Тема в когнитивной психологии 62 страница

Характерной чертой, обнаружившейся в опытах, является также заметным обра­зом возрастающая аффективность для большинства испытуемых самой экспери­ментальной ситуации: ошибки часто пе­реживаются резко отрицательно; испыту­емые как бы аффективно втягиваются в задачу избежать удара электрического тока (хотя объективная сила электричес­кого раздражителя никогда не превышала величины, минимально достаточной для того, чтобы вызвать рефлекторное отдер­гивание пальца) <...>. Такое аффектив­ное отношение к току резко отличало по­ведение испытуемых во второй серии от поведения испытуемых в первой серии. По-видимому, в связи с этим стоит также и тот несколько парадоксальный факт, что возникающие ощущения при весьма ма­лой интенсивности оказались, однако, об­ладающими большой аффективной силой,

что особенно ясно сказывалось в тех слу­чаях, когда по условиям эксперимента (во втором исследовании) мы просили уже тре­нированных испытуемых вовсе не снимать руку с ключа при засветах. Наличие аф­фективного отношения испытуемых к сто­ящей перед ними в экспериментах задаче является, по-видимому, существенным фак­тором; мы судим об этом по тому, что именно те из наших испытуемых, у кото­рых аффективное отношение к задаче было особенно ясно выражено, дали и наиболее резко выраженные положительные объек­тивные результаты.

Главное же с точки зрения нашей ос­новной проблемы положение, вытекающее как из данных объективного наблюдения, так и из субъективных показаний, состо­ит в том, что правильные реакции испыту­емых в связи с воздействием видимых лучей на кожу руки возможны только при условии, если испытуемый ориентирует­ся на возникающие у него при этом ощу­щения. Только один из наших испытуе­мых, прошедший через очень большое число опытов, отметил, что иногда рука сни­мается у него “как бы сама собой”. У всех же других испытуемых, как только их внимание отвлекалось, правильные ре­акции становились или вовсе невозмож­ными, или во всяком случае их количе­ство резко понижалось. Необходимость “прислушивания” к своим ощущениям требовала от испытуемых большой актив­ности; поэтому всякого рода неблагопри­ятные обстоятельства, как, например, недо­могание, утомление, наличие отвлекающих переживаний и т. п., обычно всегда отри­цательно сказывались на объективных результатах эксперимента. <...>

Серьезнейшим вопросом остается воп­рос о природе изучаемых нами явлений чувствительности. При обсуждении этого вопроса можно исходить из двух различ­ных предположений.

Можно исходить прежде всего из того предположения, что в ходе наших опытов у испытуемых возникает новая форма чувствительности и что мы, таким обра­зом, создаем экспериментальный аналог собственно генезиса чувствительности. Можно, однако, исходить и из другого предположения: встать на ту точку зре­ния, что ощущения, наблюдаемые у наших испытуемых, представляют собой резуль-

319

тат пробуждения присущей рецепторам кожи филогенетически древней фоточув­ствительности, которая в нормальных ус­ловиях лишь подавлена, заторможена в связи с развитием высших рецепторных аппаратов. С этой точки зрения следует признать, что в ходе наших опытов мы наблюдаем не процесс собственно возник­новения новой формы чувствительности, но лишь процесс обнаружения существу­ющей фоточувствительности, происходя­щей вследствие выключения возможнос­ти зрительного восприятия и резкого снижения действия лучистого тепла, обычно связанного с видимыми лучами большой интенсивности. Это предположе­ние совершенно оправдывается, с одной стороны, действительно установленным фактом существования в филогенетичес­ком ряду фоточувствительности кожи, а с другой стороны, тем, несомненно пра­вильным в общей своей форме, положе­нием, согласно которому возникновение новых органов и функций связано с по­давлением, с “упрятыванием” функций, филогенетически более древних, но эти более древние функции способны, однако, вновь обнаруживаться, если возможность осуществления новых маскирующих про­цессов окажется так или иначе устранен­ной (Л. А. Орбели).

Как же относится это предположение о природе констатированной у наших ис­пытуемых фоточувствительности кожи к основной гипотезе исследования? Очевид­но, что если встать на точку зрения имен­но этого предположения, то тогда необхо­димо будет несколько видоизменить саму постановку проблемы.

Наше исходное положение мы форму­лировали следующим образом: из выд­вигаемого нами понимания чувствитель­ности как особой формы раздражимости, а именно как раздражимости к воздей­ствиям, опосредствующим осуществление фундаментальных жизненных отношений организма, вытекает, что, для того чтобы воздействие, к которому человек являет­ся раздражимым, но которое не вызывает у него ощущений, превратилось в воздей­ствие, также и ощущаемое им, необходи­мо, чтобы данное воздействие стало вы­полнять функцию опосредствования, ориентирования организма по отношению к какому-нибудь другому воздействию.

Значит, для проверки этого исходного принципиального положения нужно соот­ветствующим образом изменить в экспе­рименте функцию обычно неощущаемого воздействия и установить, действительно ли возникает у испытуемых под влияни­ем данных экспериментальных условий чувствительность к этому воздействию. С вышеуказанной же точки зрения этот вопрос следует поставить иначе, а имен­но: если чувствительность к данному воз­действию является подавленной в силу того, что с развитием высших, более со­вершенных аппаратов это воздействие утратило прежде присущую ему функцию опосредствования связи организма с дру­гими воздействующими свойствами сре­ды, то для восстановления чувствитель­ности организма по отношению к данному воздействию необходимо вновь возвратить этому воздействию утрачен­ную им функцию опосредствования.

Основной экспериментальный прием нашего исследования и состоял в том, что мы искусственно исключили возможность установления требуемого условиями опы­та опосредствованного данным изучаемым нами воздействием (свет) отношения орга­низма к другому воздействию (ток) обыч­ными сенсорными путями (зрение, темпе­ратурные ощущения); воздействуя вместе с тем видимыми лучами на раздражимые по отношению к ним аппараты кожной поверхности, мы как бы сдвигали весь про­цесс именно на эти аппараты, в результате чего их чувствительность к видимым лу­чам действительно восстанавливалась.

Таким образом, для наших выводов безразлично, будем ли мы исходить из первого или из второго предположения, ибо с точки зрения принципиальной ги­потезы исследования основным является вопрос о том, действительно ли в данных экспериментальных условиях обычно не ощущаемые воздействия превращаются в воздействия ощущаемые. Вопрос же о том, возникает ли при этом новая чув­ствительность или восстанавливается фи­логенетически древняя чувствительность, представляет собой вопрос относительно второстепенного значения.

Впрочем, опираясь на теоретические соображения, развивать которые сейчас преждевременно, мы все же склоняемся к принципиальному допущению возможно-

320

сти экспериментального создания генези­са именно новых форм чувствительнос­ти. То, насколько правильно это допуще­ние, смогут окончательно выяснить лишь исследования, использующие в качестве посредствующего воздействия такой раздражитель, который не встречается в природных условиях, например, лучи, гене­рируемые только искусственной аппа­ратурой.

Следующий вопрос, возникающий при обсуждении результатов проведенных опы­тов, — это вопрос о физиологическом ме­ханизме кожной чувствительности к ви­димым лучам. Специальное рассмотрение этого вопроса отнюдь не является нашей задачей. Поэтому мы ограничимся всего лишь несколькими замечаниями.

С физиологической точки зрения воз­можность изменения у наших испытуемых рецепторной функции кожной поверхнос­ти может быть, по-видимому, удовлетвори­тельно понятна, если принять во внимание, что по общему правилу эффект раздраже­ния не только определяется свойством данного воздействия, но зависит также от

состояния самой рецептирующей системы. Таким образом, мы можем, принципиаль­но говоря, привлечь для объяснения наблю­даемых изменений факт влияния на ре-цепторные аппараты кожи центробежной акцессорной иннервации (Л. А. Орбели).

Второе положение, которое, как нам кажется, должно быть принято во внима­ние, — это положение об изменяемости “уровня” процессов, идущих от перифе­рии. Гипотетически мы можем предста­вить себе дело так, что процесс, возни­кающий на периферии под влиянием воздействия видимых лучей, прежде ог­раниченных функцией специально трофи­ческого действия, образно говоря, возвы­шается, т.е. получает свое представи­тельство в коре, что и выражается в возникновении ощущений. Иначе говоря, возможно гипотетически мыслить проис­ходящее изменение по аналогии с процес­сом, приводящим к возникновению ощу­щений, идущих от интероцепторов, обыч­но ощущений не дающих. <...>

Впрочем, повторяем, все эти замечания являются совершенно предварительными.

321

П.Я.Гальперин

ОБЪЕКТИВНАЯ

НЕОБХОДИМОСТЬ

ПСИХИКИ¹

Два типа ситуаций. Ситуации, где психика не нужна

Есть такие ситуации, где психика не нужна, и нет никаких объективных осно­ваний для предположения об ее участии во внешних реакциях организма. Но су­ществуют и другие ситуации, в которых успешность поведения нельзя объяснить иначе, как с учетом ориентировки на ос­нове образа наличной ситуации. И теперь наша задача заключается в том, чтобы выяснить особенности этих ситуаций.

Сначала рассмотрим ситуации, где ус­пешность реакций организма во внешней среде может быть обеспечена и без психи­ки, где она не нужна.

К ним относятся прежде всего такие ситуации, где весь процесс обеспечивается чисто физиологическим взаимодействием с внешней средой, например, внешнее дыха­ние, теплорегуляция, с определенного мо­мента — поглощение пищи и т.п. Рас­смотрим, несколько упрощая и схема­тизируя, процесс внешнего дыхания у человека. В нормальных условиях он осу­ществляется таким образом, что опреде­ленная степень насыщения крови углекис­лотой и обеднения ее кислородом являют­ся раздражителями дыхательного центра, расположенного в продолговатом мозгу. Получив такие раздражения, этот дыха-

тельный центр посылает сигналы к дыха­тельным мышцам, которые, сокращаясь, расширяют грудную клетку. Тогда между внутренней поверхностью грудной полос­ти и наружной поверхностью легких об­разуется полость с отрицательным давле­нием, и наружный воздух проникает в лег­кие. В нормальных условиях этот воздух содержит достаточный процент кислоро­да, который в альвеолах легочной ткани вступает во взаимодействие с гемоглоби­ном красных кровяных шариков, и орга­низм получает очередную порцию необ­ходимого ему кислорода. Если содержание кислорода в наружном воздухе уменьша­ется, дыхание автоматически учащается. Все части этого процесса так прилажены друг к другу, что в нормальных условиях полезный результат обеспечен: если груд­ная полость расширилась, то внешнее дав­ление воздуха протолкнет его порцию в альвеолы легких, и если в этом воздухе содержится достаточное количество кис­лорода, что обычно имеет место, то не­избежным образом произойдет и обнов­ление его запасов в крови. Здесь вмеша­тельство психики было бы излишним и нарушало бы этот слаженный, автомати­чески действующий механизм.

Собственно, то же самое, только други­ми средствами, имеет место и в механизме теплорегуляции, благодаря которому из­быток теплоты выделяется из тела с помо­щью расширения поверхностных сосудов кожи, учащенного дыхания и потоотделе­ния. Если температура внешней среды понижается и организм заинтересован в сохранении вырабатываемой им теплоты, то происходят обратные изменения: про­свет кожных сосудов суживается (кожа бледнеет), выделение пота уменьшается или совсем прекращается, отдача тепла дыха­нием тоже снижается. Здесь, до известных пределов, взаимодействие организма с внешней средой налажено так, что не нуж­дается ни в каком дополнительном вме­шательстве.

К такого рода ситуациям, где психика явно не нужна, относятся не только эти и многие другие физиологические процессы, но и множество реакций, которые нередко рассматриваются как акты поведения. Эти реакции наблюдаются у некоторых так на-

322

зываемых насекомоядных растений, у жи­вотных, у которых они часто получают на­звание инстинктов. Из такого рода актов у растений можно напомнить о “поведе­нии” листа мухоловки. Лист мухоловки имеет по периферии ряд тонких отрост­ков с легкими утолщениями на конце. На этих утолщениях выделяются блестящие капельки клейкой жидкости. Как только насекомое, привлеченное этой капелькой, коснется ее и, увязнув, начнет делать по­пытки освободиться, этот “палец" (отрос­ток) быстро загибается к середине листа, на него загибаются и остальные “пальцы”, так что насекомое оказывается в ловушке, из которой оно уже не может вырваться. Тогда лист начинает выделять пищевари­тельный сок, под влиянием которого насе­комое переваривается, а его пищевые ве­щества усваиваются растением; когда из листа больше не поступает питательный сок, лист снова расправляется, пустая ро­говая (хитиновая) оболочка насекомого быстро высыхает, сдувается ветром и лист снова готов к очередной “охоте". В этом случае все звенья процесса подогнаны так, что не нуждаются ни в какой дополни­тельной регуляции. Правда, бывает, что насекомое оторвется от клейкой капель­ки, но это случается не так уж часто, и в большинстве случаев механизм вполне себя оправдывает.

Широко известен пример инстинктив­ного действия, которое производит личин­ка одного насекомого, называемого “мура­вьиный лев". Вылупившись из яичка, эта личинка ползет на муравьиную дорожку, привлекаемая сильным запахом муравь­иной кислоты. На этой дорожке она выби­рает сухой песчаный участок, в котором выкапывает воронку с довольно крутыми склонами. Сама личинка зарывается в глу­бину этой воронки, так что снаружи на дне воронки остается только ее голова с мощными челюстями. Как только мура­вей, бегущий по этой тропке, подойдет к краям воронки и, обследуя ее, чуть-чуть наклонится над ее краями, с них начинают сыпаться песчинки, которые падают на голову муравьиного льва. Тогда муравьи­ный лев сильным движением головы выбрасывает струю песка в ту сторону,

откуда на него посыпались песчинки, и сбивает неосторожного муравья. А он, па­дая в воронку, естественно, попадает на че­люсти, они захлопываются и муравьиный лев высасывает свою жертву. И в этом случае все части процесса так подогнаны друг к другу, что каждое звено вызывает последующее, и никакое вмешательство, которое регулировало бы этот процесс, уже не требуется. Правда, и здесь возможны случаи, когда муравей не будет сбит песоч­ным “выстрелом” и успеет отойти от края воронки; но других муравьев постигнет печальная участь. В большинстве случаев — а этого для жизни и развития муравьи­ного льва достаточно — весь процесс за­канчивается полезным для него результа­том.

Каждый шаг сложного поведения му­равьиного льва — его движение к муравь­иной дорожке, выбор на ней сухого песча­ного места, рытье воронки, зарывание в глубине воронки и затем “охота" на мура­вьев — имеет строго определенный раздра­житель, который вызывает строго опреде­ленную реакцию; все это происходит в таких условиях, что в большинстве случа­ев реакция не может оказаться неуспеш­ной. Все действия и результаты этих дей­ствий подогнаны друг к другу, поэтому никакого дополнительного вмешательства для обеспечения их успешности не требу­ется. Здесь предположение о дополнитель­ном психическом процессе было бы со­вершенно излишним.

Рассмотрим вкратце еще два примера поведения, в которых тоже нет необходи­мости предполагать участие психики. Пер­вый из них — поведение птенцов грачей, которое было хорошо проанализировано со стороны его рефлекторного механизма¹.

Характерная реакция птенцов грачей на подлет родителей с новой порцией пищи вызывается тремя разными раздра­жителями: один из них — низкий звук “кра-кра", который издают подлетающие к гнезду старшие птицы; второй — одно­стороннее обдувание птенцов, вызываемое движением крыльев подлетающих ро­дителей, и третий — боковое покачива­ние гнезда, вызываемое посадкой птиц-ро­дителей на край гнезда. Каждый из этих

323

раздражителей можно воспроизвести ис­кусственно и каждый из них в отдельно­сти вызывает характерную реакцию птен­цов: они выбрасывают прямо вверх шею и голову, широко раскрывают клювы, в которые родители кладут принесенную пищу. Совместное действие этих трех раз­дражителей, естественно, вызывает усилен­ную реакцию птенцов. Понятно, что для выполнения такой реакции не требуется ничего, кроме готового врожденного ме­ханизма и указанных внешних раздражи­телей; здесь участие психологического фактора было бы тоже совершенно из­лишним.

Последний пример: прыжок лягушки за мухой. Этот прыжок вызывается зри­тельным раздражением от “танцующей” мошки (проделывающей беспорядочные движения на очень ограниченном участ­ке пространства). Когда раздражение от таким образом движущегося предмета па­дает на глаз лягушки, она подбирается к этому предмету на расстояние прыжка, поворачивая голову, устанавливает на­правление на этот предмет и совершает прыжок на него с раскрытым ртом. Как правило, т. е. в подавляющем большин­стве случаев, лягушка таким способом захватывает добычу. Но оказывается, что аналогичным образом лягушка прыгает и на мелкие колеблющиеся на паутинке кусочки мусора, и тот же самый меха­низм делает ее добычей змеи. Охота змеи за лягушкой происходит так, что, заме­тив лягушку, змея поднимает голову, рас­крывает пасть, высовывает свой раздво­енный язычок и начинает им шевелить. Это движение язычка действует на лягуш­ку, как описанный выше раздражитель, лягушка прыгает на язычок как на мош­ку и, таким образом, сама бросается в пасть змеи; рассказы о гипнотизирующем взгляде змеи — это не более чем устра­шающие сказки, которые рассказывают люди. На самом деле змея действует на лягушку не своим взглядом, а движени­ем язычка, которое для лягушки не от­личается от движения мошки¹. И в этом случае имеется определенный раздражи­тель, вызывающий действие готового ме­ханизма, и все происходит настолько слаженно, что в подавляющем большин-

стве случаев приносит полезный (для змеи) результат. Никакого дополнитель­ного вмешательства для успешного выпол­нения этой реакции здесь не требуется.

Если сопоставить все случаи, где пси­хика явно не нужна, то можно выделить такие общие характеристики этих ситуа­ций: во-первых, условия существования животного имеются на месте; во-вторых, эти условия действуют на животное как раздражители готового, наличного в орга­низме механизма, а этот механизм произ­водит нужную в данном случае реакцию. Конечно, предполагается, что этот меха­низм приводится в состояние активности, готовности к реакции на характерный раздражитель внутренним состоянием, потребностью организма. Если такой по­требности нет, например, если лягушка сыта, то внешний раздражитель, действуя на животное, характерную реакцию не вызывает. Но когда такая потребность воз­никает, то создается такое положение: на­лицо внешний объект, удовлетворяющий потребность и в то же время являющийся раздражителем механизма полезной в этом случае реакции, а этот механизм приведен (потребностью) в состояние го­товности и способен произвести нужную реакцию.

И, в-третьих, самое важное условие за­ключается в том, что в этих случаях соот­ношение между действующим органом и объектом воздействия обеспечено настоль­ко, что по меньшей мере в большинстве случаев, т. е. практически достаточно час­то, реакция оказывается успешной и при­носит полезный результат. В нормальных условиях, если животное производит вдох, оно не может не получить очередную пор­цию кислорода; если муравей заглядыва­ет за края воронки, то с ее края начинают сыпаться песчинки, которые скатываются на голову муравьиного льва, вызывают на­правленное раздражение, на которое мура­вьиный лев отвечает выбросом порции пес­ка в том же направлении, а сбитый с края воронки муравей скатывается по крутой стенке воронки прямо на голову муравьи­ного льва в его раскрытые челюсти. Птен­цам грача достаточно вытянуть шею и рас­крыть клюв, чтобы получить очередную порцию пищи от своих родителей; лягуш-

---

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 224; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!