В повести Н. С. Лескова «Полунощники»
Повесть Н. С. Лескова «Полунощники» (1890), как известно, написана под непосредственным влиянием на писателя философско-этического учения Л. Н. Толстого, трактаты которого Лесков внимательно изучал в 1880-е – 1890-е гг. «Полунощники» открывают 11 том прижизненного собрания сочинения Лескова, который А. И. Фаресов называет самым «толстовским» из всего этого издания. В письме к Толстому сам писатель дал повести следующую авторскую характеристику: «В "Полуношниках", очевидно, подкупает комедийная сторона, но там есть и другие стороны, за которые я боялся, так как они по преимуществу в нашем духе» (письмо от 23. 01. 1891 [37:351]). В связи с этим при анализе поэтики повести с точки зрения интертекстуальности целесообразным является обращение к рассмотрению особенностей функционирования в «Полунощниках» толстовского текста, своеобразию его художественной рецепции и интерпретации Лесковым.
К концу 1890 г., времени написания «Полунощников», основы миросозерцания Л. Н. Толстого уже были изложены им в работах, составивших, по определению Н. Н. Гусева, тетралогию [110:539]. Как отмечает Е. В. Николаева, в «Исповеди», «Исследовании догматического богословия» и работе «В чем моя вера?» Л. Н. Толстой рассказывает о том «пути, по которому он шел в поисках смысла <…> жизни» [190:81] и излагает критику традиционной религии с позиций здравого смысла. Трактат «Так что же нам делать?» посвящен изложению собственной позиции писателя по вопросам нравственного и социально-экономического устройства общества. В последней работе выражаются основные положения этического учения Толстого, что и позволяет взять ее за основу при анализе повести «Полунощники» с точки зрения интертекстуальности.
|
|
|
В повести «Полунощники» внимание Лескова сосредоточено на описании процесса нравственного становления главной героини Клавдиньки. В учении Толстого Лескова привлекает положительная программа самосовершенствования человека, основным положениям которой точно следует героиня произведения. В «Полунощниках» ясно выразилось то общее, что объединяло двух писателей: поиск путей самосовершенствования человека, возможностей самостоятельного, а не провоцируемого извне духовного роста, реализации нравственного потенциала личности.
Между тем, выбор Лесковым женского образа для изображения на его примере практического осуществления философско-этического учения Толстого является полемичным по отношению к взглядам самого Толстого. Адресатом излагаемых им идей о нравственном совершенствовании Толстой видел прежде всего мужчину, а предназначением женщины писатель считал выполнение заложенных природой физиологических функций: «Не те женщины, которые заняты своими талиями, турнюрами, прическами и пленительностью для мужчин <…> и не те тоже, которые ходят на разные курсы и <…> стараются избавиться от рождения детей с тем, чтобы не препятствовать своему одурению, которое они называют развитием, а те женщины и матери, которые, имея возможность избавиться от рождения детей, прямо, сознательно подчиняются этому вечному, неизменному закону, зная, что тягость и труд этого подчинения есть назначение их жизни. Вот эти-то женщины и матери наших богатых классов те, в руках которых больше, чем в чьих-нибудь других, лежит спасение людей нашего мира от удручающих их бедствий» [57:254].
|
|
|
Подобная точка зрения на предназначение женщины была чужда Лескову. Писатель с первых своих выступлений в периодической печати в 60 - е гг. и до последних произведений проявлял к проблеме прав женщины неослабевающий интерес. Постоянной в публицистике писателя является тема женского образования, которое оценивалось писателем как исключительно положительное явление. Уже в одной из своих первых статей «Русские женщины и эмансипация» (1861) Лесков отвергал мнение о том, что женщина находит свое истинное призвание исключительно в семейных и любовных отношениях и пропагандировал необходимость женского образования: «Женщины, жаждущие самостоятельности, но лишенные правильного образования, стремятся к одному из видов эмансипации, следуя указанию своего вкуса и преобладающих наклонностей <…> широкий мир мысли и самостоятельного труда неведом им. Сила этого воспитания беспрестанно заставляет их искать жизни только в любви, а любовь не всегда сопутствует жизни, особенно в обществе, где господствует понятие «о приличных партиях» [31:183]. О неизменности подобного отношения писателя к женщине свидетельствует и написанная в 1886 году в рамках полемики с Л. Н. Толстым статья «Загробный свидетель за женщин. Наблюдения, опыты и заметки Н. И. Пирогова, изложенные в письме к баронессе Э. Ф. Раден. С предисловием и послесловием Н. С. Лескова» [13]. Лесков доказывает идеи о праве женщин на получение широкого образования, важности «применения женских способностей к общественной деятельности в сферах, свойственных их полу» [13:278] и высказывает дорогую ему мысль о том, что «золотой середины» «держатся девушки, желающие знаний и не пренебрегающие никакими настоящими достоинствами своего пола» [13:280]. В повести «Полунощники» писатель продолжает развивать идею о необходимости для женщины всестороннего развития, создавая образ Клавдиньки, отвергающей необходимость материнства и становящейся своеобразной последовательницей учения Толстого.
|
|
|
|
|
|
Нравственное становление Клавдиньки проходит в повести ряд этапов, к которым относится пробуждение в героине Лескова чувства стыда, понимание ею необходимости физического труда, отрицание роскоши, светских развлечений, а также помощи бедным как способа преодоления неравенства. Все эти этапы проходит и повествователь в трактате Толстого «Так что же нам делать?».
Использование толстовского текста в повести Лескова связано с трансформацией повествовательной организации исходного произведения. Характерной особенностью трактатов Толстого является повествование от первого лица, позволяющее писателю эмоционально и откровенно раскрыть путь своей внутренней духовной эволюции. «Полунощники» написаны в форме сказа, повесть представляет собой «стенограмму» [158] разговора двух героинь, в уста которых и вкладывает Лесков толстовский текст. Смена субъектов речи в данном случае проходит две ступени: Толстой – Лесков – герои Лескова (Марья Мартыновна и Клавдинька). Изменения в повествовательной организации связаны в «Полунощниках» с трансформацией исходного произведения. Выделим основные способы модификации толстовского текста писателем.
1. Текстовая редукция.
В трактате Толстого нравственное перерождение повествователя начинается с осознания постыдности совершаемых им поступков: «И вот тут-то, с такими людьми, с которыми мне приходилось пятиться, переставать давать и этим отрекаться от добра, я испытывалмучительныйстыд» [55:111]; «Мне стало стыдно,мучительностыдно, как давно не было. Меня корчило, я чувствовал, что делал гримасы; и я стонал от стыда, выбегая из кухни» [15:112]; «стыдно идти в личных сапогах в гости, а не стыдно идти в калошах мимо людей, у которых нет никакой обуви <…> что стыдноне иметь крахмальной рубашки и чистого платья, а не стыдно ходить в чистом платье, выказывая тем свою праздность; что стыдно иметь грязные руки, а не стыдно не иметь рук с мозолями… » [55:250]. Знаком начала духовного роста главной героини повести Лескова также является пробуждение в ней чувства стыда. При создании образа Клавдиньки писатель использует неатрибутированную аллюзию из работы Толстого «Так что же нам делать?»: «для чего на ней дорогие вещи будут, когда на других и самых простых одежд нет <…> это совсем ненужное и нисколько не приятно и не весело; да это даже и иметь стыдно» [27:50].
Реплика Клавдиньки соотносятся с несколькими отрывками из трактата Толстого «Так что же нам делать?», для Лескова важным оказывается не дословное цитирование, а общая концепция Толстого. Эстетическим сигналом «чужого» текста в повести «Полунощники» становится актуализация писателем несущего в трактате Толстого значительную семантическую нагрузку мотива стыда. Кроме того, Лесков сохраняет логику текста Толстого и использует характерную для исходного произведения мотивировку возникновения чувства стыда: стыд является следствием осознания социального неравенства. При включении фрагментов произведения Толстого в повесть Лесков совершает редукцию исходного текста, благодаря чему реплика главной героини «Полунощников» по своей краткости начинает напоминать афоризм. Переработка первоначального текста идет по направлению концентрации его смысла: особенностью речи Клавдиньки является ее крайняя лаконичность, что способствует точному и ясному выражению мыслей, передаваемых ею.
Главным способом преодоления неравенства в обществе в трактате Толстого выступает труд. Писатель отмечает: «То же самое и с физической работой. Достоинство человека, его священный долг и обязанность употреблять данные ему руки и ноги на то, для чего они даны» [55:244]; «занятие теми физическими работами, которые мне необходимы, как и всякому человеку, не только не мешало моей специальной деятельности, но было необходимым условием полезности, доброкачественности и радостности этой деятельности» [55:239]; «первое и несомненное дело мое было то, чтобы кормиться, одеваться, отопляться, обстраиваться и в этом же самом служить другим, потому что, с тех пор, как существует мир, в этом самом состояла и состоит первая и несомненная обязанность всякого человека» [55].
Изложенные Толстым причины необходимости труда используются Лесковым в повести «Полунощника». Писатель вкладывает в слова Клавдиньки следующую неатрибутированную аллюзию: «Всякий человек имеет нужду трудиться; это его назначение, и в этом для него польза» [27:94]. Маркером толстовского текста является воспроизведение Лесковым используемого Толстым выражения «всякий человек». Кроме того, приемом, обеспечивающим связь между текстами, оказывается употребление Лесковым синонимов: выражениям «священный долг», «обязанность», «необходимое условие», «необходимость» из текста Толстого соответствуют слова «нужда», «назначение»; «полезность» - «польза», «физическая работа» - «труд».
Модификация исходного текста связана с использованием Лесковым приемов редукции. Писатель упрощает синтаксическое построение текста Толстого, отказывается от применения уточняющих конструкций и однородных членов предложения. Подобное построение Лесковым реплики Клавдиньки не только концентрирует внимание на ее мировоззрении, но и подчеркивает важность слов героини, подающихся на уровне нравственного закона. Воплощенное таким образом в художественном образе, учение Толстого становится доступным пониманию широкого круга читателей. Закономерно в этом случае выглядит сделанная писателем в письме к А. С. Суворину от 24 января 1887 года оценка Л. Н. Толстого и его учения: «Чего его нахваливать? Его надо внушать в том, где он говорит дело, а не расхваливать, как выводного коня (выделение Лескова – А. Ф.)» [38:385].
2. Стилистическая трансформация исходного текста.
Одним из этапов нравственного становления повествователя в трактате «Так что же нам делать?» является отрицание роскоши. Толстой объясняет стремление людей жить в роскоши следующим образом: «Все стремления нашей богатой жизни, начиная с пищи, одежды, жилья, нашей чистоты и до нашего образования, -- все имеет главною целью отличение себя от бедных <…> богатый человек начинает с того, что шьет себе такую одежду, которая вся состоит из отдельных частей и годится только для отдельных случаев и потому не годится для бедного <…> И одежда становится тоже средством отделения себя от бедных. Является мода, именно то, что отделяет богатых от бедных» [55:108].
Лесков использует неатрибутированную аллюзию к этому фрагменту трактата Толстого в описании Клавдиньки, введенном в диалог рассказчицы Марфы Мартыновны с другой героиней повести – Аичкой: «стала так жить, что начала не надевать на себя ни золота, ни дорогих нарядов. "Для чего мне это? - говорит, - это совсем ненужное и нисколько не приятно и не весело; да это даже и иметь стыдно".
- Отчего же ей это стыдно? - спросила Аичка.
- Для чего на ней дорогие вещи будут, когда на других и самых простых одежд нет.
- Так это же ведь нарочно так и делают, для отлички друг от друга.
- Ну да! как же иначе и разобрать, кто кот - кто повар? А для нее мать сделала тальму из фон-горской козы и морской травы цвета плющ покрыла, а она ее и не надела.
- Это почему?
"Стыдно, - говорит, - такую роскошь носить" [27:50-51].
Преемственность между трактатом «Так что же нам делать?» и повестью «Полунощники» возникает благодаря воспроизведению Лесковым основной идеи Толстого: дорогая одежда является средством поддержания социального расслоения общества. Между тем, сохраняя логику исходного текста, Лесков трансформирует стилистическое оформление высказывания Толстого. Писатель последовательно меняет слова с книжной стилистической окраской на разговорную лексику. Так, коррелятом книжного оборота «все имеет главною целью» выступает наречие с разговорной окраской «нарочно» (разг. [226]), а существительное с высокой окраской «отличение» (книжн. устар. [226]) заменяется на разговорное существительное «отлички» (разг. устар. [226]) и поговорку с разговорной окраской: «кто кот – кто повар».
Трансформация цитаты в тексте Лескова связана с особенностями повествовательной организации «Полунощников». Основная часть произведения написана в форме сказа, особенностью которой является создание иллюзии устной речи, импровизационной и заранее не обдуманной. Стремление Лескова передать специфику устной речи определяет особенности переработки исходного текста: книжный стиль публицистики Толстого сменяется стихией разговорной речи. Подобные изменения служат созданию речевой характеристики героев, преобразуют «чужой» текст в «свой». Преобразованный в стилевом отношении, но вполне соответствующий смыслу исходного произведения, текст Толстого оказывается органически вплетенным в речь героев Лескова. При этом его снижение, вызванное сменой стиля речи, в данном случае не оказывает существенного влияния на общую семантику повести, так как сам смысл текста оказывается «чужим» и для Толстого, и для Клавдиньки.
Примером использования Лесковым приема стилистической трансформации исходного текста является обращение писателя к использованной в трактате Толстого теме светских развлечений. В трактате «Так что же нам делать?» Толстой неоднократно подчеркивает, что он «не мог без раздражения видеть <…> ни магазинов, театров, собраний <…> не мог не видеть рядом с этим голодных, холодных и униженных жителей Ляпинского дома. И не мог отделаться от мысли, что эти две вещи связаны, что одно происходит от другого» [55:71]. Толстой отрицает самостоятельное значение искусства, считая, что оно может быть оправдано только с точки зрения полезности для народа. Так, он замечает, что «как бы ни называли себя люди <…> играющие правильно симфонии Бетховена, играющие на театре <…> деятельность этих людей не может быть названа< …> искусством, потому что деятельность эта <…> руководится только личной выгодой, привилегиями, деньгами <…> жизнь рабочего от этого всего не улучшилась, потому что все это, по той же несчастной случайности, недоступно ему» [55:224]. При этом тот интерес, который люди проявляют к этим развлечениям, Толстой объясняет их праздностью: «театры, концерты, визиты,балы, карты, журналы, романы суть не что иное, как средство поддерживать духовную жизнь человека вне его естественных условий труда для других» [55:235].
Тему отрицания светских развлечений Лесков вводит в реплику Марьи Мартыновны, характеризующей поведение Клавдиньки следующим образом: «благородные удовольствия, театр, или концерты, или оперы, все это ей не нравится, а назовет к себе беспортошных ребятишек, даст им мармеладу и орехов и на фортепианах им заиграет и поет, как лягушки по дорожке скачут, вытянувши ножки, и сама с ними утешена - и плачет и пляшет. Этакая красавица, а лягушкой прыгает!..» [27:52].
Стилистическая трансформация исходного текста в данном случае способствует возникновению в повести Лескова иронического начала. При создании образа Клавдиньки Лесков подчеркивает, что героиня не только отвергает светские развлечения, но и заменяет их песнями и плясками с детьми. Между тем, то, как писатель характеризует эти занятия, позволяет увидеть авторскую иронию над следованием Клавдиньки идеям Толстого о том, что только те виды искусства полезны, которые связаны со служением народу. Ее песни о том, как «лягушки по дорожке скачут, вытянувши ножки» [27:54] можно рассмотреть как сниженный вариант мотива служения художника простому человеку. Комизм данной ситуации усиливается и тем, что, в отличие от предыдущего примера, сниженные реплики рассказчицы не уравновешиваются словами самой Клавдиньки, в которых она обосновала бы свои поступки.
3. Превращение диалогизированного монолога Толстого в диалог между персонажами.
При рассмотрении темы социального неравенства в трактате «Так что же нам делать?» Толстой отмечает: «Я поверил тому, что мне говорили все, и тому, что говорят все с тех пор, что свет стоит, о том, что в богатстве и роскоши нет ничего дурного, что оно от бога дано, что можно, продолжая жить богато, помогать нуждающимся» <…> «я не умом, не сердцем, а всем существом моим понял, что существование десятков тысяч таких людей (обитателей ночлежки – А.Ф.) в Москве, тогда, когда я с другими тысячами объедаюсь филеями и осетриной и покрываю лошадей и полы сукнами и коврами, что бы ни говорили мне все ученые мира о том, как это необходимо, - есть преступление» [55:98].
Лесков использует неатрибутированную аллюзию к приведенному фрагменту трактата Толстого в диалоге Клавдиньки и рассказчицы. На слова рассказчицы: "Что ты все думаешь? чего тебе недостает?", Клавдинька отвечает: "У меня все есть и даже слишком больше, чем надобно, но отчего у других ничего нет необходимого?" Ей скажешь: "Чего же тебе до этого? это от бога так, чтобы было кому богатым людям служить и чтобы богатые имели кому от щедрот своих помогать", - а она головою замахает и опять все думает и доведет себя до того, что начнет даже плакать» [27:49-50].
Преемственность между текстами обеспечивается не только лексическими совпадениями («от бога», «помогать»), но и благодаря использованию Лесковым стилистической цитаты. Лесков, передавая речь своей героини, использует прием, характерный для индивидуального стиля Толстого. Одна из важнейших особенностей индивидуального стиля Толстого – «художественный образ антиномии, в основе которого постоянно присутствует противопоставление (сопоставление) крайних точек (состояний) при условии их взаимосвязи и взаимообусловленности» [169:149]. Данная черта стиля Толстого особенно ярко заметна во втором примере, где идея взаимосвязанности крайней степени бедности и крайней степени богатства находит выражение в эмоциональной антитезе. Между тем, и в первой приведенной цитате происходит антитетичное совмещение «я» и «всех». Резкие контрасты, антитезы в стиле Толстого в данном случае связаны с общей установкой писателя на создание публицистического произведения, важнейшей чертой которого является эмоциональное воздействие на адресата. Образность и экспрессивность высказывания, внутренняя антиномичность, совмещение в одном предложении нескольких точек зрения проявляется в усложненном синтаксисе.
В фразе Клавдиньки "у меня все есть и даже слишком больше, чем надобно, но отчего у других ничего нет необходимого?" [27:49] так же, как и у Толстого, создается антиномичный образ, двух противоположных, но внутренне связанных явлений. Стилистическая цитата, наряду с лексическими цитатами позволяет говорить об интертекстуальной основе текста Лескова.
Трансформация исходного текста связана с разделением единого монолога Толстого в повести «Полунощники» на два голоса. Возможность подобной замены заложена уже в тексте трактата Толстого, особенностью которого является внутренний диалогизм. Введение диалогических конструкций в монолог вообще является характерной чертой стиля публицистики Толстого. По определению Е. В. Николаевой, «скрытый диалог автора с самим собой или с воображаемым собеседником <…> это излюбленный Толстым с первых опытов построения своих произведений прием» [190:188].
При разделении единого текста Толстого на реплики разных героев Лесков концентрирует «положительную» программу писателя в устах главной героини повести - Клавдиньки. Писатель оставляет вне поля зрения читателя процесс эволюции внутренней жизни героини, переносит акцент на результаты духовной деятельности. Внутренний, психологический конфликт, характерный для трактата Л. Н. Толстого, меняется на конфликт внешний, этический. При описании в повести становления главной героини Лесков вводит в произведение конфликт между ней и рассказчицей: мировоззрение Клавдиньки, в основе которого лежат идеи Л. Н. Толстого, комически переосмысляется в речи Марьи Мартыновны. Основным конфликтом в повести становится конфликт между двумя точками зрения на учение писателя. Непротиворечивость позиции главной героини, построение конфликта повести как конфликта двух точек зрения на учение Толстого реализуют установку Лескова на создание образа «прекрасной девушки из купеческого дома» (письмо Лескова к Толстому от 16 ноября 1890 г.) [38:473], пример которой будет служить популяризации толстовского учения.
Ярким примером разделения монолога Толстого на два голоса является введение Лесковым мотива подаяния. Отрицание подаяния в тексте Толстого является одним из знаков внутреннего конфликта героя, связанного с осознанием существующего в обществе неравенства и поисками собственного решения этой проблемы. Признанным в обществе способом преодоления неравенства является подаяние. Повествователь, следуя советам, и сам вначале пошел по этому пути, увидев, что его задача «не в том, чтобы изменить свою жизнь <…> а в том, чтобы содействовать<…> улучшению положения тех несчастных, которые вызвали <…> сострадание» [15:71]. Между тем, Толстой показывает явную недостаточность подобной помощи бедным. Он отвергает подаяние и указывает на то, что: «давание мною денег не есть и не может быть для меня лишением; оно есть только потеха <…> Да, прежде чем делать добро, мне надо самому стать вне зла, в такие условия, в которых можно перестать делать зло. А то вся моя жизнь - зло» [55:114].
В повести Лескова две противоположные точки зрения на проблему подаяния представлены в диалоге рассказчицы и Клавдиньки: на возражение Марьи Мартыновны «Если тебе жаль, поди в церковь и подай на крыльце. От сострадания нечего плакать» [27:50] героиня отвечает: «Я не от сострадания плачу, а от досады, что глупа и зла и ничего придумать не могу»» [27:50].
Две точки зрения находят в повести различное стилистическое воплощение. Исходный текст реализуется в произведении двумя способами. Лесков делает речевое поведение Клавдиньки, по сравнению с речью рассказчицы Марьи Мартыновны, более близким стилю трактатов Толстого. Сравнение их реплик в приведенной цитате показывает, что в речи Клавдиньки встречается большое количество абстрактных понятий: «сострадание», «досада», «глупа», «зла»; речь же Марьи Мартыновны насыщена конкретикой: «церковь», «крыльцо». Антитеза, лежащая в основе высказывания Клавдиньки, употребление в качестве сказуемых кратких прилагательных придают ее речи оттенок книжности, в то время как глагольные формы с разговорной окраской («поди», «подай»), односоставные предложения в речи Марьи Мартыновны соответствуют разговорному стилю. Книжность и абстрактность речи Клавдиньки становятся необходимыми для передачи заложенных в первоисточнике идей без их снижения. Разговорный стиль, характерный для речи рассказчицы, позволяет показать бытовое восприятие той ситуации, в которой оказывается Клавдинька.
В «Полунощниках» автор как субъект речи не выявлен, что характерно для сказового повествования. Эффект авторского невмешательства в рассказ подчеркнут тем, что повесть построена как точная передача диалога, который ведут герои. Автор говорит «чужими словами», что делает невозможной прямую оценку изображаемого. Между тем, специфика вербального выражения конфликта делает позиции двух героинь изначально неравноценными. Интертекстуальные включения используются Лесковым в речи главной героини Клавдиньки. В ней преобладают специфические признаки книжной речи (большое количество абстрактной лексики, риторически организованный синтаксис), которая характерна и для публицистики Толстого. Клавдинька обосновывает свои поступки следованием нравственным общечеловеческим законам, Марья Мартыновна смотрит на действия главной героини с предельно бытовой стороны. Мысли Клавдиньки передаются ясными, поднимающимися до уровня обобщения фразами; речь Марьи Мартыновны полна искажений и просторечий. Таким образом в повести косвенно воплощается формально отодвинутая на второй план авторская точка зрения.
4. Ложная атрибуция аллюзий.
При создании повести «Полунощники» Лесков прибегает к приему литературной мистификации. Писатель называет в качестве источника выделенных выше аллюзий из философско-этических трактатов Толстого Евангелие и Библию: «Клавдинька <…> начала Евангелие читать и все читала, читала, а потом все наряды прочь и начала о бедных убиваться» [27:50].
Необходимо отметить, что прием ложной атрибуции изложенных в философско-этических трактатах Толстого идей, связанный с сопоставлением положений теории писателя и произведений христианской религиозной литературы, в целом характерен для поэтики произведений Лескова, посвященных творчеству его современника. Например, в статье «О рожне. Увет сынам противления» (опубликована 14. 11. 1886) Лесков, рассматривая толстовское понятие непротивления злу, подчеркивает, что «непротивление злу» вовсе не выдумано и не измышлено графом Толстым, а оно находится в источнике несравненно раннем и совершенном» [23:128]; «Толстой ничего не говорит нового, он только варьирует на известные темы» [23:131]; «И опять разве это впервые сказывается? Об этом найдете там, где есть «о званных и избранных»» [23:133]. В статье «О куфельном мужике и проч.» (опубликована 14. 06. 1886) Лесков указывает на то, что в своих предыдущих работах он «старался показать и показал, что Л. Н. Толстой согласен с Исааком Сирином» [22:135] (имеется в виду статья Лескова «Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский как ересиархи», опубликованная в апреле 1883 г.); «указывал на сходство сюжетов гр. Толстого с некоторыми историями из Прологов» [22:135] (статья «Лучший Богомолец»).
Между тем, общеизвестно, что для Толстого его работы были не только изложением евангельских положений. В данном контексте необходимо согласиться с высказыванием Р. Ф. Густафсона: «Богословие Толстого не исходило непосредственно из Писания; его идеи возникают в основном из опыта самого Толстого <…> Толстой нашел оправданиесвоих богословских взглядов в Евангелии; его толкование Евангелие покоится на позициях и допущениях, которые он открыл в собственной душе и потом перенес в текст» [111:197]. Письма Лескова свидетельствуют, что писатель, и сам бывший знатоком религиозных текстов, безусловно, понимал все то новое, что вносит в свои толкования Евангелия Толстой. Так, в известном письме к Суворину от 9 октября 1883 года Лесков характеризовал Толстого следующим образом: «Вихляется он – несомненно, но точку он видит верную: христианство есть учение жизненное, а не отвлеченное <…> Толстой желает указать в Евангелии не столько «путь к небу», сколько «смысл жизни» [38:297] (выделение Лескова – А.Ф.)».
Какие же художественные функции приобретает использование Лесковым приема ложной атрибуции цитаты, связанное с сопряжением толстовского и библейского текстов? Для ответа на этот вопрос рассмотрим несколько примеров из повести «Полунощники».
Лесков характеризует взгляды Клавдиньки на собственность следующим образом: ««Вы, может быть, и собственности не хотите иметь? <...> если у меня два платья, когда у другой нет ни одного, то я тогда не хочу иметь два платья в моей собственности <…> Да ведь это так же и следует, это так и указано!" И с этим ручку изволит протягивать к тому месту, где у нее всегда ее маленькое евангельице лежит» [27:96]. Выделенный фрагмент текста представляет собой неатрибутированную аллюзию из Евангелия от Луки: «И спрашивал его (Иоанна Крестителя – А. Ф.) народ: что же нам делать? Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же» (Евангелие от Луки, гл. III:10-11).
Эта же аллюзия используется Толстым в трактате «Так что же нам делать?» Повествователь, характеризуя свое внутреннее состояние, отмечает: «Я <…> чувствовал, и чувствую, и не перестану чувствовать себя участником постоянно совершающегося преступления до тех пор, пока у меня будет излишняяпища, а у другого совсем не будет, у меня будут две одежды, а у кого-нибудь не будет ни одной» [55:70]. Впоследствие в тексте трактата Толстой цитирует эти слова из Евангелия, уже атрибутируя их и воспроизводя почти дословно: «Как только я понял, что такое богатство, что такое деньги, так мне не только ясно, но несомненно стало, что все другие должны делать <…> Я понял, в сущности, только то, что я знал давным-давно: ту истину, которая передавалась людям с самых древних времен и Буддой, и Исаией, и Лаодзи, и Сократом, и особенно ясно и несомненно передана нам Иисусом Христом и предшественником его, Иоанном Крестителем. Иоанн Креститель на вопрос людей: что нам делать? -- отвечал просто, коротко и ясно: "у кого две одежды, тот дай тому, у кого нет, и у кого есть пища, делай то же" (Луки III, 10, 11) [55:156]». Писатель находит в Евангелие подтверждение собственной идеи о том, что развитый духовно человек не может позволить себе иметь излишки, в то время как другие люди живут в бедности. Важность этой заповеди для Толстого подчеркивается тем, что в ней заключается ответ на поставленный в заглавии трактата «Так что же нам делать?» вопрос.
Синтаксическое оформление библейской аллюзии Лесковым показывает, что евангельский текст воспроизводится писателем через призму трактата Толстого. Фраза, вложенная писателем в уста Клавдиньки («если у меня два платья, когда у другой нет ни одного»), соотносится не с библейским выражением, а с толстовским текстом: «пока у меня будет излишняяпища, а у другого совсем не будет, у меня будут две одежды, а у кого-нибудь не будет ни одной» [27:70]. Преемственность лесковского и толстовского текста создается благодаря применению Лесковым антитезы, которой нет в исходном тексте Евангелия, но которая является характерным приемом индивидуального стиля Толстого.
Использование Толстым приема антитезы не только создает экспрессивность фразы, но и подчеркивает внутреннюю закономерную связь между богатством одних и бедностью других, которая в евангельском тексте не столь очевидна. В повести Лескова антитеза подчеркивается общим упрощением конструкции. Передача основной идеи Толстого в ясной форме становится возможной и потому, что Лесков оставляет только часть из аллюзии Толстого на текст Евангелия, исключая отрывок библейского текста, касающийся вопроса об «излишней» «пище».
Сопряжение толстовского и евангельского текста используется Лесковым при введении в повесть мотива клятвы. Так, Клавдинька говорит о клятве в диалоге с матерью: «"А побожись!" "Я, мама, не божусь; евангелие ведь не позволяет божиться» [27:80]. Слова Иисуса Христа о клятве, на которые ссылается Лесков, сформулированы в Евангелие от Матфея: «А я говорю вам: не клянитесь вовсе; ни небом, потому что оно престол божий, ни землею, потому что она подножие ног его, ни Иерусалимом, потому что он город великого царя» (Евангелие от Матфея, гл. V:34 – 35). Отрицание всех видов клятвы, как известно, было одним из наиболее известных и полемически заостренных положений философско-этического учения писателя. Комментарий Толстого в трактате «В чем моя вера?» к данному положению построен по принципу оппозиции к господствующему в православной церкви пониманию данного отрывка из Евангелия: «Все толкователи видят в этих словах подтверждение третьей заповеди Моисея – не клясться именем божиим» [52:90]. Между тем, Толстой видит в этой фразе запрещение не только различных клятвенных формул, но и клятвы вообще, в т.ч. присяги, что для него принципиально.
По словам героини Лескова остается непонятным, разделяет ли Клавдинька точку зрения Толстого. Употребленное ей слово «божиться» имеет два значения: «клятвенно уверять» или «клясться, произнося «ей-богу»», т.е. слова Клавдиньки могут быть в равной степени поняты и в духе учения Толстого, и в духе традиционного толкования Нового Завета. Пример обращения Лескова к теме клятвы демонстрирует одну из характерных особенностей поэтики Лескова – стремление автора создать эффект двойственности авторской позиции.
При характеристике своеобразия жизненной позиции Клавдиньки Лесков отмечает, что героиня «исполняет «Всем повеленное: есть хлеб свой в поте лица»» [27:91]. Выделенный фрагмент текста представляет собой неатрибутированную аллюзию к Книге Бытия (Ветхий Завет): «Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей<…> Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены <…> в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Книга Бытия, гл. III:16 - 19). Цитата к этой главе Библии используется Толстым в трактате «Так что же нам делать?». Толстой ссылается на следующий отрывок из текста Библии, воспроизводя его в старославянском переводе: «В Библии сказано, как закон человека: "В поте лица снеси хлеб, и в муках родиши чада"» [27:252].
Использование Лесковым библейской аллюзии в данном случае имеет полемическую по отношению к учению Толстого направленность. Лесков подчеркивает, что Клавдинька видит свое назначение в труде, который, по мысли Толстого, больше соответствует обязанности мужчины, назначение же женщины как матери ею отвергается. Подобные идеи Клавдиньки подкрепляются Лесковым ссылкой на библейский текст: «Я думаю, что выйти замуж за достойного человека – очень хорошо, а остаться девушкою и жить для блага других – еще лучше, чем выйти замуж <…> кто женится, тот будет нести заботы, чтобы угодить семье, а кто один, тот может иметь заботы шире и выше, чем о своей семье» [27:97].
Выделенный фрагмент текста представляет собой неатрибутированную аллюзию из Посланий апостола Павла: «Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняязаботится о мирском, как угодить мужу» (1-е послание Коринфянам, гл. VII:33 - 34); «Ибо написано: возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучившаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа» ( Послание Галатам, гл. IV:27).
Между тем, необходимо учитывать, что приведенное высказывание Клавдиньки своим первоисточником имеет не только Евангелие, но и текст Толстого. Сам Лесков указывал на их соответствие в своем письме к Толстому от 1 августа 1891 года: «Прочитывая теперь <…> Новый Завет и Вашу книгу «О жизни» (в полном виде) я нашел довольно мест, которые в Вашей книге представляют только развитие того, что уже сказано в Новом завете и благоприемлется без раздражения и гнева. Таковы, например, мнения Павла о браке, - что брак хорошо, а без него лучше» [38:352].
Приведенные примеры показывают, что Лесков сопрягает толстовский и евангельский тексты на протяжении всей повести «Полунощники». Ссылки на библейские тексты, являясь средством воздействия на читателя, позволяют Лескову подчеркнуть авторитетность изложенных в повести идей. Между тем, используемый Лесковым прием мистификации, стремление «скрыть» от читателя полигенетический характер цитат, вводимых писателем, и указание на то, что источником высказываний героини повести Клавдиньки является исключительно Евангелие, демонстрирует установку писателя на «игру» с читателем.
Закономерным в данном случае является тот факт, что Толстой в трактате «Так что же нам делать?» вводит цитаты для отсылки к библейским текстам, а Лесков для этой цели выбирает такой тип интертекстуальности как аллюзия. Лесков «размывает» границы между толстовским и евангельским текстом и создает характерный для его прозы эффект амбивалентности семантики произведения.
Знание библейского претекста позволяет увидеть элементы полемики Лескова с Толстым. Индивидуальность писателя проявляется в том, что, соглашаясь с программой изменения человека, которую выдвигал Толстой, Лесков делает исполнительницей этой программы не мужчину, а девушку. Цитируя вслед за Толстым текст Евангелия Лесков не воспроизводит тех его толкований, которые противоречили бы традиционному пониманию Нового Завета.
Использование Лесковым полигенетической цитаты способствует расширению смыслового поля повести. «Свое» и «чужое» в произведении не сводятся к противопоставлению, а интенсивно взаимодействуют друг с другом. Лесков создает в повести такое смысловое пространство, которое открывается постоянным рефлектированием, толкованием и преображением исходных текстов. Элементы толстовского и библейского текстов формируют единое текстовое пространство, становятся собственно лесковским произведением.
Проведенный анализ показал, что основной формой ввода текста Толстого в повесть «Полунощники» являются модифицированные аллюзии. Преемственность между произведения обеспечивается как текстовыми, так и стилистическими совпадениями, тем, что Лесков воспроизводит важнейшую особенность индивидуального стиля Толстого – создание художественных антиномий.
Интертекстуальность в повести Лескова является важным средством смены субъектов высказывания. «Чужое» слово актуализируется писателем не в авторской речи, а в речи героев, что позволяет писателю создать эффект многоголосия.
Выделенные в ходе анализа приемы языковой трансформации толстовского текста (текстовая редукция, стилистическая модификация, превращение диалогизированного монолога в диалог) являются не только способом перевода «чужого» текста в текст «свой», но и дают писателю возможность донести идеи Толстого в доступной для читателей форме.
Интертекстуальность в повести способствует формированию полистилистического текста, что позволяет говорить о реализации в «Полунощниках» стилеобразующей функции интертекстуальности. Лесков строит произведение на сопряжении противоположных стилистических систем: «низкая» разговорная речь сочетается в тексте с «высокой» риторикой. Тем самым не допускается снижения заявленных у Толстого идей, которое возникло бы при растворении их в стихии разговорной речи, преобладающей в повести, написанной в форме сказа.
Применение Лесковым приемов мистификации читателей, ложная атрибуция вводимых в повесть аллюзий позволяет Лескову создать семантически неоднозначный, многомерный текст. Интертекстуальность формирует в тексте скрытые смысловые уровни (толстовский и библейский), что повышает плотность письма и затрудняет сам процесс чтения текста, т.к. предполагает активную не только чисто мнемоническую, но и интеллектуальную деятельность (сотворчество) читателя.
Модифицированные аллюзии в повести Лескова выполняют смыслообразующую, стилеобразующую и характеризующую функции, а также становятся значимым способом экспликации субъективной позиции писателя, выражения авторской оценки, не сформулированной прямо в тексте.
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 721; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!