Привлекательность морской силы 14 страница
«Когда на смену пешим маршам пришли повозки для переброски войск, когда их, в свою очередь, сменили железные дороги, масштабы и дальность действий сухопутных армий увеличились, или, если угодно, временные рамки сократились. Но основные стратегические принципы ведения военных кампаний, которые диктовали, на каком этапе должны быть сконцентрированы главные силы, в каком направлении им двигаться, где атаковать врага, как выстроиь защиту линий снабжения, – все это оставалось неизменным».[197]
Книга Мэхэна покрывает период с 1660 г., когда, собственно, началась эра парусного мореходства с ее отличительными чертами, до 1783 г. – конца Американской революции. Мэхэн отмечает, что Джордж Вашингтон частично связывал победу Америки в войне за независимость с контролем Франции на море – хотя за несколько десятилетий до этого Франция проиграла Семилетнюю войну частично из-за того, что пренебрегла развитием своего флота. И все же обширные комментарии Мэхэна на тему военно-морской тактики, а также его примеры, подтверждающие важность морских просторов в истории человечества, значительным образом касаются гораздо более ранних времен. Именно контроль Рима над морем заставил Ганнибала выступить «в долгий и опасный поход через Галлию, в котором он потерял более половины своих опытных войск… На протяжении этой войны, [римские] легионы перемещались по воде, в безопасности и без особых потерь, между Испанией, в которой размещался Ганнибал, и Италией…». Мэхэн отмечает, что во Второй Пунической войне не было крупных морских сражений, потому что господство Рима в Средиземном море было решающим фактором в победе над Карфагеном. Если бы Средиземное море было равнинной пустыней, как пишет Мэхэн, а там, где начинается суша, располагались горы, господствующий флот можно представить как силу, способную перемещаться в разных направлениях по пустыне от одного горного хребта до другого по своему желанию. Именно так обстояло дело с Римом. Но поскольку вода – стихия странная и загадочная, а моряки «с незапамятных времен были странным и загадочным народом», мы недостаточно высоко ценим военно-морские силы. «Флот – это, по сути, легкий корпус, – продолжает Мэхэн, – который поддерживает сообщение между собственными портами; блокирует порты противника; но бороздит море в интересах суши и контролирует пустыню, чтобы люди могли жить и процветать на обитаемых землях».[198]
|
|
|
Итак, как подчеркивает Мэхэн, первостепенную важность имеет «не захват отдельных кораблей или конвоев», а скорее, «подавляющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности неприятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца». И, «если нации не приходится ни защищаться, ни стремиться к расширению своей территории на суше уже благодаря тому, что все ее цели и стремления лежат в море, она находится в более благоприятном положении, чем народ, хотя бы с одной стороны ограниченный континентальной границей».[199]
|
|
|
Англия и Америка расположены таким образом, что обе эти страны за свою историю долгое время обладали мировой властью. Но географическое положение Америки имеет свои недостатки, как намекает Мэхэн. Да, Америка – это фактически остров, массивный и щедро одаренный, расположенный в умеренной зоне и не зависящий от изматывающих сражений за власть, продолжающихся в Евразии, но в то же время Америка находится на огромном расстоянии от евразийских портов, особенно тихоокеанских, и это ограничивает возможность США распространять свое влияние на эти порты. Сооружение Панамского канала, которое он предвидит в своей книге, увеличит контакты американского торгового и военного флотов с обоими концами Евразии. Но расстояние все равно будет огромным, и это станет «причиной огромных расходов». Хотя реальным следствием строительства Панамского канала станет превращение Карибского моря из «конечной остановки» и «станции с местным сообщением» в «одну из величайших магистралей мира», поскольку не только американские корабли, но и суда европейских государств проходят по каналу на пути в Тихий океан. В таких условиях, говорит он, для США «будет не так просто, как раньше, оставаться в стороне от международных проблем».[200]
|
|
|
География, без которой канала на Панамском перешейке вообще не было бы, также обусловила более близкие связи между США и их центральноамериканскими и карибскими соседями в целях защиты канала и контроля морей поблизости от него. Сближая Америку как с Азией, так и с Европой посредством судоходного сообщения, Панамский канал мог бы помочь ослабить изоляционизм и, соответственно, укрепить либеральный интернационализм в коридорах власти в Вашингтоне. Но это определенно не было велением судьбы, несмотря на главенствующую роль географии. Панамский канал был результатом нескольких процессов, и все они были связаны с человеческим фактором: испано-американская война; великодержавная политика, отметающая любое участие Европы в проекте; закулисные политические игры, из-за которых выбор пал на Панаму, а не на Никарагуа; победа над болезнями, распространенными в центральноамериканских тропиках, и прежде всего огромный труд и мастерство. Опять же география – это контекст, в котором все определяет человеческий выбор.
|
|
|
Альфред Мэхэн, несомненно, стремился повлиять на этот выбор. В его огромном труде он ратовал за глобальное использование военно-морских сил. По благоприятному стечению обстоятельств работа Мэхена была опубликована в том же году, когда армия США окончательно объединила бо́льшую часть территории Американского континента под властью Вашингтона, одержав фактически финальную (хотя и отвратительную) победу в войнах против индейцев. Размышления Мэхэна о важности военно-морской мощи также появились всего за несколько лет до того, как США отвоевали у Испании ее колониальную империю в западной части Тихого океана, а также добились господства в Карибском море. Мэхэн не столько географ, сколько историк и тактик. Он является сторонником империалистического мировосприятия, которое несет в себе очевидные последствия для географии. Это объясняет, почему его так высоко ценит Спайкмен. Не то чтобы последний был большим поклонником завоеваний; он просто интуитивно понимал, как и Мэхэн, что у США не останется другого выхода, кроме как принять участие во всемирной борьбе за зоны влияния. Это будет происходить из-за их собственного выгодного положения в Западном полушарии, которое также обеспечивало им и большое влияние в Восточном полушарии.
У Мэхэна, как и следовало ожидать, были враги. Так, сэр Норман Энджелл в опубликованном им в 1909 г. труде «The Great Illusion» («Великая иллюзия»), который стал пламенным манифестом в защиту пацифизма, осуждает работы Мэхэна как «весьма вредные фантазии». Этот британский журналист и политик, которого, к его чести, ненавидел Хаусхофер, осуждает утверждение Мэхэна о том, что «установление государственной власти над иностранными сообществами» может быть достойным предприятием, поскольку «люди, государства и империи, помимо физических тел, имеют душу». Мэхэн, по мнению Энджелла, совершенно абсурдным образом отвергает вполне материальную реальность отдельно взятого человека и заменяет ее почти непостижимой реальностью государства. «Приходит ли кому-нибудь в голову, – рассуждает Энджелл, – отнестись почтительно к некоему человеку только потому, что он проживает на территории одной из самых больших империй в мире или, наоборот, отнестись с презрением к любому другому только на том основании, что он родом из небольшого государства?».[201] Иначе говоря, Мэхэн и косвенным образом Спайкмен, Маккиндер и другие географы и геополитики являются детерминистами и сторонниками эссенциализма. Их склонность к воинственности, как сетовал Берлин, произрастает из ви́дения государств и империй как более реальных сущностей, чем люди, которые их окружают. К тому же мы можем привести в их защиту только пример Хаусхофера: если бы Мэхэн и остальные не занялись того рода детерминизмом, который так осуждает Энджелл, они бы уступили поле глобальных стратегий тем, кто действительно выступает на стороне зла. Увы, мы нуждаемся в моральном несовершенстве таких исследователей, как Мэхэн.
В действительности труду Энджелла о том, почему война и соперничество за власть между великими державами нелогичны, не повезло в том, что он был напечатан всего за несколько лет до начала Первой мировой войны, с которой началось столетие беспрецедентных войн и конфликтов в Европе. Энджелл совершенно незаслуженно стал во многих кругах посмешищем. Я говорю «незаслуженно», потому что сама по себе его книга читается на одном дыхании и в ней приводятся блестящие аргументы. Его книга могла бы стать книгой провидца, будь человеческая натура чуть менее низкой. Именно из-за недостатков человеческой натуры, масштаб которым придают географические границы, идеи таких авторов, как Мэхэн, долгие десятилетия казались более живучими, чем идеи таких, как Энджелл.
На фоне того, что динамика могущества в мире сегодня стремительно меняется, индийские и китайские стратеги жадно читают Мэхэна. Они строят флот, предназначенный для крупных сражений на море, тогда как европейские адмиралы в наше время рассматривают военно-морские силы исключительно в качестве морских полицейских. «Очень многие ученые на симпозиуме в Пекине в 2004 г. цитировали Мэхэна… подтверждая влияние его идей, – пишут профессора Военно-морского колледжа Джеймс Р. Холмс и Тоши Йошихара. – И практически все без исключения они цитировали самые воинственные из наставлений Мэхэна, приравнивая контроль над морем к подавляющей силе, которая перекрывает неприятелю путь к общим морским просторам».[202] В последнее время, по мере того как китайские ВМС увеличиваются в размерах и становятся все более профессиональными, уклон в сторону идей Мэхэна в Пекине только усилился, особенно с наращиванием морской мощи Индией, чего опасаются китайцы. Индийцы, в свою очередь, рассматривают китайцев с позиций того же Мэхэна. А вот военно-морской флот США между тем вооружился теориями другого специалиста. Позвольте объяснить.
Джулиан Корбетт, британский историк того же периода, не столько противоречил Мэхэну, сколько предложил более тонкий подход к военно-морской стратегии, делая акцент на большем количестве действий в море при меньшем количестве кораблей. Корбетт утверждает, что, если одна нация утратила контроль над морем, это не обязательно означает, что другая его тут же захватила, как считал Мэхэн. Коалиция нескольких флотов, хотя и может показаться слабой и рассредоточенной, если ее организовать должным образом, может оказаться «реальной и грозной силой». Корбетт называет это «жизнеспособным флотом» – группой кораблей, которая может, когда это необходимо, быстро объединиться в один флот. «Жизнеспособному флоту» нет необходимости господствовать на море или топить флот противника. Он может добиться куда большего эффекта, захватывая важные военно-морские базы и контролируя уязвимые точки на географической карте. Такой флот, как утверждал Корбетт, должен действовать «активно и энергично», предоставляя ограниченную степень защиты.[203] Книга Корбетта вышла после Второй мировой войны, когда Британский королевский флот ослабил свое присутствие в мире, используя, однако, с выгодой для себя растущую военно-морскую мощь своих союзников – Японии и США.
Сейчас США в таком же положении, как Великобритания 100 лет назад. Американский военно-морской флот постепенно уменьшался с примерно 600 кораблей во времена холодной войны до 350 единиц в 1990-х и 280 – в теперешнем его состоянии. Более того, существует вероятность (из-за бюджетных сокращений и перерасхода средств), что флот в ближайшие годы сократится до 250 единиц. Но сейчас, по существу, он включает в себя силы таких военно-морских союзников США, как Индия, Япония, Австралия и Сингапур. В октябре 2007 г. военно-морское ведомство США опубликовало документ под названием «A Cooperative Strategy for 21st Century Seapower» («Совместная военно-морская стратегия XXI в.»), который составлен больше в духе работ Корбетта, с его акцентом на взаимодействии, чем Мэхэна, с его акцентом на доминировании. «Интересам нашего государства, – говорится в документе, – служит содействие развитию мирной глобальной системы, состоящей из сети взаимосвязанных торговых, финансовых, информационных, правовых, общественных и управленческих систем». С точки зрения военно-морского флота США части нашего мира становятся все более взаимосвязанными, а население мира концентрируется в демографических узлах возле морей, которые подвергнутся огромным разрушениям в случае асимметричных атак или природных катастроф. Даже крупные силовые конфликты, говорится в документе, малозаметны и асимметричны. Речь практически больше не идет о традиционных морских и сухопутных сражениях. Растущая военно-морская мощь Китая даже не упоминается. Духом «коллективной безопасности» пропитано все. «Ни у одного государства нет достаточных ресурсов, чтобы обеспечить безопасность… на всех морских просторах планеты». И на этих морских просторах, как утверждается в документе, западный сектор Тихого океана и весь Индийский океан будут первыми среди равных по своему стратегическому значению.[204]
Итак, похоже, что «Римленд» Евразии и бо́льшая часть побережья «мирового острова», используя язык Спайкмена и Маккиндера, имеют два реальных варианта развития событий в военной сфере. С одной стороны, будут военно-морские силы США с сокращающимся, но все еще сохраняющим доминирующие позиции флотом, который будет осуществлять патрулирование в тесном взаимодействии со своими местными союзниками от Африки до Юго-Восточной Азии для поддержания безопасности на море и беспрепятственного осуществления торговли, что вполне в духе Корбетта. С другой стороны, будут активно развиваться военно-морские силы как Китая, так и Индии, и каждая возьмет на вооружение идеи Мэхэна. Именно потому, что китайцы «на ура» восприняли эту американскую икону империалистических амбиций, ВМС США не смогут полностью отказаться от этих идей. «Утверждение, что экспансия по своей природе ошибочна, – пишет политолог Чикагского университета Джон Миршаймер, – означает, что за последние 350 лет все великие державы так и не поняли международную систему отношений. Так что, очевидно, этот аргумент неправдоподобен». И как продолжает Миршаймер, «поскольку господство обеспечивает безопасность» в анархической системе, где нет одного господствующего в мире государства, «сильные державы неизменно будут испытывать соблазн последовать примеру США и установить господство в своем регионе».[205] Так что, возможно, звездный час Мэхэна все еще впереди.
По мере того как вдоль побережья Евразии собирается все больше военных кораблей, необходимых для реализации амбиций Китая, Индии и других стран, включая США, а удобный полярный маршрут сокращает расстояние между Евразией и Северной Америкой, случаи борьбы за доминирование по всему миру будут становиться лишь напряженнее и стремительнее в своем течении. Таким образом, сейчас нам необходимо рассмотреть характерные черты замкнутой географической системы.
Глава 8
«Кризис пространства»
Несколько лет назад в качестве приглашенного профессора в Военно-морской академии США в Аннаполисе я читал курс о возможных грядущих проблемах национальной безопасности Соединенных Штатов. Семестр я начал, предложив курсантам ознакомиться с книгой «Fire in the East: The Rise of Asian Military Power and the Second Nuclear Age» («Пожар на Востоке. Подъем азиатской военной мощи и второй ядерный век») Пола Брэкена, профессора политологии Йельского университета. Это лаконичное и прозорливое произведение, опубликованное в 1999 г., не пользовалось спросом у читателей. Книга была написана в духе Маккиндера и Спайкмена, хотя ссылок на них в тексте автор не делает. Брэкен, будучи консультантом американского правительства, в период после холодной войны рисует концептуальную карту Евразии, которая характеризуется ослаблением влияния времени и расстояний, а также заполнением свободных мест, о которых впервые поведал нам Мак-Нил в заключительных главах своей грандиозной «истории человечества». Но ввиду того, что Брэкен писал книгу в более драматичные моменты развития истории, он провозгласил «кризис пространства». Брэкен ссылается на концепцию американского математика, венгра по национальности Джона фон Неймана, который утверждал, что в прошлом малонаселенные территории служили защитным механизмом от военной и технологической экспансии. Но Нейман также и уверял, что география сдает позиции. Без сомнения, конечность размеров земного шара представляет собой проблему, порождая нестабильность, так как развитие военной техники уменьшает расстояние на геополитической карте. Брэкен предупреждает: «Изменения легко пропустить ввиду их перманентного характера».[206]
Позвольте мне в двух словах поведать об идеях Брэкена, так как это имеет определяющее значение для развития моей собственной концепции.
В то время когда европейцы и американцы говорят о глобализации, в странах Азии растут националистические настроения и военный потенциал. Испытания ракет, биологического оружия, работа по производству химического оружия – вот «результат деятельности процветающих либеральных режимов в Азии», как отмечает Брэкен. Запад не может понять, что война идет рука об руку с накоплением богатств. Экономическое процветание Азии привело к развитию военной мощи в регионе. В начале холодной войны азиатская военная машина находилась на довольно низком уровне развития. Армия, организованная на принципах времен Второй мировой войны, имела целью в первую очередь консолидацию нации, хоть не всегда и признавая это. «Армия – инструмент объединения масс, громадная школа, где главным учебным предметом было патриотическое воспитание», – писал Брэкен. Солдаты чаще собирали урожай, чем оттачивали военное мастерство. Таким образом, армии были ориентированы на внутригосударственные проблемы, а между вооруженными силами разных стран простирались необъятные территории. Но затем с ростом национального богатства и компьютерной революцией вооруженные силы стран Азии, от богатых нефтью государств Большого Ближнего Востока до «экономических тигров» на тихоокеанском побережье, стали развивать полноценные военно-гражданские постиндустриальные комплексы с ракетами, волоконной оптикой и мобильными телефонами. В то же время евразийские государства обзаводились все более мощным, сплоченным бюрократическим аппаратом, позволяющим военным ведомствам и лидерам государств сосредоточить внимание на происходящем по ту сторону границы, совершенствуясь в области международной политики. Теперь при угрозе извне они уже не побегут в глубь страны, как это было ранее. Теперь электронные приборы обнаружения контролируют границы и армии, на вооружении которых есть оружие массового поражения, готовы противостоять внешнему врагу. География из буфера, амортизатора, превратилась в тюрьму, откуда не убежать.[207]
«Целый ряд стран, растянувшихся поясом от Израиля до Северной Кореи (включая Сирию, Иран, Пакистан, Индию, Китай), накопили арсеналы оружия массового поражения – либо ядерного, либо химического – и разрабатывают средства его доставки – баллистические ракеты. Многополярное равновесие сил устрашения простирается на десятки тысяч километров», разрезает военные и политические театры и регионы, на которые Запад поделил Азию. Грядет «смерть расстояний», предупреждает нас Брэкен. Возьмем Японию, которая, несмотря на свое островное положение, после запуска Северной Кореей в 1998 г. ракеты, упавшей в Тихом океане, больше не является неприкосновенной зоной, а включена в военное пространство материковой Азии. На протяжении столетий понятие Азии создавали западные морские державы, начиная с португальцев на заре XVI в. В эпоху холодной войны ее расчленили – возникло несколько подконтрольных центров, но в 1970-х, когда в Юго-Восточной Азии наблюдался значительный экономический рост, в акватории Тихого океана образовался огромный новый регион – «Тихоокеанский бассейн», который представляет собой основу для цельной карты Азии. Этот экономический успех стал возможен благодаря отсутствию военной угрозы, что, в свою очередь, стало возможным благодаря наличию в регионе гегемона – США, которые обеспечили стабильность и мир. Теперь же, когда Азия обратилась к превращению в единое органичное целое, влияние США постепенно уменьшается и в то же время военная мощь стран региона – Китая, Индии и прочих – возрастает. Азия укрупняется за счет распада региональных блоков, но в то же время нарастает чувство обеспокоенности и неуверенности из-за увеличения численности как населения, так и вооружения. Нестабильность усиливается ввиду дальнейшего накопления оружия и отсутствия сдерживающих сил в виде локальных альянсов.[208]
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 433; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!