Часть медицины или самостоятельная

Сфера деятельности?

 

Начнем, пожалуй, с наиболее доходчивого эмпиричес­кого определения, принадлежащего британской специа­листке по социологии медицины Рут Вест. Исследователь­ница перечисляет «психологические методы лечения», а именно, психотерапию, гуманистическую психологию, гештальт-терапию, трансактанализ, психологическое кон­сультирование, перинатальную, групповую психотерапию,

16

 

и относит их к альтернативной медицине [306, с. 341]. Помимо психотерапии по этому ведомству у нее прохо­дят, с одной стороны, «терапия, тела» – фито- и натурте­рапия, гомеопатия, джиу-джитсу, иглоукалывание т.п., а с другой – паранормальные методы лечения – ручной хи­линг, экзорцизм, лечение биополями, паранормальная диагностика, хиромантия, астрология, иридология. «Не­которые могут возразить, – замечает д-р Вест, – что при таком варианте все сваливается в одно ведро» [там же, с.342]. Чтобы навести порядок в альтернативной медици­не, исследовательница выделяет два вида ее методов: «те, которые требуют высокого уровня профессиональной подготовки и навыков и те, которые по существу являются разновидностью первой помощи или самолечения» [там же]. В первую группу она включает остеопатию костопра­вов, хиропрактику массажисток, экзорцизм шаманов и т.п., а во вторую – клиническую психологию и психоте­рапию. «Если предположить на секунду, что можно изме­рить их эффективность и надежность, то первая катего­рия заняла бы место среди профессиональной медицины, в то время как вторая могла бы быть отнесена к перечню профессий, дополняющих медицину» [там же].

Итак, психотерапия – не требующая специальной профессиональной подготовки факультативная отрасль медицины, в том смысле, вероятно, что в некоторых слу­чаях она все-таки исцеляет, но совершенно неведомым Рут Вест способом, поэтому исследовательница и помещает ее рядом с ручным хилингом и экзорцизмом. Из суеверия, надо думать – а то ведь объявишь ее шарлатанством и заболеешь чем-нибудь... психосоматическим.

Как это не странно, у Р. Вест немало единомышленни­ков в самых что ни на есть научных кругах. Так, автор «Руководства по психотерапии» (1985) доктор медицинс­ких наук В.Е. Рожнов относит психотерапию к деонтоло­гии, или профессиональной этике врача. Деонтология, разъясняет он: «ставит вопрос о том, что надо делать, а психотерапия практически обучает, как надо делать» [159, с. 11]. В.Е. Рожнов разделяет психотерапию на общую и специальную. Под первой «следует понимать весь комп-

17

 

лекс психических факторов воздействия на больного с любым заболеванием, который направлен на повышение его сил в борьбе с болезнью, на создание охранительно-восстановительного режима, исключающего психическую травматизацию и ятрогению» [там же, с. 11]. Специаль­ная же психотерапия применяется в терапии заболеваний, «при которых психические методы лечения являются ве­дущими и основными в лечении больного» [там же]. К таким заболеваниям Рожнов причисляет неврозы и нар­комании, а к психотерапевтическим методам – рациональ­ную психотерапию, внушение в состоянии бодрствования или гипноза, самовнушение, аутогенную тренировку, нар­котерапию и т.п. [там же, с. 11-12]. Стало быть, рассматривая, так же как Р. Вест, психотерапию в качестве со­путствующей профессиональной медицине сферы деятель­ности, В.Е. Рожнов исключает из нее не только хироман­тию, но и психоанализ, поведенческую, гештальт-терапию, психодраму, оставляя лишь метод внушения в различных его вариантах.

«Да ведь это когда было, – возразит исторически чут­кий читатель, – в советские времена, когда даже упоми­нание психоанализа или экзистенциальной терапии до­пускалось лишь в критическом контексте».

Но в том то все и дело, что сходное понимание предме­та и задач психотерапии можно встретить во многих со­временных учебных пособиях, авторы которых ни коим образом не связаны идеологическими табу. Возьмем для примера учебник, разработанный, как сказано в аннота­ции, «самыми знаменитым специалистом Оксфорда, пе­реведенный на множество языков, пользующийся огром­ным и заслуженным успехом во всем мире» – «Психиат­рию» М.Т. Хэзлема (1990, русский перевод 1998). «Пси­хотерапия, – пишет автор, – это лечение посредством бе­сед врача с пациентом. Психотерапевт пытается изменить мышление пациента, его поведение и эмоции посредством работы над механизмом его мышления, путем выявления сдерживающих факторов и обучения пациента новым спо­собам контроля над собой» [205, с. 157]. В отличие от В.Е. Рожнова, М.Т. Хэзлем включает в психотерапию ши-

18

 

рокий круг направлений – от ортодоксального психоана­лиза до поведенческой терапии, и все же определяет ее как «один из методов лечения неврозов» [там же], наряду с физическими и лекарственными. Недостаток этого ме­тода британский психиатр видит в том, что он, во-пер­вых, требует «слишком много времени и средств» и по­этому недоступен всем желающим, а во-вторых, представ­ляет собой «субъективный способ лечения», эффективность которого подтвердить «слишком трудно» [там же].

Хэзлем выделяет три типа психотерапии. Первый пред­полагает умение устанавливать доверительные отношения с пациентами, создавать доброжелательную атмосферу в лечебном учреждении и т.п. Навыками такого рода «обя­заны владеть все медицинские работники, включая мед­сестер» [там же, с. 160]. Психотерапия второго типа под­разумевает помимо поддерживающих консультаций и ре­комендаций обсуждение внутренней мотивации и «возмож­ности изменить стиль жизни» пациента. Она требует «не­которого специального обучения» [там же, с. 160-161]. И лишь третий вид психотерапии предусматривает подго­товку в специальном учебном заведении, подобном инсти­туту психоанализа, где обучают теории и практике психо­терапии. Однако в виду недостатка времени, отводимого «а каждого пациента в системе здравоохранения, подчер­кивает Хэзлем, применяется в основном психотерапия Первых двух типов, т.е. медицинская деонтология. При этом право психиатра заниматься психотерапией и даже экспериментировать в этой сфере без специального об­разования рассматривается им как нечто само собой разумеющееся [там же, с. 164], тогда как психолог, даже получивший «более высокую степень магистра естествен­ных наук», прошедший специализацию в области пато­психологии и бихевиоральной терапии и имеющий двух-трехлетний опыт практической работы в условиях клини­ки, должен «подчиняться психиатру» [там же, с. 27].

Такое понимание психотерапии входит в противоречие, прежде всего, со Страсбургской декларацией, принятой Европейской Ассоциацией Психотерапии в 1990 г. Соглас­но этому документу, выражающему консолидированную

19

 

позицию ведущих психотерапевтических организаций Старого света, психотерапия является самостоятельной научной дисциплиной и независимой, свободной профес­сией (п. 1), предполагающей обязательное и весьма дли­тельное специальное обучение. Причем декларация под­черкивает предпочтительность базового высшего образова­ния в области гуманитарных и общественных наук (п. 5).

Аналогичные положения содержат уставы профессио­нальных организаций психотерапевтов и законодательства многих стран. Например, Швейцарский психотерапевти­ческий союз (SPV) в 1983 г. добился от Верховного Суда конфедерации признания научности профессии психотерапевта, а в 1986 г, – законодательного закрепления не­зависимости психотерапевтической профессии от системы медицины [29, с. 102]. В соответствии с принятой в .1993 г. швейцарской «Хартией по образованию психотерапии» «только специальное образование (второе образование) дает допуск к профессии психотерапевта, которая по определению является второй профессией» [там же, с; 112]. Да и сама психотерапия трактуется «Хартией...» гораздо шире, чем метод лечения: «Психотерапия – это лечебный подход, который: 1) обращается к страждущему человеку в его телесно-душевном единстве в рамках конкретной жизненной ситуации и биографического развития и 2) сводит техники и подходы душевно-духовного лечения в единую терапевтическую процессуальную модель (терапев­тическую концепцию) и, исходя из нее, подвергает их реф­лексии» [там же, с. 109]. Из прилагаемого уточнения сле­дует, что «терапевтическая процессуальная модель» яв­ляется триединством антропологической теории, метода и терапевтического отношения. Правда, ясности относи­тельно специфики психотерапии («душевно-духовного лечения») это, увы, не добавляет, порождая лишь стой­кие ассоциации с практикой идейно-воспитательной ра­боты.

Понимание психотерапии в качестве независимой сфе­ры деятельности характерно и для отечественных учебни­ков последнего времени. Авторы пособия «Основные на­правления психотерапии» (2000 г.), А.Я. Варга, И.М.

20

 

Кадыров и А.Б. Холмогорова подчеркивают, что несмотря на то, что становление психотерапии происходило в рам­ках медицины, позже она превратилась в самостоятель­ную область теоретической и практической деятельности на пересечении естественных и гуманитарных наук [133, с. 8]. Поэтому свою цель они видят не только в том, чтобы познакомить читателя с различными психотерапевтичес­кими концепциями и методами, но и в том, «чтобы пока­зать существующие во всем мире пути овладения профес­сией... стандарты качества оказания психотерапевтичес­кой помощи... то есть ясно и однозначно очертить грани­цы профессиональной практики» [там же, с. 4].

Некоторые авторы, преимущественно зарубежные, не только разграничивают медицину (психиатрию) и психо­терапию, но и противопоставляют их. Основанием слу­жит, с одной стороны, противоположность их теоретичес­ких подходов (биологического – «номотетического» и фе­номенологического – «идеографического»), а с другой, – исторические исследования (X. Элленбергера, А. Гоулда, Д. Дринки и др.¹), из которых, явствует, что психотера­пия зародилась вне медицины. Э. Ван Дойрцен-Смит и Д. Смит, например, считают, что с исторической точки зрения психотерапия происходит скорее от философии, чем от медицины [31, с. 44]. «Развитие психотерапии в основном происходило за пределами академической пси­хиатрии и зачастую пренебрежительно рассматривалось психиатрами как поворот назад, к натурфилософии. Пси­хиатры, которые, подобно Юнгу и Блейлеру, практикова­ли и психотерапию, руководствовались побуждениями, полученными вне психиатрии. Нам не известен ни один психотерапевтический подход, который бы основывался на психиатрической теории – и это совсем не удивительно: психиатрия располагает каузальными или функциональ­ными объяснениями расстройства нервной системы, а так­же выведенными из них... физикалистскими методами лечения. Характерный для психотерапии уровень интен­ционального описания ею, собственно, не затрагивается» [там же, с. 45]. Тот факт, что современные психиатры

–––––––––––––––

¹См.: [238, 240, 245].

21

практикуют в сфере психотерапии, ни коим образом не свидетельствует об изменении отношений между дисцип­линами. Оставаясь de jure врачами, de facto эти психиат­ры используют знания, умения и навыки, полученные в области общественных и гуманитарных наук.

Элизабет Вагнер идет еще дальше и утверждает, что даже практический опыт по уходу за больными, не гово­ря уже о медицинской деонтологии, скорее противопос­тавляет психиатрию и психотерапию, чем объединяет их. В медицине терапевтическое отношение директивно, она является «монологической наукой, в которой врач поуча­ет, а пациент исполняет советы врача» [30, с. 261]. В пси­хотерапии, напротив, взаимодействие в рамках любого направления в принципе построено как отношение «субъекта с субъектом, из диалога которых возникает интерсубъективная структура значения» [там же]. Отно­шение к пациенту как к больному телу, объекту излече­ния освобождает врача от связанного с болезнью чувства вины и позволяет выполнять свои обязанности профессионально. Его эмоциональная и личностная отстраненность от переживаний пациента соответствует как позитивистс­кому идеалу объективности, так и клятве Гиппократа. Психиатрия и психотерапия являются, таким образом, взаимоисключающими способами взаимодействия тера­певта и пациента.

Существует и компромиссная точка зрения «здравого смысла», сторонники которой полагают, что при разделе сфер влияния между психиатрией и психотерапией сле­дует поддерживать status quo их терапевтической специа­лизации. В ведении психиатрии традиционно находят­ся психозы, заболевания, вызванные органическими по­ражениями мозга и другими биологическими патология­ми, а в компетенции психотерапии – неврозы, психосо­матические заболевания, психопатии и т.п. К. Ясперс, например, считал, что психотерапию следует применять скорее к пациентам, которые из-за тяжелой болезни – инфаркта, рака и т.п., оказались в «пороговой ситуации», чем к тем, кто страдает эндогенной депрессией или ши­зофренией [205, с. 160]. Такое ограничение области при-

22

 

ложения психотерапии вытекает, с одной стороны, из убеждения, что «душевные болезни» подразделяются на «настоящие», т.е. имеющие органические причины, и «ненастоящие», а с другой, – из представления о психо­терапии как о «лечении посредством бесед врача с паци­ентом», соответствующем «ненастоящим» душевным бо­лезням. Некоторые авторы даже уподобляют действие психотерапии эффекту плацебо². «Разговорная терапия» бесполезна «для тех, кто вследствие своей болезни не спо­собен соприкасаться с реальностью и потому не способен воспринимать этот подход» [там же, с. 160]. Поэтому пси­хотерапия не может использоваться при лечении, паци­ентов, страдающих психозами.

Но, не говоря о том, что нозологическим признаком большинства невротических расстройств («мнимых» болезней) является как раз неспособность соприкасать­ся с реальностью (или, по крайней мере, с некоторыми ее сторонами), выражающаяся в специфических симптомах – страхах, навязчивых действиях, иллюзорных установках, амнезиях, и т.п.³, такое разделение противоречит устояв­шейся терапевтической практике, на авторитет которой ссылаются сторонники этой точки зрения. Пионерами применения психотерапевтических методов при лечении

–––––––––––––––

² См.: [74].

³ Например, симптомы постравматического стрессового рас­стройства (F43) в соответствии с Международной классификаци­ей болезней 10-го пересмотра (МКБ-10) таковы: «В картине за­болевания могут быть представлены общее притупление чувств (эмоциональная анестезия, чувство отдаленности от других лю­дей, потеря интереса к прежним занятиям ...) или чувство униже­ния, вины, стыда, злобы. Возможны диссоциативные состояния вплоть до ступора), в которых вновь переживается травматичес­кая ситуация, приступы тревоги, рудиментарные иллюзии и гал­люцинации, транзиторные снижения памяти, сосредоточения и контроля побуждений. ...При острой реакции возможна частич­ная или полная диссоциативная амнезия эпизода (F44.0). Могут быть последствия в виде суицидных тенденций, а также злоупот­ребления алкоголем и другими психоактивными веществами. ...Пе­реживание травмы становится центральным в жизни больного, меняя стиль его жизни и социальное функционирование» [145, с. 196].

23

 

психозов были как раз психиатры – Э. Блейлер, К.Г. Юнг, Л. Бинсвангер, Я.Л. Морено, Р. Лэйнг, М.Босс и др. Нeкоторые из них стали к тому же основателями ведущих направлений психотерапии – аналитической психологии, Dasien-анализа, экзистенциальной терапии, психодрамы. Морено, например, начал использовать психодраму в пси­хиатрической клинике в работе с больными шизофрени­ей, циклотимными и старческими психозами в конце 30-х гг. XX в. Успешность этого опыта признали даже его критически настроенные коллеги. «Факт, что паци­ент страдает шизофренией или расстройством нарцисси­ческого типа, – писал Морено в статье «Психодрамати­ческое лечение психозов» (1945), – ни в коей мере не исключает психодраматического лечения, поскольку это лечение может осуществляться достаточно хорошо и тог­да, когда перенос на терапевта незначителен или вовсе отсутствует. Психотический опыт пациента не может адек­ватно выразить себя в чуждом и не соответствующем ему мире реальности. Пока пациент остается без психодрама­тического лечения его психотический опыт пребывает в лоне неясной и обманчивой субъективности, без какой бы то ни было точки опоры. Психодраматический принцип как раз и заключается в создании условий объективиза­ции этого опыта путем учреждения «воображаемой реаль­ности» [285, с. 3]. Психотерапевтические методы не только не бесполезны, с точки зрения Морено, при лечении пси­хотических расстройств, но способны опосредствовать со­прикосновение пациента с реальностью, недостижимое иными способами.

Итак, знаменитые психиатры, ставшие основателями психотерапии не устанавливали границ между двумя цар­ствами ни по критерию органической обусловленности душевных расстройств, ни по критерию адекватности вос­приятия пациентами реальности.

 

Лечение или воспитание?

 

Не меньшей противоречивостью отличаются содержа­тельные определения психотерапии, разъясняющие спе­цифику ее лечебного («психического», «телесно-духовно­го» и т.п.) действия.

24

 

Весьма часто эта специфика связывается с функцией воспитания, причем психиатрическая традиция конвер­гирует в этом пункте с традицией психотерапевтической. Так, авторы коллективной монографии «Психотерапия в клинической практике» (1984) И.З. Вельворский, Н.К. Липгарт, Е.М. Багалей, и В.И. Сухоруков пишут, что приня­тая в отечественной медицине характеристика психотера­пии как «лечения через психическое воздействие», нуж­дается в дополнении, «так как в процессе психотерапии важным является не только изменение и переделка личностного отношения самого больного к болезненным фак­торам, ощущениям, переживаниям, но и изменение его отношения к быту, труду и общению с людьми» [35, с. 3]. Поэтому психотерапия ни коим образом не сводится к беседам врача с пациентом в лечебном кабинете, но явля­ется системой «лечебного воспитания и перевоспитания больного человека», системой одновременно и лечебной и дидактивно-педагогической (курсив мой. – Е.Р.) [там же].    

На первый взгляд может показаться, что «дидактив­но-педагогическая» версия психотерапии является специ­фическим продуктом советской эпохи и ограничена ее соци­ально-историческими пределами. Но нет – аналогичное понимание целей психотерапии мы обнаруживаем в кни­ге английского психиатра Семюэля Тьюка «Описание Убе­жища, заведения вблизи Йорка для душевно больных людей», вышедшей в 1813 г. Книга напоминала британ­цам о подвиге, совершенном дедом автора Уильямом Тью­ком, квакером, предпринявшим за двадцать лет до того реформу психиатрических госпиталей и освободившем заключенных в них страдальцев.

С. Тьюк описывает удручающее положение квакеров в общих госпиталях, где помимо материальных лишений они вынуждены были терпеть соседство больных, позво­лявших себе сквернословить и неподобающе себя вести. «Все это зачастую оставляет неизгладимый след в умах больных и они, обретя разум, становятся чужды религи­озному чувству, коему прежде были привержены; иногда они даже становятся испорченными людьми и приобрета­ют порочные привычки, прежде им совершений чуждые»

25

 

[цит. по: 195, с. 472]. Рассуждения такого рода автор ре­зюмирует следующим выводом: «обыкновенное в больших публичных госпиталях смешение людей, питающих раз­ные религиозные чувства и исполняющих разные обряды, смешение развратников и добродетельных, богохуль­ников и людей строгих правил приводило лишь к препят­ствиям на пути возвращения к разуму и загоняло мелан­холию и мизантропические идеи еще больше внутрь» [там же, с. 473]. Поэтому старший Тьюк и организовал для душевнобольных квакеров Убежище, в котором была со­зданы условия, максимально способствующие их перевос­питанию-выздоровлению. Ведущая роль в системе тера­певтического воздействия, включавшей в себя труд, родительский надзор и нравственное воспитание, принадле­жала религии. Если ее предписания «напечатляются в че­ловеке с первых дней его жизни, – пишет Тьюк, – то они становятся почти принципами его естества; смирительная сила их многократно испытана, даже во время припадков буйного помешательства. Следует всячески поощрять вли­яние религиозных принципов на рассудок сумасшедшего, ибо это весьма важное слагаемое его лечения» [там же]. Таким образом, Семюэль Тьюк, считающийся, между прочим, автором термина «психотерапия», обозначал им нрав­ственное лечение, возвращающее безумцев к забытой ими истине.

В той или иной форме это убеждение высказывается многими современными авторами, как практикующими психотерапевтами, так и теоретиками. Например, Н.С. Ав­тономова считает, что популярность психоанализа во Фран­ции второй половины XX в. объясняется тем, что в ситу­ации кризиса философии представители гуманитарных наук видят в нем мировоззрение, в центре которого нахо­дится отдельная человеческая личность. «Мне представ­ляется возможной такая гипотеза, – пишет исследователь­ница, – психоанализ во Франции играет роль практичес­кой философии или иначе – философии практического разума» [5, с. 28]. Последняя, напомним, есть не что иное, как этика. Практический разум, согласно Канту, предло­жившему это понятие, предписывает всеобщие принци-

26

 

пы, исходя из которых, человек в любой ситуации может ответить на вопрос: «Что я должен делать?»

Известный американский психодраматург А. Блатнер расширяет гипотезу Н.С. Автономовой, выводя ее за пре­делы психоанализа и Франции. Наряду с биологической предрасположенностью, вредными привычками, семейны­ми конфликтами, стрессами источником душевных рас­стройств на Западе является, полагает он, отсутствие об­щепринятых нравственных и мировоззренческих представ­лений. Этически дезориентированный индивид испыты­вает чувства изолированности, одиночества и отчуждения, которые способствуют развитию психических заболеваний. «Все это, – заключает он, – свидетельствует о потребнос­ти в реконструкции смыслообразующей «работающей» философии, которую обычные люди могли бы применять в своей повседневной жизни» [17]. Первостепенная зада­ча психотерапии как раз заключается, по мнению А. Блат­нера, в том, чтобы помочь клиенту выработать «личную мифологию», индивидуальное мировоззрение, на которое он мог бы опираться при решении жизненных проблем.

В этой связи стоит вспомнить, что З. Фрейд категори­чески возражал против отождествления психоанализа как с мировоззрением, так и с «практической», или нравствен­ной, философией. В «Лекциях по введению в психоана­лиз» он писал, что мировоззрение, или «интеллектуаль­ная конструкция, которая единообразно решает все про­блемы нашего бытия, исходя из некоего высшего предпо­ложения», ни в коей мере не является предметом психо­анализа как «специальной науки» и «отрасли психоло­гии» [189, с.396]. Такие компоненты мировоззрения как «притязания человеческого духа или потребности челове­ческой души», которые часто рассматривают в качестве предмета психотерапии, Фрейд называет всего лишь аф­фективными желаниями. Эти желания не следует, конеч­но, с презрением отбрасывать или недооценивать их зна­чимость, «однако нельзя не заметить, что было бы непра­вомерно и в высшей степени нецелесообразно допустить перенос этих притязаний на область познания» [там же, с. 400].

27

В письмах Джексону Патнему – пионеру психоанализа в Соединенных Штатах и неисправимому этическому иде­алисту, утверждавшему в своих работах⁴, что психотера­певт призван развивать изначально присущее человечес­кому бытию стремление к добру, Фрейд подчеркивает, что психоанализ и этика изучают разные сферы человеческо­го опыта и, стало быть, разные и не сводимые друг к дру­гу закономерности⁵. Этическому пафосу своего американ­ского эмиссара⁶ он противопоставляет следующее опре­деление миссии психоанализа: «Анализ помогает стать цельным, но добрым сам по себе не делает. В отличие от Сократа и Патнема, я не считаю, будто все пороки проис­ходят от своего рода неведения и неточности. Я думаю, что на анализ возлагается непосильная ноша, если от него требуют, чтобы он реализовал в каждом его драгоценный идеал...» (курсив мой. – Е.Р.) [там же]. Еще резче это убеждение выражено в известном письме Фрейда швей­царскому пастору О. Пфистеру от 10 октября 1918 г. Пе­няя Пфистеру за вольное толкование своей работы в его книге «Что дает психоанализ воспитателю» (1917), Фрейд пишет: «Я недоволен одним пунктом, Вашим возражени­ем по поводу моей «Теории сексуальности и моей этики».

––––––––––––––––

⁴ В частности, книге «О человеческих мотивах» (1915), о кото­рой в письме К. Абрахаму (3.07.1915) Фрейд писал: «...популяр­ная книга из одной серии, где он опять сел на своего любимого конька» [60, с. 136].

⁵ «...Я воспринимаю себя как чрезвычайно морального чело­века, способного подписаться под прекрасным высказыванием Т. Фишера «Этическое ясно само по себе», – писал Фрейд Пат­нему. – Я верю в чувство справедливости, а умение считаться с ближними, неудовольствие от причиненного другим страдания или предвзятости я причисляю к лучшему, чему мне удалось на­учиться... Порядочность, о которой мы сейчас говорим, я вос­принимаю, как социальное, а не сексуальное понятие» (курсив мой. – Е.Р.) [60, с. 85].

⁶ К миссии Патнема (в некрологе Фрейд назвал его «величайшей опорой психоанализа в Америке») Фрейд относился весьма серьезно. В 1910 г. он писал Джонсу: «Этот старик вообще огром­ное для нас приобретение» [60, с. 84]. Этим, по всей видимости, обусловлена особая дипломатичность Фрейда, который часто вы­ражает свое истинное отношение к «любимому коньку» Патнема лишь трудноуловимой иронией.

28

 

То есть последнее я Вам охотно уступаю, этика мне чуж­да, а Вы – духовный пастырь. ...Однако к сексуальным влечениям Вы в книжке отнеслись несправедливо. Вы нигде не сказали, что они поистине имеют самое близкое отношение и самое большое значение – не для духовной жизни вообще, (а речь идет именно об этом), но для забо­левания неврозом» (Курсив мой. – Е.Р., Там же, с. 55).

 

---

Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!