В легенде Н. С. Лескова «Прекрасная Аза»
3.2.1. Принцип архаизации.
Легенда Н. С. Лескова «Прекрасная Аза» представляет собой пересказ проложного сказания «Слово о девице, сотворившей милость надъ хотевшим удавитися должникъ ради» [47:204]. Лесков создает собственный текст, используя систему образов, сюжет и композицию, характерную для исходного текста. И «Слово о девице…», и «Прекрасная Аза» строятся на соотнесении двух эпизодов: решительного поступка Азы, стоившего ей чести (спасения жизни «некоего эллина»), и чуда вознесения души девушки на небо после ее смерти.
Отличительной чертой поэтики средневековой христианской литературы, имеющей религиозный характер, является обязательное присутствие в текстах образов и деталей, символически соотнесенных с библейскими событиями и ситуациями. Библейский текст служит моделью восприятия мира, задает парадигму прочтения. Роль «тематического ключа» (по терминологии Р. Пиккио [201]) к проложному сказанию «Слово о девице…», проясняющему своеобразие решения в легенде проблемы духовного и телесного начала, выполняет появляющийся в завязке символ виноградника. Конкретная бытовая деталь, характеризующая место действия, «во единъ же отъ днеи сквозе виноградъ свои проходящее, иже остависта еи родители ея» [47:204], отсылает в то же время к библейскому образу-архетипу, формирует символическое смысловое пространство текста.
При переработке легенды Лесков использует свойственную средневековому тексту символику. Актуализация образа виноградника в ключевых эпизодах текста, характеризующих состояние героини до и после падения, позволяет Лескову акцентировать его символическую соотнесенность с духовным миром Азы: «Аза <…> выкупалась и, освежённая, покрывшись лёгким покрывалом, тихо возвращалась к себе назад через свой виноградник <…> Вечер после знойного дня был прелестный; работники, окончив своё дело, ушли, и виноградник был пуст» [28:290]; «Все, знавшие Азу, от неё отвратились - она погибала. Иногда она приходила в свой бывший виноградник, под то самое дерево, на ветвях которого хотел удавиться избавленный ею незнакомец, и вспоминала его рассказ, и всегда находила, что не могла поступить иначе, как она поступила» [28:296]. Символизация текста Лескова в данном случае происходит за счет актуализации писателем традиционной христианской символики.
|
|
|
Образ виноградника в Священном писании связан с реализацией идеи о том, что человек в течение жизни «возделывает» свою душу, трудится в «винограднике», чтобы впоследствии принести его плоды на суд Бога (Притча о злых виноградарях, Евангелие от Матфея, гл. XXI:33-41). При создании пересказа «Слова о девице…» Лесков сохраняет лежащий в основе христианского сказания парадокс: видимая потеря египтянкой виноградника (в буквальном смысле вызванная продажей родительского сада за долги и в переносном – превращением честной девушки в блудницу) в свехреальном плане оказывается его подлинным возделыванием (на что указывает финал легенды – вознесение души девушки на небо).
|
|
|
Словесная организация легенды «Прекрасная Аза», по сравнению с рассмотренной выше «Легендой о совестном Даниле» претерпевает ряд существенных изменений. Особенности языкового уровня «Прекрасной Азы», отличающие этот пересказ Лескова от «Легенды о совестном Даниле», представим в виде следующей таблицы:
|
|
|
|
|
|
| «Легенда о совестном Даниле» | «Прекрасная Аза» | |
| 1.Своеобразие лексики | А.Использование архаизмов: «стали вместе ещё жесточе озлоблять (книжн. устар. [60]) Данилу» [20:86]; «будет за тебя отомщение» (книжн. устар. [60]) [20:86]; «валит его как ком в изветренную горячую пыль» [20:89]. Б.Использование историзмов: «Взяла она горластый муравленый кубан (книжн. устар. [60]) на плечо» [20:86]; князь был то на ловах, то в боях <…> и ристаньях» (книжн. торж. устар. [60]) [20:94]; «вышел для этого князь из терема» (книжн. устар. [60]) [20:94]. | Преобладание нейтральной лексики: «В таком настроении Аза однажды тихо брела вдоль берега Нила <…> Она уже два дня не ела и чувствовала мучительный голод» [28:295]. |
| 2. Особенности синтаксической организации. | А. Использование сложносочиненных и сложноподчиненных конструкций: «И опять благополучно перебрался за рубеж крещёной земли и пришёл в скит; но варвары скоро его хватились, вскочили на коней, прискакали к скиту, всю огорожу развалили, все пещерки поразметали и старых людей побили, а Данилу опять в плен повели пешим, прицепив его верёвкою за шею к верблюжьему седлу» [20:84] Б. Использование однородных дополнений и других перечислений: «Идучи за этим караваном, Данила вспоминал свои два прежние плена и плакал, что ни в первый, ни во второй раз над ним никогда такого свирепого тиранства не было, и почувствовал он в себе против своих мучителей несносное озлобление, особенно против того молодого сильного варвара, который был чёрен как Мурин и ехал верхом на вороном коне в самом хвосте каравана и подгонял Данилу копьём в спину» [20:85]. В. Простые предложения, соединенные с помощью одинаковых подчинительных и сочинительных союзов: «И ещё шёл Данила и увидал падаль загнанного им варварского коня, над которым теперь сидели орлы и рвали его внутренности...» [20:88]. | А. Преобладание простых предложений: «В первых веках христианства в Александрии египетской жила одна очень молодая и очень красивая девушка, египтянка, по имени Аза. За её красоту её называли "Прекрасною Азой". Она была круглая сирота» [28:290] Б. Преобладание предложений без однородных членов: «Египтянка желала как можно скорее узнать горестную историю незнакомца, что он и исполнил. Рассказ его был прост и немногосложен. Покусившийся на самоубийство эллин недавно ещё имел большое состояние, но потерпел неудачи в делах и до того задолжал, что не мог рассчитаться с своим заимодавцем» [28:292]. В. Союзы употребляются в характерных для нейтрального стиля речи функциях, выражая отношения синтаксической равнозначности, равноправности между однородными членами предложения, а также между частями сложносочинённого предложения: «Это радовало Азу и давало ей силу терпеть её унижение; но в другие минуты она была близка к отчаянию и готова была броситься в Нил» [28:296]. |
Приведенная таблица показывает, что при создании легенды «Прекрасная Аза» Лесков отказывается от используемых им при работе над «Легендой о совестном Даниле» приемов архаизации лексической и синтаксической организации текста. При переработке средневекового произведения «Слово о девице…» писатель модернизирует язык христианской легенды, в результате чего по своим языковой характеристике легенда «Прекрасная Аза» приближается к нейтральной языковой норме, свойственной русскому языку на современному Лескову этапе его развития.
С нашей точки зрения, изменение характера стилизации в данном случае можно объяснить влиянием на писателя опытов по созданию «народных рассказов» Л. Н. Толстого. Важным аргументом в пользу этого предположения является свидетельство самого писателя, охарактеризовавшего в сопровождавшем первую публикацию авторском примечании легенду «Прекрасная Аза» следующим образом: «Здесь предлагается <…> свободный пересказ <…> в духе простонародных рассказов Л. Н. Толстого» [38:399]. Подобный отзыв содержится и в предуведомляющем издание легенды письме писателя к Суворину: «Я дам <…> милый рассказ <…> во вкусе Л. Н. Это <…> верно, было бы приятно Л. Н--чу, чтобы рассказ в его духе, стиле и манере явился бы в издании многочитаемом» [39:362].
Обращение Толстого к народным рассказам, особенно активное в 1880-е гг. после основания издания «Посредник» (1884 г.), как известно, произошло в контексте взаимообусловленности религиозных и эстетических исканий писателя. Так, Н. Д. Сат отмечает: «социальные и эстетические приоритеты Л. Н. Толстого на данном этапе подчиняются религиозно-философским устремлениям писателя: идеал общественного и мирового устройства – всеобщее братство на основе духовного совершенства человека и мира; эстетический идеал – религиозное искусство, основополагающим критерием которого признается «правда Царства Божьего»» [215:7]. Этический поиск привел писателя к глубокому освоению идеологии патриархального крестьянина, «равнозначной для Толстого религиозной этике» [169:87], эстетический – к обновлению реалистической поэтики путем ассимиляции принципов народного и раннехристианского искусства.
Стремление Лескова создать произведение «в духе, стиле и манере» [38:362] народных рассказов Л. Н. Толстого, связанное с увлеченностью писателя философским и этическим учением последнего, привело его к необходимости эксперимента над собственной языковой системой. Следуя установке на «опрощение» авторского языка, Лесков отказывается от характерной для большинства проложных переложений ориентации на воссоздание стиля «старинных сказаний» [38:347]. Писатель воздерживается от использования разного рода повторов, архаичной лексики, специфических синтаксических конструкций, добивается соответствия языка легенды выдвинутым Толстым по отношению к художественным произведениям критериям – ясности, краткости и точности.
Языковый эксперимент Лескова предопределяет важные особенности поэтики легенды. Стремление писателя имитировать язык народных рассказов Толстого приводит к значительному ослаблению в тексте игрового начала. Слово в легенде не играет смыслами. В «Прекрасной Азе» уменьшается семантическая многозначность слова, эффект смыслового «мерцания» значений, характерный для текстов писателя, имитирующих язык средневековой литературы. Кроме того, в легенде фактически отсутствует авторская ирония, что приводит к усилению дидактической направленности произведения.
Своеобразие авторской стратегии текстопорождения проявляется в том, что Лесков включает пересказываемую им средневековую легенду в межтекстовый диалог. В сопровождавшем первую публикацию «Прекрасной Азы» («Новое время», №4347 от 5 апреля) авторском примечании Лесков обратил внимание читателей на желательность прочтения «Прекрасной Азы» в контексте нескольких литературных произведений. Писатель подчеркнул взаимосвязь между текстом собственной легенды, стихотворением В. В. Крестовского «Гитана» (1862) и поэмой Я. П. Полонского «Келиот» (1874), отметив: «Русскими стихотворцами было сделано несколько попыток опоэтизировать грешницу, которой «простится много за то, что она много возлюбила» (Луки, VII, 47). Сильнее всех к этому стремился Вс. Вл. Крестовский, и он же достиг того, что выразил свою мысль всех ярче и сильнее: ему принадлежит изображение такой грешницы, которая «милостыню грешным телом подала»» <…> «Я с радостью встретил эту находку (проложную легенду – А.Ф.) и позволю себе посвятить ее поэту, муза которого внимала душевной борьбе «Келиота»»[39:596].
Благодаря проведению параллелей между названными текстами Лесков эксплицирует присутствующую в них тему женщины. Введение этой темы во всех произведениях обусловлено рефлексией писателей над проблемой соотношения в женщине духовного и телесного начала. В стихотворении «Гитана» Крестовский демонстративно акцентирует в образе женщины телесное начало: «Но взамен грошей да пищи / Есть лобзанья без ума, / Прелесть тела — хочешь, нищий, / Вместо хлеба — я сама!»[5:42].Текст построен на эпатажном отождествлении физической любви, символом которой является гитана, и любви духовной, выраженной в христианском учении. Поэт уподобляет плотскую любовь любви духовной, вкладывая неатрибутированную аллюзию к евангельскому тексту «прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много» (Евангелие от Луки, гл. VII:36-50) в уста героини, предлагающей себя молодому нищему в ответ на просьбу о подаянии: «Пусть позор – моя дорога / В замогильные края / Мне за то простится много, что / Любила много я» [5:42].
В посвящении «Прекрасной Азы»«поэту, муза которого внимала душевной борьбе «Келиота»»[39:596] Лесков акцентирует основной конфликт поэмы Полонского - фанатичную борьбу келиота с плотскими соблазнами, олицетворением которых для героя является женщина. В поэме опровергается представление готовящегося к совершению пострига молодого человека о женщине как носительнице «в соблазн одетой любви» [46:67], а женской красоты как «греховной тьмы» [46:104]. В «Келиоте» авторский идеал выражается словами героинь, лишенных телесного начала, - женщин-призраков. В их образах Полонский концентрирует идею о нравственной силе и благородстве женской красоты: «Красота явилась мне не для того, / Чтоб соблазнить меня, она / Была строга и холодна… / Куда / Девались грешные мечта / При виде этой красоты! / И стало стыдно мне, когда / Очнулся я…» [46:160] Не подвижническая жизнь, а воспоминание героя о погибшей девушке, ставшей жертвой его фанатизма, приводит в финале текста к духовному возрождению келиота.
Подобная односторонняя интерпретация образа женщины характерна и для философско-этического учения Толстого, стилистику народных рассказов которого Лесков использует в «Прекрасной Азе». Размышления над антиномией духовного и телесного, продолжавшиеся на протяжении всего творческого пути Толстого, как известно, привели писателя в 1880-е гг. к решительному противопоставлению этих двух начал в человеке. Как отмечает Г. Ореханов, «в философии Толстого противопоставление плоти и духа достигает предельно возможное выражение» [196:211], «для Толстого плоть, тело – носитель зла и источник заблуждения» [196:256]. По словам С. Н. Булгакова, «этика Толстого в половом вопросе ближе подходит к наиболее аскетической форме христианской этики - к монашеской, где борьба с полом ведется не на жизнь, а на смерть, а идеалом служит сверхполовое и внеполовое состояние» [86:483]. Женские образы у позднего Толстого представляют животную, инстинктивную сущность человека, «запятнанную» чувственностью, которая одновременно осуждается как нечто противоестественное. По мнению Э. Шорэ, Толстой в данном случае своеобразно трактует модель женственности, определявшую коллективное мышление в России 19 века и предполагающую «разделение женственного на идеализируемую и демоническую фигуру, воплощенную «вечную женственность», и порочность, святую и блудницу, ангела и демона» [250:201].
При актуализации характерной для исходных произведений темы женщины в тексте Лескова происходит ее переосмысление. Для того, чтобы подчеркнуть своеобразие своего решения проблемы соотношения духовного и телесного начала в женщине, Лесков использует текст проложной легенды. Создаваемый в «Слове о девице…» женский образ подчеркнуто телесен, но тело героини - это не «прелестное» тело гитаны, а тело оскверненное и униженное. Такое восприятие человеческой телесности характерно для поэтики ранней христианской литературы: «В Библии восприятие человека ничуть не менее телесно, чем античное, но только для нее тело – не осанка, а боль, не жест, а трепет, не объемная пластика мускулов, а уязвляемые потаенности недр» [64:64]. Телесное и моральное унижение Азы необходимо для ее спасения от унижения «онтологического», что соответствует библейской заповеди: «Да хвалится брат униженный высотою своею, а богатый – унижением своим, потому что он прейдет, как цвет на траве» (Послание Иакову, гл. I:9-10).
Для того чтобы подчеркнуть полемическую направленность «Прекрасной Азы» по отношению к решению «женского» вопроса, Лесков использует прием автоцитирования. Писатель вводит в легенду описание причин, приведших Азу к «падению»: «Аза не могла избежать тяжких бедствий по причинам, которые крылись в её воспитании: она совсем не была приготовлена к тому, чтобы добывать себе средства своими трудами <…> не была обучена никакому ремеслу. Прелестное, девственное тело её было слабо для того, чтобы исполнять грубые работы <…> она не могла носить ни корзин с плодами, ни кирпичи на постройки, и когда она хотела мыть бельё на реке, то <…> текучая вода производила на неё головокружение»[28:295]. Эта характеристика в духе «физиологических» очерков, объясняющая влиянием среды превращение Азы в блудницу, является автоцитатой, воспроизводящей часть статьи Лескова «Русские женщины и эмансипация» (1861): «широкий мир <…> самостоятельного труда неведом им <…> воспитанным исключительно «для любви и счастья». Сила этого воспитания беспрестанно заставляет их искать жизни только в любви <…> Такая женщина <…> не знакома ни с каким делом, за которое дают плату, обеспечивающую безбедное существование <…> не знает ничего, кроме самых дешевых рукоделий, давно везде вошедших в состав фабричного производства, а мыть белье, катать, таскать воду, топить печи и исполнять другие тому подобные работы она не в состоянии, потому что у нее нет навыка, нет силы <…> и новый экземпляр для альбома «погибших, но милых созданий» готов» [31:665].
Возвращение к собственному тексту, написанному еще в 1861 году, позволяет Лескову акцентировать неизменность своей уверенности в необходимости получения женщинами прав на образование и участие в общественной деятельности. Между тем, в новом контексте используемый Лесковым фрагмент публицистической статьи приобретает новые стилистические и семантические коннотации. «Падение» женщины, рассматриваемое в очерке «Русские женщины и эмансипация» как сугубо негативное социальное явление, в символическом пространстве легенды «Прекрасная Аза» становится знаком величия и силы души героини. Изменение семантики образа падшей женщины обуславливает трансформацию модальности фрагмента: с иронической – в торжественную и возвышенную.
Важным результатом проявления авторской стратегии модернизации является актуализация Лесковым в средневековой легенде интересующей писателя темы женщины и вопроса о соотношения в женщине духовного и телесного начала. Рассмотрение произведения в диалогическом контексте показывает, что, используя ряд произведений-посредников, писатель встраивает средневековую легенду в парадигму текстов, связанных с широко обсуждаемым во второй половине 19 века в России «женским» вопросом. Интертекстуальные отсылки в этом случае являются средством ведения Лесковым полемики с идеями В. В. Крестовского, Я. П. Полонского и Л. Н. Толстого о сущности женщины.
Актуализируемая Лесковым тема в результате ее обработки писателем подвергается значительной семантической трансформации. Лесков отрицает односторонний взгляд на женщину как носительницу преимущественно телесного или духовного начала. На основе средневековой легенды писатель создает амбивалентный образ главной героини, «праведной блудницы», телесность которой является не препятствием, но непременным условием нравственного возрождения.
Легенда Н. С. Лескова «Прекрасная Аза» является примером эксперимента писателя над собственной стилевой системой. Поэтику произведения определяет стремление Лескова создать полигенетическую стилизацию, что приводит к своеобразному синтезу нескольких семантико-стилистических систем.
Принцип архаизации, приближения к средневековому тексту реализуется в легенде не благодаря имитации Лесковым языковых особенностей проложного сказания, что было свойственно для рассмотренной выше «Легенды о совестном Даниле», но благодаря воспроизведению писателем таких особенностей средневековой христианской литературы, как символизм и семантически насыщенная пространственная структура.
Принцип модернизации исходного текста («Слова о девице…») при его пересказе писателем проявляется во включении легенды в историко-литературный контекст второй половины XIX века, а также в модернизации языка легенды, приближении его к нейтральной языковой норме современного Лескову этапу развития русского языка. Отказ Лескова от создания языковой стилизации средневековой христианской литературы, произошедший под влиянием выдвинутых Толстым критериев ясности и простоты языка, приводит к уменьшению в тексте игрового начала, свойственного поэтике «византийских» легенд писателя, исчезновению авторской иронии, усилению дидактизма.
Интертекстуальность, возникающая в результате авторской стратегии соотнесения собственного текста с другими текстами, позволяет Лескову привлечь для осмысления выбранной проблемы разного рода тексты, имеющие точки соприкосновения с авторским замыслом, что значительно расширяет семантический диапазон произведения. Смысл произведения не передается автором, а конституируется в результате интеракции нескольких текстов, что способствует активному вовлечению читателя в процесс смыслообразования. Переложение средневековой легенды оказывается звеном в цепочке текстов, развивающих интересующую писателя тему. Видимая простота легенды в этом случае становится во многом обманчивой, скрывая за собой многослойный текст, ориентированный на комбинирование разноплановых произведений.
Актуализация «чужого» слова
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 934; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!