СТИХОТВОРЕНИЯ НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В ПОСЛЕДНИЕ ПРИЖИЗНЕННЫЕ ИЗДАНИЯ СБОРНИКОВ 18 страница



И стоит караван, и его проводник

Всюду посохом шарит в тревоге,

Где-то около плещет знакомый родник,

Но к нему он не знает дороги.

 

А в оазисах слышится ржанье коня

И под пальмами веянье нарда,

Хоть редки острова в океане огня,

Точно пятна на шкуре гепарда.

 

Но здесь часто звучит оглушающий вой,

Блещут копья и веют бурнусы.

Туарегов, что западной правят страной,

На востоке не любят тиббусы.

 

И пока они бьются за пальмовый лес,

За верблюда иль взоры рабыни,

Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес

Заметают пески из пустыни.

 

Потому что пустынные ветры горды

И не знают преград своеволью,

Рушат стены, сады засыпают, пруды

Отравляют белеющей солью.

 

И, быть может, немного осталось веков,

Как на мир наш, зеленый и старый,

Дико ринутся хищные стаи песков

Из пылающей юной Сахары.

 

Средиземное море засыпят они,

И Париж, и Москву, и Афины,

И мы будем в небесные верить огни,

На верблюдах своих бедуины.

 

И когда, наконец, корабли марсиан

У земного окажутся шара,

То увидят сплошной золотой океан

И дадут ему имя: Сахара.

 

 

Суэцкий канал  

 

 

Стаи дней и ночей

Надо мной колдовали,

Но не знаю светлей,

Чем в Суэцком канале,

 

Где идут корабли,

Не по морю, по лужам,

Посредине земли

Караваном верблюжьим.

 

Сколько птиц, сколько птиц

Здесь на каменных скатах,

Голубых небылиц,

Голенастых, зобатых!

 

Виден ящериц рой

Золотисто-зеленых,

Словно влаги морской

Стынут брызги на склонах.

 

Мы кидаем плоды

На ходу арапчатам,

Что сидят у воды,

Подражая пиратам.

 

Арапчата орут

Так задорно и звонко,

И шипит марабут

Нам проклятья вдогонку.

 

А когда на пески

Ночь, как коршун, посядет,

Задрожат огоньки

Впереди нас и сзади;

 

Те красней, чем коралл,

Эти зелены, сини…

Водяной карнавал

В африканской пустыне.

 

С отдаленных холмов,

Легким ветром гонимы,

Бедуинских костров

К нам доносятся дымы.

 

С обвалившихся стен

И изгибов канала

Слышен хохот гиен,

Завыванья шакала.

 

И в ответ пароход,

Звезды ночи печаля,

Спящей Африке шлет

Переливы рояля.

 

 

Судан  

 

 

Ах, наверно, сегодняшним утром

Слишком громко звучат барабаны,

Крокодильей обтянуты кожей,

Слишком звонко взывают колдуньи

На утесах Нубийского Нила,

Потому что сжимается сердце,

Лоб горяч и глаза потемнели

И в мечтах оживленная пристань,

Голоса смуглолицых матросов,

В пенных клочьях веселое море,

А за морем ущелье Дарфура,

Галереи-леса Кордофана

И великие воды Борну.

 

Города, озаренные солнцем,

Словно склады в зеленых трущобах,

А из них, как грозящие руки,

Минареты возносятся к небу.

А на тронах из кости слоновой

Восседают, как древние бреды,

Короли и владыки Судана,

Рядом с каждым, прикованный цепью,

Лев прищурился, голову поднял

И с усов лижет кровь человечью,

Рядом с каждым играет секирой

Толстогубый, с лоснящейся кожей,

Черный, словно душа властелина,

В ярко-красной рубашке палач.

 

Перед ними торговцы рабами

Свой товар горделиво проводят,

Стонут люди в тяжелых колодках

И белки их сверкают на солнце,

Проезжают вожди из пустыни,

В их тюрбанах жемчужные нити,

Перья длинные страуса вьются

Над затылком играющих коней,

И надменно проходят французы,

Гладко выбриты, в белой одежде,

В их карманах бумаги с печатью,

Их завидя, владыки Судана

Поднимаются с тронов своих.

 

А кругом на широких равнинах,

Где трава укрывает жирафа,

Садовод Всемогущего Бога

В серебрящейся мантии крыльев

Сотворил отражение рая:

Он раскинул тенистые рощи

Прихотливых мимоз и акаций,

Рассадил по холмам баобабы,

В галереях лесов, где прохладно

И светло, как в дорическом храме,

Он провел многоводные реки

И в могучем порыве восторга

Создал тихое озеро Чад.

 

А потом, улыбнувшись, как мальчик,

Что придумал забавную шутку,

Он собрал здесь совсем небывалых,

Удивительных птиц и животных.

Краски взяв у пустынных закатов,

Попугаям он перья раскрасил,

Дал слону он клыки, что белее

Облаков африканского неба,

Льва одел золотою одеждой

И пятнистой одел леопарда,

Сделал рог, как янтарь, носорогу,

Дал газели девичьи глаза.

 

И ушел на далекие звезды —

Может быть, их раскрашивать тоже.

Бродят звери, как Бог им назначил,

К водопою сбираются вместе,

И не знают, что дивно-прекрасны,

Что таких, как они, не отыщешь,

И не знает об этом охотник,

Что в пылающий полдень таится

За кустом с ядовитой стрелою

И кричит над поверженным зверем,

Исполняя охотничью пляску,

И уносит владыкам Судана

Дорогую добычу свою.

 

Но роднят обитателей степи

Иногда луговые пожары.

День, когда затмевается солнце

От летящего по ветру пепла

И невиданным зверем багровым

На равнинах шевелится пламя,

Этот день – оглушительный праздник,

Что приветливый Дьявол устроил

Даме Смерти и Ужасу брату!

В этот день не узнать человека,

Средь толпы опаленных, ревущих,

Всюду бьющих клыками, рогами,

Сознающих одно лишь: огонь!

 

Вечер. Глаз различить не умеет

Ярких нитей на поясе белом;

Это знак, что должны мусульмане

Пред Аллахом свершить омовенье,

Тот водой, кто в лесу над рекою,

Тот песком, кто в безводной пустыне.

И от голых песчаных утесов

Беспокойного Красного Моря

До зеленых валов многопенных

Атлантического Океана

Люди молятся. Тихо в Судане,

И над ним, над огромным ребенком,

Верю, верю, склоняется Бог.

 

 

Абиссиния  

 

 

Между берегом буйного Красного Моря

И Суданским таинственным лесом видна,

Разметавшись среди четырех плоскогорий,

С отдыхающей львицею схожа, страна.

 

Север – это болота без дна и без края,

Змеи черные подступы к ним стерегут,

Их сестер-лихорадок зловещая стая,

Желтолицая, здесь обрела свой приют.

 

А над ними насупились мрачные горы,

Вековая обитель разбоя, Тигрэ,

Где оскалены бездны, взъерошены боры

И вершины стоят в снеговом серебре.

 

В плодоносной Амхаре и сеют и косят,

Зебры любят мешаться в домашний табун,

И под вечер прохладные ветры разносят

Звуки песен гортанных и рокота струн.

 

Абиссинец поет, и рыдает багана,

Воскрешая минувшее, полное чар;

Было время, когда перед озером Тана

Королевской столицей взносился Гондар.

 

Под платанами спорил о Боге ученый,

Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,

Живописцы писали царя Соломона

Меж царицею Савской и ласковым львом.

 

Но, поверив Шоанской изысканной лести,

Из старинной отчизны поэтов и роз

Мудрый слон Абиссинии, негус Негести,

В каменистую Шоа свой троя перенес.

 

В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,

Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,

Любят слушать одни барабаны да трубы,

Мазать маслом ружье, да оттачивать меч.

 

Харраритов, Галла, Сомали, Данакилей,

Людоедов и карликов в чаще лесов

Своему Менелику они покорили,

Устелили дворец его шкурами львов.

 

И, смотря на потоки у горных подножий,

На дубы и полдневных лучей торжество,

Европеец дивится, как странно похожи

Друг на друга народ и отчизна его.

 

Колдовская страна! Ты на дне котловины

Задыхаешься, льется огонь с высоты,

Над тобою разносится крик ястребиный,

Но в сияньи заметишь ли ястреба ты?

 

Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,

Слишком много здесь этой паленой травы…

Осторожнее! В ней притаились удавы,

Притаились пантеры и рыжие львы.

 

По обрывам и кручам дорогой тяжелой

Поднимись, и нежданно увидишь вокруг

Сикоморы и розы, веселые села

И зеленый, народом пестреющий, луг.

 

Там колдун совершает привычное чудо,

Тут, покорна напеву, танцует змея,

Кто сто талеров взял за больного верблюда,

Сев на камне в тени, разбирает судья.

 

Поднимись еще выше! Какая прохлада!

Точно позднею осенью пусты поля,

На рассвете ручьи замерзают, и стадо

Собирается кучей под кровлей жилья.

 

Павианы рычат средь кустов молочая,

Перепачкавшись в белом и липком соку,

Мчатся всадники, длинные копья бросая,

Из винтовок стреляя на полном скаку.

 

Выше только утесы, нагие стремнины,

Где кочуют ветра, да ликуют орлы,

Человек не взбирался туда, и вершины

Под тропическим солнцем от снега белы.

 

И повсюду, вверху и внизу, караваны

Видят солнце и пьют неоглядный простор,

Уходя в до сих пор неизвестные страны

За слоновою костью и золотом гор.

 

Как любил я бродить по таким же дорогам,

Видеть вечером звезды, как крупный горох,

Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,

На ночлег зарываться в седеющий мох!

 

Есть музей этнографии в городе этом

Над широкой, как Нил, многоводной Невой,

В час, когда я устану быть только поэтом,

Ничего не найду я желанней его.

 

Я хожу туда трогать дикарские вещи,

Что когда-то я сам издалека привез,

Чуять запах их странный, родной и зловещий,

Запах ладана, шерсти звериной и роз.

 

И я вижу, как знойное солнце пылает,

Леопард, изогнувшись, ползет на врага,

И как в хижине дымной меня поджидает

Для веселой охоты мой старый слуга.

 

 

Галла  

 

 

Восемь дней от Харрара я вел караван

Сквозь Черчерские дикие горы

И седых на деревьях стрелял обезьян,

Засыпал средь корней сикоморы.

 

На девятую ночь я увидел с горы

– Этот миг никогда не забуду —

Там внизу, в отдаленной равнине, костры,

Точно красные звезды, повсюду.

 

И помчались один за другими они,

Точно тучи в сияющей сини,

Ночи трижды-святые и странные дни

На широкой галлаской равнине.

 

Все, к чему приближался навстречу я тут,

Было больше, чем видел я раньше:

Я смотрел, как огромных верблюдов пасут

У широких прудов великанши.

 

Как саженного роста галласы, скача

В леопардовых шкурах и львиных,

Убегающих страусов рубят сплеча

На горячих конях-исполинах.

 

И как поят парным молоком старики

Умирающих змей престарелых…

И, мыча, от меня убегали быки,

Никогда не видавшие белых.

 

Временами я слышал у входа пещер

Звуки песен и бой барабанов,

И тогда мне казалось, что я Гулливер,

Позабытый в стране великанов.

 

И таинственный город, тропический Рим,

Шейх-Гуссейн я увидел высокий,

Поклонился мечети и пальмам святым,

Был допущен пред очи пророка.

 

Жирный негр восседал на персидских коврах

В полутемной неубранной зале,

Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,

Лишь глаза его дивно сверкали.

 

Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,

По плечу меня с лаской ударя,

Я бельгийский ему подарил пистолет

И портрет моего государя.

 

Всё расспрашивал он, много ль знают о нем

В отдаленной и дикой России…

Вплоть до моря он славен своим колдовством,

И дела его точно благие.

 

Если мула в лесу ты не можешь найти,

Или раб убежал беспокойный,

Всё получишь ты вдруг, обещав принести

Шейх-Гуссейну подарок пристойный.

 

 

Сомалийский полуостров  

 

 

Помню ночь и песчаную помню страну

И на небе так низко луну.

 

И я помню, что глаз я не мог отвести

От ее золотого пути.

 

Там светло, и наверное птицы поют

И цветы над прудами цветут,

 

Там не слышно, как бродят свирепые львы,

Наполняя рыканием рвы,

 

Не хватают мимозы колючей рукой

Проходящего в бездне ночной!

 

В этот вечер, лишь тени кустов поползли,

Подходили ко мне сомали,

 

Вождь их с рыжею шапкой косматых волос

Смертный мне приговор произнес,

 

И насмешливый взор из-под спущенных век

Видел, сколько со мной человек.

 

Завтра бой, беспощадный, томительный бой

С завывающей черной толпой,

 

Под ногами верблюдов сплетение тел,

Дождь отравленных копий и стрел,

 

И до боли я думал, что там, на луне,

Враг не мог бы подкрасться ко мне.

 

Ровно в полночь я мой разбудил караван,

За холмом грохотал океан,

 

Люди гибли в пучине, и мы на земле

Тоже гибели ждали во мгле.

 

Мы пустились в дорогу. Дышала трава,

Точно шкура вспотевшего льва,

 

И белели средь черных, священных камней

Вороха черепов и костей.

 

В целой Африке нету грозней сомали,

Безотраднее нет их земли,

 

Столько белых пронзило во мраке копье

У песчаных колодцев ее,

 

Чтоб о подвигах их говорил Огаден

Голосами голодных гиен.

 

И, когда перед утром склонилась луна,

Уж не та, а страшна и красна,

 

Понял я, что она, точно рыцарский щит,

Вечной славой героям горит,

 

И верблюдов велел положить, и ружью

Вверил вольную душу мою.

 

 

Либерия  

 

 

Берег Верхней Гвинеи богат

Медом, золотом, костью слоновой,

За оградою каменных гряд

Все пришельцу нежданно и ново.

 

По болотам Блуждают огни,

Черепаха грузнее утеса,

Клювоносы таятся в тени

Своего исполинского носа.

 

И когда в океан ввечеру

Погрузится небесное око,

Рыболовов из племени Кру

Паруса забредают далеко.

 

И про каждого слава идет,

Что отважнее нет пред бедою,

Что одною рукой он спасет

И ограбит другою рукою.

 

В восемнадцатом веке сюда

Лишь за деревом черным, рабами

Из Америки плыли суда

Под распущенными парусами.

 

И сюда же на каменный скат

Пароходов толпа быстроходных

В девятнадцатом веке назад

Принесла не рабов, а свободных.

 

Видно, поняли нрав их земли

Вашингтонские старые девы,

Что такие плоды принесли

Благонравных брошюрок посевы.

 

Адвокаты, доценты наук,

Пролетарии, пасторы, воры, —

Всё, что нужно в республике, – вдруг

Буйно хлынуло в тихие горы.

 

Расселились… Тропический лес,

Утонувший в таинственном мраке.

В сонм своих бесконечных чудес

Принял дамские шляпы и фраки.

 

– «Господин президент, ваш слуга!» —

Вы с поклоном промолвите быстро,

Но взгляните: черней сапога

Господин президент и министры.

 

– «Вы сегодня бледней, чем всегда!»

Позабывшись, вы скажете даме,

И что дама ответит тогда,

Догадайтесь, пожалуйста, сами.

 

То повиснув на тонкой лозе,

То запрятавшись в листьях узорных,

В темной чаще живут шимпанзе

По соседству от города черных.

 

По утрам, услыхав с высоты

Протестантское пение в храме,

Как в большой барабан, в животы

Ударяют они кулаками.

 

А когда загорятся огни,

Внемля фразам вечерних приветствий,

Тоже парами бродят они,

Вместо тросточек выломав ветви.

 

Европеец один уверял,

Президентом за что-то обижен,

Что большой шимпанзе потерял

Путь назад средь окраинных хижин.

 

Он не струсил и, пестрым платком

Скрыв стыдливо живот волосатый,

В президентский отправился дом,

Президент отлучился куда-то.

 

Там размахивал палкой своей,

Бил посуду, шатался, как пьяный,

И, неузнана целых пять дней,

Управляла страной обезьяна.

 

 

Мадагаскар  

 

 

Сердце билось, смертно тоскуя,

Целый день я бродил в тоске,

И мне снилось ночью: плыву я

По какой-то большой реке.

 

С каждым мигом все шире, шире

И светлей, и светлей река,

Я в совсем неведомом мире,

И ладья моя так легка.

 

Красный идол на белом камне

Мне поведал разгадку чар,

Красный идол на белом камне

Громко крикнул: – Мадагаскар! —

 

В раззолоченных паланкинах,

В дивно-вырезанных ладьях,

На широких воловьих спинах

И на звонко ржущих конях

 

Там, где пели и трепетали

Легких тысячи лебедей,

Друг за другом вслед выступали

Смуглолицых толпы людей.

 

И о том, как руки принцессы

Домогался старый жених

Сочиняли смешные пьесы

И сейчас же играли их.

 

А в роскошной форме гусарской

Благосклонно на них взирал

Королевы мадагаскарской

Самый преданный генерал.

 

Между них быки Томатавы,

Схожи с грудою темных камней,

Пожирали жирные травы

Благовоньем полных полей.

 

И вздыхал я, зачем плыву я,

Не останусь я здесь зачем:

Неужель и здесь не спою я

Самых лучших моих поэм?

 


Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 197; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!