Здесь в земле спит Уилльям Йетс 2 страница

Закон высок, садовник скажет

И на солнце укажет:

Ему повинуются как один

Садовники всех времен и долин.

Закон — это мудрость преклонных лет,

Визжит старичье, исходя на нет;

Но кажет язык подрастающее поколение:

Закон — это юностью наслаждение.

Закон, обращает священник взор

Благочестивый на грешную паству,

Закон есть псалмов заповедный хор,

Храм и алтарь, а на нем — Божьи яства.

Закон, исподлобья глядит судья,

Твердя доступно и неотступно,

Вопрос о законе давно решен,

Это уже не вопрос. Закон суть, я

Полагаю, рассмотренный нами со всех сторон,

Закон есть Закон.

Школяр в тетрадке выводит шибко:

Закон — не правда и не ошибка,

Закон — преступлений свод,

Всегда и везде наказуемых, вот.

В закон облаченные, как в одежды,

Мы будем ходить и ходили прежде.

Закон — поклон и закон — улыбка,

Иные скажут: Закон — Провиденье;

А третьи — Державное Управленье;

Четвертые скажут, и пятые тоже:

Закона нет

Да и быть не может.

И вечные толпы злых и горластых

Вопят очень зло и довольно часто:

Мы — вот Закон,

В то время, как псих затаил, что — он…

Пусть нам, друг мой, дан Закон на двоих —

Мы знаем не больше их,

И я как и ты, заметь,

Не знаю, что делать, а что не сметь.

Мы согласимся, впрочем —

Хотим того или не очень —

С тем, что закон есть, но

И с тем, что нам это известно.

Так вот, обращаясь к Закону снова,

Дабы поставить с ним рядом другое слово —

Обойдусь без общего оборота:

Мол, Закон — это то-то и то-то;

Сравнениям этого ли, того ли

Не ухватить вселенской воли,

Точно силками, но без внимания

Оставлять ее — тоже не оправдание.

Ну что ж, давай хотя б сравним

Твое тщеславие с моим —

И мы увидим как особость

В нас одинаковую робость.

Тогда — воскликнем без стесненья:

Он как Любовь, долой сомненья.

Он как Любовь — некстати, ниоткуда,

Он как Любовь — обманчивое чудо,

Любовь — и редко без страданий,

Любовь — как сонм воспоминаний.

БЛЮЗ РИМСКОЙ СТЕНЫ[87]

 

 

Во поле ветер, в тунике вши,

Нос околел, хоть совсем не дыши.

 

Хлещет вода из дыры в небесах,

Мне приказали — стою на часах.

 

Мох валуны покрывает быльем,

Милая в Тангрии, сплю бобылем.

 

Ходит за ней кривоногий улус,

Маслом оливковым мажет свой ус.

 

Писо крестился; и вот почему

Я уж не так интересен ему.

 

Ставил на "нечет", а выпал "чет";

Ни бабы, ни бабок — скорей бы расчет.

 

Глаз потеряю, возьму свою медь —

Плюну на все, стану в небо глядеть.

 

 

"О чем задумался ты, мой голубь? "[88]

 

 

О чем задумался ты, мой голубь?

Что мысли — пух, голубиный тлен?

Жажда страсти в них или просто голод,

Соблазн алмазный, преступный план?

 

Открой глаза, мой ленивый гений,

А руки пусти по моим следам,

Вырвись из плена привычных движений,

Теплого дня на краешке стань.

 

Взмой на ветру, мой змей упрямый,

Птиц обезглася; но, вдруг живой,

Черной изменой низринься, раня

В самое сердце — и весь я твой.

 

 

ОРФЕЙ[89]

 

 

О чем хлопочет песня? Танец рук,

Берущих птичий лад робея и чаруя?

Забыться в диком исступленье

Или проникнуть в тайну естества?

 

Но гармонию питает воздух, полный терпких нот;

Покуда тепло. А если и вправду —

Зима, и снежинок рой,

Тогда — о чем, как ты тогда запляшешь?

 

 

MUSEE DES BEAUX ARTS

(Старые Мастера)[90]

 

 

По части мук то были знатоки

Людской породы; и всегда наверняка

Они страдальца вычисляли взглядом

В толпе жующих, отворяющих окно, гуляющих по берегу реки;

Вот: пара стариков благоговейно, страстно

Ждет чудо-первенца — и тут же, рядом

Чужие дети на коньках легко и безучастно

Осваивают пруд у ивняка;

 

И знали они,

Что, чем ужаснее мука, тем меньше ей

Потребно холста, в идеале — угол, среди возни

Своры местных псов, там, где конь предводителя палачей

Подпирает древо невинным задом.

 

Рассмотрим "Икара" Брейгеля: с какой ленцой все вокруг

Взирает мимо трагедии; пахарь, сжимавший плуг

Мог слышать вскрик и последний всплеск,

Но падению вряд ли придал значенье;

Солнца свет,

Как и положено свету, выбелил ноги, в зеленке вод

Тающие; а на роскошном паруснике народ,

Глянув было, как мальчик упал с небес,

Невозмутимо отбыл по назначенью.

 

 

ВСЕ СНАЧАЛА[91]

 

 

Нет, не у этой жизни, не у этой, такой бестолковой,

С играми, снами и кровью, струящейся в жилах.

В месте, опасном для новой души, душе новой

Смерти учиться придется у старожилов.

 

Кто тут ревнует к компании этой отчаянной

С первых минут и до тех, когда ночь нас объемлет?

Ей, обновленной, печаль отрицать бы печалью,

Смерть подменяя собой. От того-то печаль и дремлет.

 

Незабыванье — не то, что сегодняшнее забвение

Прошлого дня, когда не к койке прикован, а в силе,

Память — это иное рождение

Утра, которому не простили.

 

 

СОЧИНИТЕЛЬ[92]

 

 

Мы все — переводим, лишь художник вводит

В видимый мир, где зло и любовь.

На жизненной свалке поэт находит

Образы, что причиняют боль.

 

От Жизни к Искусству идя, кропотливо

Надеясь на нас, что покроем разлад,

Ноты твои — вот хитрое диво,

Песни твои — вот истинный клад.

 

Пролей свою суть, о, восторг, наводненьем,

Колена склони и хребты заодно

В наш мир тишины, покоренный сомненьем.

 

Ты одна, ты одна, о, надмирная песнь,

Не в силах сказать, что мы попросту плеснь

И прощенье свое пролить как вино.

 

 

ОТРОЧЕСТВО[93]

 

 

Пейзаж однажды напомнит ему материнский профиль,

Он вспомнит, как вершины гор росли и грифель

Отточеный, с любовью отметит названия,

Мест знакомых, узнанных, впрочем, заранее.

 

По зеленым лугам блуждая, он минует заводь.

Глупым дщерям земным он кажется лебедем и занят

Не обманом головы прекрасной наклон, а поклонением,

"Милая" — плачет милый клюв в милую раковину с воодушевлением.

 

Под тенистым деревом играет летний оркестрик

"Дорогой мальчик, опасно нести добрые вести,

Радостно миру сему, — будь же храбрым, как эти корни."

Готовый спорить, он улыбается посторонним.

 

Обживая день, уже на закате, пророк этот к тому же

Странный привет от страны получает, которой защитник не нужен.

Оркестрик ревет, не прощая, "Оказался ты трусом, мой мальчик."

И великанша подбирается ближе, стеная: "Обманщик, обманщик."

 

 

НАШЕ ПРИСТРАСТИЕ[94]

 

 

Песочные часы нашепчут лапе львиной,

По башенным часам в сады приходят сны.

Как снисходительны они, прощая наши вины,

И как неверно, что они всегда верны.

 

Рев водопадов извергая или грозы,

Звоня в колокола и проявляя прыть,

Ни льва прыжок, ни самомненье розы

Ты, Время, не смогло досель предотвратить.

 

Для них, видать, в цене одна удача.

Для нас же — выбор слов, им соразмерный звук

И в радость нам безумная задача.

 

И Время нас за это не осудит.

Ведь мы не предпочли хождение вокруг

Прямой дороге к нашей сути?

 

 

ПУСТЬ ЭТИМ, ЛЮБЯЩИМ, БУДУ Я[95]

 

 

Что касается звезд, то, встречая мой взгляд,

Шел бы ты к черту, — они говорят,

Но на земле не в порядке ль вещей

Сочувствия ждать от людей и зверей?

 

Если же здесь никто, никогда

Равною страстью, как эта звезда,

Сгорая, ответить не может, любя.

Пусть этим, любящим, буду я.

 

Поклонник, каким я являюсь, звезд,

Что видят меня в гробу, во весь рост,

Не скажет, их видя над головой,

Что скучал я ужасно хоть за одной.

 

Если же им суждено умереть,

Во мрак непроглядный придется смотреть,

Неба пустого величью учась.

Хотя это потребует не один час.

 

 

ПЕТИЦИЯ[96]

 

 

Не врагу человеков, господин, милостивый, молю с колен

Повели ему непотребные извращения, будь расточителен:

Сниспошли нам власть и свет, и монаршьей руки касанье,

Исцеляющее невыносимый нервный зуд и расставанье

С грудью матери; излечи лжеца тонзилит

И плевы заросшей разрыв, пусть закон запретит

Снова и снова тебя приветствовать горячо

И, постепенно, малодушных стансы исправь, а еще

Тех, кто в психушке, покрой лучами, чтобы взамен,

Замеченные, они изменились, став лучше от перемен.

Огласи каждого целителя, в городе, отделив от толпы,

Или в сельских домах, тех, что в конце тропы;

Сравняй с землей дом мертвых и лучезарно взгляни

На новые стили в архитектуре и сдвиги в сердцах им сродни.

 

 

ПЛАЧ НИЩИХ[97]

 

 

"О, чтоб двери открыться и — билет с золотым обрезом,

Отобедать с Лордом Елдой и графиней Асматкой и да не остаться тверезым,

Чтоб кувыркаться, чмокаться смачно и ростбиф румянить железом".

Плакались шесть калек молчащей статуе,

Нищие калеки.

 

"Чтобы Гарбо и Клеопатра, со мной непутевой, в океане перьем

На живца ловили, играли, балдели в то время, когда с лучом первым

Петух захлебнется криком, как рты наши ихней спермой".

Плакались шесть калек молчащей статуе,

Нищие калеки.

 

"Чтоб шею вытянув, среди желтых лиц стоять, на зеленом дерне

На арабскую стать полагаясь, каурых, соловых и черных,

Предвидя места их, не то что с биноклями дурни".

Плакались шесть калек молчащей статуе,

Нищие калеки.

 

"Чтоб паперти этой превратиться в палубу и в парус плутовке-холстине

И свиньей за святым с колокольчиком, вслед нежному бризу по сини

К островам прохладным, тенистым, где огромны дыни".

Плакались шесть калек молчащей статуе,

Нищие калеки.

 

"Чтоб эти лавки обернулись к тюльпанам на садовом ложе,

Чтоб мне костылем моим дать каждому купцу по роже,

Когда из цветка его лысая голова торчит, подлого этого и того тоже".

Плакались шесть калек молчащей статуе,

Нищие калеки.

 

"Чтоб дыра в небесах и чтоб Петр появился и Павел,

Чтоб святой удивлял наглеца — гляди-ка, никак, дирижабль,

Чтоб всем попрошайкам одноногим он и второй ноги не оставил".

Плакались шесть калек молчащей статуе,

Нищие калеки.

 

 

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ[98]

 

 

Он совершенства искал; и, понятную для всех,

Он изобрел поэзию; как на ладони

Безрассудство людей было открыто ему, но не

Менее он интересовался делами армии и флота.

Когда он смеялся, почтенных сенаторов разбирал смех

И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.

 

 

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ[99]

 

 

Он совершенства искал; и, понятную для всех,

Изобрел поэзию; безрассудства людей

Он знал, как свои пять пальцев, но, сильней

Его интересовали дела армии и флота.

Когда он смеялся — почтенных сенаторов разбирал смех,

И дети умирали на улицах, когда плакать ему была охота.

 

 

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ БЛЮЗ[100]

 

 

Часы останови, пусть телефон молчит,

Дворняга пусть над костью не урчит,

Дробь барабанов приглушили чтоб,

Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.

 

Пусть банты черные повяжут голубям,

Аэроплан кружа пусть накропает нам

Со стоном — Мертв, и, умножая грусть,

Регулировщики в перчатках черных пусть.

 

Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,

Воскресный отдых, будних дней итог.

Мой полдень, полночь, песня, болтовня.

Я думал — навсегда. Ты опроверг меня.

 

Не нужно звезд, гаси их по одной,

С луной покончи, солнце- с глаз долой!

И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.

Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.

 

 

ПАДЕНИЕ РИМА[101]

 

 

Волны пирс таранят лбом,

В поле брошенный обоз

Ливнем смят, шибает в нос

Из окрестных катакомб.

 

Тога нынче, что твой фрак,

Фиск гоняет, как клопов,

Неплательщиков долгов

В недрах городских клоак.

 

Проституткам надоел

В храме тайный ритуал,

И поэтов идеал

Оказался не у дел.

 

Заторможенный Катон

Славит Древних Истин свод —

Но в ответ бунтует Флот:

"Денег, жрачку и закон"!

 

Цезаря постель тепла,

Пишет он, как раб-писец,

"Ох, когда ж всему конец"!?

Легким росчерком стила.

 

И окидывает взором

Стая красноногих птиц

С кучи крапчатых яиц

Зараженный гриппом город.

 

Ну, а где-то далеко

Мчат олени — коий век —

Золотого мха поверх,

Молча, быстро и легко.

 

 

ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ[102]

 

 

Тайное стало явным, как это случалось всегда,

Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да! —

В сквере за чашкою чая, ложечкой тонкой звеня —

В омуте черти, милый, и дыма нет без огня".

 

За трупом в резервуаре, за призраком бледным в петле,

За леди, танцующей в зале, за пьяным беднягой в седле,

За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей враз

Всегда скрывается нечто, не то, что высмотрит глаз.

 

Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,

Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины,

Крокетные матчи летом, кашель, пожатье руки,

Всегда существуют секреты, сокрытые эти грехи.

 

 

"И этот секрет открылся, как это случалось всегда,"[103]

 

 

И этот секрет открылся, как это случалось всегда,

Рассказ восхитительный вызрел, чтоб близкому другу: "О, да!"

В сквере над чашкою чая, ложечкой тонкой звеня:

"В омуте черти, милый, и дыма нет без огня."

 

За трупом в резервуаре, за привиденьем в петле,

За леди, танцующей в зале, за всадником хмурым в седле,

За взглядом усталым, за вздохом, мигренью, прошедшей зараз,

Всегда сокрыта история, иная, чем видит глаз.

 

Ибо, вдруг, голос высокий запоет с монастырской стены,

Гравюры охотничьи в холле, запах кустов бузины.

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 219; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!