Глава 16. Когда брат имеет против нас какое-либо неудовольствие, то дары наших молитв не принимаются Господом
Итак, Бог наш не хочет, чтобы мы пренебрегали скорбью другого, так что если брат имеет против нас что-нибудь, то не принимает и наших даров, т. е. не допускает нам приносить Ему молитвы, пока скорым удовлетворением не выгоним из души его скорби, справедливо или несправедливо возникшей. Он не говорит: если брат твой имеет против тебя справедливую жалобу, то оставь там дар твой перед жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим, но говорит: если вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, т. е. если есть что-нибудь легкое и маловажное, чем возбудилось в брате смущение против тебя, и если вдруг вспомнишь об этом, то знай, что ты не должен приносить духовные дары твоих молитв, а сперва должен благосклонным удовлетворением выгнать из сердца брата скорбь. Итак, если евангельское слово повелевает нам удовлетворять гневающимся даже за прошедшее и самое малое неудовольствие, происшедшее от маловажных причин, то что будет с нами, жалкими, когда мы с упорным притворством пренебрегаем новыми и важными причинами, допущенными по нашей погрешности и в дьявольской гордой надменности, стыдясь смириться, не признаем себя виновниками братской скорби и, не желая из упрямства покоряться заповедям Господним, спорим, что не нужно соблюдать их или невозможно исполнить. Оттого и бывает, что, думая, будто Господь заповедал невозможное или несообразное, мы, по апостолу, становимся не исполнителями, а судьями закона (Иак 4, 11).
|
|
|
Глава 17. О тех, которые думают, что терпение нужно иметь больше по отношению к мирским, нежели к монахам
Некоторые из братьев, — когда бывают раздражены каким-нибудь ругательным словом, несмотря на просьбы другого, желающего прекратить неудовольствие и несмотря на то, что никак нельзя сердиться на брата, по написанному: гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду, и: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф 4, 26), — кричат: если бы это сделал или сказал какой-нибудь язычник или мирянин, то необходимо стерпеть. Но кто стерпит брата, допустившего столь тяжкую вину или произносящего устами такое необыкновенное злословие? Как будто терпение надо оказывать только по отношению к неверным и святотатцам, а не ко всем вообще, и будто гневаться вредно только на язычника, а на брата полезно, тогда как раздражение духа, на кого бы ни было возбуждено, принесет вред ему же самому. Какое упорство, даже безумие — по ослеплению ума не понимать собственного значения слов! Ибо не говорится: всякий, гневающийся на инородца, подлежит суду; но ясно в Евангелии сказано: всякий, гневающийся на брата своего, подлежит суду (Мф 5, 22). Хотя по правилам истины под братом здесь мы должны бы понимать всякого человека; однако в этом месте словом брат означается скорее единоверный, участник нашей жизни, нежели язычник.
|
|
|
Глава 18. О тех, которые, притворяясь терпеливыми, молчанием возбуждают братьев к гневу
А каково то, что мы иногда считаем себя терпеливыми, потому что, будучи оскорбленными, презираем отвечать, но братьям, возмущенным нашей досадной молчаливостью, выражаем насмешку движением и действием язвительным, так что молчаливым видом возбуждаем их гнев еще больше, чем могли бы раздражить сердитые злословия, и считаем себя меньше виновными перед Богом, потому что устами не произнесли ничего такого, что на суде человеческом могло бы навлечь замечание или осудить нас? Как будто у Бога вменяются в вину только слова, а не воля, и вменяется в порок только дело греха, а не желание и намерение, или на суде будет исследовано только то, что всякий сделал словом, а не то, что старался сделать молчанием. Ибо не только качество причиненного возмущения, но и намерение раздражающего виновно. И потому на праведном суде нашего Судни будет спрошено не то, как возбудилась ссора, а по чьей вине возгорелась, и будет взято в рассмотрение расположение к греху, а не образ совершения его. Ибо какое различие в том, мечом ли кто убил брата или каким-либо обманом довел его до смерти, когда известно, что тот погиб по его обману или вине? Как будто достаточно не толкать своей рукою слепого в пропасть, хотя так же виновен и тот, кто наклонившегося и уже падающего в яму презрел, когда мог бы поднять его? Или как будто один тот виновен в преступлении, кто своей рукою поймал кого-либо в сеть, а не тот, кто приготовил или растянул сеть, или, по крайней мере, не хотел убрать ее, когда мог. Итак, нет никакой пользы молчать, если молчанием заменяем злословие, производя такие действия, которыми и тот, кого следовало бы нам излечить, воспламеняется сильнейшим гневом, и мы сверх всего этого хвалимся вредом его и погибелью; как будто мы от этого самого не становимся еще виновнее, что захотели приобрести себе славу от погибели брата. Такое молчание одинаково будет вредно тому и другому, потому что как увеличивает скорбь в сердце другого, так не допускает прекратиться и в его собственном. Против таких довольно прямо направлено порицание пророка: горе тебе, который подаешь ближнему твоему питье с примесью злобы твоей и делаешь его пьяным, чтобы видеть срамоту его! Ты пресытился стыдом вместо славы (Авв 2, 15, 16). Подобное говорится и у другого пророка: всякий брат ставит преткновения и всякий друг разносит клеветы. Каждый обманывает своего друга, и правды не говорят: приучили язык свой говорить ложь, лукавствуют до усталости (Иер 9, 4, 5). А часто притворное терпение сильнее воспламеняет гнев, нежели слово, и лукавая молчаливость превосходит оскорбления колкими словами, и легче переносятся раны врагов, нежели коварные ласки льстецов, о коих собственно говорится у пророка: слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи (Пс 54, 22). И в другом месте: слова лукавых мягки, но они поражают до внутренности чрева (Притч 26, 22). К таким прилично относится и это: устами своими говорят с ближними своими дружелюбно, а в сердце своем строят ему ковы (Иер 9, 8), которыми, впрочем, ловится и сам ловящий. Ибо кто расстилает другу своему сеть, тот сам впутается ногами своими, и кто копает яму ближнему своему, тот сам попадет в нее (Притч 29, 5; 26, 27). Наконец, когда множество народа с мечами и копьями пришли, чтобы взять Господа, то никто не оказался более жестоким убийцею Виновника нашей жизни, как тот, кто, предваряя всех притворной почтительностью приветствия, запечатлел поцелуй коварной любви. Господь сказал ему: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22, 48), т. е. горечь преследования и ненависти твоей прикрывается тем, чем выражается сладость истинной любви. Яснее и сильнее у пророка выражается сила этой скорби так: если бы враг поносил меня, я перенес бы, и если бы ненавистник мой величался надо мною, от него я укрылся бы. Но ты, человек единодушный, друг мой и близкий мой, с которым вместе принимали сладкую пищу и ходили вместе в дом Божий (Пс 54, 13—15).
|
|
|
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 246; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!