Глава третья. МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ 10 страница
Я договорился о побеге с Александром Васильевым из Ленинграда. Мы обсудили три варианта. Первый: раздеться и лечь среди трупов. Бросят в яму, и мы убежим. А если сразу засыпят общую могилу? Где взять одежду, если всё обойдётся благополучно? Второй: достать гражданскую одежду. На станции Шелес, где эшелон стоял продолжительное время, в доме железнодорожников проживало несколько советских граждан. В их одежде можно было пройти мимо часовых. Однако молодые ребята, не испытав ужасов лагерей смерти, не отважились на такой риск.
Остановились мы на третьем варианте. Мы заметили, что охрана СС располагалась днём за железнодорожной линией, а ночью – рядом с эшелоном. Мы решили спрятаться в сарайчике железнодорожников, а в темноте выломать его заднюю стенку из досок и скрыться. Так мы и сделали. Один из узников открыл и закрыл за ними дверь на замок. К вечеру охрана заняла позиции у эшелона. Мы оказались вне охраны. Под стук кованых сапог шагавших часовых мы осторожно удалили доски… Впереди нас ждала неизвестность, но мы были свободны.
У нас с Александром не было ни карты, ни компаса, ни запаса пищи. Прежде всего мы решили. позаботиться о еде. Зашли в деревню, где проживали судетские немцы, взяли во дворе из клетки кролика, набрали в сарае по сумке картошки отправились в путь. Избрали мы южное направление. Ориентировались по звёздам и стволам деревьев. Около недели ходили вокруг да около. Потом облюбовали омёт соломы и расположились в нём. Питались сырой картошкой, на второе у нас было по небольшому кусочку сырого кроличьего мяса. Провели мы в соломе несколько дней. Погони не было.
|
|
|
Омёт соломы был неплохим наблюдательным пунктом. Однажды мы увидели беспорядочно шагавших немецких солдат, без строя и оружия. Что-то произошло серьёзное, подумали ты. Мы вышли из укрытия и направились к шоссейной дороге. По ней двигались воинские подразделения 25-го танкового корпуса Советской Армии для освобождения Чехословакии. Солдаты дивизии Мишенко пригласили нас на танки.
Воинская часть, приютившая нас, остановилась в городе Радотине, в двенадцати километрах от Праги. Здесь мы узнали, что узники, находившиеся в «эшелоне смерти», освобождены советскими войсками. В нашей танковой дивизии мы встретили Преснякова, которого мы знали с Александром ещё по Заксенхаузену. Один из командиров взял его к себе шофёром.
8 мая сорок пятого года нацистская военная машина была уничтожена. Фашистская Германия безоговорочно капитулировала. День Победы я встретил в Чехословакии. Свобода ощущалась мною как воскресение из мёртвых, как второе рождение.
Юридический итог победы подвёл Нюренбергский процесс. На скамье подсудимых находились не только кровожадные гангстеры, а сам фашизм, его волчья идеология.
|
|
|
По официальным сведениям, с 1936 по 1945 год в лагеря смерти было брошено 18 млн. человек, 11млн. из них уничтожено: в Освенциме – свыше 4 млн., в Майданске – 1,5 млн., в Треблинке – 800 тыс., в Маутхаузене – 122 тыс.,1 в Заксенхаузене – более 100 тыс.,2 в Дахау – 70 тыс., в Бухенвальде – 56 тыс. человек.
Осуждённые нацистские главари лично или через своих адвокатов, за небольшим исключением, обращались _______________________
1 «Человек и закон». – 1985. - № 5. - С. 87
2 «Правда» от 13 октября 1986 года
с просьбой о помиловании во имя гуманизма. Просьба была отклонена. Главный обвинитель от СССР Р.А. Руденко заявил: «… Мы решительно отвергаем бесчеловеческий гуманизм, внимательный к палачам и безразличный к их жертвам».1
Годы, проведённые в гитлеровских лагерях, не смогли убить во мне интереса к жизни. Я мечтал скорее вернуться домой, увидеться с родителями и сёстрами. Здесь, в Чехословакии, я поставил перед собой такие задачи: поправить здоровье, завести семью, продолжить учёбу, добиться признания Родины».
Признание Родины
Возвращение на Родину отодвигалось на неопределённое время. В Чехословакии возобновилась моя служба в рядах Вооружённых Сил. Она не была для меня обременительной. Командир роты сказал мне: «Когда надо, мы тебя позовём. Отдыхай. Набирайся сил!». Через пару дней пригласили меня в политотдел, который располагал сведениями о моём участии в движении Сопротивления в лагерях смерти. Меня попросили написать о том, что мне известно об этом. Засел за работу. Вначале ничего не получалось: отвык излагать свои мысли на бумаге. Потом всё наладилось. Написал целую ученическую тетрадь и собирался отнести её в политотдел. Солдат – земляк из Воронежской области, с которым мы подружились, прочёл мои воспоминания. Затем у нас ним состоялся разговор:
|
|
|
- Ты уверен во всех борцах незримого фронта, о которых ты написал?
-Да. Я упомянул о самых выдающихся подпольщиках и их подвигах.
_______________________
1 «Человек и закон». – 1985. - № 5. - С. 110
- Признают ли органы НКВД все ваши действия правильными?
- Подпольщики постоянно рисковали своей жизнью в интересах своей страны, проявляя заботу о своих товарищах-узниках.
- Не беспокоит тебя то, что всех упомянутых тобой ребят могут арестовать?
- За что?
- Ты разве не знаешь, как относятся у нас к военнопленным?
|
|
|
- Ты предлагаешь не отдавать в политотдел тетрадь?
- Время для этого еще не наступило, - убеждал меня Геращенко.
Война закончилась, но генерал Власов со своей так называемой РОА не капитулировал. Его армия занимала позиции недалеко от Радотина. Она представляла известную угрозу танковому корпусу, нарушала мирный труд местного населения. В штаб нашей дивизии приходились и жаловались, что русские мародёрничают, забирают продукты, кур, поросят.
- Это не наши, - уверяли чехов в штабе, - это власовцы.
- Но они говорят по-русски…
Хотя РОА не предпринимало активных действий, её разоружение было первостепенной задачей. Желательно было это сделать без кровопролития. Разведчики корпуса обнаружили местопребывание генерала Власова, изолировали охрану и вывезли его в Прагу. Наше командование предложило РОА сложить оружие. Солдатам и офицерам оно пообещало не препятствовать в выборе, кому сдаваться, союзникам или Советской Армии. Дней десять власовцы блуждали туда и сюда, мучительно делая выбор. В конечном счете, большинство офицеров сдались союзникам, солдаты – воинским частям нашего корпуса.
Огромное поле, рядом с Радотином, было усеяно оружием, начиная от пистолетов и кончая танками, военным обмундированием. Александр Васильев и я подобрали на этом поле несколько пистолетов различных систем, немецкий автомат и фаустпатрон. Потом пошли в лес и начали испытывать незнакомое нам оружие. Всё шло благополучно. Оружие было послушным в наших руках. Но из леса раздался выстрел из автомата, и Васильев был ранен в ногу. Вероятно, стреляли власовцы. Рана Александра была не тяжёлой. Однако его отправили в госпиталь, и мы не успели обменяться с ним домашними адресами. Больше о нём я ничего не слышал.
Солдат – власовцев, сдавшихся нашей дивизии, поставили на довольствие. Они расхаживали по подразделениям, разыскивая земляков:
- Полтавские есть? – спрашивал один.
- Винницкие есть? – повторял вопрос другой.
Приблизительно через месяц власовцы были отправлены в Советский Союз. Об их судьбе мы ничего не знали. Политотдел поставил нас в известность только тех, кто окончил специальную разведшколу, кто отличался особой жестокостью с населением оккупированных областей.
С Василием Геращенко мы часто прогуливались по городу. Население нас встречало радушно. Однажды мы зашли в фотографию, где сфотографировались в разных позах: и по одиночке, и вдвоём. Когда спросили, сколько с нас причитается, фотограф ответил:
- Мы с русских денег не берём.
- Когда будут готовы фотографии? – поинтересовался Василий.
-У нас много заказов. Вы оставьте номер полевой почты мне или знакомым чехам, которые могли бы переслать нам снимки.
- Мы на днях зайдём и скажем своё решение, - пообещал Геращенко.
Вскоре у нас с другом появились в городе знакомые. Наше подразделение размещалось в школе. Я как-то стоял у окна и смотрел на улицу. Чешские девушки окружили наших танкистов и пытались завязать с ними беседу. Солдаты пожимали плечами. Я догадался, что никто по – чешски не понимает. Решил вмешаться.
- Девушки! – обратился я к ним по-немецки, задавайте вопросы, а я буду переводить. Я – по-чешски не говорю, но разговорную речь понимаю.
- Запиши адреса этих двух девушек! – указал Василий на них пальцем.
- Они не дадут нам своих адресов, - высказал я своё предположение и засмеялся.
- Что Вы смеётесь? – спросила одна из девушек.
- Мой товарищ желает иметь Ваши адреса.
- Запишите мой: улица Кракова, 24, Фуксова Мила. Приходите в гости!
Прошло около недели. Геращенко спросил меня:
- Когда же пойдём к чешкам?
- Ты в самом деле хочешь встретится с ними? А как к этому отнесутся их родители? По виду девушкам лет по 16-17.
- Давай пойдём завтра! – настаивал Василий.
- Хорошо.
На следующий день мы подошли к аккуратному одноэтажному домику. Вокруг него возвышалась каменная ограда. На калитке мы обнаружили электрический звонок. Позвонили.
К нам вышел небольшого роста мужчина лет 45. Появление русских солдат удивило его.
- Чем могу служить? – спросил он по-чешски.
- Мы хотели бы поговорить с Милой, - ответил я по-немецки.
- Милы нет дома, - перешёл он также на немецкий язык. – Где Вы познакомились с моей дочерью?
- Возле школы, когда девушки беседовали с нашими танкистами.
- Кто Вы по профессии? – поинтересовался господин Фуксов у меня.
- Учитель.
- А Ваш друг?
- Агроном.
- Заходите в дом. Я вижу, что Вы интеллигентные молодые люди.
Мы ответили ещё на ряд вопросов, осмотрелись в квартире. Чехи решили угостить нас обедом. Хозяйка подала на стол, её муж принёс бутылку красного вина. Беседа проходила в дружеском тоне. В наш разговор ворвалась музыка. Кто-то играл на рояле в соседней комнате.
- Кто это так чудесно играет? – спросил я.
- Мила. Я Вас обманул, она дома, - ответил господин Фуксов.
Мила пригласила своих родителей, нас, подругу, на которую Василий обратил внимание, в кинотеатр. Смотрели мы чешский фильм. Я не всё в нём понял. Мой друг вообще ничего не видел и не слышал. Он отвернулся от девушки и заснул, положив свою голову мне на колени. Мне было неприятно из-за товарища. Но чехи не подали вида. Мы проводили Фуксовых домой и возвратились в воинскую часть.
Как-то во время построения представили нам молодую женщину из Министерства народного образования. По её просьбе приказали выйти из строя учителей по профессии. Вышел я и ещё один солдат. Женщина предложила нам от имени чешского правительства и с согласия советского командования работу в Чехословакии в качестве учителей. Мы оба, не задумываясь, ответили отказом.
Внимание товарищей по подразделению, командиров, дружеское отношение чехов, хорошее питание содействовали тому, что мои душевные раны начали постепенно затягиваться. Я поправился, повеселел. У меня стал пробуждаться интерес к культуре, традициям народа той страны, куда меня забросила судьба. Хотелось побывать в Праге. Но поступил приказ о передислокации дивизии. Личный состав предупредили об этом только за один день. Василий Геращенко и я решили попрощаться со знакомыми девушками. Они обе работали на небольшой фабрике «Аста», расположенной недалеко от школы.
Мы показались с Василием на проходной. Через несколько минут десятки женщин из цехов высыпали на улицу. И девушки, и мы были смущены. Василий извинился за своё поведение в кино. Я передал Миле Фуксовой номер нашей полевой почты. Через несколько месяцев, когда наша воинская часть находилась в Австрии, нас пригласил к себе ротный:
- Ребята! Пляшите!
- Что случилось? – спросил Василий.
- Вам каждому прислали из Чехословакии по пакету фотографий.
- Спасибо! – поблагодарили мы офицера, и пошли рассматривать снимки.
Все мои фотографии со временем растащили мои сёстры, и они расползлись по всей стране. Сейчас я располагаю только одной из них, привезённой внуком Алёшей из Кузнецка.
В Австрии меня также не обременяли службой. Почти каждый день я уходил на виноградники с сумкой от противогаза, знакомился с австрийцами, тренировался в языке, приносил своим товарищам виноград. Иногда меня приглашали офицеры к деревенским портным, чтобы заказать себе штатский костюм. Дважды совершал с ними дальние поездки: в Вену и Грац.
Однажды вызвал меня командир роты к себе и поручил встретиться с бургомистром деревни Обербильдайн. Нам необходимо было для размещения в летних лагерях иметь матрацы. Бургомистра удалось застать дома. Я передал ему просьбу командования:
- Господин бургомистр! Нашей воинской части требуется 3-4 портнихи для изготовления матрасов.
- У нас в деревне нет ни мужчин, ни женщин с такой специальностью, - ответил деревенский староста.
- Может быть, Вы, господин бургомистр, не знаете своих людей? Я могу Вам подсказать, где живут портнихи, - возмутился я.
- Хорошо. Спорить не будем. Женщины приступят к работе через день.
- Благодарю!
Потом вошла в комнату дочь старосты, девушка лет семнадцати, по имени Мица. Я её спросил:
- А где ваша мать?
- Старая баба пошла виноград, - ответила она по-русски.
- Вы говорите по-русски? – поинтересовался я.
- Немного. Меня научили ваши солдаты. Хотите, я спою Вам песню?
… «На окошка бай дьевушка всье корель оконьёк»…
- Вам нравится?
- Да! – ответил я и громко рассмеялся.
- Приходите ещё, - сказала Мица и тоже рассмеялась.
В соседнюю деревню Машиненбау привезли около десяти тысяч женщин, работавших у богатых крестьян, в основном молодых девушек. Во время войны немецкие фашисты угнали их на работу в Германию из оккупированных областей. Их не охраняли, но патрули там появлялись часто. Девушки с нетерпением ждали решения своей участи. Они чувствовали, что возвращение на Родину не обойдётся без неприятностей, хотя вся их вина заключалась в том, что они проживали там, куда пришёл враг, которого они, естественно, не приглашали. Ехать в страну неприятеля они тоже не напрашивались.
Мы с Василием Геращенко ходили в Машиненбау и разыскивали там своих землячек. Мне казалось, что среди девушек может встретиться кто-либо из моих сестёр. От родителей тогда ещё не было ни одного письма. В одно из посещений мы заметили, что количество репатриированных значительно убавилось. В это время работала комиссия, решавшая судьбу девушек. Вызывали репатрианок по фамилиям. Потом один из членов комиссии читал голосом Левитана: «Вам нельзя проживать ни в Москве, ни в Ленинграде, ни в Киеве, ни в Харькове, ни в Воронеже, ни в Курске»… Мне вспомнились из довоенных фильмов приговоры царских чиновников, решавших судьбу политических заключённых, боровшихся против самодержавного строя. Решение комиссии было точной копией жандармского приговора.
Мне понадобились кое-какие сведения о местности, где мы пребываем. Я зашёл вечером к одному австрийцу. Он и его жена занимались обмолотом пшеницы. На мою просьбу уделить мне внимание австриец сказал по-русски:
- Я устал. Хочу спать. Моя дочь Вам всё расскажет.
- Откуда Вы знаете наш язык? – спросил я его.
- Я был во время первой мировой войны несколько лет в плену в России.
Вышла на улицу девушка и пригласила меня в дом. Мы познакомились. Её звали Аннемари. Она ответила на все мои вопросы. Потом мы заспорили. Аннемари доказывала, что мы и наши союзники – дикари. Мы разбомбили много памятников культуры, разорили целые города. Конечно, на такую тему говорить мне на немецком языке было трудно, но, кажется, мы понимали друг друга. Я рассказал, как вели себя фашисты в нашей стране, что творили они в лагерях смерти. Девушка попросила написать ей наш алфавит, так как она хотела изучать русский язык. Потом мы повторили ряд оборотов речи, которым научил её отец. Наше занятие нарушили супруги, появившиеся на кухне. Отец поднял длинную ночную рубаху, мать подставила ему ночной горшок. Он освободил свой мочевой пузырь. Родители Аннемари снова скрылись в спальне. Дочь и глазом не моргнула. Значит, такие сцены ей были привычны. Для меня это показалось вершиной варварства. О какой культуре можно было говорить после этого? Я попрощался и ушёл.
Наконец, у меня появились определённые обязанности: меня назначили учётчиком ГСМ. Обычно горючее отпускалось по существовавшим нормам для машин различных марок. Но на складе имелось много неучтённого трофейного бензина и керосина, что было в моём распоряжении и кладовщика. Поэтому офицеры иногда обращались к нам в случае необходимости.
Два пожилых солдата, прошедших с боями от Сталинграда до Праги, знали о существовавших запасах. Они попросили у меня канистру керосина, который решили обменять у местного населения на водку. Получив керосин, они пригласили меня пойти с ними в деревню Унтербильдайн. Я дал согласие, но предупредил, что у меня время ограничено. Пришли мы втроём в деревню, произвели обмен, результатом которого солдаты были довольны. Я посидел с ними для компании, взял пустую канистру и отправился в воинскую часть. Разговор с солдатами состоялся только на следующий день:
- Куда вы запропастились? Что-нибудь случилось?
- Было дело. Мы допили водку, вышли на улицу, - рассказывал солдат из Орловской области, - и стали друг с другом бороться посредине деревни. Вокруг нас собрался народ. Мы, будучи пьяными, стали шарить у мужчин по карманам и забирать понравившиеся нам портсигары. Австриянки схватили палки и начали нас дубасить. Я подумал, неужели у меня голова пустая. Как саданут – в голове звенит
- Это так оставлять нельзя, - сказал я, - надо подумать, как проучить австриянок.
- Ты никому ничего не рассказывай, - вмешался в нашу беседу другой солдат, - дойдёт до офицеров – нам несдобровать.
Венгерский язык давался мне легко. В этом я убедился, когда наша воинская часть переместилась в Венгрию. Начальник штаба нашей дивизии полковник Клещицкий жил на квартире у венгров. Когда меня посылали к нему с поручением, я шёл с охотой, потому что мог поговорить с хозяином на его родном языке. Первое моё посещение полковника увенчалось успехом: удалось уладить все дела, и хозяин квартиры уделил мне достаточно времени. Когда я появился второй раз во дворе венгров, там царил переполох. Гуси, утки, куры бегали по двору как угорелые. Не заходя к Клещицкому, я направился в сарай и увидел там несколько женщин.
- Что случилось? Что вы делаете? – спросил я их по-венгерски.
- Мы занимаемся своим делом. Дважды в году обдираем у живых птиц перья, в третий раз – когда режем.
- О они бегают у вас голыми?
- Да, зато у нас много подушек и перин.
Вскоре меня отчислили в воинскую часть, занимавшуюся доставкой трофеев в нашу страну. Из бывших военнопленных были сформированы полувоенные подразделения. Одним вменялась в обязанность отправка автомашин, другим – лошадей. Меня включили в один из эскадронов. Каждому из нас вручили по пять лошадей, телегу и сбрую. Лошадей надо было кормить, поить и ночью охранять. Наш путь пролегал через Венгрию, Австрию, Румынию, Закарпатскую и Западную Украину. Командиром нашего эскадрона был капитан – донской казак. Мужик он был покладистый, но любил выпить. Он знал название водки почти на всех европейских языках. Заезжал он бывало во двор, и спрашивал:
- Водка есть?
- Есть! – отвечали ему хозяева.
Капитан выпивал стаканчик и ехал верхом дальше, напевая песенку.
У командира эскадрона не было штатных заместителей. Он назначил меня своим помощником по снабжению. Склады с сеном и другими кормами располагались в 20-25 километрах от нашего пути. Я выезжал за фуражом часто. Капитан разрешил мне брать с собой двоих солдат. Но со складов удавалось редко что-либо привозить. До нас проходили здесь десятки эскадронов. Корм для лошадей мы покупали, что было в исключительных случаях, или брали в поле без разрешения. Лошади у нас были упитанные, не считая больных.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 253; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!