и солдатских депутатов существовал, тоже Всероссийский, с конца мая избранный - Исполнительный Комитет Совета крестьянских депутатов. Крестьян из 30 его членов - было трое, такова была привычная показность уже той, до-большевицкой, власти. Из этих 30 членов Д. Пасманик насчитывает тут и семерых евреев: «это - печальное явление, и именно если принять во внимание еврейские интересы»; «они слишком намозолили всем глаза»[183]. И этот крестьянский совет рекомендует от себя кандидатов в близко-будущее Учредительное Собрание: свадебный список, начиная с Керенского, и среди них - шумный Илья Рубанович, едва прикативший из парижской эмиграции, террорист Абрам Гоц, малоизвестный Гуревич...[184] (В той же газетной заметке - сообщение об аресте за дезертирство прапорщика М. Гольмана - председателя Могилёвского губернского крестьянского совета[185].)
Разумеется, не только национальным составом Исполнительных Комитетов объясняются их шаги - о, нет! (Многие из тех деятелей бесповоротно отошли от родительских общин, уже и тропу потеряли, как съездить погостить в местечко.) Каждый там вполне верил, что, по своей талантливости и революционности, он-то как раз наилучшим образом и устроит рабочие, солдатские и крестьянские дела, Да просто по грамотности и сообразительности деловей управит, чем это неповоротливое простонародье.
А для множества русских людей, от простолюдина хоть и до генерала, ошеломительное впечатление производила - ото всех ораторов и направителей митингов и собраний - внезапная, бившая в глаза смена обличья тех лиц, кто начальствует или управляет.
Вот В. Станкевич, единственный в Исполнительном Комитете офицер-социалист, даёт пример: «факт этот [обилие евреев в ИК] сам по себе имел громадное влияние на склад общественных настроений и симпатий... И кстати, деталь: во время первого посещения Комитета Корниловым он совершенно случайно сел так, что со всех сторон оказался окружённым евреями, а против него сидели двое не только не влиятельных, но вообще даже незаметных членов Комитета, которых я помню только потому, что у них были карикатурно выраженные еврейские черты лица. Кто знает, какое влияние имело это на отношение Корнилова к русской революции»[186].
Но и какое отношение у новой власти ко всему русскому. Конец августа, «корниловские дни». Россия зримо гибнет, проигрывает войну, армия развращена, тыл разложен. Генерал Корнилов, перед тем ловко обманутый Керенским, в простоте взывает, почти воет от боли: «Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины... Все, у кого бьётся в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, - в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли»[187]. - Идеолог Февраля, один из ведущих членов Исполнительного Комитета Гиммер-Суханов тут хихикает: «Неловко, неумно, безыдейно, политически и литературно неграмотно... такая низкопробная подделка под суздальщину!»[188]
Да, пафосно, неумело; да, нет ясной политической позиции: к политике Корнилов не привык. Но - заливается кровью сердце его. А Суханова - коснётся ли боль? он не знает чувства сохранения живой культуры и страны, он служит идеологии, Интернационалу, а тут для него налицо всего лишь безыдейность. Да, он отвечает едко. Одно в укор - что «подделка», но и шире укор - «суздальщина», то есть какая-то зачем-то русская история, святость да древнее искусство. И вот с таким пренебрежением ко всему настою русской истории и направляли Февральскую революцию Суханов и его дружки - пена интернациональная - в злопотребном Исполнительном Комитете.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!