НЕЗАВИСИМЫЙ ЛЕТОПИСНЫЙ СВОД 80-х гг. XV в. 14 страница
(...) Той же зимой, в феврале месяце, на масленицу в заговенье, в первом часу дня наступила тьма по всей земле и опять прошла. (...)
В лѣто 6984. <...> Того же лѣта Аристотель Пречистые храма по кивоты,[75] еже около еа, сътвори. Внутри же стѣнъ всуцѣпы желѣзные положи, яко правила на вретенѣхъ, и между столповъ, идѣже брусие дубовое въ нашихъ церквахъ, то же желѣзно, сковав, положи.[76] <...>
В год 6984 (1476). (...) В том же году Аристотель вывел храм Пречистой до кивотов, окружающих ее. Внутри стен все связями железными проложил, как правила на веретенах, и между столбами, там, где дубовые балки в наших церквях, выковал и положил железные. (...)
Въ лѣто 6985. <...> Того же лѣта заложи церковь камену въ Сергиеве манастырѣ Троицу псковские мастеры. Того же лѣта Аристотель колесо сътвори, и вверхъ камение не ношаше, но ужищемъ цепляше и възвлекаше, и верху цѣпляше малые колесца, еже плотники вѣкшою зовуть, еже им на избы землю волочат, и чюдно видѣти. На столпы же по 4 камени велики положи, и съвокупивъ кружало, и истеса на нихъ по 4 концы на четырех странах, едино противъ другаго. И мнѣти кому, яко на каменыхъ деревьяхъ насквозь каменье то збито.[77]
В год 6985 (1477). (...) В том же году псковские мастера заложили каменную церковь Троицы в Сергиевом монастыре. В том же году Аристотель сделал колесо, и наверх камни не носили, а цепляли веревками и поднимали, а наверху цеплялись малые колесики, которые плотники называют «белкой», ими поднимают землю на избы, и смотреть на это было удивительно. На столпы Аристотель положил 4 больших камня, и соединив кружала, одно против другого, вытесал по ним по четыре ветви на четыре стороны. И казалось, что на каменных столбах эти камни насквозь соединены.
|
|
|
В лѣто 6986. <...> Егда же бѣ князь великый въ Новѣгороде, прииде вѣсть во Псковъ, яко нѣмцы хотят изгонити Псковъ, и послаша къ великому князю. Князь же великый ослободи охочим людемъ итти на нѣмцы. И, шедше, много повоеваша вои великого князя. И прииде на них местеръ съ вои и бишася. И поможе Богъ воемъ великого князя, и многихъ избиша, полону много взяша и отидоша. Бысть же великому князю в Новѣгородѣ, прииде вѣсть ложная в Казань, яко не взялъ князь великый Новагорода, и побили его новугородцы, и самъ четвертъ убѣжа раненъ. И посла рать свою царь казанскый на Вятку. Потомъ царю прииде правая вѣсть, что взялъ князь великый Новгородъ и намѣстники посажа.[78] И посла царь казанскый, и велѣлъ скоро воемъ своимъ възвратитися, они же слышавше, толь скоро бежаша, елико варяху въ котлѣх ѣству, все опрометаша. <...>
|
|
|
В год 6986 (1478). (...) Когда же великий князь был в Новгороде, во Псков пришло известие, что немцы хотят напасть на Псков, и жители послали к великому князю. И великий князь позволил желающим идти на немцев. И, пойдя, воины великого князя много повоевали. И пришел против них магистр с воинами, и бились. И Бог помог воинам великого князя, и много немцев убили, много в плен взяли и вернулись. Когда великий князь был в Новгороде, пришло ложное известие в Казань, что великий князь не взял Новгорода, и побили его новгородцы, и он убежал только с четырьмя людьми раненый. И казанский царь послал свое войско на Вятку. Потом к царю пришло правильное известие, что великий князь взял Новгород и посадил своих наместников. И казанский царь послал к своему войску и велел быстро возвращаться, а они, услышав об этом, так быстро бежали, что даже еду, которую варили в котлах, побросали.
Въ лѣто 6986. Посла князь великый рать свою на Казань, воеводъ Василья Образца въ судехъ да Бориса Слепца.[79] И посла царь казанскый с челобитьемъ къ великому князю, князь же великый пожалова его.
В год 6986 (1478). Послал великий князь свое войско на Казань с воеводами Василием Образцом и Борисом Слепцом на судах. И царь казанский послал с челобитьем к великому князю, а великий князь пожаловал его.
|
|
|
Того же лѣта свершена бысть церкви каменая святая Богородица. Сътвори же у нея Аристотел верхи четыре, около шеи болшие казну сътвори, полати же подлѣ олтаря от сторонних дверей учини,[80] и наверхъ церкви въсходити лѣствицу учини. Своды же въ одинъ кирпичь сътвори и сведе, того ради, егда дождь идеть, ина каплеть. На пятое лѣто съверши ея. Помостъ же мѣлкимъ камениемъ измости, въ олтарѣ же надъ митрополичемъ мѣстомъ крыжь лятцкый истяса на камени за престоломъ, егоже митрополитъ последи стесати повелѣ. Передъ передними дверми помостъ накры каменьемъ, и въ одинъ кирпичь сведе, и середку на гире повѣси на желѣзной. Свяща же церковь митрополитъ Геронтей. И нѣцыи прелестницы клеветаша на митрополита князю великому, яко не по солнечному въсходу ходилъ митрополитъ съ кресты около церкви. Сего ради гнѣвъ въздвиже на нь князь великый, яко того ради, рече, гнѣвъ Божий приходит.[81]
В том же году была закончена каменная церковь святой Богородицы. Аристотель сделал у нее четыре главы, а возле главного барабана ризницу, а хоры устроил возле алтаря в сторону боковых дверей, и устроил лестницу подниматься на верх церкви. Своды сделал в один кирпич и так свел, поэтому, когда дождь идет, даже капает. На пятый год церковь закончил. Пол вымостил мелким камнем, а в алтаре над митрополичьим местом за престолом вырезал в камне латинский крест, который митрополит потом велел стесать. Перед главными дверями крыльцо вымостил камнем, и вывел свод в один кирпич, и повесил серединку на железной гирьке. А освятил церковь митрополит Геронтий. И некоторые обманщики порицали митрополита перед великим князем за то, что он ходил с крестами вокруг церкви не по направлению движения солнца. За это великий князь разгневался на митрополита, потому что, говорил он, за это посылается Божий гнев.
|
|
|
Того же лѣта заложи князь великый церковь камену Иоана Златауста на посаде.
В том же году великий князь заложил каменную церковь Иоанна Златоуста на Посаде.
В лѣто 6987. Ѣздилъ князь великый в Новгородъ Великый и поималъ владыку Новугородцкого,[82] и посади на Москвѣ у Михаилова Чюда в манастырѣ. И седѣлъ пол 3 лѣта, и ту преставися.
В год 6987 (1479). Великий князь ездил в Новгород и схватил Новгородского владыку, и посадил в Москве в монастыре Чуда архангела Михаила. И он сидел три с половиной года, и там умер.
И много же им пыташе, и написаниа не обрѣте о священии церкви, что посолонь ли ходити, или не посолонь. Речей же много: овии по митрополите глаголаху архимандриты и игумены, иной рече: «Въ Святей горѣ виделъ, что так же свящали церковь, а со кресты против солнца ходили». И много о том спору чини князь великый, Генадиа призва архимандрита и владыку ростовскаго Васиана на споръ.[83] Митрополитъ свидѣтельство приводя: егда престолъ диаконъ кадит въ олтарѣ, на правую руку ходит съ кадиломъ. А они свидѣтельства никоего ни приношаху, но глаголаху: «Солнце праведное, Христосъ, на ада наступи, и смерть связа, и души свободи,[84] и того ради, — рече, — исходять на Пасху, то же прообразують на утрени». И много спирашася, не обретоша истинны. Того же лѣта родися великому князю сынъ Гаврило, мѣсяца марта 26, и нарекоша имя ему Василей Парийский.[85] <...>
И много искали, и не нашли писания об освящении церкви, ходить по солнцу или не по солнцу. А говорили много: одни архимандриты и игумены говорили в защиту митрополита, другой сказал: «В Святой Горе видел, что так же святили церковь, а с крестами ходили против солнца». И много споров об этом устроил великий князь, Геннадия архимандрита и владыку ростовского Вассиана призвал на спор. Митрополит приводил свидетельство: когда дьякон кадит престол в алтаре, то направо ходит с кадилом. А они никаких свидетельств не приводили, а говорили: «Солнце праведное, Христос, попрал Ад, и смерть связал, и души освободил, и потому, — говорили, — выходят так на Пасху и то же делают на утрени». И много спорили, и не нашли истину. В том же году родился у великого князя сын Гавриил 26 марта и дали ему имя Василий Парийский. (...)
Въ лѣто 6988. <...> Того же лѣта сведе князь великый намѣстника с Лукъ с Великых изъ Новугородцкого съ Литовского рубежа, и биша челомъ князю великому лучане на него о продаже и о обиде. А намѣстникъ тамъ былъ князь Иванъ Володимировичь Оболенской Лыко. Князь же великый суди его съ ними: иное же на немъ дотягалися, и онъ оборотню въ продажехъ платилъ, а иное князь великый безсудно велѣлъ платити имъ, потому же много жалобъ лучане учиниша. Иное по правдѣ, а иное и клепали его: гдѣ мало взялъ, а они о мнозѣ жалобу положили, а надѣючися на великого князя, что имъ потакиваеть.[86] Князь же Иванъ Володимировичь Лыко не мога того терпѣти, да отъѣхалъ отъ великого князя къ брату его къ князю Борису на Волокъ Ламскый. Князь же великый посла Юрья Шестака,[87] велѣлъ его поимати середь двора у князя Бориса на Волоце. И князь Борисъда отнялъ его у него сильно. И князь великый послалъ къ нему Андрѣя Михаиловича Плещѣева,[88] чтобъ его выдалъ ему головою, князь же Борисъ не выдастъ его, но рече ему: «Кому до него дѣло, ино на него суд да и справа». И князь великый ѣхалъ въ Новгородъ, коли владыку поималъ, и посла из Новагорода грамоту въ Боровеск къ намѣстнику къ Василью къ Федоровичю Образцу,[89] и повелѣ тайно изымати князя Ивана Лыка, гдѣ его наѣдеть. Села же бѣ его въ Боровцѣ. Тамо же князь великый въ Новѣгороде, и Василей изъѣха князя Ивана въ его селѣ в Боровцѣ, и таемъ объѣхавъ, поима его, и окова, и на Москву привезе.
В год 6988 (1480). (...) В том же году великий князь снял наместника Новгородских Великих Лук на Литовской границе, били челом великому князю на него лучане за его взыскания и обиды. А наместником там был князь Иван Владимирович Оболенский Лыко. Великий князь судил его с лучанами, одно ему присудил им заплатить, и он возместил им то, что взыскал, а другое великий князь приказал ему без суда заплатить, потому что лучане подали много жалоб. Одно было правдой, а в другом и оклеветали его: он мало взял, а они жаловались, что много, надеясь на то, что великий князь им потакает. А князь Иван Владимирович Лыко этого не стерпел и отъехал от великого князя к его брату Борису на Волок Ламский. А великий князь послал Юрия Шестака и велел взять князя Оболенского посреди двора у князя Бориса на Волоке. И князь Борис отбил его силой. И великий князь послал к брату Андрея Михайловича Плещеева, чтобы выдал князя Лыко ему головой, князь же Борис не выдал его, а сказал: «Если кому до него дело, то тут ему суд и тяжба». Тогда великий князь ездил в Новгород и схватил владыку, и он послал из Новгорода грамоту в Боровск к наместнику Василию Федоровичу Образцу и велел тайно схватить Ивана Лыко там, где на него нападет. А села князя Лыко были в Боровске, и когда великий князь был в Новгороде, Василий напал на князя Ивана в его селе в Боровске и, тайно окружив, схватил, заковал и привез в Москву.
Слышав же се князь Борисъ Васильевичь, посла ко князю Андрѣю Васильевичю Углетцкому, брату своему болшому, жалуяся на великого князя: что какову силу чинить надъ ними, что неволно кому отъѣхати къ нимъ. Они ему молчали, князь Юрье умеръ, братъ ихъ старѣйший,[90] и князю великому вся отчина его досталося, а им подѣла не далъ ис тое отчины. Новгородъ Великый взяли съ нимъ, ему ся все подостало, а имъ жеребья изъ него не далъ. А нынеча и здѣ силу чинить: кто отъѣдет отъ него къ нимъ, и тѣхъ безсудно емлет, уже ни за бояре почелъ братью свою. А духовные отца своего забылъ, какъ ни писалъ, по чему имъ жити, ни докончаниа, что на чемъ кончали после отца своего. И здумавше межи себя, пометавше городы своя, и събрашеся съ всѣми людьми, и поидоша къ Литовскому рубежу.[91] <...> Князь великый, слыша, много нелюбие подрьжа на матерь, мнѣвъ, яко та здума братье его отъ него отступити, понеже князя Андрѣя вельми любяше.[92] И послаша къ нимъ въ Лукы въ Великые. <...>
Узнав об этом, князь Борис Васильевич послал к князю Андрею Васильевичу Угличскому, своему старшему брату, жалуясь на великого князя, что такое насилие учинил над ними, что никто не имеет права перейти к ним на службу. Они смолчали, когда умер князь Юрий, их старший брат, и великому князю досталась вся его отчина, а им и удела не дал из этой отчины. Новгород Великий они взяли с ним, ему все досталось, а им и части из этого не дал. А теперь и здесь насилие чинит, кто отъедет от него к ним, тех без суда хватает: уже даже за бояр не держит своих братьев великий князь. А завещание отца своего забыл, по которому им жить, как он написал, и договор забыл, о чем они договорились после смерти отца. И решив между собой, побросали свои города и, собравшись со всеми людьми, пошли к Литовской границе. (...) Великий князь, узнав это, сильно рассердился на свою мать, думая, что она решила подговорить его братьев от него отступить, потому что она очень любила князя Андрея. И он послал к братьям в Великие Луки. (...)
В лѣто 6989. [Поход хана Ахмата на Русь.]
В год 6989 (1481). [Поход хана Ахмата на Русь.]
<...> И ужасъ наиде на нь, и въсхотѣ бежати отъ брега,[93] а свою великую княгиню Римлянку и казну съ нею посла на Белоозеро. А мати же его великая княгиня не захотѣ бежати, но изволи въ осадѣ седѣти. А съ нею и съ казною послалъ Василья Борисовича, и Андрѣя Михайловича Плещѣева, и диака Василья Долматова,[94] а мысля: будеть Божие разгнѣвание, царь перелѣзеть на сю страну Окы и Москву возметь, и имъ бежати и къ Окияну морю. А на Москвѣ остави князя Ивана Юрьевича да диака Василья Мамырева.[95] <...>
(...) И ужас напал на него, и он захотел убежать с берега Оки, а свою великую княгиню Римлянку и с ней казну отправил на Белоозеро. А мать его, великая княгиня, не захотела бежать и пожелала сидеть в осаде. А с Римлянкой и с казной князь послал Василия Борисовича, и Андрея Михайловича Плещеева, и дьяка Василия Долматова, думая, что, если Бог разгневается и царь перейдет на эту сторону Оки и Москву возьмет, то они побегут к Океану морю. А в Москве он оставил князя Ивана Юрьевича и дьяка Василия Мамырева. (...)
<...> Князь же великый <...> совѣтниковъ своихъ слушаше, Ивана Васильевича Ощѣры, боярина своего, да Григорьа Ондрѣевича Мамона,[96] иже матерь его князь Иванъ Андрѣевичь Можайской за волшество сжегъ.[97] Тѣ же бяху бояре богати князю великому, не думаючи противъ татаръ за крестьянство стояти и битися, думаючи бѣжати прочь, а хрестьянстьво выдати, мня тѣм без року смерть бьющимся на бою и помышляюще богатество много, и жену, и дѣти.[98] Тѣмъ же збысться реченное апостолом Павлом сице, якоже: «Никтоже воинъ бывая, обязаяся куплями житийскыми, воеводѣ угоденъ бываетъ, Аще стражеть кто, не вѣнчается, аще незаконнѣ, мученъ будеть».[99] Тѣ же бояре глаголаху великому князю, ужасъ накладываючи, въспоминаючи, еже подъ Суздалемъ бой отца его с татары, како его поимаша татарове и биша, тако же егда Тахтамышь приходилъ, а князь великый Дмитрей Ивановичь бежалъ на Кострому, а не бился съ царемъ.[100] Князь же великый повинуяся ихъ мысли и думѣ, оставя всю силу у Окы на березѣ, а городокъ Коширу самъ велѣл зжечи, и побежа на Москву.[101] А князя великого Ивана Ивановича тамъ же остави у Окы, а у него остави князя Данила Холмъского,[102] а приказа ему, какъ приѣдеть на Москву и пришлеть к нему, инъ бы съ сыномъ часу того приѣхалъ къ нему.
(...) Князь великий (...) слушал своих советников, Ивана Васильевича Ощеру, своего боярина, и Григория Андреевича Мамона, мать которого князь Иван Андреевич Можайский сжег за колдовство. Это были бояре богатые у великого князя, они не думали за христиан стоять и с татарами биться, а думали бежать прочь, а христиан выдать, обрекая тем на безвременную смерть бьющихся в бою, помня только о своем большом богатстве, женах и детях. Так сбылось сказанное апостолом Павлом: «Никакой воин, связывающий себя делами житейскими, не бывает угоден воеводе. Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться, а мучен будет». А эти бояре говорили с великим князем, страх нагоняя, напоминали ему битву его отца с татарами под Суздалем, как его татары взяли и побили, как великий князь Дмитрий Иванович бежал на Кострому, а не бился с царем, когда Тохтамыш приходил. А великий князь, подчиняясь их замыслу и решению, оставив все войско на берегу Оки, городок Каширу сам велел зажечь и бежал в Москву. А великого князя Ивана Ивановича оставил там же у Оки, а у него оставил князя Даниила Холмского и сказал ему, что как только он придет в Москву, пришлет к нему, чтобы он вместе с сыном тотчас же ехал к нему.
Самъ же князь великый ѣха къ граду к Москвѣ, а съ нимъ князь Федоръ Палитцкый.[103] И яко бысть на посаде у града Москвы, ту же граждане ношахуся въ городъ въ осаду,[104] узрѣша князя великого и стужиша, начаша князю великому, обестужився, глаголати и извѣты класти, ркуще: «Егда ты, государь князь великый, надъ нами княжишь в кротости и в тихости, тогда насъ много въ безлѣпице продаешь. А нынеча, самъ разгнѣвивъ царя, выхода ему не плативъ, насъ выдаешь царю и татаромъ». Приѣха же князь великый въ градъ Москву, и срѣте его митрополитъ, а съ нимъ владыка Васьянъ Ростовскы. Нача же владыка Васиянъ злѣ глаголати князю великому,[105] бѣгуномъ его называя. Сице глаголаше: «Вся кровь на тебѣ падеть христианьская, что ты, выдавъ ихъ, бѣжишь прочь, а бою съ татары не поставя и не бився съ ними. А чему боишися смерти? Не бесмертенъ еси, человѣкъ, смертенъ, а безъ року смерти нѣту ни человѣку, ни птице, ни звѣрю. А дай сѣмо вои въ руку мою, коли азъ, старый, утулю лице противъ татаръ». И много сице глаголаше ему, а граждане роптаху на великого князя, того ради князь великый не обитавъ въ градѣ на своем дворѣ, бояся гражан мысли злыя поиманиа, того ради обита въ Красномъ селцѣ. А къ сыну посылая грамоты, чтобъ часа того былъ на Москвѣ. Онъ же мужество показа, брань приа отъ отца, а не ѣха отъ берега, а христианства не выда. Онъ же уж нѣкакъ грамотъ посылаше, сынъ не слушаеть. И посылаше ко князю къ Данилу, веля его, сильно поимавъ, привести къ себѣ. Князь же Данило того не сотвори, а глаголаше ему, чтобъ поѣхалъ къ отцу. Онъ же рече: «Лѣть ми здѣ умерети, нежели къ отцу ѣхати». Дмитровцов же въ осаду въ Переславль велѣ князь великый перевести Полуехту Бутурлину да Ивану Кикѣ, а съ Москвы строевъ въ Дмитров перевезсти,[106] а посадъ веляше у Москвы пожечи князю Ивану Юрьевичю.
Сам же великий князь поехал к городу Москве, а с ним князь Федор Палицкий. И когда он уже был в посаде у города Москвы, тут горожане, переносившие имущество в город в осаде сидеть, увидели его и опечалились, и начали великому князю без стеснения говорить и обвинять его, говоря: «Когда ты, государь князь великий, княжишь над нами в кроткое и тихое время, тогда с нас много взыскиваешь того, что не следует. А теперь, сам разгневав царя, дани ему не заплатив, выдаешь нас царю и татарам». Великий князь приехал в город Москву, и встретил его митрополит, а с ним владыка Вассиан Ростовский. И начал владыка Вассиан сурово говорить с великим князем, называя его беглецом. Так он говорил: «Вся кровь на тебя падет христианская, потому что ты, выдав их, бежишь прочь, бой татарам не дав и не бившись с ними. Почему боишься смерти? Не бессмертен ты, человек, смертен, а до срока нет смерти ни человеку, ни птице, ни зверю. А отдай воинов под мое начало, неужели я, старый, спрячу лицо от татар?» И много так говорил ему, а горожане роптали на великого князя, потому он не жил в городе на своем дворе, боясь злого умысла горожан схватить его, а жил в Красном селе. А к сыну посылал грамоты, чтобы тотчас он был в Москве. Сын же его мужество показал, брань отца вытерпел, а от берега не уехал и христиан не выдал. Какие грамоты ему великий князь ни посылает, а он не слушает. Тогда великий князь послал к князю Даниилу, веля, взяв его, силой привести к себе. Этого князь Даниил не сделал, а уговаривал великого князя Ивана Ивановича поехать к отцу. Тот же ответил: «Подобает мне здесь умереть, а не к отцу ехать». Дмитровцев великий князь приказал Полуекту Бутурлину и Ивану Кике перевести в Переславль, а из Москвы в Дмитров перевести строев, а посад у Москвы велел князю Ивану Юрьевичу сжечь.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 492; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!