Из записи встречи Сталина с послом польского эмигрантского правительства Котом. 14 ноября 1941 г.



«Посол просит исполнить текстуально указ об амнистии, автором которого является тов. Сталин, и освободить тех из поляков, кто еще не освобожден. Не освобождены, главным образом, офицеры, а они необходимы для польских войск…

Тов. Сталин отвечает, что он разберет это дело. Может быть, с этими офицерами произошел такой же случай, как с бывшим комендантом Львова генералом Ландвером. Еще давно этот генерал приезжал в Москву, ему предлагали освободить его с тем, чтобы он жил в СССР. Он же исчез и, как оказалось, перешел советскую границу и ушел в Румынию. Тов. Сталин просит дать ему список поляков, которые, по мнению посла, еще не освобождены.

Кот отвечает, что он дал уже тов. Вышинскому небольшой список. Подробные списки есть у комендантов лагерей в Старобельске, Осташкове и Козельске, где находились польские офицеры…»[33]

После этого, а может быть, и перед этим, получив от Вышинского первый список, Сталин должен был дать НКВД поручение – предоставить информацию о поляках, находившихся в СССР. Известно, что такая справка была ему предоставлена 3 декабря 1941 года, а была ли она первой, второй или пятой – неясно. Но 3 декабря от начальника Управления по делам военнопленных Сопруненко на имя начальника 2-го отдела ГУГБ Федотова по ВЧ передается справка, где совершенно точно указано, сколько было военнопленных (кстати, не 181 тысяча, а 130 тысяч человек) и куда они делись. Пунктом пятым там идет: «отправлено в распоряжение УНКВД в апреле-мае 1940 г. через 1-й спецотдел 15131 чел. К записке приложены три справки – по Козельскому, Старобельскому и Осташковскому лагерям. Учитывая, что в тот же день состоялась встреча Сталина с послом и командиром польской армии генералом Андерсом, ясно, для чего предназначалась информация.

Из записи разговора Сталина с Котом и Андерсом. 3 декабря 1941 г.

 «…Тов. Сталин отвечает, что амнистия у нас была всеобщей. Возможно, что некоторые поляки, освобожденные из лагерей, не могли выехать из-за транспортных трудностей. В настоящее время ни в тюрьмах, ни в лагерях, ни в ссылке нет поляков, кроме, конечно, уголовных или связанных с немцами.

Генерал Андерс говорит, что в настоящее время в лагерях есть еще неосвобожденные поляки. К нему приезжают все время лица, освобождаемые из лагерей, которые рассказывают о том, что в лагерях еще остается много поляков.

Тов. Молотов отвечает, что если эти поляки приезжают, значит, они освобождены.

Андерс говорит, что начальники лагерей постепенно освобождают поляков и много поляков еще находится в заключении. Дело в том, что освобождение поляков сорвало бы выполнение тех планов работ, которые стоят перед начальниками лагерей. Поэтому начальники лагерей предпочитают не освобождать поляков. Андерс передает тов. Сталину список поляков, которые, по его сведениям, все еще находятся в лагерях.

Тов. Сталин обещает еще раз проверить этот вопрос и уладить дело»[34].

Этот вопрос обсуждался, как минимум, до весны 1942 года, когда было принято решение о выводе армии Андерса в Иран. Кроме посреднических переговоров в Москве и Куйбышеве, судьба польских военнопленных была предметом нескольких дискуссий в Лондоне между министром Рачинским и послом Богомоловым. 28 января 1942 г. Рачинский от имени польского правительства вручил ноту советскому послу, привлекая его внимание к тому болезненному факту, что несколько тысяч польских офицеров еще не найдены.  

Из ноты МИД польской республики, врученной послу СССР при польском правительства в Лондоне А. Е. Богомолову. 28 января 1942 г.

«…Согласно сведениям, полученным Польским правительством, освобождение польских граждан, находящихся на территории СССР в трудовых лагерях и других местах заключения, не было полностью осуществлено… По этому вопросу я имею честь упомянуть, в частности, прискорбный факт, что из общего количества офицеров и солдат, зарегистрированных в лагерях военнопленных в Козельске, Старобельске и Осташкове, до сего момента не были освобождены: 12 генералов, 94 полковника, 263 капитана и около 7800 офицеров низших рангов. Имеются основания подчеркнуть, что розыски, произведенные в Польше и в рейхе, позволили установить с уверенностью, что военные, о которых идет речь, не находятся сейчас ни в оккупированной Польше, ни в лагерях военнопленных в Германии. Согласно дошедшим до нас отрывочным сведениям, часть пленных якобы находятся в очень тяжелых жизненных условиях на островах Франца-Иосифа, Новой Земли и на территории Якутской Республики по берегам р. Колымы»[35].

Последняя фраза — явный пересказ каких-то сплетен. А вот предпоследняя — очень интересна. С какой стали польское правительство вдруг принялось искать офицеров, находящихся в советском плену, в Польше и в немецких лагерях? Зачем это делать, если не имеешь оснований полагать, что они могли попасть в руки немцев?

Еще раз этот вопрос всплыл 18 марта 1942 года на встрече Сталина с генералом Андерсом.

«Андерс заявляет, что он пополнил список офицеров, которых поляки не могут найти, и передает этот список тов. Молотову.

Приняв список, тов. Молотов говорит, что офицеры, указанные в предыдущем списке, на территории СССР не были обнаружены.

– Они ушли из СССР, – говорит тов. Сталин.

– Куда? – спрашивает Андерс.

– Неизвестно, – говорит тов. Сталин. – Вам лучше знать.

Часть польских офицеров находилась в лагерях на Украине, – говорит тов. Сталин. – При наступлении немцев они разбежались. Много поляков в Венгрии, в Турции…»[36]

Знал ли Сталин о том, что на самом деле разыскиваемые офицеры пропали без вести в районе Смоленска? Ну не надо о нем так уж плохо думать – конечно, знал! Знал еще 3 декабря совершенно точно, а возможно, и раньше. Тем не менее, делал вид, что ему ничего не известно. Почему? По-видимому, у него были какие-то соображения. Например, не дать повода для антисоветской кампании. Какие это были бы роскошные газетные заголовки: «Советы бросают пленных поляков на произвол судьбы!» «Большевики подарили десять тысяч польских офицеров Гитлеру!» А на нет, как говорится, и суда нет. Польское правительство через своих агентов перешерстит Польшу и немецкие лагеря, отыщет этих людей, и вопросы отпадут сами собой.

Кстати, любопытно, что в польской записи разговора этих строк почему-то нет…

Есть и более интересные вопросы. Например: о том, что пропавшие офицеры были отправлены в район Смоленска, Сталин знал от НКВД. А вот откуда об этом узнало польское правительство?

Принято думать, что это стало известно от других пленных офицеров, отправленных из тех же лагерей в Грязовецкий лагерь. Но едва ли так – к декабрю 1941 года эти офицеры были уже зачислены в армию Андерса и тщательно опрошены. Они сообщили фамилии своих товарищей по плену, но не район, куда их отправили – им не положено было это знать. Могли выяснить случайно? Могли. Но не выяснили.

Почему мы так в этом уверены? По очень простой причине. В этом случае генерал Андерс, передавая Сталину составленный список пропавших офицеров, просто обязан был упомянуть, что, по его сведениям, их вывезли в район Смоленска, и они могли оказаться у немцев, на оккупированной территории. Ничего подобного сказано не было — стало быть, не знал. Ибо если знал и не упомянул, то нам придется предположить, что катынская провокация готовилась еще осенью 1941 года — а это все же маловероятно.   

Не знали об этом поляки и в начале марта 1942 года – в связи с пропавшими офицерами упоминались самые фантастические места, вроде Земли Франца-Иосифа, но Смоленск опять не прозвучал. 

А спустя год генерал Кукель назвал не только Смоленск, но и точную, на уровне десятков человек, численность военнопленных во всех трех лагерях – Козельском, Старобельском и Осташковском. Опросом четырехсот выживших офицеров поляки получить ее не могли, поскольку в этом случае данная информация всплыла бы уже в ноябре 1941 года. Так откуда они узнали?

Этой информацией владело, естественно, советское правительство. А еще ею могли владеть немцы, которые, имея в своем распоряжении восемь тысяч пленных, получили возможность путем опроса установить численность лагерей, откуда те прибыли, и еще многое другое.

Вот и интересно: от кого про Смоленск узнал генерал Кукель – от наших или от немцев? Если от последних, то польское правительство становится прямым участником геббельсовской провокации. Если от первых, то господа лондонские поляки – просто запредельные подлецы.

Но мы все же думаем, что «раскололись» наши. Почему? Дело в том, что есть один момент, который немцы отразили неправильно, а поляки – верно.     

Германцы, исходя из каких-то своих источников, утверждают, что отправка пленных происходила в марте – апреле 1940 года (в первом сообщении назывались вообще февраль – март). Между тем в справке НКВД указаны другие сроки: апрель – май, их же называет и генерал Кукель.

Косвенно ошибка немцев служит еще одним доказательством фальсификации — ну да доказательств и без того хватает. Ребята Геббельса, даже узнав из коммюнике Кукеля об этой неточности, ничего не могли исправить — бумаги были не только уже отсортированы и разложены по карманам покойников, но и вошли во множество протоколов. Да и к чему суетиться – ведь в то время нельзя было точно сказать, чья дата верна. А если гадать, кто именно ошибается, то, по логике вещей, ошибочными должны быть данные поляков – они ведь основывали свои утверждения на ненадежной человеческой памяти, а гитлеровцы – на документах. И лишь совсем недавно опубликованные документы НКВД показали, что правы все же поляки.   

Почему же немцы ошиблись? По-видимому, охрана захваченных лагерей сумела уничтожить документацию, и фашисты исходили из устных показаний пленных поляков. А дальше произошла самая обычная накладка. Едва ли пленные год спустя могли точно указать дату перевода. Скорее всего, они ориентировались по погоде, а климат в России холоднее, чем в Польше. Вот вам и объяснение сдвига на месяц: наш апрель жители более теплого климата вполне могли воспринимать как март.

А вот почему не ошибся генерал Кукель, если он ориентировался на те же показания пленных, которых к тому же было в 20 раз меньше? Кто сообщил польскому правительству верные данные?

Кто, если не Сталин?

Но если лондонские поляки знали, куда делись пропавшие офицеры, то заявление о том, что их могли расстрелять наши, была нестерпимо оскорбительна для советского правительства.

Разве не так?

 

Разрыв

 

Коммюнике Кукеля у нас напечатано, а вот датируемого 17 апреля заявления польского правительства найти на русском языке не удалось. Даже странно: это ведь более важный документ, чем коммюнике — а вот поди ж ты. Однако на английском языке оно существует, а стало быть, может быть переведено на русский[37]. 


Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 217; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!