Потенциальные плюсы раскрытия 7 страница



       Я не устану повторять и хочу подчеркнуть снова и снова, как важна поддержка для людей с СА. Конечно, друзья и родственники незаменимы, но, думаю, сильнее всего – и это естественно – на нас влияет тот, с кем мы решаем разделить свою жизнь (если мы на это решаемся). Я восхищаюсь людьми с синдромом Аспергера, которые добились огромных успехов без помощи близких, но точно знаю, что никогда не достигла бы того, что имею, не будь рядом моего мужа. Нельзя сказать, что наша совместная жизнь так уж легка. Как у всех супружеских пар, у нас бывают трудности, особенно когда речь заходит о той огромной проблеме, что разрушает большинство браков – проблеме взаимопонимания.

       К моменту знакомства c мужем я была вполне убеждена, что никогда не смогу понимать другого человека настолько хорошо, чтобы создать долгие отношения. Мужчины, с которыми я встречалась, были хорошими людьми. Они разделяли некоторые мои интересы и увлечения, но с каждым из них между нами всегда стояло что-то незримое и невысказанное, как занавес, скрывавший тайну Волшебника от жителей страны Оз. Я никогда особо не задумывалась, что это такое, потому что если я начинала об этом размышлять, то приходила в полное отчаяние. Я по своей природе не могла постичь то неуловимое, что всегда от меня ускользало – такие вещи, как терпение, сочувствие, объективность, умение уступать. До того как я приняла саму себя, эти качества виднелись где-то вдали, как буйки на воде, с трудом различимые и недосягаемые. Понадобились годы жизни с моим мужем, чтобы я могла доплыть до них. Годы, прежде чем я смогла найти им место в своем сердце. Мои аутичные особенности – проблемы восприятия, буквальность мышления, зацикленность и негибкость – щетинились как отравленные стрелы, готовые пронзить любые мои отношения.

       Когда я встретила Тома, то сразу поняла, что он очень похож на меня. Он любил буквально все то же, что и я. Ему нравились даже те мои увлечения, которые раньше никто не разделял. Тома, как и меня, восхищали университетские городки – их архитектура и планировка, их маленькие музеи и галереи, парки и спортивные площадки, научные библиотеки и книжные магазины. Позже я совсем не удивилась, когда он сказал, что хотел бы преподавать в университете. Атмосфера университета идеально подходит нашим характерам. У нас много общего, но все наши интересы связывает любовь к уединению. Как и я, Том не любит толпу и шумные компании. Он не любит места, где много эмоций и хаоса, и ему не важно, как он вписывается в окружающий мир. Он одиночка, как и я. Нас объединяют тишина и покой. Может быть, кому-то покажется, что такая простая деталь не может быть связующим звеном, но в нашем случае это действительно так. Тишина всегда нас сближает, даже в самые сложные моменты наших отношений.

       Когда я мысленно перебираю все проблемы в нашем взаимопонимании, первым приходит в голову то, как мне трудно следовать логике Тома. Он очень немногословный человек, а мне нужны развернутые объяснения, тщательно подобранные метафоры и яркие визуальные образы. Например, Том говорит: «Плохо, что мы не увиделись на обеде». А я начинаю гадать, что он имел в виду: ему было грустно – то есть, просто жаль; он был недоволен – где-то посередине между грустью и злостью; огорчен – когда грустно от одиночества; зол – когда хочется накричать на виновника; рассержен – когда не хочется говорить с этим человеком; в ярости – когда хочется плеваться; или ничто из перечисленного. Чтобы я действительно поняла сказанное, мне нужно гораздо больше, чем пара слов, механически составленных вместе. Лаконичная речь мне не подходит. Слова сами по себе слишком неоднозначны, слишком расплывчаты. Детальные объяснения с красочными фразами рождают в моем мозгу ясную картину и упорядочивают мысли. Но иногда даже самых выразительных и подробных объяснений недостаточно, чтобы я могла уловить смысл.

       Первые несколько лет нашего брака Том даже не догадывался, что я неверно истолковываю его мысли, поскольку с его точки зрения он выражался вполне ясно. Он считал, что я просто невнимательно слушаю, а я удивлялась, зачем же он так заморочил мне голову. Друзья говорят, что их разговоры с мужьями и женами тоже бывают запутанными и сложными, особенно когда дело касается интеллектуальных или философских тем, связанных с их личными представлениями о морали, этике, религии, или каких-либо возвышенных идеалах и ценностях. Но у нас с мужем разногласия возникали не только в отдельных случаях. Даже когда мы обсуждали что-то совсем обычное – посмотренные фильмы, прочитанные книги, предстоящие дела или планы на поездку – даже эти простые разговоры, не требующие много времени и усилий, могли привести мои мысли в полный хаос.

       Я не могу в точности описать все сложности наши бесед. До того, как мы изучили стиль общения друг друга, все, что мы пытались друг до друга донести, превращалось в запутанный клубок. Достаточно сказать, что мы могли спорить часами, мысленно поражаясь, как собеседник может нести такую околесицу. С моей точки зрения, муж словно начинал говорить на иностранном языке. Я слышала фразы, которые он произносит, но никак не могла разгадать их смысл. Как будто слова были выбраны наугад, составлены в предложение и предъявлены мне, как запутанный и неразрешимый ребус. Я буквально видела, как в голове у меня проносится водоворот мыслей, отчаянно пытающихся уцепиться за что-то знакомое и надежное. Годами я думала, что так дело обстоит у всех. В конце концов, разве массовая культура не твердит нам, что мужчины и женщины слишком разные, чтобы понять друг друга? Я стала считать, что наша неспособность общаться была нормой. Я убедила себя, что любой женщине кажется, будто каждое слово, произнесенное ее мужем, перевернулось задом наперед, утекло ручейком под землю и скрылось без следа. Я не сомневалась, что жены по всему миру реагируют одинаково, когда их уши и мозг не в состоянии воспринять услышанное. Я думала, что каждая из них начинает задыхаться, не может совладать со своим голосом и теряет контакт с реальностью. Однако, когда я стала расспрашивать других женщин, оказывалось, что они с трудом понимают, что я пытаюсь им описать, не говоря уже о том, чтобы испытывать подобное. Они никогда не ощущали, будто очертания реального мира расплываются у них перед глазами, или будто их муж говорит на другом языке. По их словам, если они в чем-то не соглашались с мужем, они говорили ему об этом, обсуждали и либо ссорились, либо находили выход. Я поняла, что и в этом случае нормальный путь от меня ускользнул. Я снова оказалась лицом к лицу с очередным проявлением синдрома Аспергера.

       Сейчас я всегда стараюсь распознать, являются ли мои реакции проявлением СА или связаны с другими причинами. Например, когда мы с Томом начинаем спорить, я сознательно прекращаю говорить и прокручиваю разговор в мозгу, как в компьютере, который может найти и отсортировать все параметры, относящиеся к СА. Затем я мысленно представляю две стопки карточек; в одной – обычные факторы, такие как стресс, недосыпание или гормоны, а во второй – мои аспи-черты, например, ригидное мышление или буквальность восприятия. Затем я перебираю каждую репликубеседы, анализируя, какие факторы могли на нее повлиять. Например, я задаю себе вопросы: возможно ли, что я неверно поняла слова Тома из-за своей негибкости; или я слишком напряжена, чтобы внимательно слушать; или я поняла эту реплику слишком буквально; или я неверно поняла подтекст его слов. Определив, какие факторы тут задействованы, я снова просеиваю все сказанное, на этот раз отбрасывая те части, на которые повлиял СА. Теперь я могу переосмыслить разговор и определить, где что-то пошло не так.

       Иногда мне удается решить проблему, попросив Тома перефразировать или объяснить подробнее какой-то момент; иногда я просто игнорирую ту или иную фразу, если считаю ее слишком запутанной; иногда я прихожу к выводу, что мой муж сам в чем-то ошибся или проявил грубость. Когда я подозреваю, что я потеряла нить разговора именно из-за СА, а не чего-то другого, я прямо говорю Тому: «Кажется, СА опять сбивает меня с толку. Начни, пожалуйста, сначала и повтори, что ты хочешь мне сказать». Такое признание всегда помогает нам прекратить спор, и тогда Том начинает высказывать свою мысль заново, на этот раз более точно подбирая слова. Однако, если я решаю, что дело не в СА, обычно я поступаю так же, как мои подруги – высказываю свое мнение и иду заниматься своими делами. Но чаще я склоняюсь к тому, что именно СА мешает нашему общению.

       В большинстве случаев, Тому удается перефразировать свою речь так, чтобы я его поняла. Но иногда он не в силах ничего сделать, чтобы пробиться через мою зацикленность. Я очень однозначно понимаю слова, которые касаются времени, порядка или конкретных действий. Например, если Том сказал, что выйдет с работы через несколько минут, заедет в банк, потом в магазин, а потом заберет меня из библиотеки, я ожидаю, что он именно так и сделает, в таком порядке и в такое время. Меня не устроит, если он уйдет с работы на час позже, чем собирался, заедет в банк, потом за мной, а потом мы вместе пойдем в магазин. Такие, на первый взгляд, невинные вещи каждый раз сводят меня с ума. Меня ужасно выбивает из колеи, когда он уходит с работы не в то время, в какое обещал, или делает дела в другом порядке. Даже если я, на самом деле, не против посидеть в библиотеке подольше или вместе сходить в магазин, для меня невыносимо нарушение времени и распорядка. Я зацикливаюсь на таких эпизодах и не могу, несмотря на все усилия, отделаться от навязчивых мыслей. Словно все, что я услышала и увидела, мой разум заключает в лабиринт с зеркальными стенами. Муж уже знает, что единственное, что он может сделать в такие моменты – это ждать, пока я не успокоюсь и не отвлекусь на что-то другое.

       Вряд ли мое мышление представляло бы большую проблему, если бы я умела забывать такие события. Однако, забываю я редко. Подобные вещи – нарушения распорядка, неверно использованные слова, ситуации, когда я сначала совершенно теряюсь, а потом злюсь – словно записываются в файл, который я полностью пересматриваю каждый раз, когда сталкиваюсь с новым приступом своей негибкости. Дело в том, что стоит мне зациклиться на какой-то проблеме, как в памяти всплывает вереница похожих событий и обстоятельств, даже если это было лет десять назад или больше. К счастью, Том очень терпелив к таким моментам. Полагаю, он сумел принять, что эта особенность – такая же часть меня, как мои голубые глаза.

       Однажды муж сказал мне: «Какая же ты странная». Как ни удивительно, это был один из лучших комплиментов, что я от него слышала. Эти слова меня бесконечно обрадовали, потому что подарили мне волшебное чувство свободы. В тот момент я поняла, что Том видит мои отличия, но все равно хочет быть со мной. Это придало мне решимости сознаться во всех сенсорных проблемах, которые меня донимают. Я с огромным облегчением рассказала Тому, что когда он сплетает свои пальцы с моими, у меня такое чувство, будто мои пальцы отделяется от кисти; что меня передергивает от легких прикосновений; что у меня жжет в носу и скручивается желудок от некоторых видов его одеколона; что когда он подходит ко мне слишком близко, мне стоит больших усилий не оттолкнуть его.

       Он стойко воспринял каждое признание и просто кивал, пока я объясняла, что чувствую в определенных ситуациях. Он ни разу не жаловался, когда во время спортивного матча я вдруг говорила, что нам нужно уйти, потому что от постоянного гвалта и мельтешения у меня кружится голова. Он ни разу не сказал, что его злит или обижает то, что я не хочу садиться к нему поближе, или обнимать его чаще, или проявлять больше чувств. Он ни разу не выказывал стыда или возмущения, когда я как-то не так вела себя на людях. И все же я беспокоюсь, что ему чего-то не хватает во мне, некой мягкости, нежности или доброты… того, что я не могу проявить самостоятельно. Иногда мне хочется попросить его, чтобы он говорил мне, когда ему нужно от меня нечто большее. Но поскольку я догадываюсь, что он никогда не обременит меня мыслью, что я в чем-то его не устраиваю, я решила сама кое-что предпринять, чтобы понемногу менять свое поведение. Как другие люди составляют списки дел или покупок, я составляю списки необходимых действий. Например, там могут оказаться такие пункты: держать Тома за руку пять минут в день; прикрывать глаза в шумной толпе; говорить «извините, мне нужно уйти» вместо «я не хочу здесь находиться!»; досчитать до пяти прежде чем ответить; сегодня обнять Тома три раза. Когда я пересматриваю свой список, я вспоминаю, как мне нужно себя вести.

       Думаю, при всей простоте, такая стратегия идет мне на пользу. Она помогает мне запоминать правила и действия, о которых я бы иначе не догадалась или не вспомнила без подсказки. Хотя я сама удивляюсь, что мне приходится полагаться на такие ухищрения. В других вопросах у меня прекрасная память, и, казалось бы, если я решила что-то сделать, я должна это запомнить. Видимо, есть разница в том, что именно запоминать. Мне легко вспомнить факты, которые мне интересны, или события, которые происходили со мной. Я прекрасно помню, как вела себя в прошлом, но какой-то причине не могу запомнить, как нужно вести себя в будущем. Словно, оглядываясь назад, я вижу фотоальбом полный ярких кадров и образов, но когда смотрю вперед, то не вижу ни одной четкой картинки, которая подсказала бы мне, как действовать. Я часто представляю себе какую-либо ситуацию и прокручиваю в голове возможные сценарии, придумывая, что я скажу, как поведут себя другие, и как я на это отреагирую. Этим я могу заниматься очень долго, пока не переберу, как мне кажется, все варианты, а затем начинаю думать, какой из них наиболее вероятен. Но, конечно, события редко происходят так, как я ожидаю – поэтому, наверное, я никогда не буду в точности знать, как себя вести. Мир людей слишком непредсказуем, чтобы его просчитать.

       Ситуации, связанные с людьми, – не единственное, что кажется ненадежным, непредсказуемым и потому некомфортным. Зрительное восприятие часто меня обманывает, из-за чего мне бывает сложно выделить какой-то объект из общего фона, найти отличия между похожими предметами или оценить расстояние. Я знаю, что не должна слишком полагаться на собственное зрение, но в реальности не всегда возможно рассчитывать на других. Мне неловко признаваться, особенно незнакомым людям, что я не могу отыскать свою машину на плотно заставленной стоянке, найти дорогу к выходу в торговом центре или офисном здании, или даже добраться до дома в родном городе.

       Когда я знаю, что могу оказаться в такой ситуации, я стараюсь заранее подготовить решение для каждой возможной проблемы. Например, я прошу мужа нарисовать мне подробную карту с надписями и наглядными подсказками. Затем мы проговариваем маршрут вслух, пока он не убедится, что я помню дорогу. Наконец, он вручает мне мобильный телефон и говорит, чтобы я обязательно ему звонила, как только почувствую, что заблудилась – что случается почти неизбежно. Я также продумываю, что нужно сделать, когда я окажусь в точке назначения. Я стараюсь припарковаться рядом с заметным ориентиром, по которому мне будет легко найти свою машину. Я стараюсь избегать крупных торговых центров и иду в маленькие магазины, где все, что мне нужно, продается в одном зале. Я разговариваю сама с собой на ходу, напоминая себе, что должна успокоиться, делать мысленные пометки о том, что вижу, сохранять уверенность и помнить, что я всегда могу остановиться и позвонить домой.

       Я никогда не чувствую себя глупо или неловко, когда звоню домой и прошу о помощи, иначе я бы не стала этого делать. Я чувствую себя спокойнее, зная, что меня направляет забота моих близких и их знания. Когда я ощущаю их поддержку, мне легче справиться с тревогой – особенно когда я понимаю, что безнадежно потерялась. Я ненавижу теряться. Я ненавижу, когда мир превращается в кошмарный лабиринт потайных ходов, обманных поворотов и фальшивых дверей. У меня начинается паника. Пот градом катится по лицу и шее, подушечки пальцев немеют, в ушах стучит кровь, плечи деревенеют, рот наполняется слюной, а желудочная кислота подступает к горлу. Это естественная реакция на страх и тревогу, но для меня это нечто большее. Мои приступы паники – это зачастую предупреждающие знаки, мысленные голоса, которые кричат мне – будь осторожна, осмотрись по сторонам, ты находишься в опасной ситуации.

       Помню, как однажды мы с Томом поехали в Сан-Франциско – его направили туда по работе. У него было множество дел, а у меня куча свободного времени. Просидев первый день в номере отеля, я решила взять нашу арендованную машину и съездить на фабрику плюшевых медведей, чтобы потом сшить дочерям самодельного медвежонка. Я вошла в комнату, где Том общался с кем-то по работе, и, не обращая внимания на чужой разговор, выпалила, что мне нужны ключи от машины. У мужа был такой вид, будто в глаза ему ударил яркий свет, настолько его ошарашило мое поведение и моя просьба. Он отдал мне ключи, так и не сказав ни слова. Только тогда я заметила, что все внимание обращено на меня, и поняла, что в очередной раз нарушила правила этикета. Сгорая от стыда, я выбежала из номера и бросилась к гаражу. С немалым трудом отыскав нашу машину, я направилась к фабрике, имея при себе только карту города, предложенную отелем.

       Через пять минут я поняла, что совершила ужасную ошибку. Я смотрела на дорожные указатели и сравнивала их с картой, но не видела ничего похожего. Я решила остановиться на автозаправке и спросить дорогу обратно, благо адрес отела был напечатан на карте. Я остановилась при первой же возможности и вышла из машины. Ко мне тут же кинулся какой-то бездомный и начал просить денег. Мне стало страшно – и за него, и за себя. Я искренне сочувствовала его положению, но меня била нервная дрожь от того, что я заблудилась. Я не знала, что он станет делать, и каковы его намерения, но сумела вежливо сказать ему правду – что у меня нет наличных. Вокруг были и другие люди. В растерянности я обернулась и заметила, что кассовая стойка на заправке огорожена стальными прутьями. Оглядевшись по сторонам, я смогла понять, что нахожусь в явно неблагополучном районе. Я застыла на месте, охваченная страхом, который всегда накатывает на меня, когда я теряюсь – страхом, который говорит, что мне грозит реальная опасность. Не зная, куда деваться, я попятилась к машине и стала пытаться ее открыть. Чем больше я возилась с ключами, тем сильнее становилась моя растерянность. В таком состоянии я не сразу заметила, что рядом стоит очень высокий и крупный мужчина. Я понятия не имела, откуда он взялся и как сумел подойти незаметно, но я тут же поняла, что он не желает мне вреда. Он был хорошо одет, у него была дорогая машина. Его голос был спокойным и внятным. Он улыбнулся и негромко спросил, не нужна ли мне помощь. Хотя он не вторгался в мое личное пространство, он сумел оттеснить людей, которые приближались ко мне, и дал понять, что им лучше держаться подальше. Я почувствовала, как схлынула волна паники и пульс стал замедляться. Я начала что-то бормотать о том, что заблудилась и очень расстроена, а еще мне очень жаль, что эти люди живут в таких ужасных условиях. Я знала, что говорю очень путанно и отвлекаюсь от своей главной проблемы, но продолжала болтать. Мужчина внимательно слушал меня, пока я наконец не закрыла рот и не сосредоточилась на текущей ситуации – я заблудилась и не знаю, как вернуться домой. Он рассказал мне, как вернуться к отелю и на что ориентироваться по дороге. Он помог мне сесть в машину, захлопнул дверцу и подождал, пока я отъеду. Разумеется, больше я его никогда не видела. Только во сне, где я по-прежнему возвращаюсь в эту ситуацию. Во сне, который напоминает мне, что моя проблема с восприятием – это действительно проблема, с которой я не могу справиться самостоятельно.

       До гостиницы я добиралась больше часа, но вернулась в целости и сохранности. Том, напуганный и встревоженный, встретил меня в номере и несколько раз повторил, чтобы я никогда и ни за что больше так не делала. Я пообещала, что не буду уезжать куда-то без него в незнакомом городе. У меня действительно не было ни малейшего желания это повторить.


Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 333; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!