I. РАЗВИТИЕ БОГОСЛОВИЯ МИССИИ
До недавнего времени христианская миссия понималась вообще довольно просто. Она заключалась в организованном и институализированном усилии расширять число членов различных христианских Церквей и деноминации среди тех, кто к ним не принадлежал. В течение всего XIX столетия среди большинства протестантов — не говоря уже о римо-католиках и православных — само собой подразумевалось, что та деноминация, к которой они принадлежат, и есть «истинная Церковь» и совершенно законно заниматься прозелитизмом как среди нехристиан, так и среди членов других христианских группировок.
Такое упрощенное и прямолинейное понятие христианской миссии привело на практике к двум очень важным последствиям:
1. На так называемых «миссионерских территориях», то есть прежде всего в Африке и Азии, на которые западноевропейские страны простирали свои колониальные империи и где поэтому была возможна миссия, существовало прямое соревнование между христианскими миссионерами. Соревнование это было серьезной помехой в распространении христианства. «Младшие Церкви», будучи лишь ветвями европейских церковных организаций, оказывались связанными постреформационными и институционными категориями; они вынуждены были импортировать фракционность белых вдобавок к своей собственной расовой и племенной розни.
2. Протестантский и римо-католический прозелитизм распространялся на христианский Восток, особенно Ближний Восток и Индию. Абсолютно не имея успеха среди мусульман, западные миссионеры оправдывали свое пребывание в странах Ближнего Востока, обратив свой пыл на экономически и интеллектуально «недоразвитые» массы восточных христиан, православных и монофизитов. На этот прозелитизм, начавшийся уже в XVII и XVIII веках, при активной поддержке западных дипломатов и денег, последовала защитная реакция — хорошо известное синодальное постановление Вселенского патриарха Кирилла V. В 1755 г. он объявил недействительными таинства, совершенные западными христианами, и потребовал, чтобы обращение в Православие происходило через крещение[659]. Это постановление заменяло прежнюю практику приема западных новообращенных через миропомазание. Оно вошло в основной греческий сборник, известный под названием Пидалион, или Руль и считается до сего дня обязательным в некоторых консервативных православных кругах, особенно в Греции.
|
|
|
Следует также отметить, что активный прозелитизм среди православных широко практиковался и в западных Церквах на Американском континенте.
Он и до сих пор активен в консервативно-фундаменталистских группировках (например, среди туземцев Аляски).
|
|
|
Во время великой миссионерской экспансии западноевропейских Церквей в XIX веке во всем православном мире только Русская Церковь была в состоянии вести подобную работу. Это она и делала на европейской и азиатской территории русской империи, а также за ее пределами. В высшей степени успешной была миссия в Японии под руководством недавно канонизированного св. Николая Касаткина († 1913); не прерывалась миссионерская деятельность на Аляске и после того, как она была продана Соединенным Штатам в 1867 году, а также и в других местах Американского континента. Эта русская миссионерская деятельность не ограничивалась нехристианами, но принимала и римокатоликов, и протестантов. Она следовала принципам, принятым во времена Византии, то есть основывалась на богослужении, переведенном на местные языки. Таким образом, православное богослужение совершалось на дюжине азиатских диалектов. Переводилось и Священное Писание[660].
Идея «экуменического движения», способного положить предел соревнованию миссионеров и сделать возможным некое объединенное свидетельство христианства в мире, впервые сформировалась среди протестантских миссионеров. Она основывалась на воплощении богословами нераздельности единства и миссии в новозаветном понимании Церкви. Как люди практичные, те, кто был ответствен за различные миссионерские отделы и организации, учли все, что можно было выиграть от сотрудничества и распределения средств.
|
|
|
Этот миссионерский импульс был постоянным составным элементом экуменического мышления первой половины нашего века. Вершиной его были слияние Всемирного Совета Церквей и Международного миссионерского совета на ассамблее в Нью-Дели (1961).
После этого «бурные шестидесятые» принесли коренные изменения в господствующие представления о миссии, а потому и о самом экуменическом движении. Мысль о существовании «христианского мира», посылающего миссионеров для обращения язычников, была совершенно отброшена и заменена новым, обобщенным богословием миссии, которое справедливо полагало, что миссия Церкви во время, когда весь мир стал «секулярным», не может быть ограничена какими-либо географическими областями или миссионерскими территориями. Теперь христианская миссия отождествлялась с включением в те исторические процессы, которые считались «прогрессивными», то есть помогали улучшению человеческой жизни. Христиан призывали отказаться от своей традиционной сосредоточенности на Священном Писании и богослужении и «прислушиваться к миру». «Секулярное» определялось как источник постоянного откровения, и миссия Церкви состояла в помощи тем делам и идеологиям, которые боролись за «мир» и «справедливость». В этом новом и преобладающем понимании миссии главной проблемой было то, что оно практически исключало всякое понятие «мира» и «справедливости», кроме «секулярного», оно следовало за всеми увлечениями и утопиями современных социологических течений и изменяло самому основному содержанию христианского благовестия, относящемуся к вечной жизни, воскресению и Царству Божию, то есть к реальностям, не поддающимся определению в социологических или политических терминах. Кульминационным пунктом в развитии этих представлений о миссии была конференция «Церковь и общество» (Женева, 1966) и четвертая ассамблея ВСЦ (Упсала, 1968). После нее воинствующий секуляризм как будто пошел на спад, и при этом сам «секулярный мир» (что бы ни означал этот термин) стал более восприимчивым к иррациональному пятидесятничеству и эмоциональному религиозному «возрождению», нежели к утопиям политических активистов.
|
|
|
Благодаря связи с различными экуменическими организациями Православная Церковь была в постоянном контакте с этими изменениями в христианском понимании миссии. Следует честно признать, что до сих пор влияние ее на результаты различных дискуссий о миссии было довольно незначительным. Однако, может быть, история покажет, что невозмутимая и спокойная неизменность православного богослужения и поныне проявляемый массой православного народа некоторый пассивный иммунитет (несмотря на противоречивые позиции немногих «профессиональных экуменистов») к богословским увлечениям и лозунгам в конце концов будут эффективным свидетельством, более глубоким и великим, нежели консерватизм ради консерватизма. Ясно, что православное понимание христианского благовестия и Церкви очень трудно примирить с теми представлениями о миссии, которые преобладали и до, и после конференции в Нью-Дели.
Православные, конечно, с готовностью согласятся с тем, что: 1) миссия присуща самой природе Церкви: она именуется «апостольской» как потому, что несет апостольскую веру, так и потому, что послана в мир так же, как были посланы апостолы, — для свидетельства о Воскресении Христа; 2) миссия не может сводиться к одной только проповеди Евангелия — она предполагает служение, то есть свидетельство делами так же, как и словом. Эти два пункта означают, что, если Церковь перестает быть миссионерской и ограничивается замкнутым в себя существованием или, хуже, вносит этнические, расовые, политические, социальные или географические ограничения в благовестие Христово, она перестает быть подлинно «Христовой Церковью». И поскольку Христос был помазан «благовествовать нищим», «проповедовать пленным освобождение» и «отпустить измученных на свободу» (Лк. 4:18), то ясно, что Церковь Его должна делать то же.
Однако православные не могут согласиться с теми предпосылками, которые оправдывали бы включение миссии в структуру экуменических организаций, таких, как Всемирный Совет Церквей, потому что они представляют собой ассоциации христиан разделенных. Православные же считают, что Православная Церковь есть Церковь Единая, а не разделенная, то есть богословски и библейски неделимая; они считают, что всякая ассоциация «разделенных» церквей есть не что иное, как попытка ad hoc трудиться над единением христиан, или же средство сотрудничества в тех областях, где оно возможно, включая и христианское благовестие миру. Миссия, однако, в своем высшем богословском смысле есть выражение самой Церкви. Она не может родиться из разделенного христианства, а только из Единой Церкви, и ведет она к обращению в эту Единую Церковь.
Совершенно очевидно также, что православные не будут согласны с «секуляристской» интерпретацией миссии. Цель миссии есть принятие Евангелия, которое именно освобождает человека от детерминизма секулярных категорий, то есть от «мира». Основой «миссионерского» аспекта экуменизма всегда был текст Евангелия от Иоанна: «Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21). Здесь говорится о единстве божественном, которое должно стать также и единством людей, и это есть нечто, чего мир «не может дать». Это именно и есть та причина, по которой истинное единство христиан осуществляет-с я не в общей деятельности и даже не в общем свидетельстве вовне, но в закрытом Таинстве Евхаристии. Только потому, что Евхаристия есть событие эсхатологическое, предвосхищение пришествия будущего Царства и полнота Божественного присутствия, она есть также единение. По этой же причине любой вид взаимного причащения (intercommunion), то есть евхаристического общения между христианами, разделенными в вере и в конечных церковных обязательствах, неизбежно низводит Евхаристию до уровня одного из способов человеческого содружества, отличного от грядущего Царства Божия, то есть того, в чем и заключается высший смысл Евхаристии.
Лично я думаю, что среди православных царит общее согласие относительно вышеизложенных позиций. Однако по различным причинам небогословского характера православные действовали без достаточной последовательности и логики. Так, например, они в Нью-Дели (1961) согласились на то, чтобы Международный миссионерский совет слился со Всемирным Советом Церквей, даже несмотря на то что некоторые голосовали на этой ассамблее против. Причина такой приспособляемости — в том, что Русская Православная Церковь после революции почти не имела возможности заняться организованной миссионерской работой, и поэтому иерархи некоторых православных Церквей не ощущали какой-либо особой практической угрозы от предлагаемого слияния. С другой стороны, многие иерархи Ближнего Востока были рады иметь какую-то возможность контроля над протестантскими миссионерами посредством организации, членами которой являются и сами православные.
Можно также с уверенностью сказать, что православная реакция против «секуляризованного» понимания миссии была бы сильнее, если бы трагическое положение Московской Патриархии не заставляло ее принимать участие в различных «прогрессивных» организациях западного мира, считавшихся полезными советскому правительству при условии умалчивания недостатков советского общества и гласной критики Запада.
Эти и другие практические соображения вряд ли способствуют согласованности свидетельства Православия. Я, однако, думаю, что мы, православные христиане на Западе, несем особую ответственность за положительный и полезный вклад в происходящий в мировом христианстве спор о природе миссии.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 524; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!