Человек, ответственный за Капоретто
В настоящее время невозможно узнать, что стало с юристом и бывшим сенатором Эдуардо Ротильяно, который пришел к фашизму через флорентийский национализм. Его последнее публичное выступление перед сенатом весной 1943 года представляло собой фрондистскую речь, в которой он вспомнил позицию короля после Капоретто.
Тогда же, 4 апреля 1925 года, бывший депутат Ротильяно послал следующее симптоматичное и, в некотором роде, почти пророческое письмо мне как главе правительства:
Его Превосходительству президенту.
Сегодня в палате постоянно упоминали имя генерала Бадольо как кандидата на должность начальника Генерального штаба армии. Я надеюсь, что эти слухи безосновательны. У меня была возможность узнать генерала Бадольо во время войны и пристально следить за его последующими действиями. Могу заверить Вас, что он не обладает теми исключительными способностями, которые давали бы основание возглавить армию. Многие знают, что Бадольо тот человек, на котором лежит главная ответственность за Капоретто, но немногим известно о его позорном поведении после поражения, когда он оставил три или четыре дивизии из состава 27-го армейского корпуса без руководства на левом берегу Изонцо, чтобы сбежать в Удине и Падую для обеспечения собственной безопасности и подготовки почвы для своего назначения заместителем начальника штаба. Он является человеком ненасытных амбиций. Если бы он оказался во главе армии, я уверен, он бы использовал свое положение, чтобы вскарабкаться по правительственной лестнице. У меня нет кандидатов, которых я хотел бы выдвинуть, я бы даже осмелился утверждать, что никто из генералов, кандидатуры которых рассматриваются, не может, на мой взгляд, дать достаточных гарантий верности нашему режиму. Но с этой точки зрения Бадольо был бы наихудшим выбором. Простите меня, Ваше Превосходительство, за то, что я счел своим долгом выразить Вам свою убежденность, которая является результатом моей осведомленности об этих событиях. Для подтверждения всего вышеизложенного я могу представить доказательства, если Вы того пожелаете. Заверяю Вас в моей неизменной преданности.
|
|
|
Э. РОТИЛЬЯНО
За этим следовал отпечатанный постскриптум:
Использовав ложную телеграмму, он пытался создать впечатление, что его перевели на другую должность до развала его армейского корпуса.
Письмо Ротильяно не осталось незамеченным; оно вызвало новые дискуссии и дальнейшее расследование. Во время следующей встречи у меня создалось впечатление, что это была полемика, в которой определялись позиции сторон. Было известно, что националисты собираются дружно выступить в поддержку Кадорны, который, в свою очередь, написал следующее редактору «Вита Итальяна» в письме из Виллар-Пеличе от 12 сентября 1919года:
|
|
|
«Газзетта дель Пополо» вчера опубликовала результаты расследования по Капоретто.
Упомянув о своих намерениях также написать книгу, он далее пишет:
Ответственность возлагают на меня, на генералов Порро, Капельо, Монтуори, Бонджованни и Кавачиокки, однако имя Бадольо, чья вина исключительно велика, не упоминается. Именно его 27-й армейский корпус был обращен в бегство у Тольмино, потеряв три необычайно сильные линии обороны за один день, хотя накануне (23 октября) он лично выразил мне полную уверенность в их стойкости, подтвердив то, что он уже сообщил полковнику Калькано 19 октября, когда я послал письмо, чтобы собрать информацию о состоянии этого армейского корпуса и его потребностях. Именно бегство этого корпуса привело к развалу всего фронта армии. И тем не менее Бадольо остается безнаказанным! Здесь, очевидно, дело во влиянии его друзей, масонов и других, учитывая количество почестей и наград, которых он был удостоен. Это мое мнение.
Другой силой, на которую опирался Кадорна, было влияние Короны.
|
|
|
Кстати, что касается Капоретто, в Военном музее в Милане находятся три неопубликованных рукописи генерала Кавачиокки (переданные в дар музею дочерью генерала через генерала Сегато пятнадцать лет назад), которые когда-нибудь должны увидеть свет.
Начальник штаба армии
Борьба за и против Бадольо, развернувшаяся в политических и военных кругах, закончилась в пользу Бадольо главным образом благодаря поддержке герцога делла Виттории[199]. В письме от 1 мая 1925 года Бадольо, вступая в должность и размышляя над выбором заместителя начальника штаба, отклонил кандидатуру Грациоли как ненадежную, Ваккари – как несоответствующую, Феррари – как непрестижную, и предложил кандидатуру генерала Сципиони, «несмотря на то что он выглядел как аптекарь». Бадольо заканчивает:
Все вышеизложенное – это то, что я думаю на самом деле[200]. Но я сделаю то же самое относительно любого заместителя начальника штаба, и Ваше Превосходительство получит именно такую армию, какую желает. Я, таким образом, полностью полагаюсь на решение Вашего Превосходительства.
Первой проблемой, которую предстояло решить в течение ряда встреч, проходивших в Военном министерстве, на которых председательствовал я и присутствовали Бондзани и Таон ди Ревель, была организация военно-воздушных сил как самостоятельного вида вооруженных сил[201].
|
|
|
После безуспешной попытки Дзанибони Бадольо послал мне следующее письмо на официальном бланке, датированное 7 ноября 1925 года:
Ваше Превосходительство!
Как начальник Генштаба и преданный сотрудник национального правительства, в связи с тем, что бывший депутат Дзанибони во время своей преступной попытки был в форме майора альпийских частей[202], считаю своим долгом во имя памяти всех тех, кто носит униформу итальянского солдата, выразить свое возмущение этим подлым актом, который совершил тот, кто, забыв веление чести, пытался осуществить одно из самых отвратительных и страшных преступлений, воспользовавшись символом былой доблести. Бог уберег Ваше Превосходительство и Италию!
Сейчас сердце нации трепещет от любви к Вам, Ваше Превосходительство, и Вы, несомненно, осознаете и чувствуете, как рядом с Вами бьются сердца всех тех, кто с оружием в руках служит нашей стране; и ради святейшего имени короля мы остаемся Вашими самыми послушными и преданными слугами.
Преданный Вам БАДОЛЬО
Испытываешь странное чувство, когда двадцать лет спустя слышишь слова маршала «веление чести». Удивительно, что среди первых соратников, вошедших в правительство в Бари, возникшее в результате безоговорочной капитуляции, окажется фигура преступника 1925 года![203]
Приняв командование, Бадольо занимался решением военных вопросов издалека, ограничиваясь изданием директив общего характера. Он лишь изредка посещал крупные ежегодные учения, чтобы избежать встречи с неприятными ему людьми, такими, как, например, Кавальеро. Это не помешало ему 24 декабря 1926 года выразить «самые искренние и добрые пожелания дуче» вместе с надеждой на то, что
…под энергичным руководством дуче армия станет наиболее сильной. Заверяю Ваше Превосходительство в том, что при осуществлении этой грандиозной задачи мы будем Вашими самыми верными и неутомимыми соратниками.
Пьетро БАДОЛЬО
Губернатор Ливии
Осенью 1928 года Бадольо был назначен губернатором Ливии, сменив Де Боно, который начал осуществлять меры по сельскохозяйственному развитию колонии. Была договоренность, что Бадольо продолжит выполнять обязанности начальника Генштаба; что, если не будет непредвиденных обстоятельств, он будет находиться в Ливии с 1 января 1929 года до 31 декабря 1933 года; и что он будет получать прежнее жалованье наряду с жалованьем губернатора, которое по просьбе Бадольо должно быть таким же, как его жалованье посла в Бразилии.
Именно тогда развернулась борьба за титул маркиза Саботино. В письме, датированном 12 сентября 1928 года, VI года фашистской эры, Бадольо писал:
Широко известна щедрость Вашего Превосходительства в вознаграждении всех Ваших верных соратников, поэтому я взял на себя смелость просить Ваше Превосходительство обратиться с предложением к королю, чтобы он даровал мне наследуемый титул в связи с моими действиями при Саботино[204].
Я был бы чрезвычайно благодарен, если бы Вы, Ваше Превосходительство, согласились на то, о чем я имею честь просить Вас в этом письме. Как я сказал Вам вчера, Ваше Превосходительство может рассчитывать на мою полную и безграничную преданность сейчас и всегда.
Пьетро БАДОЛЬО, маршал Италии
Будет неуместным здесь рассматривать политические, военные и экономические достижения Бадольо за время его губернаторства в Ливии. Сохраняя объективность данного повествования, мы можем сказать, что работа, начатая Де Боно, проводилась в больших масштабах. Время от времени, чтобы показать, что Ливия «не была нахлебником Италии», он посылал мне фрукты, овощи и виноград – первые фрукты этой земли, которую трудолюбивые руки тысяч итальянцев сделали плодородной.
В 1933 году после провала логичной и вполне рациональной попытки найти взаимопонимание с Западными державами, чтобы координировать европейское политическое и социальное развитие[205], стало ясно, что, если Италия хочет продолжить существование, ей придется обеспечить себе более крупные и более плодородные территории в Африке. 30 декабря 1934 года я послал моим главным политическим и военным соратникам меморандум, иллюстрирующий план завоевания Абиссинии.
Этот документ сохранился, как и сотни подписанных мною телеграмм, с помощью которых я направлял всю подготовку и различные этапы кампании. Кто из видевших сможет забыть национальное собрание 2 октября 1935 года? А 5 и 9 мая 1936 года?[206]Кого не охватит гордость при мысли о сопротивлении блокаде, организованной Лигой Наций? Кого оставит равнодушным воспоминание о Дне обручального кольца?[207]Никто не сможет вырвать эти страницы из истории итальянской нации.
В моем предисловии к книгам, написанным тремя завоевателями империи, я признавал заслуги каждого из них[208]. Ввиду масштабов, которые могла принять война – более полумиллиона итальянцев, военных и гражданских, отправились в Восточную Африку, несмотря на присутствие англичан, – я полагал, что приоритет руководства принадлежит начальнику Генерального штаба. Когда английский флот появился в Средиземноморье в сентябре, с маршалом Бадольо случился нервный припадок и он решил, что игра зашла в тупик. В письме он умолял меня, того, «кто сделал так много для Италии, предпринять что-либо, чтобы предотвратить столкновение с Великобританией». Я ответил, что Италия не возьмет на себя инициативу в Средиземноморье, но поднимется в случае шантажа и будет защищаться, если на нее нападут.
Подошедший английский флот курсировал по Средиземноморью без единого выстрела, и кризиса, которого так боялись, удалось избежать.
Бадольо не возражал, когда получил приказ отправиться в Африку. Перед отъездом он телеграфировал мне из Неаполя 18 ноября 1935 года следующее:
Отправляясь из Италии в Эритрею, я хотел бы выразить Вашему Превосходительству чувство глубокой благодарности за то, что Вы предоставили мне еще одну возможность служить под руководством Вашего превосходительства за дело фашистской Италии в заморских землях. Операция, так удачно начавшаяся, будет завершена в соответствии с пожеланиями дуче и с той силой, которая объединяет народ, солдат и чернорубашечников в монолит веры и энтузиазма.
Рождение герцога Аддис-Абебы
Во время кампании в те волнующие дни мая 1936 года маршал Бадольо не только не пытался скрыть свои фашистские убеждения, а, наоборот, всячески и публично их демонстрировал. Повсюду фашисты приветствовали его. Они считали Бадольо одним из нас. Тем временем он присылал различные прошения. Сначала он потребовал еще один титул. Он сделал это тотчас по прибытии из Аддис-Абебы в июле 1936 года. Достойный Феделе, занимавший тогда пост комиссара Коллегии герольдов, выступая за герцогство, был против титула Аддис-Абебы и против того, чтобы этот титул был наследуемым, как хотел маршал, не только сыновьями, но и дочерью. Он также просил, чтобы его военное жалованье было сохранено пожизненно, а также чтобы расходы, связанные с получением титула, были возложены на казну Совета. У короля имелись возражения, особенно в связи с титулом, который был выбран. Но в конце концов он уступил. Я дал делу ход. Так появился герцог Аддис-Абебы.
Бадольо тогда вернулся к своей прежней работе, оставив другим неблагодарную задачу усмирения империи.
В Риме формировалась своеобразная клика Бадольо, которая взяла на себя задачу сохранения позолоты на лаврах маршала. Когда в последней части его книги «Я и Африка» Сэм Бенелли[209]признал мою заслугу в победном и быстром завершении кампании, Бадольо послал автору письмо с выражением живого протеста, на которое был дан ясный и исчерпывающий ответ. Когда в 1940 году вышла книга Альберто Каппы «Тотальная война», полковник Гандин, старший секретарь маршала Бадольо, обратил внимание моего секретариата на этот факт в следующих презрительных выражениях:
На тот случай, если вы еще не заметили этого, хочу обратить ваше внимание на книгу, которую я посылаю, в которой повторяются подлые обвинения в адрес маршала Бадольо. Я считаю своим долгом сделать это, так как маршал Бадольо не собирается предпринимать никаких шагов относительно этого.
Ваш преданный и покорный слуга
В книге упоминалось сражение при Капоретто; в предисловии, написанном Энрико Кавильей, говорилось:
Это исследование, которое стоит прочитать и над которым можно поразмышлять всем, кому приходится заниматься военным делом и политикой вообще. Никто из тех, кто несет сегодня какую-либо политическую или военную ответственность, не может игнорировать принципы тотальной войны, которая вовлекает силы всей нации.
В течение 1938–1939 годов мои отношения с Бадольо были теплыми, по крайней мере внешне. Тем более что 21 сентября 1938 года по случаю моего визита в провинцию Алессандрия маршал предложил оказать мне гостеприимство на своей вилле или хотя бы встретиться за чаем, что «было бы величайшей честью для него и большой радостью для всей провинции».
Бадольо отнесся к войне против Франции с очевидным энтузиазмом. Он желал, однако, отсрочить ее, насколько это возможно. Это достоверный факт, что, когда Бадольо ознакомился с условиями французского перемирия на Вилла Инчиза, под Римом, у него на глазах появились слезы[210].
В 1940 году маршал направил мне «сердечные пожелания» по случаю годовщины основания фашистского движения.
В этом быстром ретроспективном взгляде на двадцатилетний период существования фашизма фигура маршала, который несколько раз оказывался предателем, была подвергнута испытанию огнем и заклеймена навечно.
Бадольо отстранился от режима и начал обдумывать свою месть после начала греческой кампании, когда его освободили от обязанностей начальника Генерального штаба.
Глава XX
Встреча в Палаццо Венеция
В подходящий момент был искусно запущен слух о том, что маршал Бадольо против войны с Грецией. Пришло время рассказать правду. Маршал Бадольо выступал за войну, целью которой была оккупация всей Греции. Теперь, учитывая ситуацию, в которой мы оказались, мы можем открыть железные сейфы и опубликовать если не полностью, то по крайней мере частично наиболее важные выдержки из многих исторических документов. И совещание, которое состоялось 15 октября 1940 года в 11 часов утра в моем кабинете на Палаццо Венеция, может быть названо историческим. На нем присутствовали Бадольо, Чиано, Содду, Джакомони, Роатта, Висконти Праска[211]и в качестве секретаря подполковник Тромбетти, который стенографировал протокол[212].
Война с Грецией
Вспомнив провокации, которые Греция – феодальное поместье Англии – совершала в отношении нас и рассмотрев итало-греко-албанские отношения в целом и военно-политическую ситуацию в частности, я объяснил причину совещания, одного из многих, проведенных в течение лета, и предложил Джакомони дать краткий обзор ситуации.
Джакомони сказал следующее: «В Албании этой операции ожидают с нетерпением. Страна полна энтузиазма; действительно можно сказать, что этот энтузиазм настолько велик, что в последнее время возникает некоторое разочарование в связи с тем, что операция еще не началась.
Мы серьезно занимались вопросом обеспечения страны запасом провианта. «Угроза Дурреса» существует в том смысле, что – если она подвергнется бомбардировке, у нас возникнут сложности со снабжением. В решении дорожного вопроса достигнут большой прогресс, но его нельзя считать окончательным».
Какой кажется греческая ситуация с албанской точки зрения?[213]
Очень трудно дать ей определение. Общественное мнение нарочито безразличное. Мы объявили о том, что племянница известного погибшего албанского патриота[214]была убита, но они опровергли этот факт.
По информации, получаемой от наших агентов, следует, что, тогда как два месяца назад греки, по-видимому, не могли оказать серьезного сопротивления, сейчас они, похоже, настроены сопротивляться нашим операциям.
Я полагаю, что греческое сопротивление будет зависеть от того, окажутся ли наши действия быстрыми, решительными и сильными или они будут осторожными и ограниченными по масштабу.
Нам также следует учесть, какую помощь греки могут получить морем, от англичан.
ДУЧЕ. Я категорически против отправки войск.
ДЖАКОМОНИ. Единственная проблема может возникнуть в случае частичной оккупации Греции, поскольку англичане могут начать наступление против Южной Италии и Албании с оставшихся баз, если они будут в состоянии послать мощную воздушную поддержку. Греческие воздушные силы имеют всего 144 самолета, что не должно вызывать у нас серьезных опасений.
ДУЧЕ. Каковы настроения людей в Греции?
ДЖАКОМОНИ. Люди кажутся очень подавленными.
ЧИАНО. Существует явное расхождение в настроениях народа и плутократического правящего класса – это очень маленький, но очень богатый класс, который как раз и поддерживает сопротивление и проанглийскую направленность, в то время как основные массы настроены безразлично по отношению к происходящему, в том числе и нашему вторжению.
ДЖАКОМОНИ. Новость, которую я сообщил о высоких заработках в Албании, произвела огромное впечатление на греков.
(Затем дуче попросил генерала Висконти Праска, командующего войсками в Албании, дать обзор военной ситуации.)
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Мы спланировали операцию против Эпира, которая будет готова к 26-му числу этого месяца и кажется весьма перспективной.
Географическое положение Эпира неблагоприятно для возможного привлечения других греческих сил, потому что с одной стороны находится море, а с другой стороны – непроходимый горный хребет. Греческий театр военных действий позволяет нам осуществить ряд обходных маневров против греческих частей, насчитывающих около 30 000 человек, и это сделало бы возможным быстрое взятие Эпира, скажем, за десять-пятнадцать дней.
Эта операция, которая позволила бы нам уничтожить все греческие войска, была спланирована до мельчайших деталей, и она совершенна, насколько это возможно. Успех операции позволил бы нам улучшить наши позиции и дал бы нам более безопасные границы и обладание портом Превеза[215], что радикально изменило бы наше положение.
ДУЧЕ. Дата начала операции может быть приближена, но не отложена.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Дух войск превосходен, энтузиазм – на пике. У меня никогда не было оснований жаловаться на войска в Албании. Единственный пример недисциплинированности, с которым я сталкивался, – это чрезмерное желание офицеров и солдат наступать и сражаться.
ДУЧЕ. Какими силами вы располагаете?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Около 70 000 человек, помимо специальных батальонов. По отношению к силам противника – около 30 000 человек – мы имеем превосходство два к одному.
ДУЧЕ. А по отношению к материальным ресурсам противника – бронемашинам и полевым оборонительным сооружениям?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Единственная проблема – это помощь, которую неприятель может получить от английских военно-воздушных сил, поскольку, на мой взгляд, греческие воздушные силы не существуют.
Что касается фронта в Салониках, здесь необходимо сделать определенные оговорки в связи с сезонными погодными условиями.
Мы могли бы начать наши действия против Эпира.
ДУЧЕ. Действия в Салониках важны, потому что мы не должны допустить их превращения в английскую военную базу.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. На эти действия уйдет определенное время. Порт назначения – Дуррес, расположенный приблизительно в трехстах километрах от Салоников. Следовательно, это займет пару месяцев.
ДУЧЕ. В любом случае мы можем помешать высадке англичан в Салониках. Важно, чтобы две дивизии также были направлены на этот фронт, поскольку они могут решить проблему болгарской интервенции.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Основой всего, даже начала похода на Афины, должно явиться взятие Эпира и порта Превеза.
ДУЧЕ. И оккупация трех островов – Закинф, Кефалиния и Корфу.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Несомненно.
ДУЧЕ. Эти операции следует проводить одновременно. Вам известно что-либо о настроениях греческих солдат?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Это не те люди, которые получают удовольствие от войны[216]. Операция планировалась, таким образом, чтобы создать впечатление сокрушительного поражения, нанесенного за несколько дней.
ДУЧЕ. Исходя из ответственности, которую я взял на себя, я рекомендую вам не беспокоиться о возможных потерях, хотя с точки зрения людских потерь вам следует беречь жизнь каждого отдельного солдата. Я говорю вам это потому, что иногда командующий останавливает наступление из-за больших материальных потерь[217].
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Я дал приказ каждому батальону наступать, даже против дивизии.
ЗАЯВЛЕНИЯ БАДОЛЬО
БАДОЛЬО. Проблема содержит два вопроса – вопрос о Греции и английской помощи. Я полностью согласен с вами, дуче[218], в том, что практически исключается возможность высадки англичан. Они более озабочены Египтом, чем Грецией, и они не горят желанием высаживать войска в Средиземноморье. Таким образом, единственно возможный путь оказания помощи – с воздуха.
Чтобы быть готовыми к этому, следует изменить план так, чтобы нападение на Грецию совпало с наступлением на Мерса-Матрух. В этом случае им было бы сложно перебросить самолеты из Египта в Грецию.
Осуществить это вполне реально, поскольку Грациани также будет готов к 26-му числу этого месяца[219].
Итак, обращаясь к проблеме Греции, я полагаю, что цель не будет достигнута, если мы остановимся у Эпира. Я не преувеличиваю, когда говорю, что мы должны также занять Крит и Пелопоннес, если мы хотим занять Грецию. Операция в Эпире, так как она планируется Висконти Праска, вполне удовлетворительна. Если наш левый фланг будет в безопасности, силы противника не доставят нам особых хлопот. У нас есть авиация….
ДУЧЕ. Мы задействуем в операции по крайней мере 400 машин ввиду возможной поддержки англичан.
БАДОЛЬО. Нам необходимо будет занять всю Грецию, если мы собираемся рассчитывать на хорошие результаты[220].
РОАТТА. Принимая во внимание все это, мы можем рассчитывать на введение в операцию 11 дивизий. Чтобы не остановиться в Эпире и не создавать впечатления, что мы слишком выдохлись, чтобы продвигаться дальше, мы должны будем ускорить отправку войск.
Таким образом, нам следует сразу же рассмотреть вопрос оккупации всей Греции.
ДУЧЕ. Если мы назначим дату начала операции на 26-е число этого месяца и предположим, что нам удастся решить проблему Эпира приблизительно к 10 или 15 ноября, у нас останется еще месяц для отправки свежих сил.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Отправка пополнения будет зависеть от того, как сработает план, войска можно будет послать в Эпир только после его взятия.
Вопрос заключается не только в том, чтобы действовать решительно и вовремя, но и в том, чтобы операция обеспечила нашу безопасность. В это время года мы можем действовать только в Южной Греции.
Если мы удержим Дуррес как порт высадки для операции в Салониках, нам потребуется месяц для переправки каждой дивизии.
ДУЧЕ. Чтобы окончательно прояснить обсуждаемый вопрос, я бы попросил вас высказать свои предложения о предполагаемом наступлении на Афины после взятия Эпира.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Я не думаю, что это будет очень трудно. Пяти-шести дивизий будет достаточно.
БАДОЛЬО. Я считаю поход на Афины более необходимым, чем поход на Салоники, поскольку высадка англичан в Салониках кажется маловероятной.
ЧИАНО. Тем более если принять во внимание возможность болгарской интервенции.
РОАТТА. Что нам действительно необходимо, так это давление на противника с той стороны.
ДУЧЕ. Вы полагаете, что двух дивизий будет достаточно?
РОАТТА. Да.
ДУЧЕ. Наше мнение обретает конкретные очертания. Нападение на Эпир. Что же касается Салоников, необходимо выждать и посмотреть, что произойдет в случае вмешательства Болгарии, которое мне кажется весьма вероятным.
С оккупацией Афин я полностью согласен.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. В этом случае из Афин мы сможем разделить Грецию, грубо говоря, пополам и двинуться на Салоники из столицы.
ДУЧЕ. Каково расстояние от Эпира до Афин?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Приблизительно 250 километров по весьма посредственным дорогам.
ДУЧЕ. А что представляет собой местность?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Изрезанная гористая местность.
ДУЧЕ. А как расположены долины?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. С востока на запад, то есть по направлению к самим Афинам.
ДУЧЕ. Это важно.
РОАТТА. Это верно только до некоторой степени, потому что нам придется пересечь горный хребет высотой около 2300 метров (показывает дуче карту района).
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Там существует множество горных троп.
ДУЧЕ. Вам случалось проезжать по ним?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Да, и не раз.
ДУЧЕ. Теперь мы подошли к двум другим вопросам. Сколько дополнительных дивизий, по вашему мнению, нам придется послать в Албанию, чтобы захватить плацдарм перед Афинами?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Вначале трех дивизий, экипированных для ведения военных действий в горной местности, будет достаточно; естественно, это зависит от обстоятельств. Сейчас эти войска могли бы добраться до порта Арта за ночь[221].
ДУЧЕ. Еще один момент, который представляется мне важным, – это организация албанской поддержки в виде регулярных войск или иррегулярных формирований.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Мы продумали это. Мы хотим организовать отряды численностью 2500–3000 человек под командованием наших офицеров.
ДЖАКОМОНИ. Есть разные варианты. Но не следует посылать много мусульман, они могут начать сведение счетов.
ДУЧЕ. Но вы могли бы организовать определенное количество отрядов?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Все уже предусмотрено. Я уже послал телеграмму с приказом быть наготове и предупредить каждого.
ДУЧЕ. Как вы их вооружите?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Легкими пулеметами и ручными гранатами.
ДУЧЕ. Теперь относительно другого аспекта этой проблемы. Какие меры предприняты вами на югославской границе?
ВИСКОНТИ ПРАСКА. У нас есть две дивизии, батальон карабинеров и пограничные заставы. Все вместе это достаточно хорошая защита.
ДУЧЕ. Я не думаю, что нас атакуют с этого направления, но в любом случае войска будут поддерживаться уже подготовленными опорными пунктами.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Можно добавить, что местность там благоприятна для обороны. Отдельные небольшие группы могут просочиться через лес, но опасаться нечего, так как мы расположили заставы вдоль всей границы, а пограничные посты располагаются каждые 500–600 метров.
ДЖАКОМОНИ. В Албании хотят, чтобы мы призвали несколько возрастов.
ДУЧЕ. Сколько человек дает каждый призыв?
ДЖАКОМОНИ. Около 7000.
ДУЧЕ. Мы должны тщательно продумать это, нам следует быть осторожными: с одной стороны, мы не должны игнорировать и отталкивать их, но с другой стороны, не следует, чтобы эти силы вносили слишком большой вклад. Мы не хотим, чтобы создалось впечатление, что это они взяли Эпир[222].
Определенное участие албанских элементов будет уместно, если это не вызовет недовольства населения. Я бы сделал два или три призыва. Особое внимание следует уделить противовоздушной обороне, потому что мы должны, насколько это возможно, предотвратить налеты на нефтедобывающие районы и на албанские города, а также избежать любых сравнений с безусловно лучшей организацией ПВО городов Апулии. Нам, таким образом, понадобится большое количество средств противовоздушной обороны.
СОДДУ. Я уже распорядился, чтобы им послали семьдесят пять «Шкод», которые мы получили из Германии.
ВИСКОНТИ ПРАСКА. Оборона одной Тираны задействует два дивизиона ПВО, в то время как для обороны всей Албании предназначено лишь пять.
ДУЧЕ. Албании необходима по крайней мере сотня артиллерийских орудий, чтобы предотвратить деморализующие дневные налеты. Отправьте туда все «Шкоды» и «Эрликоны».
СОДДУ. Они не все еще получены. Я отправлю их тотчас, как только они будут доставлены. Я отправлю «Эрликоны» самолетами.
ДУЧЕ. Нам необходимо иметь истребители и наземные средства обороны. К счастью, у нас имеется их достаточное количество. В Албании на 1 октября насчитывалось 52 самолета первого эшелона и 15 второго эшелона – в общей сложности 67 машин.
ЧИАНО. 74-е крыло уже в пути.
ДУЧЕ. Я думаю, что теперь мы рассмотрели все аспекты этой проблемы.
БАДОЛЬО. Штаб армии доработает детали[223].
Вчера и сегодня
Тринадцать дней спустя, после фатальной двухдневной задержки, началась война против Греции; не такая ужасная, как сейчас это пытаются представить. Она не была такой сокрушительной, как рассчитывал генерал Висконти Праска, но фактом является то, что уже к концу декабря греческие силы были истощены и что даже без немецкой помощи (как сам фюрер об этом заявил)[224], греки были бы разбиты в апрельском сражении, потому что даже во время операций в районе Клисуры в марте почти все греческие ресурсы уже иссякли[225].
Когда в 1920 году, во время правления Джолитти, Валона была оставлена, раздались возмущенные крики. Кто не помнит мою статью «Прощай, Валона»?[226]
Затем, двадцать лет спустя, старый путь был повторен, путь, проложенный больше неизменными законами географии, чем историей. В нескольких минутах полета от Бари или Бриндизи можно видеть лагуны албанского побережья за Валоной, хребет Синджео, горы Требешини и залитый кровью Голико, а немного дальше, почти скрытая в дымке, возвышается гордая вершина Томора. Какая огромная работа была проделана в течение нескольких лет в Албании, где албанцы получили равные права и равные обязанности с итальянцами в соответствии с римской традицией![227]
Здесь можно видеть широкую автомобильную магистраль от порта Дуррес до Тираны, новые здания в столице, подъем заброшенных земель Мусачии, нефтяные скважины Деволи (единственный источник этого сырья для Италии), рудники под Эльбасаном, битумные, медные, угольные и хромовые шахты и разрезы; там же почти завершенный план железнодорожной магистрали из Дурреса в Эльбасан, которая, если бы она была продолжена за Охридское озеро, обеспечила бы прямое сообщение с Софией и Черным морем. Промышленные, коммерческие и сельскохозяйственные предприятия и итальянские банковские концерны изменяли лицо этой земли, которая веками тяготела к итальянскому западу, со времен Тевты, королевы иллирийцев, до Скандербега[228], памятник которому был недавно воздвигнут на площади в Риме. От этого ничего не осталось, абсолютно ничего. Все было разрушено 8 сентября.
Солдаты, находящиеся за границей, которые сложили оружие и сдались, вместо того чтобы сразу же перейти на сторону немцев с поднятыми флагами и незапятнанной честью, совершили огромное преступление независимо от того, имели ли они благие намерения или злой умысел.
Флаг нашей страны, который развевался над землей, пропитанной кровью и потом итальянцев, не должен был быть спущен никогда. Солдаты Италии не должны были выставлять себя на посмешище или, что еще хуже, на унизительную жалость балканских народов. Они не должны были бросать на произвол судьбы те тысячи итальянцев, мужчин, женщин и детей, которые пересекли море, доверившись итальянским вооруженным силам, а теперь оказались брошенными на часто убийственный произвол враждебной толпы.
Из тех, кто входил в состав 9-й и 11-й армий, остались лишь интернированные в Германии, солдаты расформированных частей в горах Греции и саперные дивизии в Сербии.
Восемь тысяч итальянцев, беззащитных, на которых смотрят свысока, все еще находятся в Албании и сейчас пытаются с тем вечным и постоянным желанием «начать заново», которое кажется привилегией и наказанием итальянского народа, соединить разорванные нити своей жизни.
Кроме оставшихся в живых, остаются и павшие; сорок тысяч погибших во время греческой кампании.
Есть ли те, кто все еще ухаживает за кладбищами, где спят наши товарищи? Кто присматривает за этой священной землей – действительно священной – на Высоте 731?[229]
Холмы, где велось сражение, сейчас окутаны странным, глубоким молчанием, подходящим для тех мест, где люди сходились в грохоте металла и буйстве огня. Это те места, которые все еще ностальгически вспоминают 100 000 итальянских солдат, сражавшихся в Албании.
Давайте вновь, глядя вперед, отправимся в наш путь.
То, что являлось велением природы вещей, происходит снова. Этапы в жизни нации исчисляются декадами. Иногда веками[230].
Глава XXI
Голгофа и вознесение
После прихода к власти национал-социалистов в Германии мне стало ясно, что неустойчивое равновесие власти в Европе, установленное четырьмя державами в Версале, находится под угрозой и является компромиссным. Новая мощная сила вступила в европейскую жизнь с развернутым знаменем, на котором огненными буквами был написан призыв: «Восстаньте против версальского диктата».
То, что бесславный договор оставил за собой серию парадоксальных и в конечном счете несостоятельных ситуаций, признавали проницательные политики, а также государственные деятели; то, что, следовательно, предстоял пересмотр отдельных формулировок, казалось неизбежным; и в дилемме «ревизия или война» это было той альтернативой, которую нация надеялась увидеть осуществленной.
Сам Устав Лиги Наций допускал принцип пересмотра мирных договоров. Но Лига Наций никогда не подходила к этой проблеме серьезно. Представители территориального, политического и плутократического статус-кво, принадлежащие главным образом к небольшим государствам, были запутаны в бюрократии этой организации, получив значительные выгоды от версальских договоров, хотели сохранить их неизменными навечно. Было очевидно, что даже скромная ревизия договора не произойдет через Лигу Наций. Поэтому было необходимо рассмотреть проблему в ином месте. Так возникла идея Пакта четырех держав.
Однажды на встрече в Рапалло в рождественский день 1929 года Невилл Чемберлен сказал мне: «Важно, чтобы договорились орлы, меньшие птицы последуют их примеру».
Как мне представлялось, Пакт четырех держав должен был стать инструментом ровного логичного пересмотра договоров и их адаптации к новым условиям европейской жизни, и я имел в виду, помимо всего, высшую цель – сохранение мира.
В одной из многих статей, опубликованных в то время в «Америкэн юниверсал сервис пресс», посвященной изучению различных аспектов европейской ситуации, я указал на дилемму – или минимум европейской солидарности, или еще война с последующим разрушением общих ценностей цивилизации[231].
Когда Пакт четырех держав был заключен и подписан, он вызвал широкое общественное одобрение. Но позднее оформилась оппозиция: политическая – инициатива исходила из фашистской Италии; территориальная – круги малой Антанты опасались потери части территории своих государств; и Лиги – было очевидно, что функционирование Пакта четырех держав будет противоречить Женевской организации, лишая ее одной из задач, которую она сама на себя возложила, но никогда не решала. Некоторые говорили о новом Священном союзе; другие находили абсолютно невыносимым и противоречащим уставу Лиги Наций то, что директорат четырех держав будет спокойно и тщательно изучать более насущные проблемы, касающиеся развития и будущего наций. Они предпочитали крупные комитеты и «внушительные» ассамблеи Женевы с их бесконечной чередой выступающих, которых лишь изредка слушали с каким-либо вниманием.
После длительных переговоров и переписки Пакт четырех держав начал тонуть в песчаных дюнах парламентов – это называлось на бюрократическом языке «складывать в папки» и, как любой другой пакт, например Пакт Келлога[232], прошел меланхолический путь на кладбище разумных, но провалившихся инициатив.
Я больше не говорил об этом. Но последствия этого события моментально дали о себе знать. Немного позже состоялась конференция в Стрезе. Отмечалось, что она имеет антигерманский характер, но не со стороны Италии[233]. Италия вновь попыталась открыть дверь германскому сотрудничеству на европейской арене, сохраняя право – и уже продемонстрировала это – решать свою африканскую проблему, относительно которой по случаю визита Лаваля в Рим и заключения соответствующего соглашения (январь 1935 года) Италии была предоставлена свобода действий.
* * *
То, чего нельзя было достигнуть посредством соглашений, произошло в 1936 году, когда фюрер начал осуществлять оккупацию Рейнской области. Страсти накалились. Создалось впечатление, что Янус собирается вновь открыть дверь своего храма. Но Франция, которая находилась в тисках политического и морального кризиса, и Англия, которая еще не была готова, пребывали в трудной ситуации. Несколько месяцев спустя Австрия прекратила свое существование и стала приграничной провинцией Великого рейха[234]. Напряжение еще более возросло, но Западные державы никак не отреагировали. Английские политические аналитики и даже некоторые французы, которые были верны принципу национализма, признали, что Австрия, будучи, по сути, немецкой нацией, имеет право на объединение с народом той же расы и того же языка, с которым в течение веков у нее была общая судьба. Мощный динамизм национал-социалистической политики преуспел в том, что заставил Западные державы признать сложившуюся ситуацию и рассмотреть ее логические следствия.
На самом деле Франция и Англия хотели лишь выиграть время. В 1938 году атмосфера была необычайно мрачной. Вопрос о судетском народе, то есть о немцах, включенных в состав чехословацкого населения, в какой-то момент казался той искрой, которая зажжет порох. Чтобы предотвратить взрыв, встретилась Большая четверка, в первый и последний раз, в Мюнхене. Действия Италии были признаны чрезвычайно важными в мирном разрешении этого вопроса.
Когда стало известно, что соглашение достигнуто, народы вновь вздохнули свободно. Даладье, президент совета, был встречен в Париже огромной толпой и с большим триумфом. То же самое произошло с Чемберленом в Лондоне. Из двух противоположных фигур Даладье казался более озабоченным и более жаждущим найти дипломатическое решение, которое исключало бы применение силы; Чемберлен следил за дискуссией очень внимательно, но он в то время часто считал необходимым консультироваться с людьми из своего окружения. В целом атмосфера была доброжелательной, и лица присутствующих выражали облегчение. Выходя из зала, один французский журналист подошел ко мне и сказал: «Вы дали кислородную маску больному человеку». Я ответил: «Это обычное дело в серьезных случаях».
Вернувшись в Рим, я был встречен, вероятно, самыми массовыми за все двадцать лет фашизма народными демонстрациями. Виа Национале была запружена толпами, повсюду были вывешены флаги, и все было украшено лавром. Я произнес небольшую речь с балкона Палаццо Венеция, сказав, что в Мюнхене мы работали на благо «справедливого мира». Но несколько недель спустя двери храма Януса уже не были герметично запечатаны, скорее они были распахнуты настежь. Больным вопросом являлось решение, которое Версальский договор предложил по проблеме выхода Польши к морю, так называемый «данцигский коридор». Одной из самых сложных задач для историка является установить причину войны и затем возложить последующую ответственность. Существуют отдаленные причины войны и немедленные, прямые и косвенные. Прудон, например, отказывался заниматься такими исследованиями и полагал, что война являла собой универсальный и вечный феномен, «божественный акт». Для политика же, напротив, исследование немедленных причин является необходимостью. Таким образом, можно сказать, что отдаленной причиной войны, которая потопила мир в крови, явился Версальский договор, а немедленной (непосредственной) причиной явился отказ Польши обсуждать какое бы то ни было компромиссное решение – такое, как «коридор в коридоре», – предложенное фюрером, и то, что отказ Польши был обусловлен гарантиями, которые сама Польша получила от Великобритании и которые подвели ее к критической черте.
Здесь будет неуместным пересказ дипломатических хроник день за днем во время первых восьми месяцев 1939 года. Достаточно будет подчеркнуть появление на горизонте России. В течение нескольких месяцев Лондон стоял на коленях перед Кремлем, как Генрих IV пред Каноссой, когда в последний момент Сталин пришел к соглашению с Риббентропом о том, что первый этап войны будет вестись совместно, или почти так, на польской территории и, таким образом, по сути, Россией против Англии, которой ничего не оставалось делать, как стоять бессильно на сотой части Польши, которая была не защищена – тогда, как и теперь, – до сегодняшнего дня, осени 1944 года.
В августе события начали развиваться. Все быстро шло к войне. Во время последних десяти дней августа Италия предприняла то, что можно было бы назвать отчаянной попыткой избежать катастрофы. Это признавалось всеми партиями в книгах и речах, даже нашими нынешними врагами. Я не хотел войны. Я не мог хотеть войны[235]. Я наблюдал за ее приближением с глубокой болью. Я воспринимал ее как знак вопроса, нависший над всем будущим нации. Три военных предприятия закончились успешно: абиссинская война в 1936 году; участие в Гражданской войне в Испании в 1937–1939 годах; объединение Албании с Италией в 1939 году. Я полагал, что теперь необходима была пауза, чтобы развить и усовершенствовать достигнутое. С точки зрения человеческих потерь цифры были скромными, но финансовое и административное напряжение было огромно. Также нельзя забывать нервное напряжение народа, который, за исключением коротких интервалов, находился в состоянии войны с 1911 года! Поэтому было самое время дать людям передышку, было самое время направить энергию нации на мирный труд.
Программа работы во имя мира была внушительной. Великое осушение земель на Понце было завершено, велись работы в долине Фоггии, и пора было приступать к работе на землях Сицилии, где предусматривалось строительство не менее 20 000 коттеджей. Другая, столь же важная работа, планировалась в Сардинии – по освоению пустующих земель Кампидано и Макомера, с интенсификацией использования сырьевых ресурсов острова.
Крайне необходимо было начать работы на великом ирригационном канале По – Римини, который, забирая воду из реки около Боретто, протянулся бы вдоль виа Эмилия до окраин равнины По, что позволило бы за короткое время утроить производство сельскохозяйственной продукции[236]. Находился в процессе осуществления Большой план самодостаточной промышленности с созданием производства жидкого топлива, каучука и добычи бокситов, в результате чего производство алюминия, например, поднялось бы с 7000 до 52 000 тонн за пять лет[237]. Также продвигались работы по расширению сельскохозяйственных колоний в Ливии, посредством которых постепенно этот обширный пустующий регион изменял свою внешность, превращаясь в обжитую землю. Хорошо продвигалось дело с возведением зданий для итальянских университетов, началось строительство 20 000начальных школ. Планировалась расчистка старых кварталов городов и строительство большого количества больниц, современных пенитенциарных учреждений и станций водоснабжения в сельской местности. Много сил и энергии вкладывалось в Албанию; много – в империю, куда уже эмигрировали многие тысячи семей и под защитной сенью нашего славного флага создали Романью, Апулию и Венето в Африке[238]. Наряду с вокзалом, который стал бы самым совершенным и современным в Европе, выросли – между Колизеем и морем – многочисленные здания Всемирной выставки, которая должна была открыться в октябре 1942 года и которая явилась бы торжественным и вечным символом работы, проделанной за двадцать лет фашизма.
Весной 1939 года Италия стала настоящим промышленным муравейником, и я чувствовал, что нельзя слишком часто испытывать судьбу, что продолжительный период мира был крайне необходим для Европы в целом и для Италии в частности и что война, если она разразится, задержит развитие, поставит нас в тупик, а возможно, и полностью все разрушит. Мое предубеждение против войны было обусловлено причинами политического, а также нравственного характера, то есть осознанием того, что на карту будет поставлена судьба Европы как континента, давшего рождение цивилизации.
В конце августа 1939года усилия, предпринимаемые в целях избежания конфликта, начали вестись в темпе, который можно было бы назвать бешеным. Из Рима поступило предложение о немедленной второй встрече Большой четверки, которая рассмотрела бы как вопрос о «коридоре», так и другие, менее важные вопросы. В течение 30, 31 августа и 1 сентября из Палаццо Киджи были отправлены десятки телеграмм. Безостановочно звонили телефоны в Палаццо Венеция, связь осуществлялась с Лондоном, Парижем и Берлином. В воздухе царило ощущение того, что «пушки начнут стрелять сами», но уже было испробовано все с того момента, когда стало ясно, что на карту поставлена жизнь лучшей части молодежи Европы; продолжали использоваться все средства даже тогда, когда уже слышны были залпы за «коридором». Фюрер остановил бы свои войска на достигнутых рубежах, но Великобритания выдвинула требование отвести эти войска на изначальные позиции, а также и другие требования, принять которые было еще труднее. Жребий был брошен. Больше ничего нельзя было сделать. Война пошла своим ходом, ликвидировав за три недели Польшу, в то время как на Западе, в укрытиях бездарной «линии Мажино», все было спокойно. Итальянское правительство, получив телеграмму с согласием фюрера, провозгласило неучастие Италии в войне, и хотя правительство было убеждено, что pacta sunt servanda (пакты должны соблюдаться – лат.) и что в определенный момент вступление в войну на стороне своего союзника станет неизбежным – в соответствии с пактом, который был заключен и назван «стальным», – оно могло воспользоваться еще десятью месяцами трудного и неспокойного мира.
В сентябре, принимая фашистов из «Десятого легиона» Болоньи, я уже предвидел, что война распространится на многие континенты и постепенно примет характер войны религий, столкновения цивилизаций[239].
События войны вплоть до перемирия печальны для сердца итальянцев, но безусловная капитуляция в сентябре 1943 года явилась величайшей экономической и нравственной катастрофой за три тысячи лет нашей истории. Начиная с этого рокового месяца страдания итальянцев были неописуемыми, нечеловеческими, трудновообразимыми. Никогда еще нация не поднималась на более страшную Голгофу!
Вся Италия постепенно превратилась в поле боя. Трагическая правда такова: Италия в значительной степени разрушена. Сначала это были города, которые подвергались все еще продолжающимся беспощадным и жестоким налетам англосаксонских «освободителей», затем наступила очередь небольших городов, деревень и деревушек. После того как городские поселения были превращены в руины, началось уничтожение природных ресурсов. Там, где прошли тысячи бронированных машин, не осталось ничего. Миллионы деревьев были с корнем вырваны танками или срублены для оборонительных работ. Районы, которые веками являлись сельскохозяйственными шедеврами, стали теперь пустынями, похожими на степи Киренаики. Не осталось ни одного человека, ни одного зверя, ни одного дерева – никаких признаков жизни.
Не раз в течение своей изменяющейся, смутной, но тем не менее славной истории Италия подвергалась вторжениям; но все завоеватели – кроме арабов – были европейского происхождения. Сегодня то, что без напыщенной риторики можно назвать священной землей нашей нации, подверглось вторжению со стороны всех рас мира. К югу от Апеннин окопались солдаты Соединенных Штатов Америки, бразильцы, англичане, новозеландцы, канадцы, австралийцы, южноафриканцы, марокканцы, алжирцы, французы, греки, поляки и разные чернокожие.
Хорошо известно, что марокканцы официально имеют право на грабеж и мародерство. В результате безоговорочной капитуляции все представляющее вооруженные силы было рассеяно или, как флот, попало в руки врага. Не осталось ни одного орудия, самолета, ни грузовика, ни одной бронемашины, ни винтовки, ни одного патрона. Затем началась одиссея демобилизованных и военных, интернированных в Германии, – свыше полумиллиона ни в чем не повинных людей, которые были жертвами, а не причиной событий, погубивших их. Тысячи, нет, десятки тысяч итальянских солдат, находившихся на Балканах, смешались с гражданским населением, занявшись самым лакейским делом, или присоединились к отрядам партизан, в которых, вынужденные заниматься самой грязной работой, они считаются «дешевой рабочей силой» в самом ужасном смысле слова. Один только факт: бывшие итальянские солдаты обслуживают вещевые обозы отрядов Михайловича! Возникновение партизанского движения, карающего Италию, датируется 8 сентября, когда орды солдат не могли вернуться домой и присоединились к антифашистским беженцам, беглым заключенным и освобожденным из концентрационных лагерей.
Кроме войны между армиями разразилась, таким образом, гражданская война, которая велась с жестокостью, казавшейся невозможной до настоящего момента на итальянской земле. Но и этого недостаточно. Эти страдания сопровождаются волной проклятий, несущихся со всех сторон.
Начало этому положил Черчилль своей незабываемой фразой о «кнуте и прянике»[240], и нет ни одного автора или журналиста, который не наносил бы Италии и итальянскому народу оскорблений, не делая различий между теми, кто предал, и теми, кого предали. Наступило время, когда отравленное копье презрения может быть безнаказанно брошено в сторону распятой Италии, потому что Италия не может защитить себя. И когда, как это часто бывает, презрение сопровождается лицемерной жалостью, страдание усугубляется.
Говоря объективно, можно открыто признаться, что нет соразмерности между преступлением, совершенным меньшинством, и его наказанием, если только наши враги не хотят наказать весь итальянский народ, больше за его добродетели, чем за ошибки. Возможно, мир просто не может простить Италии ее попытку разрешить проблему ее существования в течение этих последних лет? Что ж, пришло время, когда у итальянского народа должно появиться второе дыхание и новый лозунг – старинное fare da se (сделай сам – ит.). Постепенно Италия вновь станет державой. То, что делалось в течение этого времени после капитуляции, во времена неслыханных трудностей, является необходимыми подготовительными мероприятиями. До войны понятие Великой державы было демографическим и военным. Великими державами являлись Соединенные штаты Америки, Великобритания, Япония, Германия, Россия, Франция и Италия. Нынешняя война изменит порядок расстановки по рангу. Великобритания, например, обречена стать державой второго сорта вследствие проявления силы России и Америки. Если военный критерий останется решающим фактором при определении большей или меньшей силы нации, Италия, как все нации, даже когда одерживается победа, пройдет через длительный период кризиса. Как только этот кризис будет преодолен, она вновь станет континентальной и средиземноморской державой, как европейской, так и африканской. А следовательно, Великой державой. Она вновь поплывет по тысячелетним морским путям того моря, откуда она черпала и будет, посредством мирного труда будущих поколений, черпать жизненные силы своего обновленного созидательного величия.
Приложение к главе XXI документы[241]
I. Письма Гранди к Муссолини
1
Заместитель министра
внутренних дел
3 мая 1925 года
Дорогой президент!
Вчера утром Контарини, а позднее и Федерзони, говорили со мной по поводу моего назначения на пост заместителя министра иностранных дел, на что Вы дали положительный отзыв.
Я хочу сказать Вам откровенно и без ложной скромности, что это неожиданное назначение мне очень польстило еще и потому, что Ваш выбор моей персоны для выполнения такой важной функции позволит мне быть ближе к Вам. Это мои самые высокие амбиции и величайшая награда, которой я мог желать.
С такой же искренностью и прямотой я должен сказать Вам (это я уже говорил Федерзони и Контарини), что у меня есть сомнения относительно моих качеств (особенно внешних), а также подготовки, необходимой для выполнения тех обязанностей, которые Вы хотите на меня возложить.
С другой стороны, Вы знаете, насколько безгранична и безоговорочна моя верность Вам, что мое единственное желание – повиноваться Вам, поэтому, умоляю, делайте со мной все, что Вы сочтете необходимым и отвечающим требованиям момента, которые только Вы один можете знать и определять.
В ожидании Вашего приказа остаюсь
преданным Вам Дино ГРАНДИ
2
Рим, 14 декабря 1927 года
Дорогой президент!
После решений Национального директората я не могу вернуться в Болонью, не высказав Вам со всей искренностью моих двадцати восьми лет службы следующее.
Я всегда полагал, что в политике злоба – худший из советников, и по этой причине я осознанно могу сказать, что тот бой, который я веду сейчас, это не жалкая борьба фикций и персоналий. Это эпилог борьбы между государственным фашизмом и антигосударственным псевдофашизмом – демагогическим и мятежным. Если коротко, борьба между одной разновидностью фашизма, который желал бы атаковать государство посредством плохо осознанного и плохо усвоенного синдикализма, и нашим фашизмом, который не желает ничего и не должен быть ничем другим, кроме как органом внутренней государственной политики, то есть Вашим правительством.
Несколько лет назад Вы поручили мне вновь занять мой пост. Я сделал это. Вернувшись к своей работе со всем энтузиазмом, я не буду вновь давать клятву верности. Я могу лишь сказать Вам, что моя верность слепа, абсолютна и нерушима. Это мое духовное достижение после года молчания и размышлений. Вы увидите меня, когда настанет час испытания.
Дино ГРАНДИ
3
Итальянское посольство, Лондон
7 апреля XVII(1939) года Дуче!
Сегодняшние события меня необычайно воодушевили. Наши войска в Валоне! Через несколько часов вся Албания станет нашей, она станет «провинцией» Империи! После отмщения за Адуа – отмщение за Валону. Вы, дуче, заставляете революцию находиться в движении – неизбежном и безжалостном движении трактора, гусеницы которого захватывают, сокрушают и ослабляют хватку лишь тогда, когда начинают крушить следующее.
Помню, я читал однажды, то ли у Тацита, то ли у Светония, что Август не хотел праздновать победу империи до тех пор, пока Тиберий не прислал ему известие о том, что Иллирия, бастион Рима, была окончательно покорена.
Римская империя была порождена двумя войнами: войной Сципиона в Испании и войной Цезаря в Албании. Сегодня именно легионы Цезаря – Ваши легионы – вновь пересекают моря в том же самом месте, впервые за две тысячи лет.
Ваш верный соратник, который в течение восьми лет имел привилегию каждый день наблюдать Вас за работой в Албании, знает, что Вы никогда не ослабляли своих усилий, даже на миг, что ваши приказы двигаться вперед были направлены на одно-единственное и это единственное было частью определенного решения, к которому вы шли, – окончательное и необратимое военное покорение Албании. Это завоевание впервые делает Адриатику со стратегической точки зрения Итальянским морем и открывает древние пути римского завоевания на Восток для Италии Муссолини.
Но завоевание Албании означает не только безопасность в Адриатике; это клещи, которые окончательно сковывают Белград; это отправная точка для похода через Балканы на Восток. Это нечто большее: оно автоматически означает новое военное поражение Англии в Средиземноморье, поскольку отдает Грецию на нашу милость. Грецию, которую до этих пор английское адмиралтейство считало естественным и неотъемлемым оплотом Англии в ее морской войне в Средиземноморье.
Однажды Вы сказали на Большом совете, что одним из решающих условий нашей победы в Африке явилось то, что мы заставили Англию, послав две моторизованные дивизии в Киренаику, перенести военные действия на сушу. И это, дуче, было одной из ваших самых глубоких истин. Две Ваши дивизии в Киренаике, на египетской границе, были ключевыми для Вашего стратегического плана и предварительным условием победы в Африке.
Ваши легионы в Албании (что означает, если Вам будет угодно, в Греции) являются еще одной «сухопутной войной», которую Вы навязали англичанам, с автоматической потерей ими двух военно-морских баз и нашим полным господством в Восточном Средиземноморье.
В 1928 году, вернувшись из Албании, я намеренно привез Вам бюст богини Рима[242], который нашли в Бутрино и известный под именем «Богиня Бутрино». Вы поставили его в одной из комнат Палаццо Венеция, потому что его место именно там. Затем появилась эта дурацкая статья в «Белле арти», и «богиню Бутрино» похоронили на одном из обычных кладбищ, которыми являются музеи. Заставьте вернуть бюст в Палаццо Венеция, в приемную Зала дель Маппамондо. Он должен находиться именно там.
ГРАНДИ
4
Хранитель печати,
министр юстиции
27марта XVIII(1940) года
Дуче!
Я глубоко благодарен Вам за Ваши добрые слова, сказанные мне сегодня вечером. Стать в еще большей степени одним из новых итальянцев, которых Вы создаете, – это цель моей жизни, моей веры, моей души, которые принадлежали Вам в течение двадцати пяти лет, мой дуче.
Я обдумывал вопрос о совмещении обязанностей, и я также проконсультировался с несколькими авторитетными экспертами в области конституционного права, которые ратуют за строгое соблюдение законности. Я думаю, что проблема может быть решена, даже со строго формальной точки зрения и в рамках нашего конституционного права.
Вкладываю краткий протокол.
К Вашим услугам, дуче, ГРАНДИ
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 347; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!