Румынские интеллектуалы и фашизм. Трансформация мировоззрения
Расцвет творчества румынских интеллектуалов хронологически совпадает с моментом, когда так называемая «Железная гвардия» (аналог фашистских фаланг в других странах) оказалась практически у власти в Румынии. Тогда же проходило духовное становление Эмиля Чорана наряду с двумя другими знаменитыми румынами ХХ века: исследователем истории религии Мирчей Элиаде и одного из основоположников абсурдизма как течения в эстетике Эжена Ионеско, одного из основоположников эстетического течения абсурдизма, французского «бессмертного» академика и нобелевского лауреата по литературе. Здесь необходимо упомянуть и Пауля Целана, жившего во Франции немецкого поэта румыно-еврейского происхождения, – его трагедия времен Катастрофы пришлась на тот же период.
Повороты судеб трех румынских интеллектуалов действительно были головокружительными. Элиаде и Чоран поддерживали прогитлеровский румынский фашизм, а в дальнейшем прилагали громадные усилия, стараясь скрыть эти этапы своих далеко не исключительно интеллектуальных биографий. Ионеско, открыто держался либеральных антикоммунистических и антифашистских взглядов, но столкнулся с проблемами из-за еврейского происхождения по материнской линии и все же вошел в посольство фашистской Румынии при коллаборационистском правительстве Франции в Виши.
Известный социолог и переводчик Борис Дубин отмечает: «Скрыть более чем очевидное участие Элиаде и Чорана в фашистском движении оказалось возможным лишь вследствие того, что румынская коммунистическая власть почти никого не допускала к газетным фондам и архивам периода «Железной гвардии». Хотя трудно представить, что ни в одной европейской или американской библиотеке не было румынских книг и газет того периода. Казалось бы, случилось то, что случилось. Разоблачение «творческого пути» Чорана, как и Элиаде началось лишь после их смерти. А до этого оба могли отвечать все что угодно биографам и интервьюерам, касавшимся «неудобных» вопросов.
|
|
|
Интересна реакция современного европейского и американского интеллектуального сообщества, которое, хотелось бы верить, знакомо лишь с послевоенной биографией своих кумиров, на публикацию компрометирующих их фактов не где-нибудь, а в Израиле и еще в 1972 году. По словам исследовательницы политических воззрений Чорана, Элиаде и Ионеско Александры Ленель-Лавастин, «в момент написания Элиаде воспоминаний некоторые из его политических статей стали достоянием исследователей – правда, очень узкого их круга. Первым опубликовал подборку о политическом прошлом румынского историка израильский журнал “Toladot” в 1972 году. В материале приводились длинные отрывки из “Дневника” Михаила Себастьяна (этого имени мы коснемся чуть позже. – Л. К.). Затем последовали другие работы, в том числе итальянских исследователей Альфонсо ди Нолла (1977) и Фурио Джези (1978). Отголоски сделанных ими разоблачений обнаруживаются в эссе Цви Вербловски, профессора Еврейского университета в Иерусалиме и близкого друга румынского мыслителя с 50-х годов».
|
|
|
Более того, виднейший исследователь каббалы в ХХ веке, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, президент Академии наук Израиля Гершом Шолем, близкий коллега Мирчи Элиаде, пытался добиться от него, тогда уже профессора Чикагского университета, пояснений на сей счет. Глава об этом в книге названа недвусмысленно: «Персона нон грата в Израиле: замешательство Гершома Шолема».
Приглашение румыно-американского фашиста в Израиль в 1973 году встретило существенное противодействие тех, кому был доступен журнал «Толадот», начавший разоблачение мифа и культа Элиаде. «…Автор обвиняет тебя в том, что ты был очень крупной фигурой в антисемитской организации – румынской “Железной гвардии”, – пишет Шолем, – публично выражал антисемитские идеи в период ее деятельности, что эти идеи ты поддерживал в период гитлеровского господства, в том числе во время второй мировой войны». Подобные нападки смутили профессора, и он потребовал от друга разъяснений. И получил полное лживых полупризнаний письмо, из которого ничего толком нельзя было понять. Однако и Шолем не стал побуждать ко всеобщему порицанию своего коллеги.
|
|
|
А тот не только был активным румынским фашистом и антисемитом, но, занимая пост атташе в фашистской Португалии времен Салазара, написал о политике восторженную книгу. Она тоже каким-то таинственным образом исчезла из поля зрения тех, кто мог бы ею заинтересоваться. А ведь в этом труде Элиаде на португальском примере разрабатывал романскую модель диктаторского режима для Румынии. Той самой Румынии, где евреям жилось относительно сносно и где процент их гибели в гетто не приближался к немецкому или польско-литовскому.
Между тем, Ленель-Лавастин уверяет, что румынский вариант «окончательного решения» еврейского вопроса лишь немного подотстал от германского, а затем уже ловкие румынские руководители от его реализации отказались – вовремя переориентировались в сторону побеждающих союзников. Эта ситуация вновь оказалась выигрышной для Элиаде и Чорана. Их теории не получили практического применения, да и опубликованы были на провинциальном для тогдашней Европы румынском языке (но и на французском – тоже в Румынии!), еще и со всеми особенностями чисто местной ситуации.
|
|
|
Поэтому принципиально важно и ценно, что Ленель-Лавастин, будучи специалистом и автором книг по истории идейно-политической жизни Центральной Европы в целом и Румынии в частности, готовит перевод на французский материалов о Холокосте на территории страны. Ведь зачастую интеллектуалы высшего уровня работали над идейным обеспечением различных вариантов «окончательных решений» еврейского вопроса в Европе и мире. И, по-видимому, понять идейное развитие этих людей и последующую снисходительность к ним коллег, не запачканных в подобного рода деяниях, можно, лишь восстановив во всей полноте пеструю картину идейной, политической и духовной жизни Румынии и Европы в целом. Необходимо также максимально точно учесть, какие из идейных программ реализовались совершенно, какие частично или не реализовались вообще. Возможно, причина терпимости «чистеньких» защитников такова: они ставят себя на место нынешних властителей дум с фашистским бэкграундом и не могут с уверенностью сказать, что не совершили бы подобных ошибок.
Еще сложнее с откровенными борцами с тоталитаризмом всех видов, такими, как Эжен Ионеско. В работе «Забытый фашизм» Ленель-Лавастин убедительно показывает, как из впечатлений от хорошо знакомых драматургу событий в фашизирующейся Румынии вырастает его знаменитая пьеса «Носороги», о превращении нормальных людей под влиянием тоталитарной пропаганды в этих далеко не похожих на человека животных. Ведь писатель был в стране в эпоху «Железной гвардии» и видел все собственными глазами.
Однако не мог открыто выступить с очевидными нам сегодня разоблачениями по двум причинам. Первая – необходимость ради спасения собственной жизни в интересующий нас период служить в дипмиссии Румынии в прогитлеровском Виши. (Кстати, там же работали и Чоран с Элиаде.) И вторая причина – антикоммунистическая и антисоветская солидарность подавляющего большинства эмигрантов из стран советского блока.
Пожалуй, именно сопоставление судеб троих людей из тоталитарного мира межвоенной Европы и представляет для нас наибольший интерес. Здесь же – исток самых сложных моральных проблем, унаследованных Евросоюзом и новой Европой вообще.
Не надо думать, что три румынских интеллектуала жили в безвоздушном пространстве. С одной стороны, они не могли не испытывать многолетнего влияния Российской империи, а с другой – гитлеровской или муссолиниевской идеологии (хотя Элиаде и Чоран тяготели к первой) и так называемой традиционалистской философии, одним из столпов которой был тоже приобретающий популярность в сегодняшней России Юлиус Эвола. В основе его и его последователя Элиаде построений лежали различные концепции становления национального духа, определяющих нации архетипов и взаимодействия между глубинными чувственно-мыслительными комплексами древности, распавшимися в современном модернизированном сознании и требующими восстановления. Безусловно, этот круг идей был близок нордическим и индоарийским учениям германских фашистов.
А по другую сторону Румынии лежала Россия. И Ленель-Лавастин отмечает ее влияние, в частности, воздействие идей Николая Бердяева на интересующих нас авторов. Однако, не вдаваясь в подробности, стоит отметить: и межвоенные антисемитские теории Чорана и Элиаде, и их новые послевоенные идеи о любви-ненависти к евреям или о неких вечных духовно разрушительных еврейских чертах, разлагающих Европу, и т. д. напрямую требуют сопоставления с теориями 1900–1910-х годов, которые развивали в России В.В. Розанов или о. Павел Флоренский. А название одной из отколовшихся от Лиги национальной христианской обороны организаций под руководством К.З. Кодряну – «Легион Михаила Архангела» – непосредственно отсылает к русскому черносотенному «Союзу Михаила Архангела».
Что касается проблемы места евреев во всем этом процессе, стоит отметить, что и у Элиаде, и у Чорана, и во Франции, и в Румынии были еврейские друзья и коллеги, и воспоминания о них не только тревожили остатки совести наших героев, но и заставляли их все время возвращаться к еврейскому вопросу и судьбе народа. Размышлять об этом следует, помня, что именно в израильском журнале впервые появились материалы, разоблачающие Элиаде.
В самом начале данного подраздела работы упомянут «Дневник» Михаила Себастьяна, который полностью издал уже в середине-конце 1990-х годов на румынском и французском языках Леон Воловичи, научный сотрудник Центра по изучению антисемитизма Еврейского университета в Иерусалиме. Ему же принадлежит и монография «Идеология национализма и “еврейский вопрос” в 1930-е годы», вышедшая на английском в 1991 году и на румынском в 1995-м. Эта книга – одна из важных предшественниц исследования Ленель-Лавастин.
Наряду с дневником М. Себастьяна, уникальным документом, из которого видно, как зарождались и вызревали в мировоззрении его близкого друга Мирчи Элиаде откровенно фашистские идеи. Судьба распорядилась так, что автор перенес все унижения, полагавшиеся еврею в «легионерской» Румынии, пережил этот период и, однако, вскоре погиб. Его дневник стал незапланированной хроникой румынской жизни Элиаде, который с мастерством истинного фокусника работал над своим, как сейчас принято говорить, имиджем. Однако безвременно погибший Себастьян обладал, как ни горько об этом говорить, одним важным преимуществом: ему не пришлось решать для себя, простить ли своего друга-антисемита с учетом трудностей его эмигрантской жизни или нового политического контекста.
Таким образом, дневник Михаила Себастьяна, пусть и изданный уже после смерти Элиаде, стал неопровержимым документом, опрокинувшим все построения ловкого мифолога. И вновь, как бы в отместку за содеянное румынскими фашистами против евреев, кара пришла из Израиля. А в этом, быть может, есть своя справедливость.
Более общая проблема раскрывается в разделе с неудивительным сегодня названием «Вечное возвращение евреев», где позиция Элиаде определяется так: «от антисемитизма к антииудаизму». В книге хорошо показано, что формулы в фашистских статьях румынского периода и в американских религиоведческих статьях исследователя структурно мало отличны друг от друга, лишь одни термины заменены другими. Отсюда же и идеи некоего чистого, избавленного от иудейских элементов христианства, носителями которого, «естественно», оказываются румыны и их легендарные предки даки.
Послевоенное мировоззрение Чорана претерпело сложные метаморфозы. Судьба послала ему испытание в виде встречи с философом Беньямином Фондане (Векслером), родившимся в Румынии последователем Льва Шестова – еще один российско-румынско-французский след в нашей истории, хотя Шестов в определенных кругах и не воспринимался как русский философ. Кроме всего прочего, Шестова волновали проблемы еврейства и иудаизма, о чем писал в мемуарах «Друзья моих ранних лет» видный русско-еврейский мыслитель Арон Штейнберг. Женатый на француженке и принявший французское гражданство Фондане достаточно открыто жил в оккупированном Париже. Как и в большинстве подобных случаев, дело закончилось доносом соседей и гибелью в газовой камере лагеря Биркенау в 1944 году. «Общество исследований творчества Беньямина Фондане» работает опять же в Иерусалиме и опять же публикует сдержанно лживые воспоминания Чорана о своем, как и в случае с Себастьяном и Элиаде, друге.
Оказывается, именно Чоран, по собственному утверждению, помог своему другу Паулю Целану получить место учителя французского языка в немецком колледже во Франции. Поэт же перевел на немецкий чорановский «Краткий курс разложения». Однако, после того как Целан случайно узнал о деятельности философа в трагические для себя годы, все отношения были прерваны. Хотя после смерти поэта Чоран записывал для себя, что лишь не хотел травмировать его.
Нынешние Европа и Америка стараются лишний раз не вспоминать кровавые истоки многих сегодняшних идей и концепций. И по-видимому, в современном мире при всех особенностях структуры его интеллектуальной элиты именно на интеллектуалов-евреев возложена сложнейшая задача: не дать своим коллегам забыть, что привело виднейших представителей философии, истории, литературы и т. д. к оправданию Холокоста, если не к открытой его поддержке и прямому участию в репрессиях.
Однако, как явствует из книги Ленель-Лавастин, архаические представления и верования могут неожиданно превращаться в самые настоящие пули. Поэтому и те евреи, которые молчали о своем коллеге, в наши дни не чувствуют себя уютно: «Многие друзья Элиаде, евреи по национальности, не желающие, чтобы сегодня их имена упоминались, единогласно признаются, что их всегда интриговал тот своеобразный “туман”, который существовал вокруг самого Элиаде и его творчества. Некоторые из них также сожалеют, что ему не хватило смелости предпринять настоящее сражение со своим прошлым; они подчеркивают, что, возможно, было бы гораздо лучше “примириться с раскаянием»”, чем следовать тем путем, который он избрал. Кажется, понятие “раскаяние” присутствует и в христианской, и в иудейской религии?
Другие же, как Цви Вербловски в юбилейном сборнике научных статей, посвященном Элиаде, списывают все на невозможность понять его творчество, «не зная… культурного румынского фона, в частности, идеи экстаза или запредельности времени, присущей православной теологии» [18].
Эмиль Чоран признавался в противоречивости своих чувств и взглядов, горько иронизируя по поводу собственных переживаниямий. Что касается факта поддержки Чораном румынского фашизма, то он может вызвать ироничную улыбку у исследователей жизни и творчества писателя. В своем эссе «Генеалогия фанатизма» он писал: «Сама по себе всякая идея нейтральна или должна быть таковой, но человек ее одушевляет, переносит на нее свои страсти и свое безумие; замутненная, преображенная в верование, она внедряется во время, принимает облик события, и совершается переход от логики к эпилепсии. Так рождаются идеологии, доктрины и кровавые фарсы» [5].
Таким образом, политические убеждения молодого Чорана являются ярким проявлением парадоксальности его существования, мышления и чувствования.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 175; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!