ПРИЕМ ПО СЛУЧАЮ ДНЯ РОЖДЕНИЯ ТЕТИ ФАННИ 28 страница
— Где вы живете? В Фарти?
— Нет. Я живу по другую сторону лабиринта. Именно там я и создаю игрушки.
— По другую сторону лабиринта? Не там ли... не там ли находится коттедж? — быстро спросила я.
— Вам известно про коттедж?
Я кивнула.
— Ваша мать рассказывала о нем?
— Нет. Она не много говорила мне о Фарти, поскольку не любила эту тему.
Мужчина медленно кивнул головой. При этом лицо его опечалилось. Он отвел глаза и пристально посмотрел в сторону семейного кладбища Таттертонов (положение его плеч напоминало мне собственную позу в минуты грусти). Затем вынул из кармана правую руку и откинул назад свои волосы. У него были длинные, чувствительные, сильные пальцы — пальцы художника. И очень похожие на мои. Я подумала, вероятно, некоторые люди от рождения призваны стать художниками.
— Я очень сожалею по поводу того, что случилось с вашими родителями, — произнес он тихим голосом, не глядя на меня.
— Спасибо.
— Итак. — Мужчина быстро взглянул вверх. — Я полагаю, что вы тоже в курсе дела относительно этого лабиринта. Я не мог не заметить, как вы смотрели на него.
— Он выглядит таким таинственным.
— Как, впрочем, и все другое. Но это для тех, кто не знает его. Вы не хотите пройти через лабиринт?
— Через лабиринт? Вы хотите сказать... на другую сторону?
— Почему бы нет? — Он посмотрел на Голубое небо, которое то здесь, то там прочерчивали длинные тонкие облака. — Это приятный день для прогулки. Я буду рад прокатить вас.
|
|
|
Я колебалась. И хотя мне очень хотелось познакомиться с лабиринтом и увидеть коттедж, мистер Брадерз, при всем его любезном и дружеском обращении, оставался для меня совершенно незнакомым человеком. Что будут говорить, если я вдруг пойду с ним туда? С другой стороны, он работал у Тони, а тот все равно будет недоволен, что я покинула дом. Поэтому ничего не изменится, если я совершу еще небольшую прогулку, особенно такую.
— Хорошо, — согласилась я.
Он заметил, что я украдкой посмотрела вокруг.
— Мистер Таттертон не знает, что вы здесь?
— Нет, но мне это безразлично, — заявила я вызывающе.
— Я вижу, вы унаследовали характер вашей матери. — Он обошел коляску и взялся за рукоятки.
— Вы хорошо знали ее?
— Да. Я знал ее хорошо. Она была примерно вашего возраста, когда мы встретились.
— Вы хотите сказать, что все это время вы работали у Тони и делали игрушки?
— Да. — Теперь он был позади меня, толкая коляску, так что я не могла видеть его лица, но голос сделался еще мягче.
— А я считала, что тогда все игрушки создавал его родной брат Трой.
— О да, это так. Я лишь делал с них копии. Это брат Тони научил меня всему, что я умею.
— Понимаю. — У меня было ощущение, что он не до конца откровенен. — Вы также работали в коттедже? Или же вы работали на фабрике?
|
|
|
— И здесь и там.
— Где вы повстречали мою мать? — Мы подъезжали все ближе и ближе к входу в лабиринт, и я полагала, что за разговором сумею скрыть свой страх.
— Здесь и там. — Он перестал толкать коляску, по-видимому, заметив охватившее меня волнение. — Вы уверены, что хотите ехать дальше?
Я ответила не сразу. Живая изгородь была такой густой и высокой по сторонам, а дорожки в лабиринте темными и так далеко уходили вглубь! Что, если этот человек не знает по-настоящему дорогу и мы заблудимся?
— Вы уверены, что сможете потом найти выход оттуда?
Он рассмеялся:
— С завязанными глазами. Может, как-нибудь я сделаю это, чтобы убедить вас, что я не шучу. Но если вы боитесь...
— Нет-нет. Я хочу продолжить путь, — заявила я, заставив себя набраться храбрости.
— Тогда очень хорошо. Поехали. — И он покатил меня в этот громадный английский лабиринт. Я на самом деле въезжаю в него! То, о чем я мечтала почти всю мою жизнь, должно сейчас произойти! И опять я пожалела, что рядом не было Люка. Я откинулась на спинку и задержала дыхание. Вскоре мы, отгороженные высокими зелеными стенами, оказались в царстве блестящих лиан.
|
|
|
Пребывание в лабиринте доставляло огромное удовольствие. Кусты по бокам поднимались до десяти футов и делали повороты точно под прямым углом. Конечно, они, как и вся остальная растительность в Фарти, нуждались в уходе. Но кругом были тень и успокаивающая нервы зелень, и я чувствовала, как напряжение дня и гнетущее чувство страха постепенно покидают меня.
— Что вы ощущаете? — поинтересовался мистер Брадерз, когда мы сделали первый поворот и углубились дальше.
— Здесь так тихо. Я с трудом различаю щебет птиц в саду.
— Да. Больше всего я люблю в лабиринте эту мирную безмятежность.
Я посмотрела наверх. Даже жалобные крики морских чаек, летавших над нами, казались приглушенными, далекими. Когда мы сделали еще один поворот, он остановился.
— Вы сидите слишком низко, поэтому, наверное, не видите крышу Фарти.
— Да, только чуть-чуть над кустами. Крыша кажется уже такой далекой.
— В лабиринте можно воображать, что находишься в другом мире. Я часто это делаю, — признался он. — Вам нравится иногда представлять себе что-то, жить в фантазиях?
— Да, очень. Мы с Люком часто делали это и, если бы оба были сейчас дома, вероятно, продолжали бы играть в фантазии. Хотя, наверное, мы стали уже слишком старыми для этого.
|
|
|
— Люк?
— Мой... двоюродный брат... сын тети Фанни, Люк-младший.
— О да... вашей тети Фанни. Я забыл про нее.
— Вы и ее знали!
— Я слышал о ней.
Он знал больше, чем говорил, я не сомневалась. Кто же этот человек? Не поступила ли я слишком опрометчиво, приняв так быстро его приглашение? Я обхватила себя руками, как бы защищаясь. Часть меня рвалась вернуться обратно в дом, но другая, более сильная часть хотела увидеть коттедж и побольше узнать об этом таинственном обворожительном человеке.
— Вам холодно? Здесь бывает довольно прохладно.
— Все хорошо. Еще долго нам добираться?
— Всего несколько минут. Мы сделаем этот поворот, потом другой, затем прямо до нового поворота и еще один поворот и окажемся на другой стороне.
— Я теперь могу понять, как легко здесь заблудиться.
— Да, это случается. Однажды ваша мать заблудилась.
— Правда? Она никогда не говорила мне об этом.
Он засмеялся:
— Так я впервые увидел ее. Она не могла найти дорогу назад.
— Пожалуйста, расскажите мне об этом, — попросила я. — Она так неохотно говорила о днях, проведенных ею в Фарти.
— Это случилось, когда она зашла в лабиринт в первый раз. Я работал в коттедже — кажется, делал маленькие латы для крошечных рыцарей, — и вдруг она появилась в дверях. Она выглядела невинной и потерянной, почти как ангел, вышедший из тумана... прекрасной и решительной. В тот день стоял густой туман и стемнело очень быстро. Она боялась, что не найдет дороги назад.
— Трой там тоже был?
— Да, он был.
— А что случилось потом? — поторопила я, недовольная его драматическими паузами.
— О, мы успокоили ее. Насколько я помню, мы дали ей поесть, а потом отвели назад через лабиринт.
— Странно думать о своей матери, как о молодой девушке.
— Она была очень красивой молодой леди и так похожа на вас.
— Однако я не чувствую себя особенно красивой в эти дни.
— Вы будете такой. Уверен в этом. Ну вот, остался только один поворот.
Мы повернули за угол и вышли из лабиринта. Перед нами была дорожка, выложенная светлыми плитами и обсаженная высокими соснами. Прямо впереди стоял маленький каменный коттедж с шиферной крышей красного цвета, который казался низеньким среди высоких сосен. Игрушечная модель Таттертонов полностью соответствовала оригиналу. Я не смогла удержаться и не вскрикнуть. Это был игрушечный коттедж мамы, который она подарила мне в день моего восемнадцатилетия. Все это было так странно. Я как бы перенеслась в фантастический мир, в мир игрушек, где люди живут своими мечтами.
Если бы был со мной здесь Люк! Он бы увидел, что все наши фантазии могут воплощаться в реальности. Те две крохотные фигурки в игрушечном коттедже были бы нами.
Вокруг домика извивался забор из колышков высотой до колен. Он не предназначался для того, чтобы от кого-то отгораживаться, просто служил подпоркой для вьющихся роз и выглядел совершенно таким же, как и на игрушечной модели.
В отличие от остальной территории Фарти местность вокруг коттеджа была хорошо ухожена, во всем чувствовалась заботливая рука. Густая и ровно подстриженная трава, забор выкрашен белой краской, дорожки чистые и ровные, стекла в окнах блестели.
— Ну... вот и коттедж.
— Он как бы пришел сюда из книжки. Как бы я хотела нарисовать его.
— Вы рисуете?
— О да. Рисование — это моя страсть. Я это делаю даже теперь, во время лечения. Я хочу изучать искусство и постоянно работать над собой, — заявила я с надеждой.
— Конечно. Конечно, — дважды повторил мистер Брадерз, перенесясь опять в воспоминания. — Да, тогда вы, может быть, когда-нибудь нарисуете его. Почему бы и нет?
— Мы можем зайти внутрь? — спросила я.
— Обязательно. А вас не будут искать там, в Фарти?
— Мне это безразлично. Я чувствую себя там пленницей. Пожалуйста, ввезите меня в коттедж.
Он провез меня по плиточной дорожке до входной двери, открыл ее и вкатил внутрь. Игрушки Таттертона стояли повсюду: на полках и на доске над камином. Здесь также было по крайней мере полдюжины старинных часов, которые все ходили. И как бы в подтверждение пробили напольные часы в углу комнаты, а музыкальная шкатулка голубого цвета, выполненная в форме коттеджа, открыла входную дверцу. Из нее вышло, быстро вернувшись обратно, крошечное семейство, сопровождаемое приятной, легко запоминающейся и очень знакомой мелодией.
Это была та самая мелодия, которая звучала, когда поднимали крышу у игрушечного коттеджа в Уиннерроу, — ноктюрн Шопена. Когда музыка прекратилась, мы посмотрели друг на друга.
— У моей матери был игрушечный коттедж — точная копия этого, со всеми кустами и соснами, и он исполнял эту же самую мелодию. Она подарила мне его в день восемнадцатилетия. Ему столько лет, сколько и мне, а он все еще играет. Кто-то прислал коттедж маме сразу после моего рождения.
— Да. — Он с трудом выговорил это слово. Он казался испуганным, его глаза несколько расширились. Затем выражение лица мистера Брадерза изменилось и стало печальным. Голова склонилась на сторону, и на мгновение он глубоко задумался. Внезапно, осознав, что я смотрю на него, он улыбнулся.
Я быстро отвернулась и стала продолжать изучать помещение. Оно было необычно уютным и теплым, таким, каким, по моему мнению, должен быть домик садовника. Хотя мебель была старой, ничего не выглядело изношенным. Полки, полы, занавеси — все выглядело опрятным и чистым, как в доме чрезвычайно аккуратного человека. Дом состоял всего из двух комнат. В жилой прямо перед камином находился длинный стол, на котором лежали крохотные кусочки металла, инструменты и незаконченная игрушечная средневековая деревня. Церковь с винтообразной крышей и цветными окнами была уже доделана. В ее дверях стоял священник, который приветствовал прихожан. Там были также магазины, прекрасные каменные дома и хижины более бедных людей. Несколько маленьких повозок с запряженными в них лошадками, а также некоторые детали не были еще закончены.
— Если вы хотите, у меня есть в холодильнике чай.
— Да, пожалуйста.
Я подкатила коляску ближе к столу, чтобы посмотреть повнимательнее на эту таттертоновскую игрушечную деревню.
— Эта модель отнимает у меня массу времени, так как я постоянно хочу что-то добавить то здесь, то там, — пояснил он.
— Она такая красивая и так похожа на настоящую! Мне она очень нравится. Посмотрите только, как удачно вам удалось передать выражение их лиц! Нет даже двух похожих.
Я взглянула наверх и заметила, что хозяин коттеджа смотрит на меня пристально, с нежной, прекрасной улыбкой на лице. Он спохватился и быстро сказал:
— О... чай. Одну минутку.
Он пошел на кухню, а я откинулась на спинку и продолжала изучать окружающую обстановку.
— Вот, пожалуйста, — сказал мистер Брадерз, быстро подойдя ко мне и передавая стакан с чаем и плавающими в нем кусочками льда. Я взяла чай, но пить не торопилась. Мужчина почему-то избегал моего взгляда и, повернувшись, стал укладывать инструменты в ячейки на стене.
— Вы тот человек, которого я видела из окна своей комнаты, — заявила я.
— Да?
— Я видела вас у памятника моим родителям, не правда ли?
— Да, я останавливался там однажды.
— Более чем однажды, — настаивала я.
— Может быть, и чаще.
Улыбнувшись, он сел в деревянную качалку около камина, закинул руки за голову, вытянул свои длинные худые ноги и посмотрел на потолок. Теперь, когда я разглядела его профиль, я подумала, что он по-своему довольно интересный человек. Он излучал какую-то притягательную силу, которую я наблюдала у Люка, когда он бывал в самом нежном, вдохновленном и поэтическом настроении.
— Прогулки — теперь мои единственные физические упражнения. Я брожу по всей территории.
— Вы были также на поминальной службе. Я видела вас, — подчеркнуто заявила я. — Почему вы не могли выйти из леса и встать рядом с другими молящимися?
— О... я просто постеснялся. Итак, — сказал он, пытаясь изменить направление разговора, — как идет ваше выздоровление?
— Но почему вы не хотели, чтобы вас увидели там? Вы боитесь Тони?
— Нет. — Он улыбнулся.
— Я не понимаю тогда, почему вы так... так прячетесь?
— У меня просто такая привычка. Если посмотреть на человека более пристально, то, думаю, у каждого из нас найдется что-либо странное. Я такой тип, который любит оставаться в одиночестве.
— Но почему? — настаивала я.
— Почему? — Он засмеялся. — Вы ведь не отступаете от того, что вас беспокоит, не правда ли? Совершенно так же, как ваша мать.
— Я не понимаю, как вы можете так много знать о ней, если вы любите проводить все время наедине с самим собой.
Он засмеялся снова.
— Я не знаю, куда мне спрятаться, чтобы сохранить секреты своей жизни, когда вы находитесь поблизости. Я люблю одиночество, — спокойно сказал он. — Но мне нравилось быть с вашей матерью, и я разговариваю с людьми, как я делаю сейчас с вами. А теперь расскажите мне о своем выздоровлении.
— Вчера я встала самостоятельно на ноги, впервые после аварии.
— Это замечательно!
— Но доктор и Тони считают, что мне не надо торопиться. Никто не просил меня, чтобы я снова попробовала встать, и еще я ни разу не воспользовалась приспособлением для ходьбы. Они продолжают настаивать на том, чтобы я днем спала, принимала таблетки снотворного и оставалась изолированной от людей. Это первый случай, когда я вышла из дома, хотя нахожусь здесь уже почти неделю! Я даже не могу позвонить по телефону и поговорить. У меня нет телефона! — Я разревелась.
— Да?
— Я не видела своего двоюродного брата Люка с тех пор, как покинула больницу, то есть уже шесть дней, считая сегодняшний. Я посылала ему послания через Тони и Дрейка.
— Дрейка?
— Сводный брат моей матери.
— О да. Сын Люка-старшего.
— Кажется, вы знаете слишком много о моем семействе для работника... для помощника, — заявила я подозрительно.
— Просто я умею хорошо слушать, когда говорят другие люди.
— Какая у вас удивительная память на подробности, — отметила я, прищурив глаза и всем своим видом демонстрируя понимание того, что многое он просто недосказывает мне.
Мистер Брадерз улыбнулся как-то по-мальчишески.
— И что же случилось с Люком?
— Он не позвонил и не приехал. Я въехала на коляске в кабинет Тони и сама позвонила ему в общежитие в Гарварде. Его не оказалось на месте, и я попросила его соседа по комнате передать Люку, чтобы он немедленно приехал ко мне.
— Понятно. Ну, тогда я уверен, что скоро он навестит вас.
— Я не знаю. Люди становятся другими... Дрейк увлечен своей новой ролью бизнесмена, работая у Тони, а Люк никогда раньше не покидал меня. Мы выросли вместе и всегда были очень близки. Мы делились такими вещами, о которых другие девушки и юноши никогда не осмеливаются говорить. У нас были особые отношения, — подчеркнула я. В ответ мужчина задумчиво кивнул головой. — Мы больше чем просто... двоюродные брат и сестра. — Я помолчала. Не знаю почему, но я чувствовала, что могу поделиться с ним семейными секретами. Я ощущала его искренность, и мне было легко рядом с ним. У меня было такое ощущение, будто я знала его всю мою жизнь. Совершенно посторонние люди в Уиннерроу знали о Люке. Почему бы не знать этого и мистеру Брадерзу? — У Люка и у меня один и тот же отец, — наконец выпалила я.
— Понимаю, — сказал он, но при этом не проявил никакого удивления.
— Нет, вы не понимаете. Никто не может понять, как это тяжело, как это было тяжело! Особенно для Люка. Ему пришлось преодолевать так много трудностей, подниматься на такие высокие горы. Люди иногда могут быть очень жестокими, особенно в маленьких городках, таких как Уиннерроу. Они не дадут вам возможности забыть грехи ваших...
— Грехи ваших отцов?
— Да.
— Люк, должно быть, стал необыкновенным молодым человеком, если вы проявляете о нем такую заботу.
— О да. Он такой умный. Он был лучшим учеником в своем классе! И он очень внимательный и вежливый. Все беспристрастные люди любят и уважают Люка. И мама любила его. Это было для нее нелегко, но она заботилась о нем, как о собственном сыне, — проговорила я твердо.
— Расскажите мне про ваши волосы. Ведь вы их покрасили?
— Да.
— Когда?
— Несколько дней тому назад. Тони привез в Фарти дамского парикмахера и уговорил меня сделать это. Он полагал, что если я буду выглядеть ярче, то и чувствовать себя стану лучше.
— Тони заставил вас сделать это?
Я заметила беспокойство на его лице.
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Как Тони... мистер Таттертон чувствовал себя последнее время? Я не видел его несколько дней.
— Довольно странно. Он забывчив и путает вещи.
— Путает? Что, например?
— Он часто путает меня с моей матерью, моей бабушкой... даже с моей прабабушкой Джиллиан.
— Как это происходит? — Он наклонился вперед в своей качалке, его руки покоились на коленях, а изящные пальцы были сцеплены вместе.
— Он говорит со мной так, как если бы это была не я, упоминает вещи, которые я не могла ни знать, ни вспомнить.
Он пристально посмотрел на меня. Выражение беспокойства прочно утвердилось на его лице.
— Как долго вы будете оставаться здесь, в Фарти?
— Было намерение, чтобы я оставалась здесь до того времени, пока не поправлюсь окончательно, но сегодня я сказала Дрейку, что хочу ехать домой.
Меня вновь захлестнули накопившиеся во мне чувства, что я нахожусь как в заключении, что меня мучила жестокая сестра и что сейчас мне приходится жить в одном доме вместе с Тони, который перемещается из одного мира в другой.
— Да, я хочу уехать!
— Тогда следует уезжать. Если вам здесь нехорошо, если вы не чувствуете себя удобно, вам лучше уехать. — Он сказал это с такой силой, с такой уверенностью во взгляде, что внезапно я почувствовала страх.
— Кто вы... на самом деле? Вы знаете слишком много об этом семействе, чтобы быть простым работником фирмы.
Мужчина вновь откинулся назад и посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом. Мое сердце снова сильно забилось. Я знала, что была права.
— Если я скажу вам, сумеете ли вы это прочно запереть в себе? Для меня очень важно, чтобы это знали лишь немногие, а лучше вообще никого не посвящать. Я счастлив здесь, ведя жизнь затворника, защищенную от всего и вся лабиринтом. Мое одинокое существование дорого и важно для меня. Я счастлив жить своими воспоминаниями и своей работой, которая, как вы можете убедиться, занимает большую часть моего времени. — Он помолчал, затем сказал с грустью: — Это жизнь, которую я сам выбрал для себя. Во всяком случае, не думал, что проживу так долго.
Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 455; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!