От моей последней встречи с Ахматовой в Москве и до первой встречи в Комарове 34 страница
Привожу отрывок из пародии Л. Осповата – о постоянном многолюдстве копелевского дома.
«В эту ночь супруги Копелевы улетали в Ялту, а жизнь в их доме шла своим обычным, размеренным ходом… Копелев… давал руководящие указания членам семьи, встречал и провожал гостей, учил свояченицу спряжению немецких глаголов и общался с друзьями. Таковых было немного… двоюродный брат троюродной племянницы прокурора армейского трибунала, муж той женщины, которая была когда‑то детской любовью Копелева, скульптор Эрнст Неизвестный, просто неизвестный и еще один известный подонок… Еще несколько однокашников, однокамерников и однодельцев пили чай с тетей Броней, обсуждая кандидатуры в правление Московского отделения писателей…» (Л. Осповат. Из цикла рассказов «Друг мой Копелев» – в сб.: Заклинание добра и зла. Александр Галич… М.: Прогресс, 1992, с. 450–451).
Естественно, что Л. Копелев и Р. Орлова находились под неотступным, явным и пристальным надзором властей. После выхода в свет в 1975 году в Америке книги Копелева «Хранить вечно» (Ann Arbor: Ardis) – надзор перешел в прямые преследования.
«В 1976 году в нашей квартире на первом этаже дважды разбили окно, – вспоминает Копелев. – В первый раз это произошло через несколько дней после того, как в соседнем доме “неизвестные” проломили голову Константину Богатыреву. Осенью 1976 года нам звонили, судя по голосам, молодые парни, и не слишком образованные, судя по лексике и стилистике. Матерились, удивлялись, что я еще “не подох”…» («Мы жили в Москве», с. 249).
|
|
|
В январе 1977 года Копелевых лишили телефона; в марте 77‑го Льва Зиновьевича исключили из Союза Писателей. В 1980 году Раиса Орлова тоже была исключена (из партии и из Союза) за то, что вместе с мужем подписала письмо в защиту А. Д. Сахарова, высланного в Горький.
В 1980‑м Л. Копелев и Р. Орлова решили на год уехать из Советского Союза. По приглашению Генриха Белля и Дармштадтской Академии языка и литературы, они, 12 ноября 1980 года, с обратными билетами в кармане, вылетели в ФРГ. Однако Указом Верховного Совета СССР 12 января 1981 года были лишены советского гражданства и остались в Кельне. Там их многообразная литературная, лекционная и общественная деятельность – по связям Запада с СССР – продолжалась. Среди других русских книг, изданных по их инициативе и с их помощью, в 1987 году в переводе на немецкий язык Kay Borowsky и Nelli Kosko вышел первый том моих «Записок об Анне Ахматовой» с послесловием Р. Орловой (Tubingen: Gunter Narr Verlag).
Подробный список книг и статей Л. Копелева и Р. Орловой, изданных дома и на Западе, читатель найдет в № 3 журнала «Иностранная литература» за 1989 год, я же укажу лишь на те две книги, которые наиболее точно воспроизводят их писательский и жизненный путь и по материалу соприкасаются с моими «Записками» – те, где, в частности, рассказано и о деле Бродского, и о Фриде Вигдоровой, и о встречах Копелева и Орловой с Анной Ахматовой: Раиса Орлова. Воспоминания о непрошедшем времени (1983; переиздана в Москве в 1993 году) и «Мы жили в Москве».
|
|
|
Р. Д. Орлову познакомила с Анной Андреевной в 1962 году – я (см. «Записки», т. 2, с. 501). Л. З. Копелева – в том же 62‑м году – Н. Я. Мандельштам. У Л. Копелева хранятся две книги Анны Андреевны с дарственными надписями. На «Стихотворениях» (1958) читаем: «Милому Льву Зиновьевичу Копелеву за его добрые слова об этих стихах. А. Ахматова. 4 июня 1962. Москва»; на «Беге времени»: «Льву Зиновьевичу Копелеву с глубоким уважением и даже восхищением. 27 февраля 1966. Москва».
137 Молодые врачи. – Евгений Иосифович Герф (р. 1937) и Виктор Миронович Гиндилис (р. 1937). Один из них в то время терапевт, работавший на скорой помощи, другой – врач‑генетик; оба – выпускники Второго Медицинского института, тесно связанные студенческой дружбой. Герф поехал навещать Бродского главным образом потому, что в доме Копелевых познакомился с его стихами и с ним самим, и стихи и поэт чрезвычайно заинтересовали его. Герф в то время сам писал стихи. «Я ездил к Бродскому не как врач к пациенту, а скорее как ученик к учителю», сообщает мне он в письме 1990 года. Гиндилиса Герф пригласил с собой, «чтоб не было страшно», да и в надежде на его медицинские познания.
|
|
|
«Впечатление на меня, как на врача, Бродский произвел тяжелое, – пишет мне в том же письме Евгений Герф. – Он жил в деревянном угрюмом доме – помню серые доски, пыльные полувыбитые стекла, северное небо. Он ходил на работу, помогал очищать распахиваемое поле от валунов. Я обнаружил у Бродского признаки декомпенсации порока сердца – боли, кровохарканье». «Мы осмотрели Иосифа Бродского, – сообщает в том же 90‑м году Виктор Миронович Гиндилис, – и нашли тогда… расширение границ сердца и функциональные расстройства сердечной деятельности. Оно и понятно, поскольку основное занятие И. Б. полный рабочий день состояло в том, что вместе с другими работягами он ворочал огромные каменные валуны (остатки движения ледников в этой зоне), перекатывая их на металлические листы‑подстилки и затем перетаскивая в другое место… У И. Б. был чулан 5‑6 кв. м., с топчаном, ящиком каким‑то вместо стола и табурета и, главное, мизерное однорамное оконце, часть которого была разбита и потому заткнута какой‑то тряпицей».
|
|
|
«…помню, как мы гуляем втроем, – пишет Е. Герф. – …Бродский утверждает, что по этой дороге проходят этапы ссыльных, что это чуть ли не продолжение знаменитой Владимирки. Но говорим мы не о политике… Я учусь у него уму‑разуму. И он учит меня видению иного… С той поры у меня хранятся два автографа Бродского. Один на машинке, это стихотворение “Витезслав Незвал” (“На Карловом мосту ты улыбнешься…”).
Подпись: “Дорогому Жене для воспоминаний об одной деревне с любовью И. Бродский 9164 Норинское”.
Другой автограф – в моей записной книжке, от руки, синими чернилами:
Сжимающий пайку изгнанья
в обнимку с гремучим замком,
прибыв на места умиранья,
опять шевелю языком.
Сияние русского ямба
упорней – и жарче – огня,
как самая лучшая лампа,
в ночи освещает меня.
Перо поднимаю насилу
и сердце пугливо стучит.
Но тень за спиной на Россию,
как птица на рощу, кричит.
Да гордое эхо рассеяв,
засело по грудь в белизну,
лишь ненависть с юга на север
спешит, обгоняя весну.
Но, согнутый кашлем надсадным,
все ниже склоняясь в ночи,
почти обжигаясь – тем самым
от смерти подобье свечи
собой защищаю упрямо,
как самой последней стеной,
и это великое пламя
колеблется вместе со мной
И Бродский
9164
Норинское
Очевидно, 9164 это – год 1964».
Накануне отъезда врачей множество посылок для Иосифа Бродского принесли в дом Копелевых друзья. Об этом см. в книге «Мы жили в Москве», с. 106.
138 Привожу свое письмо с некоторыми сокращениями:
«Несколько месяцев тому назад Ф. Вигдорова и я обратились к Вам с письмом по поводу клеветнической статьи, помещенной в газете “Вечерний Ленинград”. Статья поразила нас грубостью тона, невежеством, лживостью. Речь в ней шла о молодом поэте, Иосифе Бродском; чтобы доказать отсутствие у него дарования, авторы статьи щедро цитировали не его стихи…
Вам эта статья тоже не пришлась по душе. Но и Бродского Вы сочли недостойным заступничества. Люди, к которым Вы обратились за разъяснениями, доложили Вам о нем, как о человеке безусловно “антисоветском”».
Далее мною кратко изложено совершившееся на обоих судах. Продолжаю цитировать свое письмо:
«Особенно тяжелое впечатление суд произвел на молодежь. Многие из молодых людей, присутствовавших на суде, встретили приговор негодованием и слезами. Еще бы! Они знают наизусть прекрасные лирические стихи Бродского (стихи о Ленинграде, о Пушкине), они знают его самого – человека, чуждого пижонства, карьеризма, стяжательства, человека буквально одержимого любимым делом, не встающего из‑за машинки целыми днями – а иногда и ночами! – и вот именно его, труженика и бедняка, осудили у них на глазах как тунеядца!.. Суд над Бродским приобрел громкую и печальную известность, ибо в нем сконцентрировано все, ненавистное каждому культурному человеку, молодому и старому: неуважение к поэту, неуважение к интеллигенции, неуважение к закону. Чего стоит хотя бы тот факт, что приговор, в качестве одной из основ, опирается на справку Е. Воеводина – справку (Вы увидите это из записи), которая на суде была громогласно разоблачена как фальшивая!
…Вы можете сказать мне, что с жалобами на нарушение закона следует обращаться в соответствующие судебные инстанции. Это верно, – и обоснованные жалобы на неправильное ведение процесса уже поданы куда полагается отцом Бродского и его адвокатом. Но я обращаюсь к Вам не как к прокурору или адвокату, а как к литератору и общественному деятелю. В Архангельскую область на принудительный труд сослан талантливый поэт – с этим не может примириться моя гражданская совесть. Я уважаю всякий труд – в том числе и труд чернорабочего – но я отказываюсь понимать, кому это и для чего нужно, чтобы поэт, самостоятельно изучивший два языка и мастерски переводящий стихи, – принудительно, в виде наказания использовался как возчик?.. В Ленинграде, в одном из крупнейших культурных центров страны, перед лицом трудовых людей – строительных рабочих – был публично оболган и ошельмован поэт‑переводчик, а с ним вместе и те литераторы, которые за него заступились. Это уже не просто беззаконие, допущенное относительно одного человека; нет, это оскорбление литературного труда, тяжелого и вдохновенного, оскорбление интеллигенции… Общественный обвинитель назвал заступников Бродского “подонками”; в зале раздались возгласы: “всех бы вас, писателей, вон из Ленинграда!”, “видим мы, как вы работаете!” и т. д… Бродского судили люди столь невежественные в вопросах перевода, что обращение к подстрочнику, без которого не обходится ни один поэт, они считают “использованием чужого труда”; его судили люди столь недобросовестные, что мнение о его работе Маршака и Чуковского они всеми силами постарались от аудитории скрыть, отлично понимая, что публика больше поверит суждению мастеров, чем фальшивой бумажке, состряпанной Воеводиным. Расчет верный – но бесчестный… А преследование после суда свидетелей защиты, выполнивших свой гражданский и профессиональный долг! А умышленное распространение слухов, будто все, кто прежде хлопотали о Бродском, теперь от него отступились! А невозможность ни для кого высказаться в защиту осужденного ни в одной газете, ни в одном журнале, напечатать подлинные стихи и переводы Бродского, невозможность печатно разоблачить махинации Лернера, клевету “Вечернего Ленинграда”! Все это скопление умышленных, продуманных мероприятий далеко выводит дело Бродского за рамки “судебной ошибки”, досадной случайности.
Какая уж тут ”ошибка” – тут заранее обдуманное намерение: во что бы то ни стало, несмотря ни на какие факты, добиться публичного осуждения заранее обреченного человека… (Характерная в этом смысле мелочь – у дверей зала, где состоялся процесс, висел большой плакат: “Суд над тунеядцем Бродским”. Не означает ли это, что Бродский был признан виновным в тунеядстве еще до суда… К чему же в таком случае суд, если приговор объявлен заранее?) Нет, дело Бродского – это демонстрация несправедливости, компрометирующая советский суд и тем самым наносящая огромный вред воспитанию молодежи. (Гораздо больший вред, скажу в скобках, чем могут принести какие бы то ни было записи, таящиеся в каком бы то ни было дневнике.) То новое поколение советских людей, которое в юности услышало о вопиющих беззакониях недавнего прошлого, та молодежь, которой с самой высокой трибуны было возвещено и обещано строгое исполнение законов – в деле для молодежи дорогом и заветном (ибо судили поэта, их сверстника!) – получила от судей наглядный урок грубого попрания законов, – а заодно и полного неуважения к литературному труду. Недаром один из литераторов, присутствовавших на суде, сказал: “Я тоже чувствую себя осужденным”.
Вот в чем печально‑поучительный смысл дела Бродского, вот почему я убеждена, что люди, любящие литературу, обязаны всеми силами добиваться отмены приговора…
Осуждение Бродского своей грубой, демонстративной несправедливостью оскорбило не его одного. Оно противоречит не только закону, но и общественному мнению. Оно противоречит гуманности: у Бродского больное сердце, тяжелый физический труд ему не по силам. Оно оскорбительно для нашей литературы: переводчик‑труженик приравнен приговором суда к бездельнику.
Приговор должен быть отменен. Бродский должен вернуться в родной город, к любимой работе. Молодежь, оскорбленная неправым судом, должна ощутить торжество справедливости.
Лидия Чуковская
4 мая 1964 г. Москва».
139 Возмущенный статьею в «Смене», где подверглись издевательству и поношению свидетели защиты, – молодой ленинградец, сотрудник Радиевого института им. В. Г. Хлопина Юрий Сергеевич Варшавский (р. 1931) обратился с протестующим письмом в редакцию газеты «Известия».
«Мне кажется, что молодежная газета Ленинграда, – писал он, – допустила ошибку, напечатав на своих страницах… грубые и развязные выпады. Редакция “Смены” не может не знать, что Н. И. Грудинина, Е. Г. Эткинд и В. Г. Адмони ведут огромную работу с молодыми писателями, поэтами и переводчиками и что творческая литературная молодежь Ленинграда очень обязана этим людям. Опубликовав заметку без подписи, “Смена” предоставила ее автору возможность публично поносить Н. И. Грудинину, Е. Г. Эткинда и В. Г. Адмони как бы от имени редакции. Думается, что попытки возродить в наши дни практику подобной диффамации должны быть решительно пресечены».
Письмо Варшавского, разумеется, напечатано не было, но один из его приятелей прислал копию этого протестующего письма Фриде Абрамовне Вигдоровой. В дополнение он сообщал следующее:
«В качестве курьеза отмечу, что автор этого письма был вечером 13 марта удален из зала (на Фонтанке) и затем привлечен к ответственности за мелкое хулиганство, выразившееся в том, что он (цитирую протокол милиции) “преднамеренно чихал с целью сорвать заседание суда”».
140 Все перечисленные стихотворения вошли в сборник «Стихотворения и поэмы» (N.Y.: Inter Language Associates, 1965). У нас же из этого списка стихов напечатаны пока что три: «Рождественский романс» («Юность», 1988, № 8, с. 67), «Стансы» в статье Эдуарда Безносова «Жизнь оставляет клочок бумаги» (газета «Менделеевец», 1 июня 1989), а также «Стансы городу» – в очерке Я. Гордина «Дело Бродского». – Написано в 1989.
Примеч. ред. 1996: Теперь все перечисленные стихи вошли в Сочинения Иосифа Бродского в четырех томах (СПБ.: Пушкинский фонд, 1992 – 1995).
141 Привожу это стихотворение целиком по экземпляру машинописи, доставшемуся мне в 1962 году.
СТАНСЫ
Е. В., А. Д.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно‑синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
проплывет под мостами
в петроградском дыму.
И апрельская морось,
под затылком снежок,
и услышу я голос:
«До свиданья, дружок!»
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
Будто девочки‑сестры,
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
142 Д. А. Гранин от уклончивости по отношению к делу Бродского перешел к активным действиям в его защиту. 4 мая 1964 года поэт Глеб Сергеевич Семенов, один из постоянных ленинградских корреспондентов Ф. Вигдоровой, писал ей:
«…Как вы знаете, было заседание Комиссии (по работе с молодыми. – Л. Ч. ) с решением довести до сведения секретариата невозможность работать с Воеводиным. Перед праздником на даче у Прокофьева Гранин сделал это, потребовав в ультимативной форме прямого снятия. Гнев длился 2 часа, после чего было сказано: “Да, Воеводин не годится, но снимать его я не буду, это будет выглядеть как уступка”».
8 мая 1964 года Гранин написал заступническое письмо Руденко, а впоследствии, вместе с М. Дудиным, посетил секретаря ЦК по идеологии П. Н. Демичева.
143 Алев Шакирович Ибрагимов (1925–1999) – переводчик. Кроме поэтов западноевропейских (Байрона, Вордсворта, Шелли, Верхарна) он переводил и Восток: Рабиндраната Тагора, произведения современных тамильских прозаиков, Назыма Хикмета, а также поэтов‑африканцев.
Собрание сочинений Рабиндраната Тагора в двенадцати томах выходило в Москве в издательстве «Художественная литература». Алев Ибрагимов был в это время одним из старших редакторов издательства.
Переводы Анны Ахматовой опубликованы в 7‑м и 8‑м томах этого издания.
144 20 мая 1964 года была составлена «Информация КГБ при СМ СССР об обсуждении творческой интеллигенцией судебного процесса над И. Бродским». «Информация» подписана В. Семичастным, недавно сменившим А. Шелепина на посту председателя КГБ. Привожу выдержки из этой секретной справки:
«Осуждение Бродского вызвало различные кривотолки в среде творческой интеллигенции.
В значительной степени этому способствовала член Союза писателей Вигдорова Ф. А., по собственной инициативе присутствовавшая на суде и составившая необъективную стенографическую запись хода процесса…
Члены Союза писателей Л. Чуковская, Р. Орлова, Л. Копелев оценивают процесс над Бродским как “рецидив печально известных методов произвола”. Поэтесса Н. Грудинина считает, что во время суда над Бродским было допущено “беззаконие”.
Поэт Е. Евтушенко, прочитав материалы Вигдоровой, заявил, что процесс над Бродским пахнет фашизмом, нарушается законность…
Следует отметить, что наиболее активно муссируются слухи вокруг дела в кругах творческих интеллигентов еврейской национальности.
Вследствие достаточно широкого распространения материалов Вигдоровой, они стали достоянием буржуазной прессы. Об этом свидетельствует тот факт, что 13 мая 1964 года в английской газете “Гардиан” опубликована клеветническая статья некоего В. Зорза, в которой излагаются, а в некоторых случаях дословно цитируются выдержки из собранных Вигдоровой материалов. Комитет госбезопасности принимает меры к розыску лиц, способствовавших передаче тенденциозной информации по делу Бродского за границу» (см.: Елена Якович. «Дело» Бродского на Старой площади // ЛГ, 1993, № 18, с. 6; Л. Лазарев. «Колесики и винтики» // Октябрь, 1993, № 8, с. 184). – Примеч. ред. 1996.
145 Руденко, Тикунов объяснены раньше; напоминаю читателю, что Л. И. Брежнев не был еще в это время главой партии и государства, как Н. С. Хрущев, но занимал уже в ту пору высокий пост председателя Президиума Верховного Совета СССР.
146 Леонид Федорович Ильичев (1906 – 1990) – с 1961 по 1965 секретарь ЦК по идеологии.
147 Привожу ответ Ленинградской Прокуратуры (23.V.1964, № 4‑1079):
«Гр. Чуковской Л.
Ваша жалоба, адресованная в Отдел культуры ЦК КПСС, рассмотрена.
Как видно из материалов дела, Бродский систематически не занимался общественно‑полезным трудом и начиная с 1961 г. сменил 13 мест работы. В последнее время он нигде не работал, находился на иждивении своих родителей‑пенсионеров, и игнорировал неоднократные предупреждения сотрудников милиции о необходимости трудоустройства.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 256; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!