Собака, человек, кошка и сокол 14 страница



Уж в кошельке другой червонец шевелится.

«Ах, пусть лишь до утра мне счастие продлится!»

 Бедняк мой говорит:

«Червонцев я себе повытаскаю груду;

 Так, завтра же богат я буду —

 И заживу, как сибарит».

Однако ж поутру он думает другое.

«То правда», говорит; «теперь я стал богат;

 Да кто́ ж добру не рад!

И почему бы мне не быть богаче вдвое?

 Неужто лень

 Над кошельком еще провесть хоть день!

Вот на дом у меня, на экипаж, на дачу,

Но если накупить могу я деревень,

Не глупо ли, когда случай к тому утрачу?

 Так, удержу чудесный кошелек:

 Уж так и быть, еще я поговею

 Один денек,

 А, впрочем, ведь пожить всегда успею».

Но что́ ж? Проходит день, неделя, месяц, год —

Бедняк мой потерял давно в червонцах счет;

 Меж тем он скудно ест и скудно пьет;

Но чуть лишь день, а он опять за ту ж работу.

 День кончится, и, по его расчету,

Ему всегда чего-нибудь недостает.

 Лишь кошелек нести сберется,

 То сердце у него сожмется:

 Придет к реке, – воротится опять.

«Как можно», говорит: «от кошелька отстать,

Когда мне золото рекою са́мо льется?»

 И, наконец, Бедняк мой поседел,

 Бедняк мой похудел;

Как золото его, Бедняк мой пожелтел.

Уж и о пышности он боле не смекает:

Он стал и слаб, и хил; здоровье и покой,

Утратил всё; но всё дрожащею рукой

 

 

 Из кошелька червонцы вон таскает.

 Таскал, таскал… и чем же кончил он?

На лавке, где своим богатством любовался,

 На той же лавке он скончался,

Досчитывая свой девятый миллион.

 

 

Булат

 

 

 Булатной сабли острый клинок

 Заброшен был в железный хлам;

 С ним вместе вынесен на рынок

 И мужику задаром продан там.

 У мужика затеи не велики:

 Он отыскал тотчас в Булате прок.

Мужик мой насадил на клинок черенок

И стал Булатом драть в лесу на лапти лыки,

А дома, за́просто, лучину им щепать;

То ветви у плетня, то сучья обрубать

Или обтесывать тычины к огороду.

 Ну, так, что не прошло и году,

Как мой Булат в зубцах и в ржавчине кругом,

 И дети ездят уж на нем

 Верхом.

 Вот еж, в избе под лавкой лежа,

 Куда и клинок брошен был,

 Однажды так Булату говорил:

 «Скажи, на что́ вся жизнь твоя похожа?

 И если про Булат

Так много громкого неложно говорят:

 Не стыдно ли тебе щепать лучину,

 Или обтесывать тычину,

 И, наконец, игрушкой быть ребят?» —

«В руках бы воина врагам я был ужасен»,

Булат ответствует: «а здесь мой дар напрасен;

Так, низким лишь трудом я занят здесь в дому:

 Но разве я свободен?

Нет, стыдно то не мне, а стыдно лишь тому,

 Кто не умел понять, к чему я годен».

 

 

Купец

 

 

 «Поди-ка, брат Андрей!

Куда ты там запал? Поди сюда, скорей.

 Да подивуйся дяде!

Торгуй по-мо́ему, так будешь не в накладе».

Так в лавке говорил племяннику Купец:

 «Ты знаешь польского сукна конец,

Который у меня так долго залежался,

Затем, что он и стар, п подмочен, и гнил:

Ведь это я сукно за английское сбыл!

Вот, видишь, сей лишь час взял за него сотняжку:

 Бог о́лушка послал».—

«Всё это, дядя, так», племянник отвечал:

«Да в олухи-то, я не знаю, кто́ попал:

Вглядись-ко: ты ведь взял фальшивую бумажку».

Обманут! Обманул Купец: в том дива нет;

 Но если кто на свет

 Повыше лавок взглянет,—

Увидит, что и там на ту же стать идет;

 Почти у всех во всем один расчет:

 Кого кто лучше проведет,

 И кто кого хитрей обманет.

 

 

Пушки и паруса

 

 

 На корабле у Пушек с Парусами

 Восстала страшная вражда.

Вот, Пушки, выставясь из бортов вон носами,

 Роптали так пред небесами:

 «О, боги! видано ль когда,

Чтобы ничтожное холстинное творенье

Равняться в пользах нам имело дерзновенье?

Что́ делают они во весь наш трудный путь?

 Лишь только ветер станет дуть,

 Они, надув спесиво грудь,

 Как будто важного какого сану,

 Несутся гоголем по Океану

И только чванятся; а мы – громим в боях!

Не нами ль царствует корабль наш на морях!

Не мы ль несем с собой повсюду смерть и страх?

 Нет, не хотим жить боле с Парусами;

Со всеми мы без них управимся и сами;

Лети же, помоги, могущий нам Борей,

 И изорви в клочки их поскорей!»

Борей послушался – летит, дохнул, и вскоре

 Насупилось и почернело море;

Покрылись тучею тяжелой небеса;

Валы вздымаются и рушатся, как горы;

Гром оглушает слух; слепит блеск молний взоры;

Борей ревет и рвет в лоскутья Паруса.

 Не стало их, утихла непогода;

 Но что́ ж? Корабль без Парусов

 Игрушкой стал и ветров, и валов,

 И носится он в море, как колода;

 А в первой встрече со врагом,

Который вдоль его всем бортом страшно грянул,

Корабль мой недвижим: стал скоро решетом.

 И с Пушками, как ключ, он ко дну канул.

 

 

 Держава всякая сильна,

Когда устроены в ней все премудро части:

 Оружием – врагам она грозна,

 А паруса – гражданские в ней власти.

 

 

Осел

 

 

 Был у крестьянина Осел,

 И так себя, казалось, смирно вел,

Что мужику нельзя им было нахвалиться;

А чтобы он в лесу пропа́сть не мог —

На шею прицепил мужик ему звонок.

Надулся мой Осел: стал важничать, гордиться

 (Про ордена, конечно, он слыхал),

И думает, теперь большой он барин стал;

Но вышел новый чин Ослу, бедняжке, соком

(То может не одним Ослам служить уроком).

 Сказать вам должно наперед:

 В Осле не много чести было;

Но до звонка ему всё счастливо сходило:

Зайдет ли в рожь, в овес иль в огород,—

Наестся досыта и выйдет тихомолком.

 Теперь пошло иным всё толком:

Куда ни сунется мой знатный господин,

Без-умолку звенит на шее новый чин.

 Глядят: хозяин, взяв дубину,

Гоняет то со ржи, то с гряд мою скотину;

А там сосед, в овсе услыша звук звонка,

 Ослу колом ворочает бока.

 Ну, так, что бедный наш вельможа

 До осени зачах,

И кости у Осла остались лишь, да кожа.

 

 

 И у людей в чинах

С плутами та ж беда: пока чин мал и беден,

 То плут не так еще приметен;

 Но важный чин на плуте, как звонок:

 Звук от него и громок, и далек.

 

 

Мирон

 

 

Жил в городе богач, по имени Мирон.

Я имя вставил здесь не с тем, чтоб стих наполнить;

Нет, этаких людей не худо имя помнить.

 На богача кричат со всех сторон

Соседи; а едва ль соседи и не правы,

Что будто у него в шкатулке миллион —

А бедным никогда не даст копейки он.

 Кому не хочется нажить хорошей славы?

Чтоб толкам о себе другой дать оборот,

 Мирон мой распустил в народ,

Что нищих впредь кормить он будет по субботам.

 И подлинно, кто ни придет к воротам —

 Они не заперты никак.

«Ахти!» подумают: «бедняжка разорился!»

 Не бойтесь, скряга умудрился:

В субботу с цепи он спускает злых собак;

И нищему не то, чтоб пить иль наедаться,—

 Дай бог здоровому с двора убраться.

Меж тем Мирон пошел едва не во святых.

Все говорят: «Нельзя Мирону надивиться;

Жаль только, что собак таких он держит злых

 И трудно до него добиться:

А то он рад последним поделиться».

 

 

 Видать случалось часто мне,

Как доступ не легок в высокие палаты;

 Да только всё собаки виноваты —

 Мироны ж сами в стороне.

 

 

Крестьянин и лисица

 

 

Лиса Крестьянину однажды говорила:

 «Скажи, кум милый мой,

Чем лошадь от тебя так дружбу заслужила,

 Что, вижу я, она всегда с тобой?

 В довольстве держишь ты ее и в холе;

В дорогу ль – с нею ты, и часто с нею в поле;

 А ведь из всех зверей

 Едва ль она не всех глупей».—

 «Эх, кумушка, не в разуме тут сила!»

Крестьянин отвечал: «Всё это суета.

 

 

 Цель у меня совсем не та:

 Мне нужно, чтоб она меня возила,

 Да чтобы слушалась кнута».

 

 

Собака и лошадь

 

 

 У одного крестьянина служа,

Собака с Лошадью считаться как-то стали.

«Вот», говорит Барбос: «большая госпожа!

По-мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.

 Велика вещь возить или пахать!

Об удальстве твоем другого не слыхать;

И можно ли тебе равняться в чем со мною?

Ни днем, ни ночью я не ведаю покою:

Днем стадо под моим надзором на лугу;

 А ночью дом я стерегу».—

 «Конечно», Лошадь отвечала:

 «Твоя правдива речь;

 Однако же, когда б я не пахала,

То нечего б тебе здесь было и стеречь.

 

 

Филин и осел

 

 

 Слепой Осел в лесу с дороги сбился

 (Он в дальний путь было пустился).

Но к ночи в чащу так забрел мой сумасброд,

Что двинуться не мог ни взад он, ни вперед,

И зрячему бы тут не выйти из хлопот;

Но Филин вблизости, по счастию, случился

 И взялся быть Ослу проводником.

 Все знают, Филины как ночью зорки:

 Стремнины, рвы, бугры, пригорки,

Всё это различал мой Филин будто днем

И к утру выбрался на ровный путь с Ослом.

 

 

 Ну, как с проводником таким расстаться?

Вот просит Филина Осел, чтоб с ним остаться,

И вздумал изойти он с Филином весь свет.

 Мой Филин господином

 Уселся на хребте Ослином,

И стали путь держать; счастливо ль только? Нет:

Лишь солнце на небе поутру заиграло,

У Филина в глазах темнее ночи стало.

 Однако ж Филин мой упрям;

 Ослу советует и вкось и впрям —

«Остерегись!» кричит: «направо будем в луже».

Но лужи не было, а влево вышло хуже.

«Еще левей возьми, еще левее шаг!»

 И – бух Осел, и с Филином, в овраг.

 

 

Змея

 

 

 Змея Юпитера просила.

 Чтоб голос дать ей соловья.

«А то уж», говорит: «мне жизнь моя постыла.

 Куда ни покажуся я,

 То все меня дичатся,

 Кто послабей;

 А кто меня сильней,

 Дай бог от тех живой убраться.

Нет, жизни этакой я боле не снесу;

А если б соловьем запела я в лесу,

 То, возбудя бы удивленье,

Снискала бы любовь и, может быть, почтенье.

И стала бы душой веселых я бесед».

Исполнил Юпитер Змеи прошенье;

Шипенья гнусного пропал у ней и след.

На дерево всползя, Змея на нем засела,

Прекрасным соловьем Змея моя запела,

И стая, было, птиц отвсюду к ней подсела;

Но, возряся в певца, все с дерева дождем.

 Кому понравится такой прием?

 «Ужли вам голос мой противен?»

 В досаде говорит Змея.

 

 

 «Нет», отвечал скворец: «он звучен, дивен,

Поешь, конечно, ты, не хуже соловья;

 Но, признаюсь, в нас сердце задрожало,

 Когда увидели твое мы жало:

 Нам страшно вместе быть с тобой.

 Итак, скажу тебе, не для досады:

 Твоих мы песен слушать рады —

 Да только ты от нас подале пой».

 

 

Волк и кот

 

 

 Волк из лесу в деревню забежал,

 Не в гости, но живот спасая;

 За шкуру он свою дрожал:

Охотники за ним гнались и гончих стая.

Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота,

 Да то лишь горе,

 Что все ворота на запоре.

 Вот видит Волк мой на заборе

 Кота

И молит: «Васенька, мой друг! скажи скорее,

 Кто здесь из мужичков добрее,

Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?

Ты слышишь лай собак и страшный звук рогов!

Всё это ведь за мной». – «Проси скорей Степана;

Мужик предобрый он», Кот-Васька говорит.

«То так; да у него я ободрал барана».—

 «Ну, попытайся ж у Демьяна».—

 «Боюсь, что на меня и он сердит:

 Я у него унес козленка».—

 «Беги ж, вон там живет Трофим».—

«К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я с ним:

Он на меня с весны грозится за ягненка!» —

«Ну, плохо ж! – Но авось тебя укроет Клим!» —

«Ох, Вася, у него зарезал я теленка!» —

«Что вижу, кум! Ты всем в деревне насолил»,

 Сказал тут Васька Волку:

«Какую ж ты себе защиту здесь сулил?

 

 

Нет, в наших мужичках не столько мало толку,

Чтоб на свою беду тебя спасли они.

 И правы, – сам себя вини:

 Что ты посеял – то и жни».

 

 

Лещи

 

 

 В саду у барина в пруде,

 В прекрасной ключевой воде,

 Лещи водились.

Станицами они у берегу резвились,

И золотые дни, казалось им, катились.

 Как вдруг

К ним барин напустить велел с полсотни щук.

«Помилуй!» говорит его, то слыша, друг:

 «Помилуй; что́ ты затеваешь?

 Какого ждать от щук добра:

Ведь не останется Лещей здесь ни пера.

 Иль жадности ты щук не знаешь?» —

 «Не трать своих речей»,

Боярин отвечал с улыбкою: «всё знаю;

 Да только ведать я желаю,

С чего ты взял, что я охотник до Лещей?»

 

 

Водопад и ручей

 

 

Кипящий Водопад, свергаяся со скал,

Целебному ключу с надменностью сказал

(Который под горой едва лишь был приметен,

Но силой славился лечебною своей):

«Не странно ль это? Ты так мал, водой так беден,

А у тебя всегда премножество гостей?

Не мудрено, коль мне приходит кто дивиться;

 К тебе зачем идут?» – «Лечиться»,

 Смиренно прожурчал Ручей.

 

 

Лев

 

 

 Когда уж Лев стал хил и стар,

То жесткая ему постеля надоела:

В ней больно и костям; она ж его не грела,

И вот сзывает он к себе своих бояр,

Медведей и волков пушистых и косматых,

 И говорит: «Друзья! для старика,

 Постель моя уж чересчур жестка:

Так как бы, не тягча ни бедных, ни богатых,

 Мне шерсти пособрать,

 Чтоб не на голых камнях спать».—

 «Светлейший Лев!» ответствуют вельможи:

 «Кто станет для тебя жалеть своей

 Не только шерсти – кожи,

И мало ли у нас мохнатых здесь зверей:

 Олени, серны, козы, лани,

 Они почти не платят дани;

 Набрать с них шерсти поскорей:

 От этого их не убудет;

 Напротив, им же легче будет».

И тотчас выполнен совет премудрый сей.

Лев не нахвалится усердием друзей;

Но в чем же то они усердие явили?

 Тем, что бедняжек захватили

 И до-чиста обрили,

А сами вдвое хоть богаче шерстью были —

Не поступилися своим ни волоском;

Напротив, всяк из них, кто близко тут случился,

 Из той же дани поживился —

И на зиму себе запасся тюфяком.

 

 

Три мужика

 

 

Три Мужика зашли в деревню ночевать.

Здесь, в Питере, они извозом промышляли;

 Поработа́ли, погуляли

И путь теперь домой на родину держали.

А так как Мужичок не любит тощий спать,

То ужинать себе спросили гости наши.

 В деревне что́ за разносол:

Поставили пустых им чашку щей на стол,

Да хлеба подали, да, что́ осталось, каши.

Не то бы в Питере, – да не о том уж речь;

 Всё лучше, чем голодным лечь.

 Вот Мужички перекрестились

 И к чаше приютились.

 Как тут один, посме́тливей из них,

Увидя, что всего немного для троих,

Смекнул, как делом тем поправить

(Где силой взять нельзя, там надо полукавить).

«Ребята», говорит: «вы знаете Фому,

Ведь в нынешний набор забреют лоб ему».—

«Какой набор?» – «Да так. Есть слух – война с Китаем:

Наш Батюшка велел взять дань с Китайцев чаем».

Тут двое принялись судить и рассуждать

 (Они же грамоте, к несчастью, знали:

Газеты и, подчас, реляции читали).

 Как быть войне, кому повелевать.

Пустилися мои ребята в разговоры,

 Пошли догадки, толки, споры;

 А наш того, лукавец, и хотел:

 Пока они судили да рядили,

 Да войска разводили,

Он ни гугу – и щи, и кашу, всё приел.

 

 

 Иному, до чего нет дела,

О том толкует он охотнее всего,

Что́ будет с Индией, когда и от чего,

 Так ясно для него;

 А поглядишь – у самого

 Деревня между глаз сгорела.

 

Книга девятая

 

Пастух

 

 

У Саввы, Пастуха (он барских пас овец),

 Вдруг убывать овечки стали.

 Наш молодец

 В кручине и печали:

 Всем плачется и распускает толк,

 Что страшный показался волк,

 Что начал он овец таскать из стада

 И беспощадно их дерет.

 «И не диковина», твердит народ:

 «Какая от волков овцам пощада!»

 Вот волка стали стеречи.

 Но отчего ж у Саввушки в печи

То щи с бараниной, то бок бараний с кашей?

 (Из поваренок, за грехи,

 В деревню он был сослан в пастухи:

Так кухня у него немножко схожа с нашей.)

За волком поиски; клянет его весь свет;

Обшарили весь лес – а волка следу нет.

Друзья! Пустой ваш труд: на волка только слава,

 А ест овец-то – Савва.

 

 

Белка

 

 

 В деревне, в праздник, под окном

 Помещичьих хором,

 Народ толпился.

На Белку в колесе зевал он и дивился.

Вблизи с березы ей дивился тоже Дрозд:

Так бегала она, что лапки лишь мелькали

 И раздувался пышный хвост.

«Землячка старая», спросил тут Дрозд: «нельзя ли

 Сказать, что делаешь ты здесь?» —

 «Ох, милый друг! тружусь день весь:

Я по делам гонцом у барина большого;


Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 203; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!