Рецепт от Гробушко, Главного кока дредноута «Уроборос» 9 страница
Сон был очень натуральным, повторялся с завидной регулярностью и портил Василию личную жизнь (какой девушке понравится, когда ее, мирно спящую, внезапным ударом в печень отправляют на пол – тут извиняйся не извиняйся за приснившийся кошмар). Поэтому однажды Василий пришел устраиваться на работу в местную скандальную газетенку. Писать обо всякой чепухе, попробовать «призраков» на вкус. Пока не отпустит.
И действительно, скоро отпустило. А после нескольких статей пришел и азарт. Вот как, например, с этой девчонкой…
Луна едва не ослепляла. Василий поморщился. В такую ночь идти – себя подставлять. Но зудело, зудело неимоверно! Если хоть что-то из вываленного на него деревенскими сплетницами правда, то… Какое там УФО, какие прилипающие к телу ложки. Сенсация века! И утрет он нос тем гадам, что отправили стажера «в поля» без суточных, за свой счет.
Ага, облако. Отлично, теперь можно нырять.
Василий откинул крючок на калитке, скользнул внутрь. Подобрался к самому окошку и прижал ладони к стеклу, пытаясь разглядеть что-нибудь внутри. Нет, ничего… Тишина темнота. Парень попереминался с ноги на ногу. Ну а чего он ждал? Мертвых с косами? Ведьм с котлом?
Обычный деревенский участок, обычный дом, обычные люди… с необычными проблемами. Или вовсе без проблем. Соседи и не такого напридумывают. Но ведь не пустила его бабка внутрь. Значит, есть, что прятать. Есть! Или нет? Да мало ли, что там в доме. Может, самогон варит и делиться не хочет.
|
|
|
Прошло минут двадцать – по-прежнему тишина.
Чем дольше Василий стоял под окном, ежась от налетевшего ветра, тем меньше верил в кровавого ребенка-зомби, пожирающего по ночам свиные мозги, в его полоумную мать, в чернокнижные ритуалы, в пентаграммы на стенах, в эти странные мертвые пальцы…
Две крошечные ладошки приникли к стеклу с той стороны. В набежавшей туче образовался разрыв, лунные лучи осветили землисто-серое личико. Неживые, подернутые пленкой глаза уставились на него с акульим любопытством. Желтые зубы медленно оскалились в улыбке.
Девочка опустила руку куда-то вниз и вновь подняла ее. С ножом. Небольшим, удобным для детской ладони ножом.
– Поиграй со мной, – прочитал он по губам.
Не вопль, не крик… Писк. Нечеловечески громкий писк огласил окрестности. Отпрянув от окна, Василий бросился бежать, но растянулся, запнувшись о какую-то корягу. Или не корягу.
Рядом стояла женщина лет сорока пяти, участливо протягивая ему руку.
– Не ушиблись? Не бойтесь Маши. Вы же хотели ее посмотреть? Так пойдемте в дом.
– Я… не… – Парень отползал к калитке. – Я потом. С утреца, как обещал. Сейчас поздно уже.
– Что вы, совсем не поздно. Я как раз уговорила бабушку, она не станет нам мешать. Пойдемте. У вас вон брюки отчего-то промокли, как раз постираете, в порядок себя приведете.
|
|
|
Женщина снова протянула ему руку, но на этот раз в ней было зажато что-то мягкое и пахнущее… пахнущее… Парень вдохнул поглубже, чтобы понять… и провалился в сон.
– Дык уехал он. Сумку свою оставил, технику оставил, а сам ушел, видать, до рассвета еще. Потому как никто его не слышал. А потом, говорят, видели на дороге. В Савиновку небось топал, – Дед Лукьяныч развел руками. – Мож, понадобилось ему чего? Вернется еще, раз сумка-то здеся.
Тоня слушала из-за плетня и цепенела. Господи, как же хорошо, что она с этим журналистиком одного размера. Теперь все думают, что он в Савиновке. Но сумка… как же она про сумку-то не подумала. Ах, ладно уж, дело сделано. Она забежала в дом, закрыла дверь. Маша была там. Стояла возле стола, бабушка крепко прижимала ее к себе.
– Что ж ты наделала, Тонька. Что ж ты наделала. Догадаются ведь, поймут. Человек таки, не животное… Тело хоть перепрячь. Нельзя же вечно его в погребе держать.
Маша развернулась к ней, и Тоня почувствовала, как к щекам приливает кровь.
– Послушай вот, – тихо сказала Галина Дмитриевна, подталкивая девочку к матери.
|
|
|
Тоня опустилась на колени, обняла дочь, приложив ухо к груди.
Тук… минута… тук… минута… тук…
– Господи.
Покачнувшись, Тоня завалилась на пол.
– Мама? – удивленно спросила девочка.
Ночью Тоня уснула так крепко, словно лет пять до этого не спала вообще. У нее дочь. У нее нормальная, живая дочь!
Она не слышала скрипа открываемой дверцы подпола, не видела спустившуюся туда крошечную фигурку. Просто толкнуло вдруг что-то, и она открыла глаза.
Рядом стояла Маша. В слабой ручонке был зажат нож.
– Не могу, мама. Ты говорила, люди хорошие. – Она шагнула к ней, занося лезвие. – Поиграй со мной.
Женщина захрипела, не в силах издать ни звука. Девочка упала на колени, а потом и вовсе рухнула ничком. Тоня вскочила, хватая ее, прижимая к себе.
– Деточка, деточка моя! Зачем же ты так? Я ж для тебя старалась. Ну, зачем же…
Она покачивала высохшее, словно у мумии, тело. Девочка не откликалась. Девочке понадобилась жизнь, поэтому она умерла.
* * *
Хоронили тайно. Чтобы не возникло лишних толков. И без того деревне разных слухов теперь на сто лет вперед хватит. Один журналист – немой и седой, но живее всех живых, – обнаруженный за околицей, это до зимы разговоров на каждый день.
|
|
|
Вечером баба Галя полезла на чердак. У круглого окошка в дальнем углу лежала смятая тряпка. «То, что нужно, – решила Галина Дмитриевна. – Как раз полы помыть». И потянула ее на себя. Из тряпки посыпались маленькие деревянные фигурки. Страшненькие, корявые, но узнать было можно – вот птичка с прижатыми крыльями, вот мышка – и даже хвостик у нее вырезан на боку, вот кролик, вот коза или барашек какой, а вот человечек лежит – ручки, ножки…
– Деточка моя, – прошептала баба Галя. – Так вот во что ты поиграть хотела. Фигурки вырезала… надо же. Эк у тебя все эти птички-барашки в головенку-то отложились.
Она спустилась в комнату. Посидела у печки, задумчиво вороша угли. Затем встала, сходила в сарай за лопатой, подхватила нож и вышла за калитку.
В лесу у старой коряги остановилась, воткнув штык в землю, прислушалась к чему-то.
– Ну, выходи, выходи, – наконец пробурчала она и пристальным взглядом отследила, как из густого подлеска вылезает невысокий, косматый мужик, бородатый и одетый в рубаху и штаны из мешковины. – Ты, что ль, папаша будешь?
Мужик не ответил, присел, погладил камни, поддерживающие крест, наскоро сколоченный из двух палок. До самого креста не дотронулся.
– Вот и отлично, поможешь, значит, – кивнула Галина Дмитриевна, кидая ему нож. – Руку дочкину подержишь, как надо.
Она поплевала на ладони и взялась за черенок.
– Нет, Машенька, поживешь ты еще. Это я старая, больная, а тебе жить да жить, моя девочка.
Владимир Аренев
Дело о детском вопросе
– Элементарно, – сказала Лисовская. Голос в трубке звучал глухо, как будто она уже уехала по этой своей горящей путевке. С этим своим… очередным каким-то. – Элементарно. Ты же отец? Отец. Разрешение я со своей стороны подпишу. Визу ему откроют – и вперед. На Лондон ребенок посмотрит, сделаешь ему подарок, в кои-то веки.
– Я же не развлекаться туда еду, – сказал Вадим. – Работать, вообще-то.
– А ты всегда работаешь, Вильчук. Ну, значит, договорились…
Андреич, когда узнал, конечно, высказался. Кратко, философично и антифеминно. Трижды разводился, поэтому ситуацию понимал и Вадиму где-то сочувствовал.
– Ладно, – сказал, – придумаем чего-нибудь. Прочь, – сказал, – упаднические настроения. Лисовская твоя – не вулкан исландский, поездку нам не перегадит.
Они еще в прошлом году собирались на ярмарку, но не сложилось: пыхнул Эйяфьядлайокюдль, рейсы отменили. На фирме, конечно, злорадствовали: всем хотелось поехать за казенные бабки, да не все владели английским.
– Знаешь, Андреич, а я ведь из-за мало́го язык подтянул.
– Ну вот видишь. Тем более, – сказал Андреич. – Что мы, два взрослых мужика, с семилетним пацаном не управимся? Пусть летит.
И полетел. Лисовская привезла его уже в аэропорт, с вещами: небольшим розовым чемоданчиком.
– Если чего не хватит, – сказала, – докупишь там.
Сашка стоял тихий, спокойный. Чем-то был похож на деда Лисовской: в молодости, на фотографиях, – двадцатилетний поэт-бунтарь с непокорной шевелюрой, со слишком взрослым взглядом. Только вот Сашке было даже не двенадцать…
– Привет, – сказал ему Андреич. – Давай знакомиться. Я – дядя Федор, как в мультике.
Сашка протянутую руку пожал со всей своей обычной серьезностью. Ответил:
– Hello! Нow do you do, sir?
Андреич крякнул и аккуратно отпарировал в пределах своего недозабытого школьного инглиша. Когда стояли в очереди на проверку паспортов, шепнул:
– Предупреждать надо, Вильчук. Что за показуха?
– Никакой показухи, он всегда такой.
– Ну что ты мне… От рождения, что ли?
Вадим пояснил: не от рождения – с четырех лет. Тогда, сразу после развода, Лисовская отдала Сашку на курсы английского. «Современный ребенок должен знать языки».
– Уродуют детей, – вполголоса сказал Андреич. – Из лучших, блин, побуждений.
Вадим молча качнул головой. Не хотел сейчас – в очереди, при Сашке – объяснять, что ребенок вообще месяц не разговаривал. Доктора советовали хотя бы на какое-то время съехаться. Они не понимали…
Лисовская решила отдать его на курсы еще и потому, что другая среда, новые люди, вдруг?.. И «вдруг» случилось: Сашка действительно начал говорить – но только на английском. Везде, со всеми; даже с теми, кто английского не знал.
«Хочешь общаться с ребенком – учи язык», – сказала тогда Лисовская.
Теперь вот пригодилось. Андреич в издательском деле дока, но на переговорах толку с него никакого. Как собака: все понимает, а говорить не может. Слово «аутсорсинг» знает, ну и там «здрасьте, рад встрече», это потолок.
В итоге три дня ярмарки они отработали в режиме «разговорчивый/молчаливый партнер». Все немногочисленные встречи были назначены заранее, еще в Киеве; все – на четверг. Едва удалось найти паузу и что-нибудь перехватить здесь же, в одной из кафешек выставочного зала.
Отработав программу обязательную, просто пошли по стендам в секторе научных изданий. Если был свободный от переговоров редактор – здоровались, представлялись, спрашивали, нет ли желания пообщаться, – и рассказывали о фирме, об услугах, оставляли визитки и образцы продукции.
К вечеру язык у Вадима не отлипал от неба.
– Ты, Вильчук, в детстве из коляски не падал? – интересовался Андреич. – Или, может, часто по стройкам гулял? Нормальные люди так не пашут, у них в мозги предохранитель встроен.
Они садились справа от выхода, на подоконник, и минут пять трепались ни о чем.
– Хочешь, чтоб в следующем году опять сюда послали? – лениво спрашивал Вадим.
Андреич фыркал. Бухтел больше для виду; сам вошел в азарт, на переговорах что-то пытался объяснять, кивал: «Давай, переведи им!..»
Во время священных пяти минут Вадим доставал молескин и кратко набрасывал для себя основные итоги дня. Чтобы потом не забыть; чтобы проанализировать и учесть.
Потом шли в гостиницу, благо было до нее еще пять минут неспешным шагом.
В первый день Вадим, вообще-то, не шел – почти бежал. Знал, что Сашка – ребенок самостоятельный, не по годам взрослый; что днями сидит дома один; что никуда не денется (портье предупрежден, не выпустит). Знал – а места себе не находил, улыбался потенциальным партнерам, пикировался с Андреичем, но все время думал: как там сын?
Они поселились в одной из небольших гостиниц, в старинном доме с узкой винтовой лестницей, номера здесь были недорогие, уровень – соответствующий. Жили на третьем этаже и после дня на ногах поднимались медленно.
Сперва Вадим заметил детские кроссовки на алой ковровой дорожке. Поднял взгляд: Сашка смотрел на него спокойно, задумчиво. Сидел на самой верхней ступеньке, дверь в номер была открыта; подпер ее стулом, чтобы не захлопнулась.
– Ждешь нас?
– Ага, – ответил он по-английски. – Жду.
– А чего здесь?
– Так… тут интересней. Лиза говорит, если сидеть тихо-тихо, прилетает настоящий ворон из башни. Вон туда, видишь, где в крыше окно.
– Из какой башни? Какая Лиза? Идем-ка. – Вадим подхватил его и поставил на ноги. – Сейчас мы с дядей Федором оставим вещи, пять минут посидим-отдохнем и – в город, да, Сашка? Гулять!.. Так что там за Лиза? И ворон?
– Ворон из башни, – повторил Сашка, и Вадим догадался наконец: из Тауэра. – А Лиза… ну, Лиза – у нее волшебный зуб. Если вот так прикусить и загадать желание, сбывается. – Сашка скривился: показывал, как именно счастливая обладательница зуба прикусывает.
– Лиза тоже из Тауэра?
– Лиза из Китая. Она здесь работает, у господина Сингха.
– А он?..
– А он из Индии.
– И чего, – спросил Андреич по-русски, – ворон-то прилетел?
Сашка сбросил кроссовки, залез на кровать и закрылся книжкой.
– Погода, – сказал, – нелетная. Ветер, слышите.
Ветер действительно был сильный, а потом, когда все втроем шли к метро, и дождь зарядил. Лисовская не догадалась положить в чемодан зонтик, да и вообще не слишком усердствовала; поэтому первым делом поехали докупать Сашке вещи, а потом отправились к Темзе. К тому времени дождь уже прошел, так что не торопясь посмотрели на Биг-Бэн, на здание парламента; все вокруг было подсвечено: и часы на башне, и сама башня, и видневшееся по ту сторону моста Лондонское Око.
– Ну как, интересно? – спрашивал Вадим.
Сын кивал. Иногда улыбался.
На второй и третий день все повторялось: вернувшись, Вадим с Андреичем обнаруживали Сашку на верхней площадке. Лиза из Китая рассказывала ему сказки, признавалась, что волшебный зуб разболелся, а идти к врачу – разрушить все волшебство. Что этажом ниже есть номер, в который вселяется король гоблинов, когда приезжает в Лондон по делам. Входить в этот номер обычным людям запрещено, только Лиза может. А в коридоре (говорила она) висит картина, вроде бы ничего особенного, но на ней изображен Лес Вечной Весны. Если присмотреться, между стволами, в чаще, можно заметить единорога; но показывается он только тем, кто чист душой.
Все это Сашка рассказывал Вадиму и Андреичу, пока они перекусывали и готовились к вечерним вылазкам.
К самим вылазкам относился почти равнодушно.
– Сегодня, – бодро сообщал Вадим, – мы идем смотреть на собор Святого Павла! Представляешь, Сашка, во время войны немцы его бомбили, а он устоял…
Но что значили все эти его рассказы по сравнению с Лесом Вечной Весны?..
Перед сном Сашка на минутку выходил из комнаты на площадку и глядел в стеклянное оконце на потолке. Ворон все не прилетал.
Вообще-то, тайну Лизы и господина Сингха Вадим раскусил на второй же день – и волшебного зуба не понадобилось. Двое портье, по очереди дежурившие за стойкой, были то ли индусами, то ли малайцами. Семейный бизнес, обычное дело; переговорив утром с обоими, Вадим узнал, что их отца действительно зовут господином Сингхом. А уборщицу-китаянку – Лизой.
– Элементарно, – торжествовал. – И никакой мистики.
Андреич хмыкнул и похлопал его по плечу:
– Ты сомневался?
Вадим, конечно, не сомневался. Боялся – да. Лучше пусть Лиза окажется болтливой уборщицей, чем женщиной с волшебным зубом, женщиной, с которой Сашка разговаривает каждый день и которая существует только в Сашкином воображении.
По-хорошему, наверное, следовало бы найти эту Лизу и сделать ей внушение, чтобы не забивала ребенку голову. Вадим не стал. Пусть; если еще пару дней Сашка послушает ее сказки, беды не случится.
– Но странно, – признавался Андреичу, – в кого он такой? То есть я понимаю: в его возрасте дети любят волшебные истории, но представь, он же с четырех лет уже знал, что никакого Деда Мороза не существует, и вообще по жизни очень прагматичный ребенок. Для его лет – так и чересчур.
– Весь в родителей, а?
– Вроде того. Но при этом, видишь, откуда-то вдруг прорывается…
– Ты в его возрасте не верил в гоблинов?
– Так я, – хмыкнул Вадим, – и в Деда Мороза еще верил. И в любовь с первого взгляда…
Андреич как будто хотел что-то сказать, но передумал.
После закрытия выставки, вечером, обсуждали планы на оставшиеся три дня. Вадим еще в Киеве набросал примерный список: куда и когда нужно сходить. С учетом Сашки добавили океанариум и Лондонское Око.
– Хочешь на акул посмотреть?
Сашка молча кивал из-за своей книжки. Потом выглянул, отчего-то заинтересовавшись новостями. Рассказывали всякую ерунду: завтра Бейкер-стрит на несколько часов будет перекрыта. Услышав об этом, Сашка вздохнул и снова спрятался за книжкой.
На колесе обозрения ему, кажется, понравилось. И в океанариуме, хотя Вадим с Андреичем очень быстро заскучали в бесконечных сумрачных коридорах, подсвеченных оранжевым, бирюзовым, изумрудным… Сашка, впрочем, ни у одного аквариума надолго не задерживался: чуть порассматривает каких-нибудь крабов – и шагает дальше. На пару минут Вадиму даже померещилось, что все это сын делает из вежливости, чтобы их с Андреичем не обидеть. Бред, конечно; не может ребенок быть настолько… таким… – Вадим и слова-то подобрать не сумел.
Единственная заминка случилась в полукруглом зале, оформленном под китайский дворик: стены обклеены бамбуком, вместо потолка – как бы крыша из пальмовых листьев. Здесь Сашка надолго замер, встал над бассейном и чуть ли не дыхание затаил. В бассейне вальяжно парили кругломордые золотые рыбки, за каждой тянулся волнистый шлейф из плавников и хвоста.
Минут семь Сашка просто стоял и смотрел. Мимо проходили другие туристы, их дети – много старше Сашки – восклицали что-то, взвизгивали, канючили; кто-то смеялся, кто-то по слогам читал ребенку надпись на светящейся табличке, и надо было, наверное, уже позвать сына, хотя бы спросить, все ли с ним в порядке, но Вадим вдруг почему-то решил дать ему время. И Андреич ни слова не сказал за эти семь минут, сидел под стеночкой, на бамбуковой скамейке, стирал с «мыльницы» неудачные фото.
Потом, не обозначив этого момента ни словом, ни вздохом, Сашка обернулся к ним:
– Идем дальше?
Пошли.
Вроде бы ничего не изменилось. За одним залом следовал другой, акулы, скаты, черепахи, рыбы-ангелы… Сашка терпеливо шагал, терпеливо смотрел. В сувенирном магазине Вадим купил ему паззл и альбом про крокодилов, и Сашка поблагодарил, даже по дороге начал листать.
Когда пришли – аккуратно снял и повесил одежду, лег, почти сразу уснул. На боку, лицом к стене.
Наверное, вымотался.
– Ну-ка, – шепнул Андреич, – выйдем-ка.
Они зачем-то спустились на пролет ниже. Здесь как раз висела эта картина, с Лесом Вечной Весны. Стволы стояли плотно, под сенью густых ветвей царил полумрак. И никаких единорогов.
– Это, конечно, не мое дело, – сказал Андреич, – но какие твои соображения?
– По поводу?
– Вильчук, чего с мальчиком собираешься делать? Вообще, в принципе?
Вадим знал, что от предыдущих браков у него двое дочерей и с обеими Андреич видится. Вон, кучу сувениров накупил и завтра опять собирается за гостинцами.
– Посоветуешь что-нибудь?
– На правах старшего товарища… – криво усмехнулся тот. – Попробуй для начала найти с ним общий язык. Английский выучил – молодец. Пойми теперь, чего он хочет. Вытащи из этого его… футляра, блин.
Вадим задрал голову и посмотрел в окно на крыше.
– Как, – спросил, – насчет переиграть завтрашние планы?
Когда утром Сашке сказали, что едут не на гринвичскую ярмарку, а в Тауэр, сын просто кивнул. Но на полсекунды, кажется, улыбнулся. Вадим не был уверен.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!