ГодЫ. Восстановление нового и наступление старого 12 страница
Но Жданова увезли в Москву раньше – 31 августа 1948 года он скончался. Говорят, преступники не меняют свой преступный почерк. Что ж, смерть Жданова была «предписана» ему тем же почерком, что и смерть Щербакова.
Спору нет, ошибиться может любой врач… Однако на инфаркт кардиограмма всегда указывает уверенно! И допустимо ли было пренебречь заключением опытного профессионала Тимашук, которая не занимала, как Виноградов и иже с ним, вереницы прибыльных должностей, зато всю жизнь занималась своим прямым делом – лечила людей?!
События того лета развивались так…
Жданов был серьёзно болен – у него был атеросклероз. Болезнь обострилась летом 1948 года, и кончилось тем, что Жданов в середине июля оказался на Валдае. Самочувствие его улучшалось, но 23 июля ему вдруг позвонил из Москвы Шепилов, и после продолжительного разговора с ним у Жданова ночью случился сердечный приступ. 25 июля из Москвы прилетели всё те же Виноградов, Василенко и Егоров – в тот раз с Карпай – и после обследования заявили, что у больного имел место острый приступ сердечной астмы.
После этого местные врачи Ждановым какое‑то время занимались, но уже через неделю его стали «лечить» так, что «лечение» само по себе было преступлением. С 7 августа, хотя состояние Жданова требовало постоянного контроля, у него не снимались кардиограммы. Лечаший врач Майоров (выходец из помещичьей среды, к слову) вместо организации правильного ухода и лечения Жданова передоверил всё медсестре, а сам уходил на долгие часы ловить рыбу.
|
|
|
27 августа Жданову вновь стало плохо, и на следующий день на Валдай опять вылетела профессорская далеко не святая «троица», взяв с собой – на свою голову – Тимашук.
Как читателю уже известно, профессор Егоров рекомендовал Жданову «увеличить движение», что Жданов и сделал: гулял по парку, смотрел кино – дополнительно эмоционально нагружаясь. Хотя на самом деле ему в эти дни был необходим строжайший постельный режим. Результат «рекомендаций» не замедлил сказаться – 29 августа у Жданова вновь случился сердечный приступ, и через два дня он умер.
Далее события разворачивались тоже интересно…
Вместо того чтобы распорядиться срочно доставить тело покойного члена Политбюро, тело Жданова (!), на вскрытие в Москву, к нему вылетели начальник ЛСУК профессор Егоров, патологоанатом Кремлёвской больницы А.Н. Фёдоров, а также… секретарь ЦК Кузнецов‑«ленинградский», член Политбюро Н.А. Вознесенский и первый «ленинградский» партийный секретарь П.С. Попков.
Историк Г. Костырченко, приводя эти сведения, почему‑то считает, что последняя «троица» – тоже не святая, но уже не медицинско‑номенклатурная, а партийно‑номенклатурная, собралась на Валдае, «инстинктивно почувствовав, что, потеряв влиятельного покровителя, необходимо сплотиться». Г. Костырченко при этом не понимает, во‑первых, что вряд ли «ленинградской» «троице» надо было «сплачиваться» настолько мгновенно и демонстративно, а во‑вторых – что описанная выше её реакция на смерть Жданова скорее напоминает действия тех, у кого, говоря попросту, «рыло в пуху»…
|
|
|
Причём «сплочение» выглядело тем более подозрительным, что наиболее разумным со стороны Кузнецова и Вознесенского было бы потребовать обложить тело льдом да и отправить в Москву самолетом. Но они почему‑то настойчивости не проявили. А ведь обязаны были это сделать, коль уж были на месте события – даже Попков, которому на Валдае ни по чину, ни по обязанностям находиться не требовалось. Обязаны были потому, что смерть такой крупнейшей политической фигуры, как Жданов, могла ведь оказаться и не естественной! Жданова вполне могли ведь и отравить. С учетом всех возможных причин патологоанатомическое исследование должно было быть, вообще‑то, комплексным и очень тщательным!
Так что, говоря откровенно, срочный и не вызванный обстоятельствами прилёт к телу Жданова Кузнецова и Вознесенского и их присутствие на Валдае представляется мне сознательным прикрытием того преступного действа под названием «вскрытие тела», которое тут предстояло разыграть «врачам». Присутствие же Попкова в этом случае было прикрытием уже для Кузнецова и Вознесенского – мол, все три наиболее близких ученика прибыли к ещё не остывшему телу учителя, чтобы немедленно‑де почтить его память.
|
|
|
И при странном попустительстве «соратников» покойного действо состоялось: якобы под нажимом профессора Егорова профессор Фёдоров произвёл вскрытие в неприспособленном для этого помещении полутёмной ванной комнаты одной из санаторных дач. Егоров заставил, а Фёдоров почему‑то согласился.
Фёдоров обнаружил на сердце Жданова свежие и застарелые (!) рубцы, доказывающие, что Жданов перенёс уже несколько инфарктов, благополучно «не обнаруженных» Карпай и прочими «диагностами». Однако Егоров потребовал, чтобы результаты вскрытия соответствовали ранее поставленному им лживому клиническому диагнозу. А Фёдоров почему‑то и на это согласился, и в его описании инфаркты были заменены «некротическими очажками», «очагами миомаляции» и «фокусами некроза»… Причём эти «фокусы» продолжились и в Москве, где «консилиум» в составе профессоров В.Н. Виноградова, В.Ф. Зеленина, А.М. Маркова, В.Е. Незлина, Я.Г. Этингера, П.И. Егорова, ознакомившись с анатомическим препаратом сердца покойного, доставленным – вместо самого тела покойного – с Валдая на самолёте, тоже ничего «не заметили».
|
|
|
Когда Жданов умер, Тимашук написала письмо начальнику Главного управления охраны МГБ Власику. Началось расследование, и 6 сентября 1948 года профессор Егоров собрал в своём кабинете совещание, где заклеймил Лидию Федосеевну как невежественного врача и «чуждого, опасного» человека.
Тимашук действительно была опасна своим профессионализмом и честностью. Поэтому Егорова поддержали Виноградов, Майоров, патологоанатом Кремлёвской больницы Федоров и профессор Василенко.
Виноградов тогда ещё пользовался полным доверием Сталина (он «лечил» и его, и других членов Политбюро, сопровождал Сталина в 1943 году в Тегеран), и письмо Тимашук тогда удалось замять. Виноградов заявил министру здравоохранения СССР Е.И. Смирнову: «Или я буду работать в Кремлёвской больнице, или она». Оставили профессора Виноградова, а врача Тимашук перевели в один из филиалов «кремлёвки».
Что же до Виноградова, то мог ли этот главный терапевт Лечебно‑санитарного управления Кремля качественно заботиться о здоровье руководства страны, если он параллельно заведовал кафедрой в 1‑м Московском медицинском институте, был главным редактором журнала «Терапевтический архив», заведующим электрографическим отделением Института терапии АМН СССР и занимал ряд других должностей, не связанных с практической медициной? При этом даже автор монографии «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» Г. Костырченко признает: «В знаменитой «кремлёвке» … витал мёртвый дух чиновной иерархичности, корпоративности, круговой поруки».
С чьей же, спрашивается, «подачи»? И только ли в корпоративности было дело?
Наконец, последнее, что я должен сказать здесь о Жданове… После ареста профессор Василенко 15 ноября 1952 года показал:
«Судебный процесс по делу Плетнёва (профессор, обвинённый в умерщвлении Куйбышева и Горького, получивший 25 лет тюрьмы и расстрелянный 11.09.41 года в Орловской тюрьме перед вступлением в город немцев. – С.К.) открыл передо мной технику умерщвления путём заведомо неправильного лечения больного. Из материалов дела я понял, что врач может не только навредить больному, но и коварным способом довести его до смерти. К этой мысли я в последующие годы возвращался не раз, вспоминая Плетнёва, которого я знал лично. Когда в июле 1948 года я оказался у кровати больного Жданова, я невольно опять вспомнил о Плетнёве… И я решился пойти на умерщвление Жданова…»
Эти показания сегодня считают «выбитыми» из Василенко, но они намного более походят на искреннее признание – в пользу последнего варианта говорит весь психологический строй вышеприведённого отрывка.
Василенко, Егоров, Виноградов, Вовси и многие другие крупные медики, имевшие отношение к обеспечению здоровья лидеров СССР, были людьми вполне определённых взглядов на жизнь. Когда 4 ноября 1952 года оперативники МГБ пришли за Виноградовым, их поразило богатое убранство его квартиры, которую можно было спутать со средней руки музеем. Виноградов происходил из семьи мелкого харьковского служащего, но ещё до революции успел стать состоятельным человеком, держал собственных призовых лошадей на ипподроме, коллекционировал живопись, антиквариат.
Чекисты описывали картины Репина, Шишкина, Брюллова и других первоклассных русских мастеров. При обыске были обнаружены золотые монеты, бриллианты, другие драгоценности и солидная сумма в американской валюте.
Забегая вперёд, сообщу, что когда «врачей» после смерти Сталина «реабилитировали», то никто почему‑то не вспомнил, что Виноградов‑то был однозначно виновен в ряде вульгарных уголовно наказуемых деяний, тайно храня золото, драгоценности, валюту. Никто не задался и другим резонным вопросом: зачем профессор Виноградов тайно хранил «камешки» и доллары? Не прятал ли он их до лучших времён, надеясь на такие перемены в СССР, которые стали возможными лишь после 1991 года?
На последний вопрос можно, пожалуй, дать вполне утвердительный ответ. Но коль так, то не пытались ли Виноградов и его коллеги сделать такие перемены реальными намного раньше?
Как «лечили» Жданова, читатель знает.
А вот как «лечили» Калинина… О его «лечении» рассказала на следствии по «делу врачей» лечащий врач Калинина с января 1940 года по июнь 1942 года… С.Е. Карпай. Рассказала Карпай о пикантных деталях «лечения» с перепугу, но испугалась она и развязала язык не потому, что ей в МГБ выбивали зубы (хотя «россиянские» «историки» утверждают обратное), а потому, что обвинение в умерщвлении Калинина предъявили вначале ей.
И тогда Карпай, «отмываясь», сообщила занятные факты.
В июне 1942 года она предложила провести тщательное обследование Калинина, жаловавшегося на боли в кишечнике. А главный терапевт Лечсанупра профессор Виноградов ограничился назначением клизмы, диеты в сочетании с медикаментозным лечением и заменил Калинину лечащего врача.
Лишь 10 июня 1944 года профессор А.Д. Очкин сделал Калинину операцию, выявившую рак желудка в очень запущенном состоянии. Очкин старался как мог, но лишь отсрочил неизбежное – в июне 1946 года Калинин умер.
Можно вспомнить и то, что залечивший Щербакова доктор Рыжиков, признавшись в этом после ареста, заодно покаялся и в намеренно запоздалом диагностировании рака желудка у старого большевика Емельяна Ярославского (Губельмана), умершего в декабре 1943 года. Почерк, как видим, и тут был схож.
Что же до достоверности признания Рыжикова относительно Ярославского, то с чего бы нам брать эту достоверность под сомнение, если Рыжиков, явно так же с перепугу, как и Карпай, признавался в давнем и не расследовавшемся случае. И признавался по своей инициативе – расспрашивали‑то его о Щербакове.
Стоит ли после этого удивляться, что ещё в закрытом письме ЦК от 13 июля 1951 года «О неблагополучном положении в МГБ СССР», где сообщалось о результатах работы комиссии Политбюро в составе Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева, говорилось и вот что:
«Среди врачей несомненно существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителям партии и правительства».
Может представлять интерес для нас и следующее письмо члена Политбюро ЦК ВКП(б), председателя КПК А.А. Андреева Маленкову, относящееся к началу 1949 года:
«Т. Маленков.
Вот уже месяц как мне пришлось вновь оставить работу и заняться лечением, а дела у меня пока идут неважно. Несмотря на точное выполнение предписаний профессоров, головокружения повторяются почти через день <…> У меня складывается впечатление, что с лечением происходит что‑то неладное, или тут неправильно определён диагноз заболевания, или неправильно ведётся лечение. Ведь в конце концов пошёл второй год и пора бы иметь какие‑то результаты, а я имею со стороны лечащих лишь все новые заверения, что моё заболевание не опасно и что оно преходяще и головокружения должны оборваться…»
Квалифицированнейшие, по своему официальному положению – лучшие в стране и обладавшие огромными возможностями медики «лечили» при этом страдавшего сильными головными болями и бессонницей Андреева… большими дозами снотворного в сочетании с кокаином.
Андреев после написания этого письма прожил ещё восемнадцать лет, скончавшись в 1971 году на 76‑м году жизни. Но не обязан ли он своим долгожительством последним строкам своего письма, в которых просил Маленкова, «если можно, вмешаться в это дело»?
Щербаков, Жданов, Калинин доверяли своим врачам. И умерли от их заведомо недопустимых для профессионалов действий.
Андреев в своих врачах усомнился. Может быть, в этом и было его спасение? Ведь если суммировать всё вышесказанное, то очень вероятной представляется картина такого сознательного заговора врачей, когда высокопоставленных больных медленно умерщвляют не ядами, а сознательно убийственной для них методикой лечения. Тут можно вспомнить, как уже в 80‑е годы кремлёвский медицинский академик Чазов «лечил» Генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко пребыванием в горах… После этого «лечения» астматик Черненко из достаточно крепкого старика на глазах превратился в развалину.
А «могильщик СССР» Михаил Горбачёв уже был готов Черненко сменить.
И сменил.
Впрочем, в 1953 году до этого было ещё далеко. Тимашук 21 января 1953 года была награждена орденом Ленина. Профессора Виноградов, Егоров, Василенко, Вовси, Коган, Гринштейн, Фельдман, Темкин к тому времени сидели на Лубянке…
И сидели не только они. Уже давно велись допросы, например, бывших ответственных работников МГБ СССР Якова Михайловича Бровермана, Леонида Фёдоровича (Элиазара Файтелеевича) Райхмана, Льва Леонидовича Шварцмана, Михаила Ильича (Моисея Эльевича) Белкина, Арона Моисеевича Палкина.
По показаниям Бровермана от 6 декабря 1952 года проходили тогда ещё не арестованные Иосиф Яковлевич Лоркиш, бывший заместитель начальника Управления контрразведки Ленинградского, а затем Прикарпатского военного округа, бывший помощник начальника 3‑го Главного управления МГБ СССР Григорий Самойлович Болотин‑Балясный; бывший заместитель начальника Управления контрразведки МГБ войск Дальнего Востока Авраам Моисеевич Вул, бывший заместитель начальника 5‑го Управления МГБ СССР Илья Израилевич Илюшин‑Эдельман…
Это – по показаниям одного лишь Бровермана.
14 января 1953 года заместитель министра ГБ СССР Гоглидзе спецсообщением № 143/г докладывал Сталину об аресте проходивших по показаниям уже не Бровермана, а Белкина, как еврейские националисты, бывшего заместителя начальника Управления контрразведки МГБ Центральной группы войск В.Я. Дубровинского, в последнее время являвшегося консультантом Краснопресненского райкома партии; начальника финансового отдела Министерства рыбной промышленности Латвийской ССР И.И. Факторовича; заместителя начальника отдела контрразведки МГБ 128‑го стрелкового корпуса Белорусского военного округа; пенсионера А.А. Бренденбургского, а также генерал‑майора запаса МГБ И.Я. Лоркиша.
У того же Бровермана, у Белкина были десятки сослуживцев и знакомых, многие из которых были евреями, а многие ими и не были. Но в показаниях фигурировали вполне конкретные их «связи». Почему‑то – именно эти, а не иные. А ведь предстояли очные ставки, где оговоры – если бы место имели они – могли и вскрыться. Так что вряд ли Броверман и Белкин кого‑то оговаривали.
И это были показания всего лишь Белкина и Бровермана. В принципе же объём разоблачений – не дутых, а реальных – мог быстро вырасти как снежный ком.
К тому же все это происходило на фоне процесса Сланского в Чехословакии, где тоже присутствовали такие детали, как злонамеренные врачи и сионистский «след»… Но об этом процессе, закончившемся в начале декабря 1952 года, – позднее.
Наступил новый, 1953 год. В ушедшем году последнее заседание бюро Президиума ЦК КПСС прошло в полном составе – при Сталине, 29 декабря. Тогда рассматривались государственный план развития народного хозяйства СССР на 1953 год по военным и специальным отраслям промышленности, государственный бюджет, планы экспорта, импорта и накоплений метериальных резервов, вопросы товарообмена с Норвегией и Францией, отмены государственного страхования животных в колхозах и у населения, «как не способствующего делу развития животноводства», и кое‑что ещё – «по мелочам».
Кроме членов Бюро Президиума ЦК КПСС присутствовали секретари ЦК Аристов, Брежнев, Игнатов, Михайлов, Пегов, Пономаренко, Суслов и председатель Комитета партийного контроля Шкирятов.
Следующее, первое в 1953 году, заседание бюро Президиума ЦК было назначено на 9 января, и оно собралось в том же составе – не было только Сталина.
Кроме тех, кто был на заседании 29 декабря, в зале сидели также главный редактор «Правды» Шепилов и заместители министра госбезопасности Гоглидзе и Огольцов. Однако не было самого министра госбезопасности Игнатьева – что мы пока просто заметим для памяти.
Обсуждался проект адресованного всей стране сообщения ТАСС об аресте группы «врачей‑вредителей» и проект передовой статьи в «Правде» – «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров‑врачей», который отредактировал Сталин.
Дата опубликования сообщения ТАСС была выбрана, как я предполагаю, тоже Сталиным и была, скорее всего, «знаковой» – 13 января 1953 года.
13 января «Правда» – отнюдь не на первой полосе – опубликовала в «Хронике ТАСС» сообщение о раскрытии и проведении следствия по делу «террористической группы врачей, ставивших своей целью, путём вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». В числе участников группы были названы профессора Вовси, Виноградов, Коган М.Б. и Коган Б.Б., Егоров П.И., Фельдман, Этингер, Гринштейн, Тёмкин и врач Майоров.
Сообщалось об их причастности к смертям Жданова и Щербакова, о связях большинства участников группы с «международной еврейской буржуазно‑националистической организацией «Джойнт» и меньшей – с английской разведкой.
Сообщение заканчивалось фразой: «Следствие будет закончено в ближайшие дни».
В передовице говорилось:
«…В СССР безраздельно господствуют социалистические отношения… На всех участках хозяйственного и культурного строительства мы имеем успехи. Из этих фактов люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, диверсий, шпионажа, что заправилы капиталистического мира могут отказаться от своих попыток вести подрывную деятельность против СССР.
Но так думать и рассуждать могут только… люди, стоящие на антимарксистской точке зрения «затухания» классовой борьбы. Они не понимают, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы. Чем успешнее будет наше движение вперёд, тем острее будет борьба врагов народа…
Так учит бессмертный Ленин, так учит товарищ Сталин…
В СССР эксплуататорские классы давно разбиты и ликвидированы, но ещё сохранились пережитки буржуазной идеологии, пережитки частнособственнической психологии и морали – сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали – живые люди… Именно эти скрытые враги, поддерживаемые империалистическим миром, будут вредить и впредь…»
Сталин знал больше, чем те, кто готовил проект передовицы, и два последних её абзаца выглядели после правки Сталина так, что выявлялись не только «заокеанские» – как было первоначально в проекте, но и английские связи внутренних врагов СССР. Сталин же дописал и конец передовой. И она в окончательном виде заканчивалась следующими словами:
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!