Речь на объединенном заседании партийных и советских организации в Вятке 19 января 1919 г
(Протокольная запись)
Говоря об общем положении, нужно сказать, что некоторая устойчивость фронта на ближайшее время обеспечена и необходимо создание именно теперь Военно‑революционного комитета Вятской губернии. Если противник продвинется вперед, то ему придут на помощь контрреволюционные восстания внутри, с которыми может бороться успешно лишь узкая, подвижная организация, какой и должен быть Военно‑революционный комитет.
Необходима теперь же организация нового центра, куда войдут представители:
1) от Губернского исполкома,
2) от Областного совета,
3) от Губернского комитета партии,
4) от Чрезвычайной комиссии,
5) от Окружного военного комиссариата.
В руках Военно‑революционного комитета Вятки должны быть сосредоточены все силы, все средства, но текущая работа советских органов должна быть не прекращена, а усилена.
По примеру губернского центра, такие же органы должны быть созданы в уездах.
С помощью такой сети революционных комитетов будет осуществлена связь с местами.
И только таким путем мы будем готовы к новому наступлению.
Товарищ Сталин формулирует свое предложение: В целях укрепления и обеспечения тыла и объединения деятельности всех советских и партийных организаций Вятской губернии создается Вятский военно‑революционный комитет, решениям которого, как высшего органа Советской власти в губернии, подчиняются упомянутые учреждения и организации.
|
|
|
Впервые напечатано в газете “Горьковская Коммуна” № 290, 18 декабря 1934 г.
Отчет Комиссии ЦК партии и Совета обороны товарищу Ленину о причинах падения Перми в декабре 1918 года
Общая картина катастрофы
Неизбежность катастрофы определилась уже к концу ноября, когда противник, охватив третью армию полукольцом по линии Надеждинский – Верхотурье – Баранчинский – Кын – Иргинский – Рождественский вплоть до левого берега Камы и усиленно демонстрируя своим правым флангом, повел бешеное наступление на Кушву.
Третья армия к этому моменту состояла из 30‑й дивизии, 5‑й дивизии, Особой бригады, Особого отряда и 29‑й дивизии с общим количеством штыков и сабель всего около 35 тысяч при 571 пулемете и 115 орудиях (см. “Боевое и квартирное расписание”).
Морально‑боевое состояние армии было плачевное, благодаря усталости частей от бессменных 6‑месячных боев. Резервов не было никаких. Тыл был совершенно не обеспечен (ряд взрывов железнодорожного полотна в тылу армии). Довольствование армии было случайное и необеспеченное (в самую трудную минуту стремительного натиска на 29‑ю дивизию части этой дивизии пять суток отбивались буквально без хлеба и прочих продуктов продовольствия).
|
|
|
Занимая фланговое положение, третья армия не была, тем не менее, обеспечена от обхода с севера (не было принято мер к выставлению специальной группы частей на крайнем левом фланге армии для предупреждения обхода). Что касается крайнего правого фланга, соседняя вторая армия, скованная расплывчатой директивой Главкома (после взятия Ижевска и Воткинска вторую армию не втягивать в бой, так как она получит новое назначение) и вынужденная десять дней стоять на месте, оказалась не в состоянии во‑время подать помощь третьей армии своим продвижением вперед в самую критическую минуту перед сдачей Кушвы (конец ноября).
Таким образом, предоставленная самой себе (на юге) и открытая для обходных операций противника (на севере), усталая и истрепанная, без резервов и сколько‑нибудь обеспеченного тыла, плохо довольствуемая (29‑я дивизия) и скверно обутая (30‑я дивизия), при 35‑градусном морозе, растянутая на громадном пространстве от Надеждинского до левого берега Камы южнее Осы (более 400 верст), при слабом и малоопытном штабе армии, третья армия, конечно, не могла устоять против натиска превосходных свежих сил противника (пять дивизий), располагающего к тому же опытным командным составом.
|
|
|
30 ноября противник занимает ст. Выя и, отрезав наш левый фланг от центра, почти целиком уничтожает 3‑ю бригаду 29‑й дивизии (спаслись только комбриг, начштаб и комиссар, броневик № 9 попал в руки противника). 1 декабря противник на Лысьвинском направлении занимает ст. Крутой Лог и забирает наш броневик № 2. 3 декабря противник занимает Кушвинский завод (Верхотурье и весь северный район, отрезанный от центра, оставляются нашими частями). 7 декабря противник занимает Бисер. 9 декабря – Лысьву. 12–15 декабря – станции Чусовскую, Калино, Селянку, при переходе 1‑го советского маршевого батальона на сторону противника. 20 декабря противник занимает ст. Валежную. 21 декабря – Гори, Мостовую, при переходе 1‑го советского стрелкового полка на сторону противника. Противник подходит к Мотовилихе при общем отходе наших частей. С 24‑го на 25‑е противник занимает Пермь без боя. Так называемая артиллерийская оборона города оказалась пустой затеей, оставившей противнику 29 орудий.
Так в продолжение 20 дней армия в своем беспорядочном отступлении проделала более 300 верст от Верхотурья до Перми, потеряв за эти дни 18 тысяч бойцов, десятки орудий, сотни пулеметов. (После падения Перми третья армия состояла уже из двух дивизий с 17 тысячами штыков и сабель – вместо 35 тысяч, при 323 пулеметах – вместо 571 и 78 орудиях – вместо 115. См. “Боевое и квартирное расписание”.)
|
|
|
Это не было, строго говоря, отходом, тем более это нельзя назвать организованным отводом частей на позиции, – это было форменное беспорядочное бегство наголову разбитой и совершенно деморализованной армии со штабом, неспособным осознать происходящее и сколько‑нибудь учесть заранее неизбежную катастрофу, неспособным своевременно принять меры для сохранения армии путем ее отвода на заранее подготовленные позиции, хотя бы ценой потери территории. Вопли Реввоенсовета и штаба третьей армии о “неожиданности” катастрофы лишь демонстрируют оторванность этих учреждений от армии, непонимание роковых событий под Кушвой и Лысьвой, их неумение руководить действиями армии.
Все эти обстоятельства послужили основой той беспримерной растерянности и бесхозяйственности, которые характеризуют совершенно беспорядочную эвакуацию ряда городов и пунктов в районе третьей армии, позорное дело о взрыве моста и уничтожении оставленного имущества, наконец, дело охраны города и так называемой артиллерийской обороны последнего.
Несмотря на разговоры об эвакуации, начавшиеся еще в августе месяце, для практической организации самой эвакуации ничего или почти ничего не было сделано. Никто, ни одна организация не попыталась призвать к порядку Центроколлегию, которая путалась в ногах у учреждений, вела бесконечные прения о плане эвакуации, но ничего, ровно ничего, не сделала для дела эвакуации (не приготовила даже описи “своих собственных грузов”).
Никто, ни одно учреждение не пыталось организовать действительный контроль над Уральским округом путей сообщения, оказавшимся подозрительно беспомощным в борьбе с искусно организованным саботажем железнодорожных служащих.
Назначение начальника военных сообщений Стогова начальником эвакуации, состоявшееся 12 декабря, не подвинуло дело эвакуации ни на шаг, ибо, несмотря на торжественное ручательство Стогова срочно эвакуировать Пермь (“ручаюсь головой – эвакуирую все”), у него не оказалось ни плана эвакуации, ни аппарата эвакуации, ни воинской силы для того, чтобы обуздать попытки отдельных учреждений и дезорганизованных воинских частей к беспорядочной, самочинной “эвакуации” (захват паровозов, вагонов и проч.). Результаты: эвакуировалась всякая мелочь, ломаные стулья и прочая рухлядь, в то время как готовые составы с механизмами и частями Мотовилихинского завода и Камской флотилии, составы с ранеными воинами и запасы редких американских осей, сотни здоровых паровозов и прочее богатство остались не эвакуированными.
Облком и Облсовет, Реввоенсовет и штаб армии не могли не знать всего этого, но они, видимо, “не вмешивались” в это дело, ибо расследование показывает, что эти учреждения не занимались систематической проверкой деятельности органов эвакуации.
Разговоры штаба армии об артиллерийской обороне Перми, начатые еще в октябре месяце, так и остались разговорами, ибо 26 орудий (плюс три не вполне пригодные) с полной упряжью были оставлены противнику без единого выстрела. Расследование показывает, что если бы штаб удосужился проверить деятельность начбрига по установке орудий, он увидел бы, что в обстановке беспорядочного отхода воинских частей и общей дезорганизованности накануне падения Перми (23 декабря), когда начбриг, не исполнив приказа, отложил установку орудий на 24 декабря (этот начбриг перебежал к противнику 24 декабря), речь могла идти лишь о спасении самих орудий путем их вывоза или по крайней мере путем их порчи, но никак не об артиллерийской обороне. Только беспечностью и бесхозяйственностью штаба можно объяснить, что не было сделано ни то, ни другое.
Та же бесхозяйственность и нераспорядительность сказывается в вопросе о взрыве Камского моста и уничтожении оставленного в Перми имущества. Мост был минирован за несколько месяцев до падения Перми, но минировка не проверялась никем (никто не берется утверждать, что минировка была в полной исправности накануне предполагавшегося взрыва). Самый взрыв был поручен “вполне надежному” товарищу (Медведеву), но никто не берется утверждать, что охрана моста была вполне надежна, что она (охрана) не покидала Медведева до последней минуты перед предполагавшимся взрывом, что целость Медведева была вполне обеспечена охраной от покушения со стороны белогвардейских агентов. Поэтому невозможно установить:
1) действительно ли Медведев был убит перед самым взрывом белогвардейскими агентами, когда охрана моста разбежалась “неизвестно куда” (так предполагают некоторые),
2) сбежал ли сам Медведев, не захотев взорвать мост, или,
3) может быть, Медведев сделал все от него зависящее для взрыва моста, но мост не взорвался по неисправности проводов и порче минировки, может быть, от артиллерийского огня противника, обстреливавшего мост, а может быть, и до огня, причем Медведев, быть может, был убит подоспевшим потом неприятелем. Далее, Реввоенсовет и штаб армии не постарались точно и определенно возложить ответственность за порчу неэвакуированного имущества на какой‑либо орган или определенное лицо. Более того, у названных учреждений не оказалось формального (письменного) приказания об обязательности взрыва или порчи оставленных сооружений и имущества. Этим и объясняется порча (сжигание) большей частью малоценного имущества в порядке частной инициативы (например, вагонов), при оставлении нетронутым весьма важного имущества (мануфактуры, обмундирования и прочего), причем некоторые должностные лица в интересах “предотвращения паники” не позволяли сжигать и взрывать неэвакуированное (эти лица не разысканы).
Картина общего развала и дезорганизации армии и тыла, бесхозяйственности и безответственности армейских, партийных и советских учреждений дополняется неслыханным, почти повальным переходом целого ряда ответственных работников на сторону неприятеля. Руководитель оборонительных сооружений инженер Банин и все его сотрудники, путейский инженер Адриановский и весь штат специалистов округа путей сообщения, заведующий отделом военных сообщений Сухорский и его сотрудники, заведующий мобилизационным отделом Окрвоенкомиссариата Букин и его сотрудники, командир караульного батальона Уфимцев и начальник артиллерийской бригады Валюженич, начальник отдела особых формирований Эскин и командир инженерного батальона со своим помощником, коменданты станций Пермь I и Пермь II, весь учетный отдел Управления снабжением армии и половина членов Центре‑коллегии, – все они и многие другие остались в Перми, перебежав на сторону противника.
Все это не могло не усилить общей паники, охватившей не только отходившие части, но и образованный накануне падения Перми Революционный комитет, не сумевший поддержать в городе революционный порядок, а также Губвоенкомиссариат, потерявший связь между частями города, результатом чего явились: невывод из Перми двух рот караульного батальона, вырезанных потом белыми, и потеря батальона лыжников, тоже вырезанных белыми. Искусно организованная агентами белых в разных частях города провокаторская стрельба (23–24 декабря) дополняла и усугубляла общую панику.
Третья армия и резервы
Усталость третьей армии (непрерывные бессменные шестимесячные бои) и отсутствие сколько‑нибудь надежных резервов послужили непосредственной причиной поражения. Растянутая тонкой ниточкой на расстоянии 400 верст и подверженная обходу с севера, что еще больше заставляло ее вытягиваться дальше на север, третья армия представляла для противника самый удобный объект для прорыва в любом месте. Обо всем этом, как и об отсутствии резервов, известно было Реввоенсоветам Восточного фронта и Республики еще в сентябре месяце (см. в “Приложении” телеграммы ответственных лиц третьей армии с требованием “смен”, “резервов”, с заявлением об усталости частей третьей армии и прочее), но Военцентр либо не посылал резервов, либо посылал негодную мелочь. В начале декабря, после потери Кушвы, особенно учащаются требования смен и ссылки на усталость армии. 6 декабря Лашевич (командарм) обращается к Востфронту с требованием резервов, ссылаясь на безнадежность положения, но Смилга (Востфронт) отвечает, что “к сожалению, подкреплений не будет”. 11 декабря Трифонов, член Реввоенсовета третьей армии, заявляет Смилге (Востфронт) по прямому проводу: “Весьма вероятно, что мы в ближайшие дни вынуждены будем оставить Пермь. Достаточно двух‑трех крепких полков. Попытайтесь вытянуть из Вятки или из ближайшего пункта”. Ответ Смилги (Востфронт): “Подкреплений не будет. Главком отказал помогать”. (См. “Приложение”.) В период с августа по декабрь прибыло на пополнение третьей армии по нарядам из центра всего 13 153 человека, с ними 3388 штыков, 134 пулемета, 22 орудия, 977 лошадей. Из них 1‑й Кронштадтский морской полк (1248 человек) сдался в плен, 11‑й отдельный батальон морской пехоты (834 человека) разбежался, 5‑я полевая батарея Кронштадтской крепости арестована за зверское убийство командира, финны и эстонцы (1214 человек) отозваны обратно на запад. Что касается обещанных центром нарядов на 22 роты, их просто не выполнил центр. Обещанная же центром 3‑я бригада 7‑й дивизии (три полка) прибыла в Глазов лишь в первых числах января, уже после падения Перми. Причем первое же знакомство с бригадой показало, что она не имеет ничего общего с Красной Армией (явно контрреволюционное настроение, озлобленность против Советской власти, наличность внутри бригады сплоченной группы кулацких элементов, угрозы “сдать Вятку” и прочее). Кроме того, бригада в боевом отношении не подготовлена (не умеет стрелять, обоз у нее летний), командиры не знают своих полков, политическая работа мизерная. Только после трех‑четырехнедельной чистки и тщательной фильтровки бригады, усиленного влития в нее коммунистов в качестве рядовых красноармейцев и интенсивнейшей политической работы удалось ее превратить к концу января в способную боевую единицу (из 3 полков, составляющих бригаду, один отправлен на фронт 20 января, другой может быть отправлен не ранее 30 января, третий – не ранее 10 февраля). О тех же недочетах в системе нашего формирования свидетельствует история с 10‑м кавалерийским полком и с десятым же инженерным полком, стоявшим в Очерском заводе (оба полка сформированы Уральским окрвоенкомиссариатом), из коих первый ударил нашим частям в тыл, а второй пытался сделать то же, но безуспешно, ввиду принятых предупредительных мер.
Недочеты в системе формирования объясняются следующим обстоятельством. До конца мая формирование Красной Армии (под ведением Всероссийской коллегии формирования) по принципу добровольчества происходило на основе привлечения в армию рабочих и крестьян, не эксплуатирующих чужого труда (см. “удостоверительную карточку” и “личную карточку”, составленные Всероссийской коллегией формирования). Возможно, что этим, между прочим, и объясняется стойкость формирований добровольческого периода. С конца мая, после расформирования Всероссийской коллегии и передачи дела формирования Всероссийскому главному штабу, картина изменилась к худшему. Всероглавштаб целиком перенял систему формирования периода царизма, привлекая к красноармейской службе всех мобилизованных без различия имущественного положения, причем пункты об имущественном положении мобилизованных, имеющиеся в “личной карточке” Всероссийской коллегии формирования, оказались исключенными из “личной и учетной карточки”, составленной Всероглавштабом (см. “Личную и учетную карточку” Всероглавштаба). Правда, 12 июня 1918 года последовал первый декрет Совнаркома о мобилизации рабочих и крестьян, не эксплуатирующих чужого труда , но он не получил, очевидно, отражения ни в практике Всероглавштаба, ни в его распоряжениях, ни в “личной и учетной карточке”. Этим, главным образом, и объясняется, что в результате работ наших формировочных учреждений получилась не столько Красная, сколько “народная армия”. Только в середине января, когда комиссия Совета Обороны, прижав к стене Уральский окрвоенкомиссариат, потребовала от него все материалы и распоряжения Главштаба о способах формирования, – только после этого удосужился Всероглавштаб серьезно подумать о системе формирования, дав всем окрвоенкомиссариатам телеграфное распоряжение: “Заполнить 14, 15 и 16 пункты личной и учетной карточки данными о партийной принадлежности, эксплуатирует ли (призванный на службу) чужой труд, проходил ли курс всеобщего обучения” (это телеграфное распоряжение Главштаба подано 18 января 1919 года. См. “Приложение”). Это после того, как 11 дивизий считались сформированными еще к 1 декабря, а часть из них, уже отправленная на фронт, проявила все признаки белогвардейского формирования.
Дефекты в системе формирования усугублялись поразительной небрежностью Окрвоенкомиссариата в деле ухода за формируемыми частями (скверное питание, скверное обмундирование, отсутствие бань и прочее. См. “Показание следственной партийной комиссии Вятского комитета”) и совершенно огульным привлечением непроверенных офицеров в командиры, нередко переманивавших части на сторону неприятеля.
Наконец, Главштаб не принял мер к тому, чтобы мобилизованные в одном месте переводились для формирования в другое место (в другой округ), что значительно подорвало бы массовое дезертирство. Мы уже не говорим об отсутствии сколько‑нибудь удовлетворительно поставленной политической работы в частях (слабость, неприспособленность к работе Всероссийского бюро комиссаров).
Вполне понятно, что такие полубелогвардейские резервы, поскольку они присылались центром (по дороге обычно половина из них разбегалась), не могли оказать существенной поддержки третьей армии. Между тем, усталость и истрепанность частей третьей армии при отступлении доходили до того, что солдаты целыми группами ложились на снег и просили комиссаров пристрелить их: “не в силах стоять на ногах, тем более не можем ходить, устали, кончайте с нами, товарищи”. (См. “Показания дивизионного комиссара Мрачковского”.)
Выводы
Нужно покончить с войной без резервов, необходимо ввести в практику систему постоянных резервов, без коих немыслимы ни сохранение наличных позиций, ни развитие успехов. Без этого катастрофа неминуема.
Но резервы могут пойти впрок лишь в том случае, если старая система мобилизации и формирования, усвоенная Главным штабом, будет изменена в корне, а состав самого Главного штаба будет обновлен.
Необходимо, прежде всего, строго делить мобилизованных на имущих (ненадежные) и малоимущих (единственно пригодные для красноармейской службы).
Необходимо, во‑вторых, мобилизованных в одном месте отправлять для формирования в другое место, причем отправка на фронт должна происходить по правилу: “чем дальше от родной губернии, тем лучше” (отказ от территориального принципа).
Необходимо, в‑третьих, отказаться от формирования больших, громоздких единиц (дивизий), непригодных для условий гражданской войны, объявив предельной боевой единицей бригаду.
Необходимо, в‑четвертых, установить строгий непрерывный контроль над окрвоенкомиссариатами (предварительно обновив их состав), вызывающими среди красноармейцев возмущение (в лучшем случае массовое дезертирство) своим преступно небрежным отношением к делу расквартирования, довольствования, обмундирования формируемых частей.
Необходимо, наконец, обновить состав Всероссийского бюро комиссаров, снабжающего воинские части мальчишками‑”комиссарами”, совершенно неспособными к постановке сколько‑нибудь удовлетворительной политической работы.
Несоблюдение этих условий приводит к тому, что наши формировочные учреждения поставляют на фронт не столько Красную, сколько “народную армию”, причем слово “комиссар” превратилось в ругательную кличку.
В частности, для сохранения боеспособности третьей армии абсолютно необходимо немедленно снабдить ее резервами в количестве по крайней мере трех надежных полков.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!