Норвежская новелла XIX–XX веков 24 страница



Они тоже слова лишнего не скажут. Это лес их такими сделал.

В темной хвое лежат длинные срубленные бревна. Стройные, обнаженные и белые. Еще светлые. Их только что повалили, и пот еще не высох на лице лесоруба. А совсем недавно они высились, словно башни и шпили.

Лесорубы подходят не сразу. Им, верно, кажется, что мало они нарубили. День короткий. Мало заработаешь.

Человек кричит:

– Вы тоже сюда давайте!

– Ладно.

– Уже слишком темно.

– Ладно.

– Покалечиться можно!

– Ладно, – отвечают они.

И, словно почувствовав усталость, они подходят, медленно переступая через корье и ветки. Забирают свои тощие, видавшие виды котомки. Кофейник и сковорода остаются.

Невдалеке раздается грохот. От чего‑то большого и тяжелого. Они прислушиваются.

– Ого, – говорит один из них.

Другой отвечает:

– Да, поехали теперь.

Снова грохот. Страшный треск. Кажется, происходит что‑то жуткое, дикое. Звуки удивительно грубые и земные.

Это поодаль сбрасывают в реку бревна. Их надо подкатить к краю крутого лесоспуска, по которому они скатятся вниз в долину, к реке. К воде – вот куда им дорога. И никуда больше.

Среди грохота слышится резкий, лопающийся треск.

Лесорубы говорят:

– Одно в щепки разлетелось.

– На этом спуске много разлетается.

– Ну ладно, – говорит первый, – пошли домой. Устал я.

Куртка на нем обтрепанная и мокрая. В руке у него еловая ветка с шишечками застывшей смолы. Их приятно жевать. Сам он жует табак. Его товарищ говорит:

– Вечно ты эти ветки таскаешь.

Тот отвечает:

– У меня ведь дети.

Они отправляются домой. Лошадь впереди. Большая, умная, усталая, она шагает к своей теплой конюшне. Подковы звенят о камни на дороге. Сбруя побрякивает, позванивает металлом. Можно смело идти следом.

Люди так и делают. Они идут – каждый к своему дому, своему свету, своей теплой печке и своему накрытому столу. К своим родным.

Люди и лошади движутся через лес подобно плугу. Деревья впереди кажутся плотной стеной, но расступаются, и открывается дорога.

– Где Кнут? – вдруг спрашивает передний и останавливает лошадь.

Они смотрят назад. Кнута с ними нет. Они шли, погрузившись в свои мысли, и не заметили, что они не все. Не видели, что Кнут остался. Они громко кричат:

– Кнут!

Сначала только эхо отвечает на темном склоне.

Они кричат громче.

– Да! – слышится откуда‑то издалека.

– Идем!

– Да‑а! – снова отвечает Кнут из далекой темноты.

Усталые люди больше не думают о Кнуте. Они опять начинают двигаться к дому. А с ними и лошадь.

Домой, домой. Вечер. Отдых. Ночь без снов.

 

Он стоит и смотрит. Пусть другие уходят. Приду последним домой.

Кнут…

Никто не произносит его имени. И все же ему кажется, что кто‑то зовет его. Вот опять: Кнут…

Он стоит, ждет, пока лошадь и лесорубы скроются среди высоких деревьев. Сегодня он вернется домой позднее других.

Он должен именно сегодня увидеть, как огромный лес готовится ко сну. Увидеть, как мрак сочится из земли, из неба, с горизонта. Он здесь пленник. Он не может сказать, почему это так, но ему кажется, что ему суждено остаться в лесу на всю жизнь – если он хочет прожить по всей правде. Здесь ему трудиться.

В желобе лесоспуска вновь грохочет. Там все еще сбрасывают бревна. Кнут идет туда. Бревна с лету зарываются в землю, из‑под них вылетают камешки. Там внизу струится тихая черная вода. С севера на юг. Вечно с севера на юг.

Кнут помогает. Таскает с другими бревна.

– Брось, ты и так умаялся, – говорят ему. – Да и мы тоже кончаем.

– Спокойной ночи, ребята.

– Спокойной ночи, Кнут, – сердечно прощаются они.

Он идет домой. Но он знает – он вернется последним.

Остальные торопятся изо всех сил.

 

Этот вечер словно вдруг ввел его в жизнь среди деревьев и молчаливых людей. Он никогда так сильно не ощущал этого. И вместе с тем все как будто такое же, как было вчера и позавчера. Тогда воздух был так же напоен ароматом срубленных деревьев, лежащих в хвое словно свечи. И на склонах слышался тот же самый слабый шелест, а с лесоспуска доносился тот же самый страшный грохот. Звон железных цепей. Крики возчиков. Стук забиваемых крючьев. Короткие удары топоров и треск деревьев, которые размашисто валятся на землю между своих уцелевших дрожащих собратьев.

Так было вчера. Позавчера. В прошлом году. И тогда еще, когда отец был подростком. Но сегодняшним вечером у леса появилось что‑то новое.

Сегодня вечером Кнут как бы ощутил его как оно есть – великое родство. Он сам вышел из этих склонов, и долин, и незаметно струящейся воды. Он сам плод этих мест. Их дитя.

Сегодня вечером его душа раскрыта, словно чаша. Поэтому он и возвращается домой последним.

 

Перевод В. Беркова

 

Аксель Сандемусе

 

Крыса

 

На третий день после того, как они вышли в открытое море, кок обнаружил на шхуне крысу. От голода и жажды она стала злой и бесстрашной – то и дело подбегала к баку с водой и с жадностью слизывала капли. Крыса эта была не совсем обыкновенная – очень крупная, с иссиня‑черной спиной и острой, как у щуки, мордой. Когда она, прыгая с бака, тяжело ударяла о крышку хвостом, можно было подумать, что это бобер.

Крыса стала единственной темой разговоров на шхуне. Она сразу же оказалась в центре внимания команды, ею восхищались и вместе с тем ненавидели. Начались бесконечные рассказы о чуме, о кораблекрушениях, о повадках крыс. Эта крыса часто вызывала у людей вспышки дикой ярости, потому что отчаяние толкало ее на самые удивительные и дерзкие поступки. Она загадила все сигареты Святоши и прогрызла лакированный ботинок капитана. А уж если ей удавалось пробраться ночью в камбуз, разгром там бывал полнейший.

За поимку преступницы была обещана награда – пять крон плюс водка всей команде. Однако все попытки изловить ее оканчивались ничем. Крыса была на редкость смекалиста. В одно прекрасное утро ее застали на столе в каюте капитана; она пила кофе из его чашки. Капитан спокойно выбросил чашку за борт, но после этого случая стал носить при себе револьвер и обещал повысить награду до десяти крон плюс целая бутыль девяностошестиградусного спирта. Капитан был единственным человеком, не принимавшим участия в разговорах о крысе, но теперь, когда он привычным взглядом окидывал палубу, в глазах его появлялось новое выражение.

На тысячи миль вокруг – простор громады‑океана под куполом ясного зимнего неба. В центре – шхуна, крохотный живой мирок в океане мертвой бесконечности… И эти словно бы последние оставшиеся на земле люди фанатически охотились за крысой. Им уже чудилось, что «их» крыса отличается от всех других крыс, что она – единственный, неповторимый экземпляр в истории природы. Эта удивительная крыса умела говорить и смеяться, она умела читать мысли людей и… оставлять после себя катышки с красными точками. Бьярне считал, что это он, но кок протестовал: нет, конечно, она – того и гляди, появятся крысята. Это и ребенку ясно. Откуда же тогда красные точки, а?

Такой аргумент явно смутил Бьярне, но он не сдавался: а слыхал ли когда‑нибудь кок про язву желудка? Немного терпения – и подлая бестия подохнет сама собой! А может, это и вправду чумная крыса? И откуда, черт тебя побери, ты вообще взял, что раз в катышках красные точки, то это обязательно она, а не он?

Кок промолчал, но его усмешка говорила: «Уж я‑то, голубчик, знаю, а тебе и невдомек».

Штурман смешал виски с водой и поставил чашку на палубе. Он задумал подпоить хитрую тварь. Но крыса, косясь на чашку, лишь издевательски скалилась, а стоило появиться капитану с револьвером – и ее будто ветром сдуло. Штурман запретил преследовать крысу и самолично караулил ее целое утро. Но крыса не дотрагивалась до чашки, только щурила насмешливо черные глазки, а при появлении людей молниеносно исчезала. Она прекрасно понимала, что самое надежное для нее убежище – это камбуз. Там она обычно и торчала. Да, но где же она пряталась, когда ее в камбузе не было? Видимо, у нее имелись и какие‑то тайные убежища. Обыскали весь корабль, но ничего не обнаружили.

Вернувшись после обеда на палубу, штурман первым делом заглянул в чашку. «Гляди‑ка, выпила!» В его голосе звучало торжество. Однако никакой пьяной крысы в поле зрения не наблюдалось, и в штурманскую душу заполз червяк сомнения. Он подозрительно покосился на стоящего у руля Рыжего Мерина, – богатырь, зевая, с безразличным видом уставился на паруса. Штурман услышал смех в кубрике и, разозленный, отправился с чашкой к себе в каюту. Напоить крысу он больше не пытался.

Крыса была осью, вокруг которой вращалась земля… Она была подобна тем великим деятелям, имена которых живут в веках… Она была все равно что Летучий Голландец или Терье Викен[12], Кай Юлий Цезарь или приговоренный к линчеванию негр… Нет, даже более того. Она была для них воплощением социальной идеи, объединяющей людей, и самой этой идеей. Она была женой, с которой хочешь развестись, и девушкой, которая никогда не будет твоей. Она жила в твоем сердце, а поймать ее было невозможно…

В дневнике Класа Винкеля появилась следующая запись:

 

«Сегодня ночью крыса забралась в кубрик и укусила за щеку Бьярне Вика, когда тот спал. Рана довольно опасная».

 

Происшествие вызвало целую бурю. Бьярне кубарем слетел с койки и на всякий случай набросился сразу и на Святошу и на кока. Он успокоился только тогда, когда жертвам наконец удалось заверить его в своей невиновности. Но тут в наступление перешел кок.

А немного погодя они уже мирно беседовали о крысах – рассказанных историй хватило бы не на один том. Тут были истории о крысах, которые пожирали детей, и о крысах, которые устраивали торжественные похороны своим близким, о крысах, разгуливающих по телеграфным проводам, и о крысах, глотающих гвозди целыми килограммами. Было вытащено на свет божий все, что они когда‑нибудь слышали о крысах: упомянута была и моровая язва, и чумные крысы, и крысы – сиамские близнецы, и крысы без задних лапок. Однако крыса со шхуны «Фултон» была, без сомнения, вне всякой конкуренции – она кусала взрослых людей! Бьярне высказал предположение, что, может, никакая это и не крыса вовсе. А кто же? Ну, уж это ему неизвестно. А про такого зверя, кенгуру, ничего не слыхали?

– Чепуха, – возразил Святоша, однако по спине у него побежали мурашки.

– Кенгуру – это такой вид медведя с длинным хвостом, – заявил кок.

– А что, если это карликовый кенгуру? – предположил Бьярне.

– Да говорю вам, это крысиха, начиненная своим отродьем, – настаивал кок.

Но Бьярне не отступал: это самец!

Познакомившись со свирепым нравом крысы, команда лишилась сна. В тот же самый день она вторично укусила Бьярне – на этот раз за нос. Бьярне осатанел и, как был, в одной рубашке, помчался на корму.

– Вот, капитан, полюбуйся! Не хватало, чтобы крысы и вши живьем нас съели на твоей треклятой посудине!

Капитан смерил его ледяным взглядом, и Бьярне тут же дал задний ход. Невнятно что‑то ворча, поплелся к себе. И пока не заступил на вахту, все время сидел в засаде с обломком доски в руках, вглядываясь безумным взглядом маньяка – не покажется ли крыса. Крыса не показывалась.

– Штурман, надо что‑то предпринимать. Крыса бешеная, – сказал капитан.

Рыжий Мерин не замедлил сообщить в кубрике:

– Все ясно, крыса просто больная. У нее бешенство.

Бьярне побелел.

Штурман совсем растерялся. Он организовал еще одну облаву, но крыса оказалась не настолько больной, чтобы даться им в руки. Штурманская голова буквально раскалывалась надвое.

Тогда капитан сменил Святошу у штурвала и приказал:

– Штурман, мобилизуйте людей. Необходимо доискаться, как она могла попасть в трюм: больше ей быть негде.

Проведено было тщательнейшее обследование, дюйм за дюймом, и опять нигде ничего – ни лаза, ни дырки… А крыса – вот она, сидит на самом виду на крышке трюмного люка!

Бьярне побагровел. Враг был моментально взят в окружение. Кто держал швабру, кто просто палку. А капитан бросил штурвал и явился с голыми руками… Но крыса вдруг исчезла, как сквозь землю провалилась.

Совершенно безразлично, куда и зачем идет корабль, если на этом корабле имеется крыса, вокруг которой вертится мир. Крыса… В ней заключались цель жизни и страх перед этой самой жизнью, все добро и все зло на земле. Она заставила людей поверить, что жизнь имеет смысл. Ибо какой смысл имела бы сейчас их жизнь, если бы не эта крыса? Они глядели на нее, с трудом подавляя отвращение, – так взрослые пьют молоко. Но разве мыслима жизнь без молока? Они поклялись себе преследовать крысу и поймать ее, даже если б им пришлось плавать вокруг Исландии до скончания века. А где‑то в глубине сознания, как это всегда бывает у людей, не привыкших много думать, мелькала мысль: «А что же мы будем делать, когда наступит конец света и окажется, что в царствии небесном крыс не водится?»

Как поймать крысу?.. Люди без конца обсуждали этот вопрос. Они мечтали о западнях самых дьявольских конструкций. Они припоминали все, что им приходилось слышать о пытках средневековья. Бьярне демонстрировал свои раны и, вытаращив блестящие, цвета спелых вишен, глаза, твердил: «А укусила‑то меня! Вас‑то никого, одного меня!»

– Сразу небось учуяла помойку и гонорею, – парировал кок.

Бьярне исполнил воинственный танец.

– Ага, завидуешь, черт толстопузый!

Тут Рыжий Мерин сообразил, что Бьярне, видимо, гордится оказанным ему предпочтением. И окончательно убедился в своей догадке, заметив, что тот от зависти чуть не лишился дара речи, когда крыса избрала очередной жертвой Святошу. Спросонок нанося удары по собственной койке, несчастный в кровь разбил себе руки, а вопил так, что поднял на ноги всю команду. Крыса отгрызла у него кусочек нижней губы. Губа опухла, вся нижняя часть лица была изуродована. Уже к утру он начал бредить и нес такое, что лучше уж было молчать. Все по очереди дежурили у его койки – главным образом для того, чтоб подкараулить крысу.

Капитан сделал для больного все, что мог. Он не на шутку встревожился. Пора положить этому конец. Подобные вещи на трехмачтовой шхуне «Фултон»! Нет уж, хватит, здесь вам не цирк, и он не клоун.

Капитан собрал свой экипаж и произнес речь:

– Как вам известно, на борту шхуны находится крыса. Она кусает людей, и вот теперь Свя… гм, то есть Йоханнес Хансен, так вот, Йоханнес лежит больной. Я обещал вознаграждение. Для простого матросишки деньги немалые. Не понимаю, как вы терпите присутствие этой твари? Ликвидировать в двадцать четыре часа!

Он так взглянул на штурмана, словно тот был виноват, что крыса очутилась на шхуне, затем повернулся и удалился в свою каюту. Штурман решил, что не мешало бы теперь и ему произнести речь, и уже репетировал ее про себя, но в этот момент из капитанской каюты раздался дикий вопль, и вниз по лестнице молнией пронеслась крыса. Рыжий Мерин не успел поднять ногу для пинка, как крысы и след простыл.

По лестнице не торопясь спустился капитан. Глаза его, изучив всех по порядку, остановились на Бьярне Вике.

– Восемь часов крысиной вахты! Потом вас сменит кок, будете дежурить по очереди, помимо обычной вахты, пока не изловите мне крысу!

Бьярне напыжился и по всем правилам приступил к исполнению своей миссии. Кому ж, как не ему, быть первым в этом деле. Уж он‑то не станет валяться в постели из‑за пустякового укуса.

Для начала он раздобыл несколько досок и тщательно прибил их гвоздями снизу к стенке камбуза. Вход для чудовища был закрыт. Убедившись, что крысы нет в кубрике, он герметически закупорил и его… Рыжий Мерин протестовал и орал, что они со Святошей задохнутся. Бьярне уговорил его не бесчинствовать и вести себя тихо. Затем он заставил кока поклясться, что крысы нет и в каюте капитана, и, с разрешения последнего, закрыл ее.

Он начал наступление с бака, держа в руке кусок толстого каната и тщательно обшаривая все по пути. Придирчиво осмотрев все наверху, он спрыгнул вниз и собирался уже заглянуть под бак, когда услышал истошный вопль штурмана: «Вот она!»

Бьярне увидел ее. Крыса бежала с кормы, и он ринулся ей наперерез. За ним бросился штурман. Грациозный прыжок – и крыса, вскочив на борт, пронеслась мимо Бьярне. Тут он проделал тот самый фокус, который давно снискал ему всеобщее восхищение, и, вскочив на борт, ринулся за крысой. Вот это да! Кок от неожиданности выпустил руль, а штурман застыл на месте: «Господи помилуй!»

Бьярне был артист в своем деле, штурман это знал, но, увидев такое, он просто онемел. Бьярне сделал несколько огромных прыжков, каким‑то чудом сохранив равновесие, нагнулся вперед, и… канат просвистел в воздухе. Бьярне выругался.

На этот раз крыса сумела увернуться, но, когда Бьярне бросил канат во второй раз, он, видимо, задел ее. Как бы то ни было, она упала за борт. Победный клич застрял у штурмана в горле, ибо Бьярне полетел вслед за крысой.

Как назло, именно в этот момент кок повернул руль, и прошло несколько драгоценных минут, прежде чем удалось справиться с ветром и развернуться. К тому времени Бьярне был уже далеко позади.

Капитан и Рыжий Мерин выбежали на палубу. В воду полетели спасательные круги. Капитан закричал: «Держи кру‑уг!»

Что ответил Бьярне, расслышать было невозможно… Но он плыл по направлению к кругу. И тут они увидели, что на голове у него сидит крыса. Крепко вцепившись Бьярне в волосы, она задирала морду, будто что‑то вынюхивала.

– А, черт, ружья нет… – пробормотал штурман.

Капитан смерил его уничтожающим взглядом, и штурман, смутившись, принялся возиться с парусами. Метр за метром шхуна приближалась к Бьярне, который работал руками и ногами изо всех сил. Люди стояли наготове со спасательными кругами и канатами. Они говорили больше про крысу, чем про Бьярне. Крыса явно пребывала в нерешительности. Она нервно оглядывалась по сторонам – нет ли поблизости более гостеприимной шхуны.

Капитан, стоявший у штурвала, мгновенно оценил ситуацию и в нужный момент поставил шхуну против ветра, так что Бьярне оказался как раз у кормы. Он уцепился за привязанный к канату спасательный круг и всхлипнул: «Ребята…»

Они услышали в его голосе мольбу, они услышали в нем слезы и действовали быстро, без лишних слов. Холодная вода сделала свое дело. И потом, они ведь по собственному опыту знали, что страх смерти приходит именно тогда, когда спасение уже близко. Рыжий Мерин свесился за борт, и капитан привязал его за ногу канатом к крышке люка. Сам капитан тоже перегнулся через борт и, не долго думая, зацепил Бьярне багром. Когда шхуна накренилась, Рыжий Мерин крепко ухватил Бьярне и подтянул его наверх. И тогда промокшая до костей крыса воспользовалась спиной Рыжего Мерина, как трапом, и скрылась черт ее знает куда.

В тот день капитан записал в судовом дневнике:

 

«У меня двое слегли, а крыса чувствует себя превосходно. Она стала даже еще умнее. Преследования учат крыс мудрости. Эта тварь одержима манией величия и попросту издевается над нами. Ее место – в морском музее».

 

Бьярне лежал, укрытый по самый нос толстым одеялом, и глядел в потолок. Святоша бредил, читал молитвы и ругался. С бутылкой в руках вошел Рыжий Мерин.

– Вот тебе спирт от капитана. Живо вылечишься!

Они поделили спирт.

– Хе, хе, купаньице с крысой на голове! – хихикал Рыжий Мерин. – Черт те что! В жизни не видывал такой потехи!


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 199; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!