Глава III. Конфликт и внешние группы

Структура группы.

В данной главе мне бы хотелось поговорить о конфликте внешнем, поскольку конфликтные отношения с другими группами или намерение вступить в такие отношения существенно влияют на внутригрупповую структуру.

В военных обстоятельствах любого рода группы не бывают толерант­ными. Есть определенная граница, за которой они не могут позволить себе допустить индивидуальные отклонения от единого координирующего прин­ципа.

Технически это выглядит иногда как демонстративная терпимость... Католическая церковь достигала необходимого ей единства... относясь к диссидентам, пока это было возможно, как и к прочим своим чадам, но, когда это становилось уже невозможным, изгоняла их с беспримерным рвением. Для групповых структур такого типа в высшей степени важна некоторая гибкость их форм...

Относительно небольшие борющиеся группы в ситуации острого кон­фликта могут выигрывать от сокращения своей численности, поскольку это очищает их от людей, склонных к компромиссу и примирению... В боль­ших группах нет необходимости противопоставлять решительное «за» ре­шительному «против». Колеблющиеся и условные сторонники для них менее опасны, потому что... в силу размера они могут позволить себе подобные периферические явления, не затрагивающие центра. Но если, как в малых группах, периферия близка к центру, любое сомнение члена группы сразу угрожает ее сердцевине и, следовательно, сплоченности целого. Небольшая дистанция между элементами обусловливает отсут­ствие гибкости группы, которая в данном случае есть условие терпимо­сти.²³

Зиммель здесь ясно указывает на то, о чем говорилось выше, а именно на то, что степень насилия в реакции группы на отклоняюще­еся поведение зависит как от некоторых аспектов структуры группы, так и от остроты конфликта.

Хотя группы, подвергшиеся нападению извне, не могут позволить себе «терпимость» по отношению к внутренним диссидентам, они будут обходиться с ним и по-разному. Они несвободны в выборе форм этого отношения. Реакция группы на внутренний раскол определяет­ся некоторыми аспектами ее структуры.

Эти структурные различия может прояснить следующая аналогия. Есть два варианта конструкции корпуса корабля, позволяющей ему выдержать давление окружающей воды: корпус может быть либо жестким и неподвижным, выдерживающим большое давление, либо гибким, уступающим до известного предела, но сохраняющим структуру в целом от разрушения. Зиммель считает, что большие организации, такие, как католическая церковь или крупные политические партии, могут применять второй из этих методов, тогда как малые религиозные группы — секты или мелкие партии — применяют пeрвый. Здесь с ним я могу не согласится , т.к. способ реакции на внешнюю угрозу чреват определенной опасностью: слишком большая жесткость может привести к расколу и отпадению элементов; слишком большая гибкость может привести к размыванию границ и растворению в окружающей социальной среде.

Сколь бы правильным ни было наблюдение Зиммеля относительна размеров группы, важно отметить, что сам размер не является независимой переменной. Зиммель склонен прямо соотносить численность¹ группы и степень вовлеченности ее членов. Хотя существует множество свидетельств того, что чем меньше группа, тем выше степень уча­стия ее членов — поскольку взаимодействие между немногими учас­тниками всегда интенсивнее, — все же нельзя утверждать, что это со­отношение универсально и неизменно. Торговая палата маленького городка может насчитывать лишь несколько служащих, и все равно она будет похожа на большую торговую палату сегментарной вовлеченностью служащих в деятельность своей организации. Поэтому нуж­но различать два аспекта групповой структуры: (1) численность груп­пы и (2) степень вовлеченности членов группы в групповую деятель­ность — хотя в целом можно ожидать одновременного изменения этих двух факторов.

Следуя мысли Зиммеля, хочу рассмотреть, как численность группы и степень вовлеченности ее членов соотносится с внешним конфликтом.

Можно привести пример. Исторический пример поможет проиллюстрировать взаимосвязь этих двух аспектов групповой структуры и внешнего конфликта, реального или ожидаемого.

Раскол между меньшевиками и большевиками в 1903 г., повлекший столь важные последствия для современной истории, возник по пово­ду, казалось бы, не слишком важного пункта устава партии. Делегатам были представлены два варианта. Вариант Ленина выглядел сле­дующим образом:

«Членом РСДРП может быть любой человек, принимающий ее программу, поддерживающий партию членскими взносами и лично участвующий в деятельности одной из ее организаций».²⁴

Противоположный вариант, предложенный лидером меньшевиков Мартовым, изменял последнюю часть ленинской формулировки на « лично и регулярно сотрудничающий под руководством одной из ее организаций».

Эти различия, казавшиеся чисто схоластическими, на самом деле выражали два совершенно разных видения структуры партии . Ле­нинская концепция восходит к его работе 1900 г., где он писал:

«Мы должны воспитывать людей, которые будут посвящать партии не только свободные вечера, но и всю свою жизнь».

Два года спустя он сформулировал свою точку зрения еще четче: организации прежде всего необходима группа преданных професси­ональных революционеров:

«...в самодержавной стране чем больше мы сузим состав членов в такой организации до участия в ней таких только членов, которые профессионально занимаются революционной деятельностью..., тем труднее будет «выловить» такую организацию... Широкую организацию мы никогда не сможем поставить на ту конспиративную высоту, без которой не может быть и речи о ... борьбе с правительством ... Нужен [воинствующий] комитет из профессиональных революционеров...».²⁵

Политическая организация, как ее понимает Ленин, напоминает ре­лигиозную секту. Секта — это «объединение посвященных, в отличие от церкви, которая есть прину­дительная организация по управлению благодатью, нисходящей равно на правых и неправых, стремящаяся именно грешника привлечь под власть божественного закона. Идеал секты — «ecclesiapura», реальное сообще­ство святых, исторгающее из себя паршивых овец, чтобы они не оскорбля­ли взгляд Бога».

«Сообщество [секта] вырабатывает механизм отбора, отделяющий по­священных от непосвященных...» .

И ленинская теория организации, и веберовская характеристика секты придают особое значение формированию эксклюзивных орга­низаций, становлению религиозной или политической элиты. Такие организации не стремятся охватить массы, а ограничиваются выра­боткой особого класса «исполнителей».

Ленин обосновывал необходимость создания партии элитарного типа, ссылаясь на остроту конфликтов, с которыми сталкивается ре­волюционная организация в борьбе против царского самодержавия. Партия должна пожертвовать преимуществом массовости (Ленин, ко­нечно, не отрицал преимуществ многочисленной организации) во имя сохранения чистоты рядов, необходимой в этой борьбе. Похожие со­ображения сыграли свою роль на раннем этапе формирования проте­стантских сект. Они тоже были вовлечены в острую борьбу с другими конфессиями, искореняющими ересь, и сохранение «чистоты» рядов было для них жизненно важным принципом.

Меньшевистская концепция организации также исходила из того, что численность и степень вовлеченности членов зависят от конф­ликтной ситуации, в которой оказывается или может оказаться группа. Меньшевистская партия или, по крайней мере, многие из ее крупных пред­ставителей рассчитывали не столько на обострение конфликта с цариз­мом, сколько на снижение его остроты благодаря постепенной либера­лизации режима. А коль скоро режим разовьется в подобие западных демократий, тогда, конечно, отпадает надобность в элитарной партии. Следовательно, в соответствии с этими ожиданиями организация дол­жна привлекать в свои ряды как можно больше членов для того, что­бы, когда настанет время, добиться победы на выборах.

Иными словами, меньшевики, рассчитывая на смягчение конфлик­та, были нацелены на создание массовой организации, «церкви», элас­тичной и терпимой к расхождению мнений, где диссидентов не считали бы еретиками или ренегатами. Более того, подобная организация допускала бы соглашение с людьми, которые, оставаясь вне ее рядов. Могли превратиться и в ее соперников. Сила такой организации заклю­чалась бы как раз в кооптации уклонистов, а не в их исключении.

Социал-демократические партии в России, как и в остальной Евро­пы, являли собой сплоченные организации с высокой внутренней со­лидарностью. Многочисленность их рядов предполагала, даже требо­вала сосуществования внутри организации разных фракций и направ­лений. В таких группах (как мы заметили выше в отношении тотали­тарных обществ) множество пересекающихся друг с другом внутрен­них конфликтов не только не ослабляют базовых отношений, но даже играют сплачивающую роль.

Однако в малых группах, нацеленных на продолжительный и на­пряженный внешний конфликт, ситуация совершенно иная. Там лю­бое внутреннее разногласие грозит подорвать концентрацию сил на борьбе с внешним врагом. Поэтому они не могут позволить себе быть столь же терпимыми к отклонениям, что и большие группы. Посколь­ку относительно небольшая численность элитных групп предполага­ет полную личностную вовлеченность участников, в них проявляется то, что было сказано выше об обострении конфликта в силу эмоциональ­ного вклада сторон: возрастает вероятность проникновения в него не­реалистических элементов. Конфликт в этом случае углубляется на­столько, что затрагивает сам базовый консенсус, конституирующий Структуру группы. Поэтому раскол нетерпим, раскольник должен быть изгнан. Зиммель утверждал: если отношения не допускают конфлик­тного поведения, изгнание является единственно возможным реше­нием. Действительно, существование ленинской партии постоянно Сопровождалось фракционной борьбой, периодически завершающей­ся расколами и исключениями. Но Ленин нисколько не сожалел о по­добных последствиях; наоборот, он настаивал на том, что это укреп­ляет партию, повышая сплоченность оставшихся.

Если группа церковного типа повышает внутреннюю сплоченность, допуская существование в своих рядах разного рода конфликтующих тенденций, то политическая или религиозная секта должна постоян­но изгонять инакомыслящих ради сохранения или усиления сплочен­ности остающихся «достойных» членов.

Как только группа определилась со своей структурой ввиду ожи­даемого внешнего конфликта, ее реакция на внутренние разногласия перестает быть предметом свободного выбора — она задана самим этим определением. Выше мы обсуждали тот факт, что еретик вызы­вает резкую враждебность со стороны своих бывших соратников не только в силу прежней эмоциональной близости, но и потому, что Он символически, если не реально, угрожает самому существованию сво­ей бывшей группы. Тогда упамянулось мимоходом, что реакция на ересь варьируется в зависимости от степени напряженности внешне­го конфликта и, следовательно, бывает особенно острой в группах, вов­леченных в жесткий внешний конфликт. Теперь можно развить этот тезис: группа, с самого начала настроенная на борьбу, будет особен­но жестко преследовать еретиков; ее члены обязаны постоянно уча­ствовать в отборе и перепроверке «достойных» и «лучших», т. е. тех, кто не подвержен сомнениям и колебаниям, именно потому, что само ее существование основано на «чистоте»состава. Подобные группы постоянно влекомы стремлением к самоочищению и, следовательно, постоянно порождают ереси и расколы.

Непрестанно борясь с внешним врагом и не допуская возможности внутреннего конфликта, эти группы будут жестко реагировать не толь­ко на еретиков, но и на любые формы разногласия, считая, что они подрывают самые основы ее существования. Инакомыслящий, в отли­чие от еретика или ренегата, не покидает группу, чтобы присоеди­ниться к ее врагам или создать свою собственную. Если группа цер­ковного типа может позволить инакомыслящему выразить свои взгля­ды в рамках ее собственной структуры, то секта видит в нем только потенциального «ренегата».

Выше уже имелась возможность указать на различие между ере­тиком и ренегатом. Говорилось тогда, что еретик способен создать больше проблем для группы, нежели ренегат, поскольку в своем конф­ликте с группой он все равно держится основных групповых ценнос­тей, угрожая тем самым размыванием ее границ. Теперь можно доба­вить, что инакомыслящий создает даже больше проблем, чем еретик, который покинул группу, поскольку инакомыслящий заявляет о своей принадлежности к группе. В небольших, закрытых и борющихся группах диссидент, настаивающий на своей групповой принадлежности, уг­рожает расколоть группу изнутри, поскольку он не представляет собой явной угрозы, как еретик или отступник, против которых группе легче действовать согласованно. Инакомыслящий непредсказуем и вызывает замешательство: перейдет ли он на сторону врага? Или создаст со­перничающую группу? Или он намерен изменить программу деятель­ности группы? Соратники уверены лишь в одном: он «что-то замышляет».. Подрывая единство групповых чувств, он привносит элемент личного выбора в структуру, основанную на единстве выбора.

Поэтому небольшая закрытая борющаяся группа будет немедлен­но реагировать на инакомыслящего. Сохранение группы представля­ется возможным только в случае его насильственного или доброволь­ного ухода.

Если речь идет об активной и устойчивой группе, то ее отношение к конфликтным ситуациям помогает определить ее структура. Зиммель вкратце отметил этот момент в одной из своих работ, подчеркнув что «радикализм», проистекающий из структуры, может быть независим от радикализма идеологического содержания:

В целом, малые группы более радикальны, чем большие, поскольку, ко­нечно же, идеи, образующие основу партии, сами ставят предел ее ради­кализму. Радикализм здесь социологичен по самой своей природе. Он необходим в силу полной самоотдачи индивида целям группы, отличающим ее от других групп (четкость разграничения вызвана необходимостью са­мосохранения группы), и невозможности учета разнообразных течений и идей при ограниченности рамок социальной структуры. В силу всех этих причин [идейный] радикализм содержания в значительной мере незави­сим .

Итак, придя к заключению скажу о взаимосвязи между групповой структурой и внешним конфликтом. Говорится о том , что Зиммель показывает, что группо­вая структура помогает определить напряженность реального или ожидаемого конфликта с внешними силами, а реальная или ожидае­мая напряженность внешнего конфликта, как мы только что видели, в свою очередь оказывает давление на численность группы и степень вовлеченности ее членов. Небольшая борющаяся группа с высоким уровнем вовлеченности будет стремиться к сохранению идеологичес­кой чистоты. В относительно больших, более терпимых группах, ха­рактеризующихся не столь глубокой вовлеченностью членов, идео­логическое содержание может меняться в зависимости от разнообраз­ных и конфликтующих внутренних тенденций.

Большая группа, допускающая выражение инакомыслия и, следо­вательно, конфликт в своих рядах, черпает силу и сплоченность в подвижности и гибкости своей структуры. Сплоченность не только не подрывается в ходе внутреннего конфликта, но, наоборот, укреп­ляется. Небольшие закрытые борющиеся группы, напротив, не мо­гут справиться с внутренним конфликтом и потому наказывают вы­ражение инакомыслия исключением диссидента. Таким образом, зак­рытая группа, как и общество, подавляющее реалистический меж­групповой конфликт, имеет тенденцию создавать «козлов отпуще­ния». Она не только рассматривает любое инакомыслие как «проис­ки врага», но и склонна к "изобретению" внутренних и внешних вра­гов в целях усиления внутренней солидарности. Такая группа бес­престанно ищет врага, поскольку от его наличия зависят ее спло­ченность и существование.

Выше выделялось два аспекта групповой структуры, различени­ем которых пренебрег Зиммель: (1) относительную численность груп­пы и (2) степень вовлеченности ее членов в групповую деятельность. Я считаю, что оба этих аспекта необходимо рассматривать в связи с третьим, ситуационным аспектом, то есть в зависимости от того, борется ли группа постоянно или участвует в конфликтах лишь от случая к случаю. Также обнаружилось также, что согласно этим аспектам образуются кластеры; иными словами, группы, сформировавшиеся в ожидании напряженного и продолжительного внешнего конфликта, обычно немногочисленны и требуют полной вовлеченности своих чле­нов; для больших групп справедливо обратное.

Я могу сказать, что существует тенденция устой­чивого сочетания аспектов, таких как комбинации численности группы, напряженности внешнего конфликта и степени вовлеченности, выражающаяся в возникновении двух противоположных типов групповой структуры., которые сейчас рассматривались.

С учетом этих различений можно переформулировать рассмот­ренный тезис Зиммеля и подвести итоги.

Группы, вовлеченные в длительную борьбу с внешним врагом, обычно нетерпимы к внутреннему инакомыслию. Они способны перенести лишь крайне ограниченные отклонения от единства группы. Они на­поминают секты: отбирают своих членов по особенным признакам,. ограничены по размерам и претендуют на полную личностную вов­леченность своих членов. Социальная сплоченность в них основана на том, что каждый участвует во всех сторонах групповой жизни, и подкреплена утверждением группового единства против любого ина­комыслящего. Единственный способ решения проблемы инакомыс­лия здесь — добровольный или насильственный уход инакомысля­щего.

Группы, организованные по типу церкви и не вовлеченные в дли­тельную борьбу с внешним врагом, обычно не претендуют на полную личностную вовлеченность участников и, поскольку не задают жест­ких критериев членства, обычно велики по численности. Они способ­ны успешно противостоять внешнему давлению, демонстрируя гибкость структуры и наличие в ней области "терпимого конфликта".

Роль внешней группы

Группы, в особенности меньшинства, живущие в конфликте и подвер­гающиеся гонениям, часто отвергают желание идти навстречу или терпи­мость, демонстрируемые противной стороной. Иначе исчезла бы четкость позиций в противостоянии, без чего невозможно продолжать борьбу... Та­ким образом, полная победа над врагами не всегда нужна... Победа сни­жает энергию, обеспечивающую единство группы, а тогда сказывается наличие постоянно действующих центробежных сил... В некоторых груп­пах поиск врага для поддержания эффективного единства группы и осоз­нания группой этого единства как жизненно важной ценности может быть даже проявлением политической мудрости.²⁶

Развивая мысль о том, что внешний конфликт увеличивает групповую сплоченность, Зиммель теперь утверждает, что борющиеся груп­пы с этой же целью могут даже «привлекать» врагов на свою сторону. Поскольку длящийся конфликт есть условие выживания борющихся групп, они вынуждены постоянно его провоцировать.

Более того, он полагает, что для повышения внутренней сплочен­ности даже нет необходимости в реальном внешнем конфликте; не­обходимо лишь, чтобы в группе существовало или искусственно было создано ощущение внешней угрозы, побуждающей «сплотить ряды». Угроза может быть или не быть объективной реальностью, но группа должна ее ощущать. Социальное восприятие внешней угро­зы может быть искажено, но его воздействие на группу может быть таким же, как неискаженное восприятие реальной угрозы.

Поиск врагов, осуществляемый борющейся группой, похож на то, что Г. Олпорт называет «функциональной автономией мотивов» .

Олпорт утверждает, что мотивы, формирующиеся изначально в про­цессе достижения определенной цели, могут продолжать действовать, хотя первоначальной цели уже не существует. Роберт Мертон использует сходную концептуальную схему для объяснения бюрократичес­кого ритуализма с его характерным смещением целей, в силу которо­го «инструментальная ценность становится конечной ценностью». Подобным образом, конфликт, в который вовлечена группа и который сначала рассматривается как средство достижения определенной цели, теперь становится целью сам по себе.

Это заставляет вспомнить то, что говорилось выше о нереалисти­ческом конфликте. Он руководствуется не стремлением достичь ре­зультата, а необходимостью снятия напряжения во имя сохранения структуры личности; точно так же и поиск врага группой имеет це­лью не достижение результата, а просто сохранение групповой струк­туры в ее рабочем состоянии.

Я могу по этому поводу сказать, что группы, отличающиеся тесными внутренними связями, значительной частотой взаимодействий и высоким уровнем личностной вовлеченности, имеют тенденцию к подавлению конфликтов. Частые контакты между членами таких групп придают большую насыщенность эмоциям любви и ненависти, что в свою очередь провоцирует рост враждебных настроений. Однако реализация чувства враждебности осознается как угроза сложившимся близким отношениям; это обстоятельство влечет за собой подавление негативных эмоций и запрет на их открытое проявление

Даже если исходный конфликт уже разрешен, борющиеся группы продолжают действовать согласно «закону, по которому они первона­чально вышли на сцену». По словам Ч. Бернарда, «организация долж­на распасться, если она не может выполнить своей цели. Она также саморазрушается, если достигает своей цели.» Следовательно, что­бы избежать саморазрушения, надо найти новые цели. У Козера отмечено, что история фер­мерских движений в США демонстрирует много примеров, когда фер­мерские организации, изначально возникшие для борьбы с железными дорогами или элеваторами, выиграв борьбу, выдвигали новые тре­бования и искали новых противников в политической сфере. С. Липсет в своем исследовании о Канадской федерации содружеств в Саскечеване показывает, что победа фермеров над конкретным противни­ком ведет отнюдь не к исчезновению борющейся организации, а к рас­ширению поля борьбы с другими противниками. История профсоюзов также демонстрирует множество подобных примеров.

Исчезновение изначального врага ведет к поиску новых врагов, что­бы группа продолжала участвовать в конфликте, сохраняя тем самым свою структуру, которая в отсутствие врага оказалась бы под угрозой распада⁴².

Хочу подчеркнуть, что «новый враг», которого эти группы на самом деле выбирают или угрозу со стороны которого преувеличивают, реально существует в отличие от «изобретенного»врага. Более того, провоцирование врага заявлениями о его «опасных намерениях» может иметь эффект «само­подтверждающегося пророчества»: «враг» может отреагировать таким образом, что станет действительно опасен для группы, как она о том и заявляла с самого начала.

В этой связи было бы полезно исследовать эволюцию конфликт­ных групп. Внимание следовало бы сосредоточить на группах, дос­тигших изначально провозглашенных целей либо в результате побе­ды в борьбе, либо потому, что цель, за которую они боролись, оказа­лась достигнутой без их вмешательства в результате объективных со­циальных преобразований. Задача состоит в объяснении того, поче­му некоторые из этих групп исчезают, в то время как другие преуспе­вают в поиске других «объектов ненависти», помогающих им сохра­нить себя.

Такой «поиск внешнего врага» (или преувеличение реально суще­ствующей угрозы) служит не только сохранению структуры группы, но и усилению ее сплоченности в случае, если ей грозит ослабление единства или внутренние разногласия. Острота внешнего конфлик­та усиливает бдительность членов группы; она либо примиряет раз­ногласия, либо ведет к согласованным действиям против инакомыс­лящих.²⁷

Можно сказать, что в группе, которая ориентирована на предотвращение откровенных демонстраций ненависти, все же вспыхивает социальный конфликт, он будет особенно острым по двум причинам. Во-первых, потому, что этот конфликт явится не только средством разрешения проблемы, послужившей для него непосредственным поводом, но и своеобразной попыткой компенсации за все накопившиеся обиды, которые до сих пор не получали выхода. Во-вторых, потому, что всеохватывающая личностная вовлеченность индивидов в дела группы приведет к мобилизации всех эмоциональных ресурсов, которыми они располагают. Следовательно, чем сплоченнее группы, тем интенсивнее ее внутренние конфликты.

Естественным результатом «поиска внешнего врага» является по­иск внутреннего врага, если такие жесткие структуры терпят неудачу или сталкиваются с неожиданным усилением внешней угрозы.

Хочу сказать, что группы склонны отрицать, что поражение в конфликте объясняет­ся силой противника, поскольку это было бы признанием собствен­ной слабости. Поэтому они ищут в собственных рядах «раскольников» виновных в нарушении единства и согласованности действий против врага. (Вспомним отношение к меньшевикам, троцкистам и бухаринцам в большевистской партии.) Так что в обществах, где жесткость структуры препятствует выражению реалистических конфликтов, по­стоянно существует тенденция объяснять поражение в войне внут­ренней «изменой». Миф о «ноже в спину» использовали немецкие на­ционалисты после Первой мировой войны; к нему вновь прибегло вишистское правительство для объяснения причин поражения Франции во Второй мировой войне. Это вариант поиска «козла отпущения»: хотя поражение нанесено чужими, объект для ненависти ищут среди сво­их. Принесение в жертву тех, кто становится «козлами отпущения», снимает с группы вину за поражения и таким образом восстанавливает ее солидарность: лояльные члены вновь убеждены, что не группа повинна в неудаче, а лишь некоторые «предатели»; более того, теперь они могут подтвердить свою правоверность, объединившись против «предателей». В борющейся группе тот же самый процесс находит выражение в постоянном стремлении к очищению, а именно в «сплочении» против внутренней «угрозы».

Искомый внутренний враг, как и провоцируемый внешний враг, может существовать реально: это может быть диссидент, не соглас­ный с какими-то сторонами жизни группы или групповых действий и потому рассматриваемый как потенциальный ренегат или еретик. Но можно «найти» и внутреннего врага, его можно просто изобрести для того, чтобы, объединившись в ненависти к нему, группа обрела столь необходимую ей социальную солидарность.

Этот механизм работает также и при поиске внешнего врага: его можно изобрести с целью пробуждения социальной солидарности. Теорема Томаса, гласящая, что, «если люди определяют ситуацию как реальную, она реальна по своим последствиям», относится к изобретению врагов даже более, чем к поиску реального врага. Если люди воспринимают угрозу как реальную, хотя в действительности нет ни­чего, что могло бы подтвердить их мнение, угроза реальна по своим последствиям, и одно из этих последствий — усиление групповой сплоченности.²⁸

Здесь в особенности интересует такой аспект механизма «козлы отпущения», как тип вымышленной угрозы, которую представляет собой жертва этого механизма. Антисемит оправдывает гонения на евреев , ссылаясь на их всевластие, агрессивность, мстительность. «Он видит в евреях все, что делает его несчастным: не только социальных угнетателей, но и собственные бессознательные инстинкты». Сме­шанный страх и даже ужас перед евреем — один из ключевых момен­тов сложного антисемитского синдрома. Эта вымышленная угроза приводит к «перегруппировке» антисемита посредством его присоедине­ния к реальному сообществу людей, мыслящих сходным образом (как в Германии), или же к вымышленному псевдосообществу тех, кто ис пытывает такой же страх (как в Америке). В результате возникает сво­его рода иллюзорная общность всех тех, кому также «угрожают» ев­реи и кто потерял все, кроме общей «угрозы» в ожидании агрессивных действий евреев.

Некоторые типы антисемитизма, как и другие формы предрассуд­ков, выполняют важные функции для людей, страдающих от отсутствия коллективности, т. е. от потери сплоченности в обществе, которому они принадлежат. Антисемитизм создает «возможности псевдоориен­тирования в отчужденном мире». «Отчуждение [евреев] предостав­ляет, пожалуй, простейшую формулу борьбы против отчуждения в обществе». «Деколлективированный» индивид, направляя свою диф­фузную враждебность на конкретную цель и приписывая ощущаемую им угрозу группе, воплощающей эту цель, пытается обрести надеж­ную точку опоры в мире, который в противном случае теряет для него смысл.

«Внутренний враг» поставляется социальной системой в той мере, в какой выбор целей институализирован и поддерживается группой. Как отметил Т. Парсонс, «предубеждения существуют не только в виде индивидуальных реакций против групп, выступающих в качестве «коз­лов отпущения», но могут быстро стать частью групповой установки, т. е. частично институализироваться. Тогда вместо осуждения своей группой за наличие предубеждений человека наказывают за их от­сутствие». «Дискриминация поддерживается не только прямой выгодой для тех, кто ее осуществляет, но также и культурными нормами, легитимирующими дискриминацию». Есть свидетельства того, что степень жесткости социальной структуры определяет степень институализации основанного на предубеждении (дискриминационного) поведения в отношении внутреннего врага. Это можно пояснить с помощью нескольких примеров, которые рассматриваются в книге « Функции социального конфликта».

Незадолго до начала Первой мировой войны Т. П. Бейли, профес­сор из Миссисипи, писал о взаимосвязи между страхом перед неграми и системой социальных статусов на Юге:

настоящее рабство духа обнаруживается в глубоко укорененном бес­покойстве Юга. Южане боятся за безопасность своих жен, дочерей и сес­тер; родители на Юге боятся за чистоту своих сыновей; журналисты Юга боятся, что придет время, когда массы негров захотят участвовать в выбо­рах и тем самым развяжут расовую войну... Бизнесмены Юга опасаются, что нагнетение страстей вокруг негритянского вопроса отрицательно по­влияет на бизнес или деморализует рынок труда. Чиновники на Юге боят­ься расовых бунтов, линчеваний, зверств, которые могут стать расплатой не только за жестокость негров, но и за тревогу, вызванную страхом перед тем, что может произойти.

Позднейшие исследования подтвердили этот ранний диагноз. Ф. Танненбаум пишет:

«На Юге встречаешь немало признаков того, что негр внушает страх. Я не имею в виду физический страх. Это не вопрос трусости или храбрости; это нечто более глубокое и фундаментальное. Это боязнь утратить конт­роль над миром».

Этот всепроницающий страх перед агрессией и насилием со стороны негров выполняет важную функцию в поддержании жесткой системы статусов на Юге. Если негр опасен, если он представляют собой постоянную угрозу личности и имуществу белых, то жизненно важно «держать его на своем месте» — иными словами, сохранять положение и сплоченность доминирующей белой группы. Если негр опасен, то все те белые, кто пытается подружиться с ним, могут быть по праву названы «ренегатами», угрожающими самому существованию белой группы.

Мюрдаль замечает относительно боязни смешанных браков:

Чего действительно хотят белые, так это сохранить за неграми их низ­кий социальный статус. «Смешанный брак» отвергается, потому что это было бы окончательным свидетельством «социального равенства», а ра­ционализация гласит, что «социальное равенство» неприемлемо, посколь­ку ведет к «смешенным бракам».

Страх перед неграми, отнюдь не вызванный их реальным поведени­ем, помогает сохранить в неприкосновенности нынешнюю систему ста­тусов, сплотить всех членов белой группы вокруг ее стандартов .

Пожалуй, все сказанное здесь относительно связи между жесткос­тью структуры и поисками врага нуждается в более строгом доказательстве; исключение составляет уровень малых групп. Но сама ги­потеза, как представляется, заслуживает проверки.²⁹

Так, изучение коммунистических партий поможет определить, в какой мере внешняя угроза группе реальна, а в какой мере, напротив, члены группы должны постоянно «создавать» внешнюю угрозу (или внутренних «козлов отпущения») в целях сохранения внутригрупповой лояльности.

Многое могло бы дать и изучение с этой точки зрения внутренней сплоченности еврейского и других религиозных меньшинств. По-ви­димому, антисемитизм обычно усиливает внутреннюю солидарность еврейской группы , но может быть и так, что социальная солидар­ность усиливается за счет постоянного подчеркивания опасности ан­тисемитизма независимо от того, проявляется ли он в данный момент и представляет ли собой реальную угрозу.

В духе обсуждения можно теперь переформулировать зиммелевский тезис и подвести итог.

Жестко организованные борющиеся группы могут заниматься по­иском врагов с обдуманным намерением или ради инстинктивного стремления сохранить единство и внутреннюю сплоченность. Такие группы могут ощущать внешнюю угрозу, хотя в реальности ее не су­ществует. При условиях, которые еще должны быть изучены, вымыш­ленная угроза выполняет те же самые интегративные функции; что и реальная угроза.

Обретение внешнего врага или его изобретение усиливает соци­альную сплоченность, угроза которой исходит изнутри группы. Сход­ным образом, поиск или изобретение внутреннего диссидента служит сохранению структуры, испытывающей угрозу извне. Такие механиз­мы создания «козлов отпущения» действуют в особенности в тех груп­пах, структура которых препятствует проявлению внутреннего реалистического конфликта.

Существуют подвижные границы между преувеличением реальной угрозы, привлечением реального врага и полным измышлением угро­жающей силы.

Тем самым опираясь на тезис « поиска внешних врагов» у Козера, я рассмотрела роль внешней группы и выяснила, что группы, которые поглощены непрерывной внешней борьбой, обычно претендуют на абсолютную личностную вовлеченность своих членов, с тем чтобы внутренний конфликт привел в действие весь их энергетический и эмоциональный потенциал. Также я отмечу, что такие группы отличаются нетерпимостью к более чем однократному нарушению внутреннего единства.

Заключение

Исследуя « Функции социального конфликта» я пришла к выводу, что по Козеру социальный конфликт есть неотъемлемый атрибут социальных отношений. Я заметила, что в его изложении любая социальная система предполагает определенное размещение власти, богатства и позиций статуса среди индивидов и общественных групп. Никогда не существует полного согласия или соответствия между тем, что отдельные лица или группы считают причитающимся им по справедливости, и тем, чем они фактически располагают, владеют вследствие существующей системы распределения. Хочу сказать, что конфликт проистекает из попыток различных социальных групп и индивидов увеличить их собственную долю вознаграждения.

Происходящая в обществе борьба интересов по проблемам перераспределения средств производства, общественного продукта, доли, получаемой ими от этого продукта, по Козеру имеет много позитивного. В его теории конфликты выполняют целый ряд позитивных функций. Одной из таких функций является разрядка напряженности между антагонистами. Козер доказывает, что социально контролируемый конфликт очищает воздух, которым дышат его участники, и позволяет возобновлять их взаимоотношения. Без возможности выхода взаимной враждебности друг к другу члены группы могут чувствовать себя совершенно подавленными; обеспечивая же свободный выход чувствам вражды, конфликты служат поддержанию и сохранению взаимоотношений.

Отмечу, что позитивным функциям социального конфликта Козер относит «коммуникативно- информационную» и «связующую» функции. В результате взаимных столкновений люди могут проверять, лучше узнавать друг друга и вследствие этого сближаться в рамках какой-то общности. По мнению Козера, взаимная информация, зондирование, взаимное узнавание друг о друге содействуют замене ранее враждебного взаимодействия дружественным. Но здесь Козеру можно противопоставить то, что дополнительная информация может пролить свет на несовместимость позиций, еще сильнее обнажить непримиримость интересов, что еще больше обострит конфликт.

Я считаю, чтобольшое значение Козер придает такой функции социального конфликта, как созидание и конструирование общественного объединения. Он считает, что противоборство как с внешним, так ис внутренним врагом помогает поддерживать сплоченность группы. Если такого нет, то его надо провоцировать. В книге «Функции социального конфликта» он утверждает, что исчезновение первоначальных врагов ведет к поиску новых, чтобы группа могла быть все время в состоянии конфликта. Посредством этого и поддерживается структура, которая оказалась бы в опасности, если бы больше не было врагов. Интегрирующую роль играет борьба против внутренних врагов («отступников», «раскольников» ), ибо она способствует осознанию членами группы своих общих интересов и объединению усилий по самообороне, в результате чего опять- таки повышается сплоченность группы.

В теории Козера придается значение и такой функции социального конфликта, как стимулирование и возбуждение социальных изменений. Конфликт групп может воспрепятствовать оскудению и расстройству общественных порядков и отношений. Конфликт не только порождает новые нормы, новые институты, он является стимулятором в экономической и технологических сферах. Группы или системы, которым не брошен вызов, более не способны к творческой реакции. Опираясь на «зиммелевский парадокс», согласно которому наиболее эффективным средством сдерживания конфликта является выяснение сравнительной силы конфликтующих сторон, американский социолог утверждает, что если сила противников может быть оценена до наступления фактического конфликта, антагонистические интересы могут быть урегулированы бесконфликтным образом. Но там, где нет никаких средств для ее предварительного измерения, там только действительная борьба позволит обрести точное знание сравнительной силы сторон.

Практическое задание 2. Тема: Конфликтный функционализм Л. Козера

 

---

Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 647; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!