Эндогенные преступники. Главные их разновидности. Обитая характеристика. 11 страница
Не менее интересен другой бандит с вполне выкристаллизовавшейся конституцией профессионала.
Александр Б. — глава шайки, совершивший ряд бандитских налетов, 25 лет, из крестьян Московского уезда, Московской губернии, холостой, алкоголик, кокаинист, развратник, болевший всеми венерическими болезнями, сифилисом с 1920 года. Отец его — крестьянин, занимавшийся исключительно крестьянским хозяйством, также был сильным алкоголиком, человеком очень вспыльчивым и раздражительным. Несколько лет тому назад он умер от тифа. В виду малоземелья и невысокого качества земли семья Б. жила бедно. Воспитывался Александр у родителей до 17 лет; лето он проводил в деревне, а на зиму приезжал в Москву и здесь на средства фабрикантши Генки учился сначала в городском училище, а по окончании последнего — в среднем коммерческом; в последнем прошел 4 класса, кончить ему не удалось, потому что фабрикантша перестала помогать, а родная семья не имела средств. Учился Б. плохо, говорит «памяти не было», с трудом запоминал прочитанное. Объясняет он это отчасти тем, что в детстве ему ушибла голову лошадь, и ему делали операцию. В детстве у него бывали припадки, но точно описать их он не может, помнит только, что припадки случались редко; по-видимому, это были эпилептические припадки. На правом глазу у него бельмо. Половую жизнь он начал с 15 лет, при чем связи имел все время с проститутками. Сам признает, что допускал половые излишества и рекомендует себя как очень похотливого человека. У него 2 брата и 2 сестры, все моложе его. Одна из сестер — 16 лет — по его словам, «совершенно дефективная», и, судя по его рассказу, умственно отсталая.
|
|
|
Семнадцати лет, выйдя из коммерческого училища, Александр уехал в деревню и прожил там год, в течение которого, по его собственному выражению, «черпал знания» у одного родственника: знания эти носили, главным образом, политический характер. Затем он возвратился в Москву и здесь начался ряд его служб на разных местах: месяца четыре служил конторщиком у отца своего школьного товарища, но был уволен за вредное влияние на хозяйского сына, с которым устраивал попойки и кутежи. После этого целое лето занимался комиссионерством, продавал крючки для военных шинелей, которые покупал у кустарей. Осенью поступил счетоводом в кооператив служащих одной железной дороги и прослужил месяцев 6. Эту службу покинул вследствие романа с одной служившей там у женщиной, муж которой дал ем Публично пощечину. Оставив это место, он поступил счетоводом на завод «Проводник», но здесь его служба была прервана призывом на военную службу в 1917 году. Его отправили в гор. Бахмут в запасную часть. На фронте не был, в сражениях не участвовал, принимал участие лишь в усмирении бандитских шаек на юге. Октябрьская революция застигла его в госпитале в Смоленске. По выходе из госпиталя был демобилизован, вернулся в Москву, отсюда в свою деревню и, затем, занимал в уезде ряд должностей секретаря волисполкома, председателя комитета бедноты, секретаря народного суда, милиционера, агента уголовного розыска, помощника начальника уездного уголовного розыска и получил назначение начальником уголовного розыска Терской области, но здесь его служебная карьера прервалась. По дороге к новому месту службы он был арестован по обвинению во взяточничестве, затем освобожден, но вскоре, по новому доносу, опять арестован и подвергнут наказанию — заключению на 1 год в концентрационный лагерь за хулиганство и драку. С 1920 года началась бандитская Деятельность Б. Впрочем, она носила не исключительно бандитский характер. Он составил шайку, в которой было не мало его односельчан, и с нею в 1921 году напал на склад продовольствия санатории, находившейся недалеко от его деревни; В нападении принимало участие 8 человек, при чем, по свидетельству Б. и его соучастников, с ними заодно был сторож санатории, который просил их связать его по окончании грабежа. В это время Б. находился в той местности на службе. В этом же году ими была разграблена одна пустая дача, из которой они вывезли все находившееся там, в ящиках имущество, при чем их ждало большое разочарование: в одном самом тяжелом ящике оказались старые испорченные водопроводные принадлежности, а в другом — жестяные велосипедные номера. Но главные преступления шайки выпали на 1923 год, носили бандитский характер, редко происходили в уезде, большею, же частью в разных частях Москвы, главным образом, в центре. Обыкновенно налеты совершались по вторникам, — понедельник тяжелый день,— под вечер или вечером, до 12 часов ночи. На налеты Б. обыкновенно шел от проститутки и к проституткам же отправлялся часто после преступления. Своей квартиры у него не было, — нельзя было ее иметь, так как агенты уголовного розыска слишком хорошо знали и помнили его, — жил он или у товарищей, или ночевал у проституток. Дележ добычи производил Б. и, — по общему отзыву всех его соучастников, с которыми мне и моим помощникам пришлось беседовать, — львиную долю брал себе; бывали случаи, когда он им совсем или почти ничего не давал, уверяя их, что золотые вещи он отдал продать знакомому комиссионеру, а последнего арестовали, и т. п. Техника нападений была проста. Исполнением руководили Б. и Василий X., ближайший сотрудник Б. Сначала шайка нападала на склады и пустые дачи, а затем в 1922 —1923 годах — на частные квартиры биржевых деятелей и спекулянтов. Работали всегда с «подводчиками», от которых получали некоторые предварительные сведения об обитателях квартир и о расположении комнат. Самый процесс налета был таков. Стучали в< дверь. В ответ на вопрос, кто стучит, заявляли, что пришли произвести обыск. Испуганные хозяева отворяли. Входило несколько человек: 4, 5, 6 — 7, в некоторых случаях лишь 2. Двое оставались сторожить дверь, остальные входили внутрь квартиры. Обитатели квартиры собирались в одну комнату и около них кто-нибудь ставился на страже. Затем Б. один или с кем-нибудь, отозвав хозяина квартиры, шел с ним в другие комнаты, требовал открытия ящиков, столов, комодов и шкафов и производил изъятие ценностей; обыску подвергался и отозванный хозяин, а затем и все остальные. После этого, заперев всех в уборную или ванную, бандиты удалялись. В случае, если обитатели квартиры требовали ордера, им говорили, Что ордер у старшого, который сейчас покажет или принесет; если спрашивали, почему нет представителя домоуправления, то говорили, что за председателем послано и он сейчас придет, но что «при нем лучше не будет, так что если он и запоздает, то не важно» и т. п. Обращение было очень вежливое; одной расплакавшейся беременной даме сейчас же был подан стакан воды с просьбой не волноваться, так как это может быть опасно в ее положении, и с указанием, что вреда никому никакого причинено, не будет, что просят всех оставаться совершенно покойными и т. д. Иногда заявляли хозяину квартиры, что ему надо будет потом пойти с ними ненадолго в милицию с целью устранить или предупредить подозрение, что они, на самом деле, не органы власти. Одного почтенного старца, таким образом арестовали, повели за собой, а затем в глухом переулке сказали ему, что они бандиты и чтобы он, не оглядываясь, скорее шел домой. Сопротивления шайка ни в одном случае не встречала и на вопрос, что бы они стали делать в случае сопротивления, Б. и его сподвижники в один голос утверждали, что они бросились бы бежать и ни в коем случае никого убивать бы не стали. В одном случае, хотя им и не было оказано сопротивление, но поднялся шум и крики, они сейчас, же бросились бежать. Оружия у Б. и его соучастников, по словам Б. и многих членов шайки, не было; другие говорят более уклончиво, что может быть, у Б. и X. оружие и было, но они его, ни разу не употребляли и не показывали своим жертвам; некоторые члены шайки признают, однако, что они держали правую руку в кармане, как будто у них там скрыт револьвер. Б. положительно утверждает, что, хотя он человек решительный и смелый и равнодушен к виду крови и ран, но, ни в каком случае убивать или наносить раны или побои не стал бы. То же говорили и его соучастники. По их словам, когда они решались на преступление, у них и в мыслях не было, что ими может быть совершено убийство или нанесение раны; если бы встретили препятствие, убежали бы Однако, на вопрос, почему же он относится столь отрицательно к убийству, Б. достаточно полного ответа не дает: или вовсе не отвечает, или говорит, что не дорожит своей жизнью, а потому перспектива опасности не могла бы его побудить совершить такое дело и т. д. Сколько бандитских налетов совершил Б., сказать точно нельзя; он этого и сам не знает, несомненно, однако, что много. Его ближайший сотрудник X. признает себя виновным в 11 налетах и говорит, что не участвовал во многих предприятиях Б. и что Б. начал гораздо раньше его заниматься подобными делами.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Главным мотивом преступной деятельности Б. была постоянная жажда грубейших чувственных наслаждений и денег как средства получения их. Пьянство и кутежи с проститутками — вот все его интересы в жизни. Семье своей он никогда не помогал, все тратил на себя и откровенно признается, что, «когда шайка работала, жил хорошо», т.-е. много прокучивал в ресторанах и «с девочками». Для этих наслаждений он живет день за днем, не ставя себе никаких особых целей и идеалов. Он — яркий пример чувственного эгоцентрика, ставшего импульсивным бандитом — прожигателем жизни. По его словам, женщины имеют роковую роль в его жизни, — желание обладать ими и толкает его на преступление. «Когда я встречаю, — рассказывает он, — какую-нибудь «шикарную женщину», я говорю себе: «сегодня я должен обладать такою же». Единственный путь для выполнения этого, данного им себе, приказа — бандитизм. Правда, он признает, что иногда в его мысли мелькали и иные возможные пути, пути «легальные», но они казались ему длинными, трудными и такого быстрого достижения соблазнительной цели дать не могли. Для алкоголя и кокаина также требовались деньги. Ради этих наслаждений он и совершал свои преступления. Если принять во внимание, что жажда половых наслаждений и наркотиков соединялась у него с вспыльчивостью, порывистостью, с неумением обуздывать себя, с раздражительностью и равнодушием к чужим страданиям, со смелостью и со знакомством с техникой преступлений, приобретенным еще на службе в уголовном розыске, с отсутствием развитого воспитанием нравственного чувства, то внутренние пружины его поведения станут вполне понятны. В преступлениях своих он не раскаивается и потерпевших не жалеет. Людей он, по его словам, ненавидит. Он даже склонен оправдывать себя. Когда он совершал или подготовлял преступления, он не думал, хорошо это или плохо, не думал и о наказании. Правда, после преступлений ему иногда приходила в голову поговорка: «сколько веревочке не виться, а концу быть», но он думал, что поговорка эта верна не для всех случаев, что при некоторой ловкости, которая у него есть, «дела могут продолжаться и без конца». Теперь, когда он сидит в тюрьме, ему «горько и досадно, что он ошибался». Когда он готовился к преступлению и шел на последнее, «рассудок у него молчал и выступал на сцену уже после», почему он сам называет себя «человеком эмоциональным, у которого рассудок говорит уже после поступка». После совершения преступления он иногда думал о нем, старался найти оправдание и находил. «Являлась мысль,— говорит он, — что преступление нехорошо, люди и закон говорят это». «Я начинал разбираться и приходил к выводу, что закон недостаточно гибок, не может ко всему примениться». «Я видел, что невинных наказывают, а виновных оставляют без наказания, и что люди это делают и пишут законы оттого, что от этого им хорошо». «А, значит, к черту их закон»... Таково его убеждение, сложившееся в ответ на смутный протест, поднимавшийся у него самого против его подвигов и свидетельствующий, что где-то на дне его нравственного сознания сохранились следы нравственного чувства, хотя и очень слабо, но по временам его тревожившего. Он выдает себя за сторонника Штирнера, называет себя анархистом-индивидуалистом и говорит, что «все, что бы я ни делал, правильно и хорошо, а до того, что думают другие люди, мне дела нет». Но он сознается, что все эти «оправдания» он придумал уже после своих преступлений и что в генезисе его преступлений эти его «убеждения» роли не играли. Да и убеждения эти он не считает еще окончательными. А потому он не решается и категорически ответить на вопрос, стал ли бы он совершать новые преступления, если бы его освободили: неизвестно, какие убеждения у него сложатся, в конце концов. Во время беседы с ним он был еще подследственным и говорил, что ждет себе «высшей меры наказания» и к этому равнодушен, так как жизнью не дорожит. Несомненно, что тяжкая наследственность, постоянный разврат и пьянство, а также сифилис наложили ясную печать на состояние нервной системы Б. К числу нервно здоровых его причислить нельзя, хотя и какой-либо душевной болезни у него нет. Он хорошо осмысливает окружающее, довольно находчив, склонен к резонерству, действует с осторожным учетом всех обстоятельств и способен сдерживаться, если признает это выгодным для себя и нужным. Он говорил, между прочим, что оружие они не брали п не находили нужным им угрожать, потому что вполне учитывали «обстановку действия и психологию русского обывателя», что он не грозил, не ранил и не убивал, потому что не боялся опасности и не находил нужным этих действий, что карманных краж, например, он не стал бы совершать, потому что они редко бывают выгодны и т. д. Своих сотрудников он убеждал своей диалектикой, вообще имел явное на них влияние. Некоторые сотрудники говорили, что он собирал их, читал им какие-то книги Дарвина, при чем выдержками из этих книг старался убедить их в верности приписываемого им Дарвину принципа, что свое счастье надо, не стесняясь, строить на чужом несчастье. На одного из сотрудников проповедь этого принципа произвела удручающее впечатление, он с ним примириться никак не мог, считал его неверным и решил отстать от шайки, другие же сотрудники или относились к этому учению равнодушно, или даже проникались им. Было бы ошибочно, однако, на основании этих поучений зачислять Б. в ряды преступников-резонеров. Он сам признает, что поступал не в силу каких-либо убеждений, а подчиняясь голосу чувственных потребностей, требовавших денег для полового разврата и пьянства. Резонерство у него служило для того, чтобы после преступления устранить поднимавшуюся из глубины критику и чтобы ослабить или уничтожить протест нравственного чувства у других членов шайки. В заключение характеристики его надо добавить, что он выдал всех своих соучастников, по его объяснению, под влиянием кокаина, а более вероятно, — по соображениям выгоды, может быть, даже с надеждой вновь вернуться на службу в уголовный розыск. Он был арестован 20 сентября 1923 года тотчас после преступления и, по его словам, «занюханный», «не будь я занюхан, — говорит он, — живым бы в руки не дался, а то и сам завалился, и всю шайку завалил».
Резко выраженный тип прожигателя жизни представляет и ближайший помощник Александра Б. — Василий X., 25 лет, из крестьян Черкизовской волости, под Москвой, по профессии слесарь, холостой, раньше не судился. Все детство провел в деревне у родителей. Лет 13 окончил сельское училище, учился «так себе», «не особенно хорошо, воспитание получил не такое», — поясняет он. Живя в деревне, все время занимался крестьянскими работами и одновременно подучился слесарному делу. С 16 лет был отдан в Москву в слесарную мастерскую. «Я больше всего обожаю свое слесарное дело, — говорит он, — могу быть и механическим, и водопроводным, и строительным слесарем». В голодные 1918, 1919 и 1920 годы служил в Москвотопе комендантом. С деревней он связи не порывал и время от времени ездил туда. В 1921 году сгорел оставшийся ему после родителей дом в деревне, — отец его умер в 1920 году, мать — раньше; ему дали «на погорельце» дачу на слом, но не было денег построиться. Инвентарь также постепенно исчез, и его связь с крестьянским хозяйством и деревней порвалась. К этому времени и относится начало его совместной преступной деятельности с Б., с которым он был давно знаком, как с односельчанином. Лето 1921 года он проработал у одного подрядчика, к осени хозяин его рассчитал. «В первый день Рождества,— говорит он, — пришлось без хлеба сидеть». В это время встретившийся с ним Б. предложил ему «дело», т.-е. участвовать в бандитском налете. Он не утверждает, что Б. соблазнил его на ограбление. «Я не знаю, — говорит он, — как это взрослого человека соблазнить можно». «Я сам знаю, что можно, а чего нельзя». Но обстоятельства, по его словам, были трудные, а пример Б., жившего «этими делами», показался Василию X. соблазнительным. После некоторых колебаний он согласился участвовать в конце 1921 года в первом ограблении, а затем в 1922 и 1923 г.г.— совершил еще ряд бандитских нападений. В общем, он признает себя виновным в 11 нападениях. Многие из этих нападений он учинил совместно с Б., другие же самостоятельно, пригласив себе на помощь Дмитрия А. В шайке Б. X. играл очень видную роль, он был главным его помощником; по-видимому, в недрах этой шайки, как ее ответвление, существовала группа участников, которая работала то с Б., X. и остальными вместе, то с X., под его руководством. Таковы, например, два налета, учиненные X. совместно с Дмитрием А. Характер нападений шайки Б. описан выше: приходили к частной квартире, стучали или звонили, входили под видом обыска, собирали всех в одну кучу, командовали «руки вверх», отзывали хозяина и в то время как остальных что-нибудь из шайки — один или вдвоем — сторожили, с хозяином осматривали шкафы, комоды и сундуки, забирали деньги и драгоценности, а иногда и некоторые дорогие вещи из платья и удалялись. Иногда потерпевшие до самого конца не догадывались, что стали жертвой бандитского нападения, иногда догадывались довольно скоро, но сделать ничего не могли. Василий X. играл в этих нападениях важную роль: производил «обыск», связывал, обыскивал и т. п. На свою деятельность он смотрит не с особенно строгим осуждением. Во-первых, он оправдывает себя нуждой, хотя нужда, если и толкнула его, то лишь на первое преступление. Да и в этом случае ссылка на нужду может быть принимаема с большим сомнением и осторожностью, если не терять из виду, что Василий X. — человек одинокий, опытный слесарь и имеет брата, который у Ваганьковского кладбища держит свою мастерскую, где и ему находилась, по показанию Дмитрия А., работа. Деревня все равно, по его собственному признанию, обеспечивала его хлебом очень мало. Надо добавить еще, что объяснение его первого преступления нуждой подсказано ему, до известной степени, его общим взглядом на причины преступности, который он выражает так: «экономика родит преступников». Во-вторых, в бандитизме он ничего особенного не видит и считает его, во всяком случае, лучше кражи: «Я беру открыто, — говорит он, — а не тайком». «Я не возьму шубу или гимнастерку, а беру золото, ценные вещи, а вор унесет и последнюю одежду». «Бандит исправим, а жулик — нет». «Теперь все бандиты «спецы», которые могут работать, а не жулики». Одно преступление, по его словам, трудно сделать: дальше «само собой сделается соблазнительным, раз человек отведал легкую жизнь, легкий труд». Во второй раз преступление легче совершить, сперва — нужда, а потом пойдет, как он выражается, «лесть к корысти и к капиталу». Этой последней он откровенно объясняет и свои преступления; первое преступление, по его словам, он совершил из нужды, а потом пошла «лесть к корысти и капиталу». В этих словах ясно выражается им самим чувствуемая, сложившаяся у него «установка» на бандитизм. У него образовалась прочная склонность таким путем удовлетворять свои материальные потребности. Он уже отстал от трудовой жизни. Желая получить деньги на еду, одежду и развлечения, он совершил одно за другим ряд бандитских нападений, вербовал себе соучастников и руководил ими. Он — человек, знающий ремесло, сильный, вполне здоровый и одинокий, откровенно признает, что легкая нажива его соблазняла на преступление и что деньги как легко доставались ему путем преступления, так «легко и уходили». Надо добавить, что он — не алкоголик, к женщинам, по его выражению, «апатичен», «к роскоши не привык». Значит, деньги были нужны ему на прожиток и развлечения. Он — несомненно, импульсивный профессионал, легкомысленный, ленивый, отбившийся от трудовой жизни, деклассированный человек. С умственной стороны он не представляет ничего особенного: не глуп, развязен, довольно находчив, обладает хорошей памятью, любит почитать; читал Гоголя, Л. Толстого, Достоевского и некоторых других писателей. Более всех ему понравился Толстой, так как его читать и понимать легче. Уже в тюрьме с большим интересом прочитал
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 150; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!