ЛЕТОПИСАНИЯ О БОГАХ И ПРАВИТЕЛЯХ 11 страница

2  

Император[68], сложив с себя сан, осенью следующего года соизволил принять постриг и отправился в странствия по горам, чтобы возносить моления Будде. А Татибана‑но Ёситоси, чиновник третьего ранга наместничества Бидзэн, служил императору во дворце еще в те времена, когда император был на престоле. Когда император принял постриг, то и он сразу же постригся за ним вслед.

И когда, никого не оповестив, собрался государь в свои странствия, Ёситоси без промедления присоединился к нему. Но во дворце посчитали, что негоже императору странствовать в одиночку, – и послали вслед ему свиту. И хотя государь всячески избегал встречи с посланцами из дворца, они все‑таки его настигли.

Вот, пришел он со своими спутниками в страну Идзуми, и, когда они оказались в месте под названием Хинэ, уж и ночь спустилась. Подумав о том, как государю сейчас должно быть тоскливо, Ёситоси глубоко опечалился. И вот, когда император соизволил сказать: «Воспойте Хинэ в стихах», Ёситоси‑дайтоку [69] сложил:

– Прилег в пути отдохнуть,

И во сне родные мои

Привиделись мне.

Это, верно, они упрекают меня

Что я не навещаю их более[70].

Тут все заплакали, никто уже после этого не мог стихи слагать. А Ёситоси до конца служил императору под монашеским именем Канрэн‑дайтоку.

15  

А еще было так: во дворце Цуридоно император призвал к себе девушку по имени Вакаса‑но го, а потом больше ее не звал, и тогда она, сочинив стихотворение, отправила ему послание в стихах:

«Белые жемчуга росы[71],

на закате дня

пали на тело мое.

Но сверкали лишь краткий миг.

Таков мой удел».

А прочитав его, император соизволил заметить: «Какое удивительно искусное стихотворение!»

56  

Помощник правителя Этидзэн по имени Канэмори часто навещал даму Хёэ‑но кими. Потом долгие годы не давал о себе знать, – и вдруг снова к ней наведался. И сложил так:

– Уж сумрак спустился,

И не различить дороги

В родные места,

Но доверился я коню,

Что когда‑то меня привозил...

А дама ему в ответ:

– Значит,

Привез тебя конь!

Ах, как ненадежен сей мир!

А я‑то подумала было,

Что привело тебя сердце.

71  

Когда скончался принц Сикибугё‑но мия, а было это в последний день второй луны, как раз пышно цвела вишня. И Цуцуми‑тюнагон сложил:

– Горная вишня

В аромате цветенья, –

Жива лишь до первого ветра, –

Но и та долговечней,

Чем жизнь человека!

На это Правый министр третьего ранга соизволил ответить:

– Хоть опадут цветы,

Но каждый год

Вновь зацветут весной.

Не то что наша жизнь –

Надежд на встречу нет.

83  

У некоей дамы, обитавшей в дворцовых покоях, был возлюбленный, который навещал ее тайно; он был в чине главы дворцовой управы и постоянно пребывал во дворце.

Однажды в дождливую ночь он подошел и встал у решетчатых ставней ее комнаты; она же не знала этого и, так как дождь просочился внутрь, переворачивала циновку. При этом она сказала:

– Если бы ты,

Возлюбленный мой,

Сюда проник бы, как струи дождя,

Не переворачивала б я

Свое ложе, куда проникла вода[72].

Так она произнесла. Он был очарован этими стихами и тут же вошел к ней в комнату.

84  

Та же дама послала придворному, который множество раз клялся, что никогда ее не забудет, но все же забыл, такие стихи:

«Пусть он меня забыл,

Но не себя я жалею...

О его жизни

Тревожусь теперь –

Ведь перед богами он клялся!»

103  

Хэйтю[73] в ту пору жизни, когда он более всего предавался любовным страстям, отправился как‑то в торговые ряды. В те времена вся знать нарочно ходила туда, чтобы «играть в любовь». Было это в тот день, когда приехали туда же и девушки, прислуживавшие прежней государыне, ныне покойной. Хэйтю заинтересовался одной из них, показавшейся ему очаровательной, и тотчас послал ей письмо. Девушки говорят:

– Нас тут много, в коляске. Кому же это письмо?

А он в ответ:

– Видны мне отсюда

Рукава придворных дам

Всяческих рангов.

Но особо мне по сердцу

Пылающий цвет любви.

Так он сказал, и тут стало ясно, что дело шло о дочери правителя Мусаси. Это она была в ярко‑алом одеянии, о ней он и помышлял. Впоследствии от этой дамы из Мусаси он получил ответ, и обменялись они клятвами. Облик ее был прекрасен, волосы длинные, была она благородной юной девушкой. Многие, очень многие были полны любви к ней, но она была со всеми горда, и возлюбленного у нее не было. Однако Хэйтю так настойчиво домогался ее в письмах, что она согласилась с ним встретиться.

Но наутро после встречи он письма ей не прислал. И до самого вечера никак не дал о себе знать. В печали встретила она рассвет и снова стала ждать. Но минул еще один день, а письма от него все нет как нет. И еще ночь прождала напрасно, а наутро прислужницы обступили ее и говорят наперебой:

– Согласились вы встретиться с кавалером, который слывет большим ветреником. Допустим, сам он по какой‑то причине не мог прийти, но даже письма не прислать – это уже слишком!

Услышав от других то, что ей и самой приходило в голову, она почувствовала такую горечь и досаду, что заплакала. И все‑таки прождала еще ночь в надежде, что вот‑вот он все же придет, но он опять не явился. И на следующий день никаких вестей не прислал. Так, без всяких известий от него, прошло дней пять‑шесть. Девушка все только слезами обливалась, в рот ничего не брала. Служанки и челядь всячески ее утешали:

– Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. Никому об этом не говорите, порвите с ним совсем, завяжите новые отношения с другим человекам.

Ничего не молвив в ответ, она затворилась в своих покоях.

Никто и не увидел, как она одним махом обрезала свои прекрасные длинные волосы, – сама себя в монахини постригла. Служанки всполошились, пустились в плач, но теперь уж что было толку в словах и уговорах...

А девушка им:

– Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не будоражьте людей.

А на самом‑то деле вот все как было: Хэйтю наутро после встречи хотел было отправить к девушке посыльного, но вдруг пришел к нему начальник управления провинции, стал звать на прогулку, поднял с ложа Хэйтю, только было прикорнувшего отдохнуть:

– Как! Ты до сих пор спишь?

Повлек его за собой и так увел Хэйтю довольно далеко от дома. Пил вино, веселился и никак не отпускал Хэйтю.

Когда же Хэйтю вернулся наконец восвояси, оказалось, что ему надлежит сопровождать в Оои императора‑монаха Тэйдзи. Хэйтю провел в услужении императору две ночи, предаваясь вместе со всеми возлияниям и веселью.

Наступил рассвет, государь собрался в обратный путь, а Хэйтю вознамерился было отправиться к девушке, но, по предсказанию гадателя, путь в ту сторону был «прегражден», то есть мог оказаться неблагоприятным и даже опасным[74]. Так что он вынужден был остаться с императором и его спутниками.

«Как, должно быть, она тревожится и недоумевает»,– думал он. В любовном нетерепении он представлял себе, как уж сегодня‑то – хоть бы скорее стемнело – он наконец отправится к ней и самолично ей все объяснит, да еще и письмо пошлет. Так размышлял он, когда хмель отлетел от него.

Но тут раздался стук в дверь.

– Кто там? – спросил Хэйтю.

– Хочу кое‑что сообщить вам, господин, – услышал он в ответ. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той девушки.

Сердце его забилось.

– Входи, – сказал он, взял у нее письмо, развернул, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая в кольцо.

Ничего не понимая, стал читать он письмо:

«Все говорят,

Что есть на небесах

Небесная Река.

Но нет, то льются слезы

Из глаз моих»[75].

Тут понял он, что она стала монахиней, и в глазах у него потемнело. Начал он расспрашивать служанку, а та в ответ:

– Уже соизволила она отрезать свои волосы. Оттого все у нас и вчера, и сегодня беспрестанно плачут и скорбят. Даже у таких недостойных, как я, сердце болит за нее. Такие прекрасные волосы обрезаны!

Сказав это, она расплакалась. Он тоже пришел в отчаяние. Как же это случилось, что девушка, которая ему так полюбилась, оказалась теперь из‑за него в таком горестном положении! – терзался он, но поделать уже ничего было нельзя.

В слезах, написал он ей в ответ:

«Оплакивая этот мир,

Проливала ты слезы потоком.

Но надо ли было

В Небесную Реку

Тот поток превращать?»[76]

– В таком я отчаянии, что и слов не найду. Сам сейчас же к ней отправлюсь, – сказал Хэйтю.

И вот, наконец он к ней приходит. Девушка же в это время затворилась в гардеробной. Рассказал он людям, ей прислуживавшим, как все было и что ему мешало прийти раньше, и зарыдал – никак не мог унять слез.

– Скажи мне что‑нибудь! Хоть голос дай услышать! – молил он, но ответа ему не было. Не знала она» какие препятствия стали у него на пути, и, видно, подумала, что он говорит все это из жалости. А он, не таясь от людей, неподдельно горевал о случившемся.

148  

Некий человек поселился в провинции Цу, в окрестностях Нанива. Обзавелся женой и долгие годы жил с ней в любви и согласии. Были они отнюдь не низкого происхождения, но со временем обеднели, жилище обветшало, прислуга одна за другой разбежалась в дома побогаче, так что в конце концов остались они одни. Но поскольку были они не простолюдины, то наниматься ни к кому в услужение не стали. А между тем жизнь их становилась все труднее, и они, печалясь, подумывали о том, чтобы отправиться куда‑нибудь на заработки, и говорили между собой: «Слишком уж тяжко стало, такой жизни нам не выдержать!»

– Но я не могу покинуть тебя здесь одну, – говорил муж.

– Как же я оставлю своего супруга! – вторила ему жена.

Так сетовали они на свою горестную судьбу, но однажды муж сказал:

– Я уж как‑нибудь, наверно, проживу и здесь... А вот молодая женщина так жить не должна. Сердце мое сжимается от жалости к тебе. Отправляйся‑ка в столицу и поступи в услужение где‑нибудь при дворе. Если дела твои пойдут хорошо, дай мне знать. А если я сподоблюсь зажить получше, то я сразу же сообщу тебе. – Плача, обменялись они клятвами.

А тут как раз гостили в тех местах их столичные родственники, вот их и попросили супруги взять ее с собой в столицу. Куда там в столице идти – она, собственно, представления не имела, и, добравшись, поселилась она на первых порах в доме своих спутников. Очень горевала она в разлуке с мужем.

А перед домом были заросли мисканта[77]. Лишь только подует ветер, вспоминалась ей далекая страна Цу и думалось: «Как‑то он там нынче?» И вот она в грусти сложила и сама себе тихонько произнесла такие стихи:

– Осталась одна,

Как мне теперь жить?

Лишь печаль и тревога.

«О да, о да», – шелестом ветра

Мне мискант отвечает.

И вот в разных местах ей довелось оказаться в услужении, а в конце концов поступила она в дом почтенного человека, появились у нее красивые одежды, теперь уже не испытывала она прежней нужды. И лицо, и весь облик ее стали еще краше. Но не могла она позабыть о тех годах, что прожила в далекой Цу, и часто грустила о том времени. Отправила как‑то письмо с одним человеком, который ехал в ту провинцию, тот привез разочаровывающий ответ: «О таком человеке никто ничего не знает». С родными прежнего мужа она знакома не была, где искать его – было непонятно, и она места себе не находила от беспокойства, только и ломала себе голову, как ей теперь быть.

И вот в это время скончалась госпожа, которой она прислуживала, – супруга того господина, который взял ее в дом. Хозяин дома стал тогда время от времени призывать к себе дам, состоявших ранее при его супруге, и так постепенно привязался он к этой женщине всей душой. Она тоже почувствовала к нему расположение и вскоре стала его женой. Жила без забот и людям казалась счастливой, но в глубине души, сокрытой от людей, только об одном и думала: «Как‑то он там живет? Хорошо ли, плохо ли? Наверно, не может отыскать меня на новом месте». Хотела послать к нему человека, но и огорчать нынешнего своего супруга тоже не решилась.

Мы поможем в написании ваших работ!