Специфика экономического развития России в 1999г.
Каковы самые краткие дефиниции года с тремя девятками, особенности которого явно наследует новый, с тремя нулями? Рискнем сказать: посткризисный и пореформенный. То, что он был военным (Косово, Дагестан, Чечня), самым патриотично-антизападным во всем десятилетии, выборным и последним ельцинским, – это политика, а тут речь об экономике и уровне повседневной жизни.
Экономическая ситуация в стране и большинстве регионов необычна для кризисных 90-х: впервые парламентские, а потом президентские выборы прошли на фоне очевидного экономического (103% по ВВП) и особенно промышленного роста (108%). Девальвация рубля ослабила позиции импорта на российском рынке, сдерживание базовых тарифов помогло удержать это преимущество. Издержки экспортеров снизились, мировые цены на сырье выросли. Экспорт упал на 3%, а импорт – на 34%, почти до 1/2 от пикового объема 1997 года. Удвоение внешнеторгового сальдо (более 30 млрд. долл.), 45-процентная эмиссия и усердие налоговых органов поддержали бюджет даже при мобилизации валютных средств для выплат по внешнему долгу и – впервые – без регулярных траншей МВФ.
Начавшись в октябре 1998 года, рост продолжался вопреки предсказаниям его скорой кончины ввиду исчерпания посткризисных эффектов и как бы следуя прогнозу А. Починка: “экономика хочет и будет расти”. После некой паузы поднялась его вторая волна, и загрузка производственных мощностей, тоже впервые за последние семь лет, превысила 50% (Цухло, 2000). Оживилось строительство, хотя инвестиции в основной капитал выросли всего на 1%, а некоторая активизация иностранных инвесторов не восполнила их недавнего бегства.
|
|
|
Крах долговой экономики, финансовых пирамид и банков усугубили проблему кредита. На скудные и “короткие” деньги населения расчета нет, а оценки совокупного спроса и неплатежей различны. По одним данным, бартер и зачеты отступали, по другим – доля денежных расчетов в индустрии, кроме сугубо экспортной, вдвое ниже официальных 50-60% (Карпов, 2000) и налицо тот же порочный круг: бартер завышает цены, что обесценивает реальную зарплату и доходы, съежившиеся за год на 15-23%, а по таким ценам не платят живыми деньгами. Обороты розничной торговли в реальном измерении сократились почти на столько же, на сколько увеличилось производство. Бедный рынок сковывал бизнес не хуже налогов и взяток.
Потребительские цены за год выросли на 36,5%, а цены промышленников – на 67,3%. Пропорции уже не те, что привели к росту после августа 1998 г., и это настораживает. Не помогли новые расширенные антиинфляционные соглашения монополистов (16 июля их подписали 53 компании, дающие более 50% ВНП). Тарифы на энергию, перевозки и услуги связи подорожали лишь на 14-23%, но цена нефтепродуктов подскочила в 3,4 раза. Резкие перепады цен между отраслями, внутренним и внешним рынкам вызвали серию топливных кризисов: бензиновый, потом газово-энергетический. Можно ли их назвать структурными кризисами подъема, как и межолигархические бои за заводы и карьеры, – вопрос спорный. Но ведь если собственность делят, значит, она кому-то нужна...
|
|
|
Итак, 1999 г. стал годом посткризисного роста, хотя его устойчивость можно ставить под сомнение. Но почему он пореформенный? Дело не в том, что смена правительств и выборы “опять” не дали провести крупных преобразований, и не в том, что по опросам ВЦИОМа, ФОМа и т. п. число сторонников реформ уступает числу их противников, хотя идея возврата к социализму тоже не находит особой поддержки (такие результаты социологи получают уже лет пять). Дело и не в эффектном уходе Ельцина как символа десятилетия реформ под занавес года, после чего градус консервативизма и “чиновничьего безумия” в стране снова повысился. Но еще раньше эксперты заговорили о неком поворотном пункте, о смене цикла общественного развития. Вот образец подобной констатации по Т. Гуровой (1999).
|
|
|
Время перемен подходит к концу. Наступает период консервации ценностей, которые удалось создать или осознать за прошедшие десять леть “почти революции”. Кончается этап становления рынков товаров, услуг, акций, жилья и т. д., адаптации к ним старых и рождения новых типов хозяйственных субъектов. Все, что могло родиться, видимо, уже родилось. Грядет время расширения. Для рывка одним нужны деньги, другим – лучшее управление, третьим вообще ничего не нужно, они и так растут. Сотовые операторы, снизив цены, еле справляются с притоком клиентов, вчерашние импортеры создают производства тех же товаров в России, московские молочные фирмы продолжают экспансию в регионы...
Как было известно из теории (в т. ч. К. Марксу с подачи К. Жуглара), цикл в 7-11 лет – один из базовых для рыночных экономик, причем за циклами качественного развития следуют циклы роста, а потом стагнации. Историки тоже давно заметили, что в России еще с 16 в. наблюдается примерно 30-летний цикл реформ. Половина срока приходится на собственно преобразования, крутые и непоследовательные, формальные и непопулярные, а половина – на их широкую реализацию, идеологически часто подаваемую и понимаемую как откат, контрреформа. Если взять за дату отсчета последней реформаторской волны 1985 год, то... вывод ясен.
|
|
|
О продолжении реформ еще твердят заезжие западные функционеры, наши вторят им из политеса. Но жить при перманентной реформе нашего типа и размаха невыносимо. Можно что-то (и весьма важное) дореформировать, подтянуть “тылы”, но в целом здание построено, пора его отделывать и обживать. Общество уже ждет стабилизации и отдачи от содеянного с жертвами и перегибами, для чего следует только “не мешать”. Не в этом ли фундаментальная причина широкой поддержки экономически малоактивных правительств Примакова, а затем Путина? Ждать же от России чего-то гораздо большего и светлого неразумно. Изменившись, как могла, она стала тем, чем стала. Если итог разочаровывает идеалистов на Западе и дома, то это их проблема: не надо было очаровываться.
Наш рынок часто напоминает восточный базар, но это не Албания, не Египет и даже не Закавказье. Там теневые сектора доминируют, тут их доля – что-то около 40%, и они обычно производят легальную продукцию и услуги (криминальные, даже по западным оценкам, составляют до 3% теневой экономики РФ). Жалобы на непрозрачность бизнеса бесплодны в отсутствие классических портфельных инвесторов, прямым же это не помеха. Ю. Латынина (1999) справедливо считает, что за многими “разборками” Запада с Россией стоит конфликт культур, как у древних греков с персами или скифами: одни считали других варварами за ношение штанов, а те этих – за их отсутствие. Вот и американцы смотрят на нашего торговца мороженым как на бандита за то, что не платит налогов, а мы на них – как на идиотов за то, что не видят разницы между уходом от налогов и торговлей кокаином.
Все это стало очевидным именно в 1999 году. И у всего этого есть много региональных проекций. Прежде чем перейти к их более или менее последовательному анализу, приведем один пример. Летом 1999 г. бензин дорожал, но стоил в России 20-30 центов за литр, а у соседей – 1-2 доллара. Перепад на “полупрозрачной” границе привел к тому, что только по Северо-Кавказской таможне эскпорт горючего на Украину вырос в 6 раз, причем без скрытого вывоза по сельским дорогам. Белгород ввел для харьковчан особые пункты заправки с высокими ценами, и рядом тут же расцвел черный рынок. Согласно опросам, инфляционные ожидания в России менялись с удалением от украинской границы: жители Белгорода считали, что бензин марки А-92 должен стоить 25 рублей (1 доллар), в Курске – 20 руб., а в Орле – уже только 10 (Сидоров, 1999; Ширяев, 1999).
Нам кажется, что в этой истории, как в бензиновой лужице, переливаются многие особенности года и ряд свойств российского экономического пространства. Таких примеров немало, но все, конечно, не не приведешь. Ну а теперь – по обычному порядку и схеме.
Реальный сектор
Бум реального сектора как бы вернул структуру российского ВВП к 1996 г.: производство товаров снова превысило 2/5, доля услуг опустилась ниже 1/2. В 1998 г. из 100 опрошенных фирм 52 отметили спад продаж и 42 рост, в 1999 г. отношение составило 18:70 (Кушнаренко, Фэй, 2000). Самыми радужными были ожидания в легкой, пищевой, лесной и смежных отраслях, а худшими – у банков и страховых компаний. Ясно, что спрос на услуги упал из-за финансового кризиса, а производители товаров (чаще традиционных, чем новых) оказались на коне. Но тут кончается действие отраслевых факторов и вступают в действие возраст бизнеса, опыт, активность маркетинга и доля рынка Интересно, что роль последней инверсионна: чем она ниже, тем лучше перспективы. Это опять говорит о работе “маховика” расширения, что заметно и в региональном разрезе.
Число регионов с растущей крупной и средней индустрией составило за первый квартал 44, за полугодие – 64. В целом же оно увеличилось более чем втрое, с 25 в 1998 г. до 77 в 1999 г. Но это уже с учетом производимой теперь Госкомстатом дооценки региональных объемов производства малых предприятий, как бы "лукавой цифры", хотя она не меняет тренда, а сам факт появления более полных оценок трудно не приветствовать. Анализ годовых индексов динамики по типам регионов позволяет выделить несколько тенденций.
1. Умеренная динамика отличает ведущие регионы-экспортеры, и так резко поднявшие доходы от экспорта после девальвации рубля и скачка мировых цен на энергоносители. Основные нефтяные и газовые регионы или незначительно увеличили производство, или имели небольшой спад (Ханты-Мансийский АО – 102%, Ямало-Ненецкий – 99%, республика Коми – 102%). В связи с неважной мировой конъюнктурой медленней выходили из спада производители черных металлов, особенно Липецкая и Вологодская области, лишь к концу года достигшие уровня 109%. Индексы экспортеров цветных металлов и алмазов стались ниже средних (Якутия, Красноярский край, Мурманская область – 105-108%). Только западные лесоэкспортные регионы (Карелия, Архангельская обл.) показали прирост на добрых 20-22% благодаря спросу на внешних рынках, однако на востоке страны его влияние проявилось слабее (111% в Иркутской обл., 109% в Хабаровском крае). Похоже, экспортные регионы уже достигли своего “потолка”, используя эффект девальвации 1998 г. Их будущее попрежнему зависит от динамики курса рубля и конъюнктуры мирового рынка, но пока эти факторы благоприятны для развития регионов данного типа.
2. Сильнейшие регионы, доноры федерального бюджета, кроме нефтегазодобывающих, восстановили положительную динамику после прошлогоднего спада. Правда, у главного донора, Москвы, темпы промышленного роста до осени отставали от средних по России (104% и 107%) и едва догнали их к концу года. На столичном производстве, по всей вероятности, сказалась конкуренция более дешевых продуктов, особенно продовольствия, из провинции, пошатнувшееся финансовое положение города, а также проблемы с оживлением “монстров” его индустрии, прежде всего автомобильной. Более высокие темпы роста имеют области с диверсифицированной экономикой как экспортного, так и импортозамещающего типа: Нижегородская, Самарская и Свердловская, Челябинская (112-114%). Разнообразие всегда дает преимущество, позволяя быстрее и шире использовать общие факторы роста.
3. Лидерами по темпам промышленного роста стали южные регионы-кормильцы с их пищевыми отраслями. Особенно значительным был рост в не граничащих с Чечней русских регионах Северного Кавказа – Краснодарском и Ростовском (121-124%), а на юге Сибири – в Алтайском крае (118%). Наконец-то сработало коренное преимущество южнорусских регионов: самая крупная и нестарая пищевая промышленность, самое дешевое сельскохозяйственное сырье и дешевый труд, позволившие им быстрее среагировать на возросший спрос и опередить области Центрально-Черноземного района (109-112%), хотя те расположены ближе к основным рынкам сбыта. В большинстве республик Северного Кавказа рост тоже был впечатляющим (113-150%). Этот феномен отчасти связан с дооценкой деятельности малых предприятий и некотором ужесточением контроля, выводящим из “тени” полуподпольные производства, включая алкогольные (в Северной Осетии и др.).
4. Активизировались и среднеразвитые регионы Центральной России (не ниже средних 108%) благодаря развитию пищевых и других импортозамещающих производств, в том числе машиностроения. Конъюнктура внутреннего рынка позволила выйти на высокие темпы даже таким “слабым” областям, как Псковская и Пензенская (119-125%). С задержкой, только во второй половине года, начался подъем в сверхдепрессивной Ивановской области (113%), но он не компенсировал сильнейшего (на 15%) спада 1998 года, не говоря о накопленном за череду прежних. Особо выделим зону устойчивого роста в пристоличных Московской, Ярославской и Владимирской областях (124-125%), причем быстрый рост показывали как крупные и средние предприятия, так и малые, которых много в Подмосковье. В меньшей степени эффект близости северной столицы, Петербурга, проявился в Ленинградской области (109%). И все же статистика подтверждает: созданный в столичных городах потенциал оживления стал распространяться на ближнию к ним периферию.
5. На Урале и в Сибири темпы индустриального роста были ниже, чем в Европейской России. Стагнация или продолжение спада отличали многие восточные регионы и особенно их “слабые” округа. В первой половине 1999 г. по кругу крупных и средних предприятий половина субъектов Дальнего Востока имела отрицательную динамику: Приморский край – 93%, Камчатская область – 88%, Сахалинская – 93%, Амурская – 100%, все северные автономные округа – 79-99%. Такого не было ни в одном экономическом районе. К концу года ситуация внешне улучшилась, отчасти за счет дооценки на малый бизнес, но все равно в половине регионов либо сохранился спад (Магаданская обл., Камчатка, Корякский, Чукотский и Эвенкийский АО), либо проявившийся рост был слабым (104% в Амурской обл.). Конъюнктура посткризисного подъема не смогла перевесить груза проблем, присущих удаленным и слабоосвоенным территориям. Более обнадеживающей выглядит ситуация только в экспортно ориентированной индустрии Якутии и в более освоенных южных краях Дальнего Востока.
5. Продолжился спад в группе “вечных аутсайдеров” из числа самых отсталых аграрных республик и округов (Дагестан, Калмыкия, Коми-Пермяцкий, Усть-Ордынский АО – 91-97%; данных по Чечне и Ингушетии нет). Ясно, что положение в Дагестане было усугублено военно-политическими событиями. Но очевидно и то, что экономика этих регионов требует хирургического лечения, общеукрепляющая терапия им не помогла и вряд ли поможет.
Таким образом, посткризисное развитие привело к оживлению регионов экспортной ориентации, аграрно-индустриального юга с развитой пищевой промышленностью, а также регионов со сложной обрабатывающей индустрией, расположенных на Европейском Северо-Западе, в Центре и Поволжье. Широтный профиль производства второй год подряд отражает выравнивание “по вершинам”. Быстрый подъем срединного Западносибирско-Волжского “хребта” (49% в 1997 г. и 43% в 1999), уже оставившего старый Центр позади, сменился плавным опусканием. Вклад всех восточных районов, выросший к 1998 г. с 22% до 30%, снизился на пару пунктов. Этот сдвиг на запад, “к людям” (как потребителям и производителям) – признак не регресса, а широкой реанимации социально-экономического пространства страны с его традиционными пропорциями.
Поступления в бюджеты и внебюджетные фонды “живых” денег, особенно от продажи пищевой продукции, укрепляли финансовую базу региональной исполнительной власти. Однако финансовое положение большинства северных и восточных регионов, как и менее развитых республик РФ, только осложнилось; экономические ресурсы власти продолжали там сокращаться.
Для электоральной географии в год выборов немаловажны позитивные сдвиги динамики производства. а значит занятости, в регионах Запада и Юга России – традиционно “розовых” и “красных”. Похоже, что они начинают ощущать вкус рынка, и потенциал левого протестного голосования там может стагнировать, что подтверждалось рядом конкретных примеров (Курилла, 1999). На традиционно “синем” поле Севера и Востока, даже при меньшей тяжести накопленных проблем, текущие стали острее, что способствует сужению электоральной базы правых либералов.
Общий рост производства не изменил устойчивую картину территориальных контрастов. Как и прежде, половину промышленной продукции дает дюжина крупнейших регионов (табл. 1). Но стабильность сочетается с перестановками в группе лидеров. Так, С.- Петербург переместился за 1997-99 гг. с 13-го места на 6-е, а Московская область вернулась в первую десятку. Поднимается вверх по списку Красноярский край, все экспортные отрасли которого имеют благоприятную конъюнктуру на мировом рынке. Сдают позиции основные угольные и металлургические регионы. Для Тюменской же области это скорее временное явление, ибо рост внутренних цен на нефть и газ сдерживался административными мерами. Мало измененилась и нижняя часть рейтинга: на 10 самых слаборазвитых регионов (автономные округа, кроме нефтегазодобывающих, республики Алтай, Тува, Калмыкия) приходится суммарно 0,1% промышленного производства.
Таблица 1.
Доля крупнейших регионов в промышленном производстве, в %
| Регионы | 1999 г.* | Регионы | 1998 г.** |
| 1.Тюменская обл. (с авт. округами) | 8,5 | 1.Тюменская обл. (с авт. округами) | 9,0 |
| 2.Москва | 6,5 | 2.Москва | 5,7 |
| 3.Красноярский край | 4,6 | 3.Свердловская обл. | 4,9 |
| 4.Свердловская обл. | 4,3 | 4.Красноярский край | 4,1 |
| 5.Самарская обл. | 4,0 | 5.Самарская обл. | 4,1 |
| 6.С.-Петербург | 3,9 | 6.Челябинская обл. | 3,6 |
| 7. Татарстан. | 3,7 | 7.Татарстан | 3,5 |
| 8. Челябинская обл | 3,4 | 8.Башкирия | 3,3 |
| 9.Башкирия | 3,3 | 9.С.-Петербург | 3,1 |
| 10.Московская обл | 3,1 | 10.Нижегородская обл. | 3,1 |
| Всего по 10 субъектам | 45,3 | Всего по 10 субъектам | 44,4 |
| 11.Пермская обл. | 2,9 | 11.Кемеровская обл. | 2,9 |
| 12.Нижегородская обл. | 2,7 | 12.Пермская обл. | 2,9 |
| 13.Иркутская обл. | 2,7 | 13.Московская обл. | 2,8 |
| 14.Кемеровская обл. | 2,4 | 14.Иркутская обл. | 2,2 |
| 15.Вологодская обл. | 2,0 | 15.Вологодская обл. | 2,1 |
| 16.Якутия (Саха) | 1,9 | 16.Якутия (Саха) | 1,8 |
| 17.Краснодарский край | 1,5 | 17.Волгоградская обл. | 1,6 |
| 18.Оренбургская обл. | 1,5 | 18.Оренбургская обл. | 1,6 |
| 19.Волгоградская обл. | 1,5 | 19.Ростовская обл. | 1,5 |
| 20.Липецкая обл. | 1,5 | 20.Липецкая обл. | 1,4 |
| Всего по 20 субъектам | 65,9 | Всего по 20 субъектам | 65,2 |
* с учетом оценки производства малых предприятий, без дооценки неформального сектора
** без дооценки производства малых предприятий и неформального сектора
Посткризисное развитие сопровождалось усилением передела собственности. Первыми, еще в конце 1998 г., обвалом фондового рынка воспользовались губернаторы. С помощью процедуры банкротств они подчинили себе часть региональных банков, принадлежавших сошедшим со сцены после кризиса московским олигархическим группам, и рядом крупных предприятий. В 1999 г. это ярко проявилась в Кемеровской области, где под контроль А. Тулеева перешел Новокузнецкий металлургический комбинат. Приватизация бизнеса региональной властью опасна тем, что административное предпринимательство склонно жертвовать экономической эффективностью ради иных целей (на словах социальных, на деле чаще политических).
Самые “жирные” куски губернаторам все таки не по зубам, за них воюют уцелевшие олигархи. Так, Тюменская нефтяная компания в течение года боролась с Сиданко, а Лукойл поглотил региональную компанию КомиТЭК. Братский и Красноярский алюминиевые заводы при поддержке губернатора Лебедя из под контроля транснациональной компании ТWG и местных “акул” перешли к группе Абрамовича-Березовского. Приметой осени вдруг стали рекламные щиты: “Запретить толлинг! Хватит грабить Россию” и “Запретить толлинг – (значит) разорить Россию”. Все это на фоне роста цен и передела как российского, так и мирового рынка алюминия.
Приметой года стала силовая борьба за собственность с участием трудовых коллективов на Выборгском ЦБК, Качканарском ГОКе, московском заводе "Мосхимфармпрепараты", Ломоносовском фарфоровом и др., где старый директорат пытался использовать рабочих для сохранения своей власти. Непризнание новых собственников (особенно иностранных и независимо от степени законности их прав) порой сопровождалось требованием пересмотра итогов приватизации и повторной национализации предприятий. Пресса рассматривала такие факты как особо тревожные, но это скорее временный всплеск конфликтов, связанный с посткризисным бумом. Имущество реального сектора, став более привлекательным для инвесторов, обострило и борьбу за него, причем, по сравнению с серединой 90-х, передел собственности часто принимал более цивилизованную форму судебных процедур.
В аграрном секторе вслед за стабилизацией 1997 года отмечен рост производства (102%), но только благодаря растениеводству (109%); в животноводстве продолжался спад (96%). Это далеко не полная компенсация тяжелого спада агропроизводства в 1998 г. (87% к 1997 г., в растениеводстве – 78%) при сильнейшей засухе.
Как и в индустрии, высокие темпы роста имели незатронутые чеченской войной русские житницы Северного Кавказа – Краснодарский край и Ростовская обл. (115-116%), они компенсировали спад 1998 г. с избытком. Еще выше индексы некоторых зон пригородного хозяйства, например в Ленинградской и Ярославской областях (118-122%). Увеличили производство сельхозпродукции Поволжье и юг Урала, наиболее пострадавшие от засухи в 1998 г., но там мало кто смог выйти к уровню более благополучного 1997 г. Во всех регионах Центрально-Черноземного и Волго-Вятского районов спад продолжался. Из крупных зауральских производителей стабильно (с 1997 г.) наращивал объемы только Алтайский край (103-105%). В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке преобладал спад, а немногие очаги роста имели низкую динамику (104-105% в Иркутской обл. и Еврейской АО).
Агросектор остается остропроблемной частью российской экономики, но поводом для оптимизма служит хотя бы тот факт, что в 1999 году, как и в 1997, удача улыбалась крупным хозяйствам в районах-кормильцах. Раньше при любой погоде они только сбрасывали производство, а росли разве что хозяйства населения. Теперь картина иная, говорящая об адаптации к новым условиям ряда наиболее активных и крупных товаропроизводителей.
Налоги и сборы
При всей напряженности бюджетного положения РФ, в ее отношениях с регионами особых изменений не было. Из Москвы поступила почти та же треть налогов и сборов, рост цен на энергоносители увеличил долю Тюменской области с округами (с 8 до 10%). Однако в первой десятке за год произошли перестановки. Так, Петербург опередил Подмосковье, а Красноярский и Краснодарский края дали федеральной казне больше старопромышленных Нижегородской и Свердловская областей (табл. 2). Прежние льготы позволяли Татарстану оставлять в региональном бюджете львиную долю собранных налогов. У Башкирии льготные пропорции меньше и ближе к средней республиканской “норме”, но та по-прежнему гораздо выгодней, нежели среднеобластная.
Таблица 2.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!