АМЕРИКАНСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ И МОЛОДАЯ РЕСПУБЛИКА
Образ нового общества
XVIII век вошел в историю европейской культуры как век Просвещения. Недавние достижения науки, прежде всего, открытия И. Ньютона, Дж. Локка, побудили европейских философов, ученых, литераторов кардинально пересмотреть прежнюю картину мира. Новая картина предполагала Бога как Творца, но не Вседержителя судеб Вселенной и человека, которые развиваются по своим естественным законам (деизм), а в отдельных случаях и вовсе обходилась без Бога (атеизм). Естественные, природные законы разумны и, в отличие от неисповедимой Господней воли, вполне доступны пониманию человеческого разума. Согласно этим законам, как подсказывает разум, человек рождается свободным, равным другим людям; ему изначально свойственны стремление к общественной жизни и благожелательность, необходимая, чтобы эту жизнь обеспечить. "Естественный человек", таким образом, представляет собой вовсе не падшее (вследствие адамова греха) существо, как значится в Библии, а некую, по определению Дж. Локка "tabula rasa" ("чистую доску"), на которой те или иные условия его существования могут "начертать" что угодно.
Дурное общественное устройство, основанное на социальном неравенстве и подчинении личности феодалам и церкви, нарушает естественные законы и извращает природу человека. Однако стоит лишь просветить разум людей, объяснив им истину, они сразу же приведут свою жизнь в соответствие с естественными законами и обретут гармонию и счастье. Таким образом, разум являлся для просветителей "альфой и омегой" всего: законом развития мира и способом его познания, единственным критерием истины, средством оздоровления общества и совершенствования человека. Не случайно XVIII век также называют веком Разума, умнейшим из всех веков.
|
|
|
На Америку, которая тогда была культурной и интеллектуальной "провинцией", идеи заокеанских просветителей оказали самое решительное воздействие: здесь они попали на более благоприятную, чем в Европе, почву, как бы специально "взрыхленную" для них всем ходом национальной истории. Америка с самого начала ее заселения белым человеком была своего рода "лабораторией", где апробировался сформулированный затем просветителями тезис о врожденном праве людей на свободу, равенство и стремление к счастью: она всегда была прибежищем для притесняемых (от английских пуритан, гонимых за веру, до тюремных узников, вывозимых сюда "для более активного заселения колоний"), здесь изначально отсутствовали сословные различия и имелись более широкие, чем в Старом Свете, возможности самореализации, повышения социального статуса и благосостояния для каждого. Наконец, именно здесь новоанглийские пуритане строили свой "город на вершине холма", дабы явить "свет миру". Просветительский рационализм также нашел горячий отклик у обитателей североамериканских колоний, своеобразно преломившись даже в Новой Англии, казалось бы, антагонистичной ему по духу.
|
|
|
XVIII век, столь радикально изменивший европейскую мысль, принес существенные перемены и в духовную, интеллектуальную и общественную жизнь Америки. Прежние идеи, идеалы и амбиции были, однако, не отвергнуты, но переосмыслены и переформулированы в соответствии с научными и философскими завоеваниями века Разума. Освоение континента связывалось теперь не с поисками сокровищ и легкой жизни, и не с Божьим водительством, а с идеями либерализма и прогресса, а также целесообразности.
Ярким воплощением переориентации американской мысли и эпохи Просвещения в целом выступает личность Бенджамина Франклина, литератора, ученого, философа, общественного и политического деятеля, дипломата. Пуританское происхождение и воспитание не воспрепятствовали очень разносторонним и абсолютно светским интересам Франклина. Для него как для деиста духовные проблемы его предков обернулись вопросами этики, устройства собственной судьбы и служения обществу. Его максимы (например, знаменитое "время — деньги") обозначают путь к самоусовершенствованию, а многочисленные эссе дают систематическую программу по улучшению человеческой природы и общества, в основе которой лежит утилитарный принцип: "Только добродетельный человек может быть счастливым".
|
|
|
Пуританский теоцентризм, казалось бы, получил сокрушительный удар и должен был терять приверженцев одного за другим. Этого, однако, не произошло. Напротив, в 1730—1740 годы по всей стране — от Мэйна до Джорджии прокатилась волна невиданного прежде духовного подъема. Она началась с почти одновременных спонтанных вспышек религиозного воодушевления среди представителей разных деноминаций в разных городках Америки, и обрела размах с приездом великого английского евангелиста и проповедника Джорджа Уайтфилда. Уайтфилд обращался ко всем протестантам: "Мой приход — это весь мир, и я буду проповедовать везде, где только Бог предоставит мне возможность <...>; не говори мне, что ты баптист, независимый, пресвитерианец <...>, скажи, что ты христианин, это все, что мне нужно". Искренность, страсть, эмоциональность и сам тембр голоса, исключительная харизма этого человека увлекли и тех священников и прихожан, которые еще не были затронуты тем, что вскоре получило название "Великого Пробуждения". Проповеди Джорджа Уайтфилда, а также Джонатана Эдвардса, Уильяма и его сына Гилберта Теннентов, Сэмюеля Блэра, Сэмюеля Финли и многих других собирали огромное количество людей, которые переживали духовное прозрение и целыми приходами обращались ко Христу. Великое Пробуждение сопровождалось мощным движением Святого Духа, откровениями и чудесами.
|
|
|
Безусловно, Пробуждение отчасти было реакцией отрицания на атмосферу всеобщего материализма и рационализма века Просвещения, оно давало обильную пищу эмоциям человека, отвечало его душевным и духовным потребностям, которые, в отличие от запросов интеллектуальных и физических, долго находились в небрежении. Вместе с тем Пробуждение отчасти являлось парадоксальным и очень специфическим порождением этого века. Сознательно — ибо многие американские священники, деятели Пробуждения, были людьми образованными и часто увлеченными новыми достижениями науки — либо же чисто интуитивно они основывали свою проповедническую практику на последних открытиях в области психологии. Обращаясь непосредственно к чувствам каждого человека, они оказывали глубокое и мощное воздействие на аудиторию.
Подобно тому, как переориентация светской жизни американцев воплощена в Б. Франклине, изменение религиозного сознания ярко иллюстрируется примером Джонатана Эдвардса (1703—1758), пуританского проповедника, величайшего в Америке метафизика и теолога. Эдвардс и Франклин представляют противоположные принципы американского мышления XVIII столетия: идеализм и материализм, вместе же отражают его разнообразие. Дж. Эдвардс в его ответе современному деизму и экспериментальным наукам пошел далее своих сподвижников по Пробуждению. Его проповеди (наиболее известная из них — "Грешники в руках разгневанного Бога") и теологические сочинения были проникнуты живым интересом к физическим явлениям и признанием человеческой субъективности; и то и другое, по Эдвардсу, подтверждало Божье присутствие и возможность для человека духовного возрождения.
Студентом штудировавший Локка и не принимавший в целом его теории, которая сводила жизнь человека к одним только ощущениям и, таким образом, низводила его на уровень животного, Эдвардс тем не менее усвоил и развил многие из локковских идей. Так, он настаивал на истинности чувств, или "аффектов" как знаков Господнего расположения к человеку, видя в теории Локка своего рода "противоядие" от холодного оцепенения религии разума, в которое постепенно погружалось пуританское мышление в XVIII веке. Открытый ум Эдвардса, приведший его к изучению психологии субъективного опыта, предвосхищал оформление в следующем столетии трансцендентализма, сугубо национального философского учения, важность коего для дальнейшего развития американской мысли признается безоговорочно.
Деятельность Дж. Эдвардса и Великое Пробуждение в целом, вкупе с идеями европейских и американских просветителей (Б. Франклин), во многом подготовили американскую Революцию. Не только Просвещение, но и Пробуждение, поставившее под сомнение необходимость строгой церковной организации, призывавшее к освобождению личности от таковой, делавшее акцент на эмоциональном религиозном опыте отдельного человека, было мощным орудием индивидуализма. В политических терминах, Пробуждение предшествовало стремлению Америки выйти из-под британского владычества ради свободного и демократического общественного устройства. Как видим, в плане дальнейшего социального и культурного развития XVIII столетие значило для Америки даже больше, чем для Европы. Это был век Просвещения, Великого Пробуждения, обретения политической и духовной независимости, рождения молодой республики, оформления американской нации и первых осознанных попыток создания национальной литературы.
Некоторые изменения в жизни Америки обозначились уже с начала XVIII века. Утрехтский договор (1713) между Англией, Францией, Испанией и Голландией ограничил территории влияния Франции и Испании и объективно создал условия, в которых североамериканские колонии могли проявлять большую политическую и экономическую инициативу. В это время колонисты из Англии составляли 90% всего белого американского населения.
Освоение Нового Света шло быстрее, чем когда-либо прежде. И все-таки даже в 1790 году население страны, которая протянулась на 1. 200 миль вдоль атлантического побережья, составляло менее четырех миллионов человек, включая мужчин, женщин и детей, черных и белых.
Около половины белых поселенцев, приехавших в Новый Свет перед Войной за независимость, прибыло по контракту, который заключался на четыре-семь лет и обеспечивал дорогу, питание, одежду и жилье, для работы на полях и плантациях или в качестве домашней прислуги. Высокая смертность и порой тяжелые условия труда вольнонаемных работников частично компенсировались материально выгодными условиями контракта и ограниченным сроком его действия, по истечении коего человек мог распоряжаться собой по собственному усмотрению.
Иначе обстояло дело с афроамериканским населением. Перед началом Войны за независимость рабство уже было узаконенным социальным институтом с полуторавековой историей судебных расследований по так и не решенному вопросу, кем же считать чернокожего невольника: частным имуществом хозяев или человеческой личностью? В то время лишь один авторитетный голос американского просветителя Б. Франклина звучал в поддержку свободы каждого человека. К концу XVIII века, однако, в первые годы существования молодой американской республики, все штаты к северу от Мэриленда отказались от рабовладения, но окончательного решения проблемы рабства не предвиделось вплоть до второй половины следующего столетия.
На протяжении всего XVIII века отношения между американскими колониями и внутри них складывались не слишком гладко: периодически возникало напряжение (как, например, между Коннектикутом и Пенсильванией в 1750 году), случались и вспышки насилия. Города с высоким процентом черного населения жили в страхе перед возможным восстанием негров. Тяжелые условия труда вольнонаемных работников приводили к отдельным стихийным выступлениям (как протест греческих и итальянских иммигрантов во Флориде в 1769). Постоянную угрозу, в особенности в период Французской и Индейской войны (1756—1763), представляли индейские рейды. Череда войн против французов в Северной Америке повлекла за собой установление там британской гегемонии, что имело для английских колоний далеко идущие экономические и политические последствия. Десятилетия, предшествовавшие Войне за независимость, были отмечены ужесточением британской политики в ее американских владениях — принятием серии указов, ограничивающих колониальную торговлю, — и ответным ростом недовольства колоний "капризами" метрополии.
Указ о Гербовом сборе (1765), вводивший чрезвычайно высокий налог на американскую печатную продукцию, встретил яростное сопротивление — бойкот английских товаров со стороны колониальных купцов и разгром британских представительств отрядом "Сынов свободы" — и, хотя Парламент отменил указ в течение года, тот уже успел сыграть свою роль в укреплении антибританских настроений. Когда же был издан так называемый "Чайный закон" (1773), колониальные порты, объединившись, арестовали весь груз английского чая, чтобы не допустить его продажи на американской территории. При этом, не повышенный Англией налог был причиной бойкота — цена чая оставалась доступной, — а принцип. Британия постоянно напоминала Америке о ее зависимости от метрополии, подчеркивала ее "второсортность". 16 декабря 1773 года вошло в историю как день "Бостонского чаепития": отряд городских патриотов (под предводительством Сэмюеля Адамса), одетых индейцами, осадил английские корабли, которые стояли в Бостонской бухте, и выбросил в воду весь чайный груз.
Отношения с Великобританией не улучшились и в следующем году; в Филадельфии был созван первый из двух всеамериканских Конгрессов по правам американцев. Второй состоялся 4 июля 1776 года. Он принял "Декларацию независимости", написанную Томасом Джефферсоном от имени тринадцати английских колоний Северной Америки, которые ныне объявляли себя независимыми свободными штатами. Годом раньше, 19 апреля 1775, войско британской армии и отряд американского ополчения обменялись первыми выстрелами в Лексингтоне (Массачусетс). Началась Война за независимость, которая продолжалась до 1783 года. Создание регулярной армии и командование было поручено Джорджу Вашингтону, богатому виргинскому плантатору, за плечами которого имелся опыт Индейской и Французской войны. Впоследствии он стал первым президентом США.
Сейчас, по прошествии двух с лишним веков, трудно представить, насколько революционным было это событие. Не случайно американцы предпочитают называть Войну за независимость "Американской революцией". По сути, это и была революция, первая в истории Нового времени, упразднившая монархический режим (ведь Америка вышла из-под власти английского короля Георга III и установила республику, разорвала полуторавековую традицию). Старый Свет был шокирован: народ за океаном заявил, что он вправе сам выбирать подходящую ему форму правления, что "правительство получает власть только с согласия управляемых". В то время это был более чем радикальный шаг: нечто новое возникало под Солнцем — правительство, созданное "народом, из народа и для народа".
В 1787 году были приняты Статьи Конфедерации, законодательно закрепившие добровольный союз тринадцати штатов, при почти полном суверенитете каждого из них, и запрещавшие политическое давление на личность. В том же году состоялось решающее сражение под Йорктауном, когда основные силы англичан были разгромлены. Молодая республика — Соединенные Штаты Америки — одержала победу в войне, и, наконец, в 1783 году Англия официально признала ее независимость.
Но были ли тринадцать соединенных штатов единым и независимым государством на деле, а не только в политических документах, которые в пылу полемики шли на известное преувеличение, существовала ли единая американская нация? Этот вопрос весьма остро стоял перед жителями только что созданной конфедерации. Он до сих пор дискутируется и по-разному решается американскими историками и социологами, большинство которых признает, что в первые годы молодой республики формирование действительного единства осложнялось двумя главными обстоятельствами. Во-первых, в экономическом и особенно в культурном отношении США продолжали зависеть от Великобритании, и, во-вторых, сохранялось весьма значительное разнообразие укладов и уровней жизни в самих тринадцати штатах. Недавние колонисты еще называли себя "виргинцами" или "новоангличанами", а не американцами.
Как для бедных, так и для богатых, быть американцем означало быть гражданином экономически и культурно "недоразвитого" государства, жизненные стандарты и эстетический вкус которого почти целиком зависели от британских товаров и британской моды — в бизнесе, одежде, обстановке дома, живописи, архитектуре, периодической печати и т. д. Независимо мыслящие американцы постоянно жаловались на экономическую и культурную подчиненность новой нации Европе. В экономическом отношении тринадцать независимых штатов были независимы один от другого, но не от Англии. Грубый материализм текущего дня испытывал на прочность приверженность молодой республики идеалистическим принципам: в плане товаров и услуг, вынужденно признавали американцы, Британия была лучше.
В социальном плане новая нация вряд ли могла быть названа однородной. Постепенно складывавшаяся экономическая и социальная иерархия становилась все более очевидной в расслоении населения на псевдоаристократов-землевладельцев и рабов или наемников — на Юге, ремесленников и купцов, разворачивающих коммерцию в городах атлантического побережья, и абсолютно самодостаточных фронтирсменов, раздвигающих границы государства на Запад и на Юг. К этому следует добавить религиозную нетерпимость и взаимное противостояние многочисленных сект. В государстве отсутствовало единое вероисповедание и единая система образования. Трудности сообщения между регионами огромной малозаселенной страны были значительными: способы передвижения были теми же, что и в Европе — пешком, верхом либо в повозке, но не было ни дорог, ни придорожных гостиниц или почтовых станций. Это превращало недостаток информации в непонимание и предубеждение.
Противоположные политические тенденции, региональные интересы, культурная разнородность и религиозные трения, характеризовавшие общественную жизнь молодой нации, особенно ярко проявились в дебатах вокруг введения необходимых полномочий и принципов организации органа центрального государственного управления. Жителей независимых штатов заботил вопрос, возможно ли (и неизбежно ли) создание единого общенационального правительства, совместимо ли таковое с понятием свободы личности? В 1787 году тринадцать штатов делегировали своих представителей в Филадельфию рассмотреть данный вопрос и выработать конституцию, документ, определяющий фундаментальные принципы существования новой нации, а также полномочия и обязанности правительства, гарантирующей права народа и закрепляющей законы страны. Официально принятая в 1790 году после широкого публичного обсуждения Конституция начиналась словами: "Мы, народ Соединенных Штатов..."
В культурном отношении народ Соединенных Штатов получил колониальное наследие. Несмотря на отсутствие единой системы образования в Америке, самому образованию в стране, особенно в Новой Англии, придавалось большое значение как вопросу самоусовершенствования личности. В XVIII веке это значение возросло многократно: просвещение стало рассматриваться как средство исправления человека и общества. В 1701 году был основан Йельский университет, до начала Войны за независимость в разных колониях открылось девять колледжей, которые впоследствии также стали университетами. Повсюду возникали "академии" (школы, совмещавшие классическое и прикладное образование), одна из которых была создана в Филадельфии в 1751 году Б. Франклином.
Указами молодой республики от 1785 и 1787 годов предписывалось создание бесплатной школы в каждом новом городе и поселении, что было весьма кстати, так как уровень развития культуры заметно варьировался в разных колониях. В середине века в Пенсильвании, например, целые семьи были абсолютно неграмотными и не имели "ни ножей, ни вилок, ни ложек, ни тарелок, ни салфеток" и брали еду руками из деревянной миски. Ньюйоркцы между тем обзаводились завезенными из Европы чайными сервизами и столовыми приборами и были завзятыми читателями газет.
К 1765 году в колониях выходило 26 еженедельных изданий, авторы которых пытались имитировать отточенный стиль английской периодики, в особенности очерков Ричарда Стила и Джозефа Аддисона. Типичная колониальная газета тех времен содержала достаточно много поэзии, несколько математических задач, огромное количество объявлений и часто имела раздел сатиры и юмора. По сравнению с колониальной прессой, в газетах молодой республики появилось значительно больше политических репортажей из местных и центральных источников.
Читательскую аудиторию газет составляли купцы, служащие, ремесленники, школьные учителя, то есть "высший сорт" и "средний сорт", как их определяли в те не совсем политически корректные времена. "Низший сорт" — рабочие, матросы, наемники — не были охвачены средствами массовой информации вплоть до введения в 1820—1830-х годах "грошовой прессы". После Войны за независимость многие газеты постепенно последовали принципу массачусетского издателя Исайи Томаса, который призывал их стать "популярными, то есть выражать здравый смысл доступным языком", чтобы их могли читать "механики и другие группы людей, которые не могут надолго отрываться от работы".
Стремление Томаса приобщить к чтению газет и "низший сорт" имело основанием почти поголовную к началу XIX века грамотность белого мужского населения страны. Американский газетный рынок стремительно развивался в молодой республике. В 1785 в США печаталось уже более 75 газет. Пять лет спустя это количество возросло до сотни.
Книгопродавцы XVIII века ориентировались на ту же аудиторию, что и газетные издатели. Из-за технической сложности издания и цен на бумагу и типографскую краску, которые оставались высокими после Американской революции, книги печатались редко, и качество их не могло идти в сравнение с прекрасной книжной продукцией, бывшей в Англии в порядке вещей. Но, отечественные или импортированные, книги были слишком дорогими для скромного жизненного уровня большинства американцев. Один том мог стоить едва ли не недельной зарплаты рабочего. Даже состоятельные люди считали книги предметами роскоши. Личные библиотеки редко превышали 25 томов и были представлены нравоучительными и "полезными" сочинениями, такими как Библия, молитвенник, "Путь паломника" Баньяна, проповеди и богословские трактаты, альманахи, медицинские справочники и специальная литература, вроде "Спутника фермера" или "Пособия по земледелию". Лишь с усовершенствованием печатного станка в 1807 году книги подешевели и, наконец, стали доступны каждому. В XVIII столетии же стремление американцев к самоусовершенствованию постоянно тормозилось недостаточным количеством книг и их дороговизной.
Выходом стали "подписные" библиотеки. Первую из них — Библиотечную компанию Филадельфии, в 1731 году организовал Б. Франклин. На взносы членов такой библиотеки покупалась какая-либо книга, которая затем циркулировала среди "подписчиков". В разгар Революции было создано 64 библиотеки, дабы "распространять знания и добродетели". После Революции публичные библиотеки, появившиеся в огромном количестве, оказывали заметное влияние на общий культурный уровень молодой республики. Чтение постепенно становилось широкой общественной практикой, а не только привилегией образованных состоятельных горожан.
"Декларация независимости" Т. Джефферсона.
В десятилетия, предшествовавшие Войне за независимость, в Америке достигла особого расцвета и надолго стала главным жанром литературы политическая публицистика; ей принадлежала важнейшая роль в формировании антибританских настроений. Так, в период с 1763 по 1776 год было напечатано более двух тысяч памфлетов. Имена их авторов, таких, как Джон Дикинсон, Сэмюель и Джон Адамсы, Томас Пейн, стали синонимами литературы Революции. Эти памфлеты являли собой вершину пропагандистской стратегии: дешевые издания удобного формата, которые можно всегда иметь при себе, они были мощным оружием, они возбуждали эмоции и давали блестящие отточенные формулировки сильным чувствам населения американских колоний, приучая его тем самым к специфическому словарю эпохи Просвещения — словарю естественных прав человека. Они способствовали формированию революционной идеологии. Чтобы свергнуть британское иго, как утверждал один из памфлетов, "необходима лишь твоя личная резолюция, ибо велика власть и сила Народа".
В январе 1776 года, за тринадцать с половиной лет до Великой Французской революции, Томас Пейн писал: "Один честный человек значит в глазах людей и Бога больше, чем все коронованные негодяи, которые когда-либо существовали на свете". Через несколько месяцев Томас Джефферсон (1743—1826) узаконил подобные настроения в "Декларации независимости" (4 июля 1776), документе, тематически весьма характерном для новой эпохи. Еще Джон Локк заявлял, что главная задача правительства — гарантировать народу жизнь, свободу и владение имуществом. Текст "Декларации" Джефферсона опирается на Локка, а также на политические документы XVIII столетия, но его язык пластичнее и выразительнее, чем у предшественников.
"Декларация" — это и важнейший государственный документ и, в своем роде, литературный шедевр. Просветительские идеалы "жизни, свободы и стремления к счастью", становятся под пером автора революционными лозунгами, что вводит "Декларацию", как и политическую публицистику сподвижников Джефферсона, в широкий контекст литературы американского Просвещения и Американской революции. "Декларация" — это волеизъявление народа страны; показательно замечание Т. Джефферсона, что, составляя ее, он "не собирался писать ни памфлет, ни книгу" и "ни в коей мере не считал себя вправе изобретать новые идеи", а стремился лишь "раскрыть перед человечеством здравый смысл вопроса". Джефферсон рассматривал "Декларацию" как "самовыражение Америки", очевидно, именно это и придавало его формулировкам убедительность и силу.
В период войны американцев за объявленную в "Декларации" независимость и демократическое государственное устройство литература страны сражалась в общем строю, используя, по выражению исследователя, "наступательные партизанские методы". Писатели и поэты, казалось, были повсюду: они расклеивали свои памфлеты и баллады на стенах домов, декламировали или пели их в тавернах и залах церковных собраний. Их сатиры, пародии и эпиграммы на политических противников заполняли передовицы газет, которые были забиты сенсационными материалами, призванными поддержать освободительную войну. "Партизанские методы" проникли даже в духовную литературу: проповеди, звучавшие в церквах и сразу же выходившие в печати, наряду с Библейскими, включали героические примеры текущей войны и серьезно поддерживали народ в его сопротивлении британцам. Роль духовенства в ходе революционных событий была настолько заметна, что лоялисты (сторонники старых порядков) называли священников, участвующих в борьбе за независимость Америки, "черным батальоном".
За всю историю американской словесности именно этот период был временем наибольшей политической и общественной активности литераторов. Ими двигало чувство социальной ответственности: они были среди и впереди тех, кто делал не историю литературы, но историю своего народа.
Наиболее популярным и влиятельным жанром во время и сразу после Революции оставался политический памфлет, в котором бесспорное первенство принадлежало Томасу Пейну (1737—1803). В период дебатов вокруг принятия Конституции на пике популярности оказался жанр открытого политического письма. В 1787—1788 годах в нью-йоркской газете было опубликовано 85 писем в поддержку документа, подписанных латинским именем "Публиус". За этим коллективным псевдонимом скрывались Александр Гамильтон и Джон Джей из Нью-Йорка, Джеймс Мэдисон из Виргинии. Собранные в отдельный том и опубликованные в 1788 году под заглавием "Федералист", письма "Публиуса" явились неопровержимым аргументом в пользу Конституции. "Федералист" был существенным вкладом и в развитие национальной литературы: позиция стремления к лучшему при готовности к худшему, определение полярных черт американского характера, сама лаконичная, четкая и экспрессивная манера изложения "Публиуса" не раз отзывались затем в американской словесности.
Еще в период Американской революции и в первые годы Республики, помимо ориентированной на широкие массы публицистики и политической поэзии, большое распространение имела популярная беллетристика. Она была представлена, главным образом, рассказами очевидцев легендарных военных кампаний и героического поведения молодых новобранцев под обстрелом неприятеля или в лагере для военнопленных. В значительной степени опирающиеся на схему "рассказа пленника", популярного в конце XVII—начале XVIII века, "рассказы очевидцев" вместо морального поучения, свойственного жанру-предшественнику, непременно преподносили урок патриотизма.
К концу XVIII столетия, однако, эти героические истории успели превратиться в клише и постепенно растворились в популярных романах, которыми зачитывалась молодая республика, подобно тому, как политическая публицистика постепенно была вытеснена все возраставшим потоком газет и журналов. Именно с популярных жанровых разновидностей начиналось развитие американского романа. Самой распространенной разновидностью был сентиментальный роман. Нравоучительные, написанные в эпистолярной форме, заимствованной у С. Ричардсона, эти романы: "Сила сочувствия" (1789) Уильяма Холла Брауна, "Шарлота Темпл: Правдивая история" (1791) Сюзанны Роусон, "Кокетка" (1797) Ханны Фостер и другие — были излюбленным женским чтением.
Т. Джефферсон и другие деятели Республики, впрочем, сурово критиковали американских романистов за то, что они развращают впечатлительных гражданок приукрашенными рассказами о современной жизни. В отличие от искушенной Европы, Америка, с ее пуританскими нравственными установками, поначалу сопротивлялась распространению нового для нее литературного жанра. Здесь считалось, что романы "толкают на путь греха", "разжигают страсти и развращают сердце", грязнят воображение юношества, внушая ложные представления.
Тем временем новый жанр активно завоевывал американскую читательскую аудиторию и книжный рынок. Несколько меньшее распространение, чем сентиментальный роман, получил роман сатирический ("Алжирский пленник" (1797) Рояла Тайлера, "Современное рыцарство" (1792) Хью Генри Брэкенриджа) и роман готический, корифеем которого был Чарльз Брокден Браун. В первой трети XIX века к этим разновидностям добавился исторический роман, возникший в Америке под влиянием англичанина В. Скотта.
ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО
"Автобиография" Б. Франклина
В начале XVIII века, до того, как Просвещение властно заявило о себе в литературе, наиболее распространенными жанрами американской словесности оставались прозаические: рассказ путешественника и вошедший в моду в конце прошлого столетия рассказ пленника, автобиография, духовный дневник; появлявшиеся порой очерки были подражательными по форме и тематике. По мере развития общества все большее значение приобретали эпистолярный жанр, в особенности личное письмо, и публицистика — уже не только духовная (проповедь, теологический трактат), но и политическая (трактат, договор и т. д.). По-прежнему широко представленная в колониальной литературе, поэзия приобретала отчетливо светский характер и ориентировалась при этом на европейские классицистские образцы.
У жителей американских колоний постепенно выработался и стал высоко цениться литературный вкус, определявшийся, однако, вкусами и пристрастиями метрополии. Аддисон и Стил, Джон Драйден и Сэмюель Джонсон, Джонатан Свифт и в особенности Александр Поуп почитались в Новом Свете как непререкаемые авторитеты и были объектами подражания. Произведения этих английских литераторов стали школой стилистического мастерства и для крупнейшего писателя американского Просвещения Б. Франклина.
Достаточно быстро, однако, просветительская вера в неизбежность общественного прогресса, в возможность достижения индивидуального совершенства, в превосходство разума над прочими сферами человеческой личности произвела существенные изменения в литературе колониальной Америки. Основные направления этих изменений сводятся к стремлению писателей воздействовать непосредственно на широкую читающую публику, донести до нее определенные социальные и религиозные идеи, с чем связано явное преобладание в американской словесности эпохи Просвещения всевозможных популярных форм, включая газетную периодику.
В плане литературной эволюции Америки XVIII столетия особенно характерно творчество Бенджамина Франклина (1706—1790), самой выдающейся фигуры американского Просвещения, "первого философа и первого воистину великого писателя Нового Света", как отозвался о нем его английский современник философ Дэвид Юм. Франклин — едва ли не единственный из ранних американских литераторов, чьи произведения и ныне вызывают не только историко-культурный, но и самостоятельный художественный интерес. Творческое наследие Б. Франклина обширно (он писал с ранней юности и до самой смерти) и весьма разнообразно: оно охватывает практически все жанры светской литературы колониальной эпохи, периода Американской революции и молодой республики и при этом демонстрирует уверенное и легкое владение пером, оставшееся не превзойденным никем из его американских современников.
Франклин — автор многочисленных газетных очерков (ранняя серия "Сайленс Дугуд", 1722; высмеивающий суеверия "Ведовской процесс на Маунт Холли", 1730; разоблачающая двойную мораль "Речь мисс Полли Бейкер" и др.), знаменитого "Альманаха бедняка Ричарда" (1732—1758), памфлетов по актуальнейшим вопросам внешней и внутренней политики ("Как сделать большую империю маленькой", 1772; "Способ укрощения восставших", 1774; "Заметки о вежливости дикарей Северной Америки", 1783; пародирующая выступления сторонников рабства "Речь Сайди Мемета Ибрагама", 1790).
Он вел обширную переписку, дипломатическую и личную, и в совершенстве владел эпистолярным жанром, а также оставил замечательную автобиографию, самую известную и читаемую автобиографию в мире. Франклин охотно пародировал популярные жанры колониальной беллетристики: рассказ путешественника ("Путешественник: Гигантский прыжок кита", 1765) и рассказ пленника (бурлескный "Отчет о пленении Уильяма Генри в 1755, его пребывании среди индейцев племени Сенека в течение 6 лет и 7 месяцев, пока он не сбежал от них", 1766). Вместе с тем сам он отнюдь не избегал популярности и предпочитал, как явствует уже из перечня его сочинений, преподносить моральные уроки в юмористической форме, обреченной на читательский успех. Таково и его стихотворное размышление о нравственной природе человека — 20 строк текста и три строки заглавия, гласящего: "В защиту молодого человека, содержащегося в тюрьме и в оковах за совращение старухи 85-и лет <...>, у которой был один только глаз, и тот красный".
Простое перечисление всех сочинений Б. Франклина заняло бы далеко не одну страницу, особенно если учесть не только его литературные произведения, но и литературную критику и многочисленные философские и научные трактаты, проекты технических изобретений и политические проекты.
Подобная творческая продуктивность кажется поистине невероятной. А между тем Франклин никогда не замыкался в сочинительстве, а успешно сочетал его с бурной и разносторонней практической деятельностью, связанной с самыми разнообразными интересами и обязанностями: издательскими, научными, общественными, политическими, дипломатическими. Он был одновременно всем, "только не поэтом", — как заметил в следующем столетии Г. Мелвилл. Это заявление кажется парадоксальным (Франклин писал и стихи), но, по сути, оно верно: рациональный практический ум сына "века Разума" был "антипоэтичен" в глазах крупнейшего писателя романтической эпохи.
Среди технических изобретений и общественных нововведений Франклина — печь Франклина, громоотвод (Филипп Френо писал: "Он королей с престола свел / И стрелы молнии отвел"), первая публичная библиотека, устройство уличных тротуаров, их подметание и освещение, Американское философское общество, Университет Пенсильвании, городская больница и новый тип часов. Кипучая энергия, толкавшая Франклина браться за усовершенствование практически всех сфер человеческой жизни, в сочетании с его пытливым, эмпирическим и прагматическим складом ума, создавали характер, который со временем был признан типично американским. Ошеломляющая карьера Франклина, которой он был всецело обязан лишь самому себе, своим личным достоинствам, также имела отчетливо американское качество.
Исчерпывающие сведения о жизни и формировании личности этого великого человека и великого гражданина от рождения и до 1759 года дает его "Автобиография" (1771, 1784, 1788—1790), самая известная книга Б. Франклина, которая, и в неоконченном виде, наполняет конкретным и впечатляющим содержанием контуры мифа о неисчерпаемости американских возможностей.
Пятнадцатый (и не последний) ребенок в пуританской семье крепкого бостонского мыловара, иммигрировавшего в Америку только в 1683 году, Бенджамин Франклин посещал бостонскую начальную школу. Из-за финансовых затруднений в огромной семье Франклинов он не смог продолжить образование и стать в дальнейшем священником, как задумывал его отец, собиравшийся посвятить своего десятого по счету сына — Богу в качестве живой "десятины". Вместо этого, походив некоторое время в частную школу для будущих торговцев, где учили только "считать и писать", Бенджамин в десятилетнем возрасте вступил в семейное дело, но, так как производство мыла и свечей его ни в малейшей степени не заинтересовало, он двумя годами позже был отдан в подмастерья к сводному брату Джеймсу, одному из бостонских печатников. В печатном ремесле Бенджамин Франклин, по его замечанию, "весьма преуспел", ибо от души наслаждался свободным доступом к книжной продукции.
Литературная деятельность этого "только не поэта" началась тем не менее с "пары случайных баллад", которые он собственноручно отпечатал и сам же распродал тираж. После того, однако, как отец высмеял его стихотворения и проинформировал сына, что "рифмоплеты" обычно становятся "нищими", Франклин послушно перешел на прозу и вскоре добился легкости пера, которая, как он заявляет в "Автобиографии", "не раз бывала весьма полезной в жизни и явилась главным средством возвышения". Свой первый прозаический опыт — цикл юмористических очерков в духе Аддисона и Стила — он опубликовал, спрятавшись за псевдонимом "Миссис Сайленс Дугуд", в газете своего брата и босса. Раскрытие мистификации и разоблачение истинного автора (на четырнадцатом выпуске серии) не способствовало росту взаимопонимания между оказавшимся в простаках хозяином и своевольным подмастерьем, и через год Б. Франклин разорвал условия найма и сбежал в Филадельфию, чтобы начать там новую жизнь.
Снискав расположение губернатора Пенсильвании сэра Уильяма Кейта, молодой печатник получил возможность поехать в Лондон, дабы усовершенствоваться в своем ремесле, закупить новейшее оборудование и установить необходимые деловые контакты, — все это было важно, чтобы с успехом открыть собственную типографию. Дорога оплачивалась губернатором, но в Лондоне Франклин обнаружил, что ему не стоило чересчур полагаться на щедрость покровителя. Он, однако, не был обескуражен; быстро найдя себе работу в одной из прославленных лондонских типографий, Франклин днем оттачивал свое мастерство печатника, а, освободившись, старался завести знакомство с известными английскими писателями, учеными, философами.
В Филадельфию он вернулся в 1726 году. Некоторое время вынужденный трудиться на чужих людей ради пропитания, он твердо решил добиться в жизни успеха, для чего составил и неукоснительно соблюдал план работы над собой. Он развивал добродетели и искоренял недостатки, специально разграфив тетрадь и ежедневно отмечая в соответствующей рубрике количество промахов, совершенных по той или иной части (лень, многословие и т. д.), с методичностью и рвением, достойными его предков-пуритан. В течение трех лет Франклин купил и фактически вернул к жизни "Пенсильванскую газету", открыл для нее специальную типографию (то есть основал газетное издательство) и получил оплачиваемую должность общественного печатника Пенсильвании. В 1730 он женился на Деборе Рид, которую встретил еще в день своего приезда в Филадельфию в качестве беглого бостонского подмастерья (их брак длился сорок четыре года — до смерти Деборы в 1774).
С 1732 по 1744 год Франклин основал городскую пожарную службу и первую в стране публичную библиотеку, был назначен главным почтмейстером колоний, начал издавать журнал, организовал Американское философское общество, изобрел печь Франклина и внес проект создания Пенсильванского университета, задумал и осуществил ежегодный выпуск пародийного "Альманаха бедняка Ричарда" — пестрой смеси из предсказаний погоды, народных примет, забавных стишков, кулинарных рецептов, врачебных заметок, пословиц, анекдотов и ценных советов, как беречь время и "делать деньги", адресованных тем, кому не хватало ни того, ни другого. Все это время Франклин непрестанно работал, следуя девизу, который он сформулировал еще в 1725 году: "Быть полезным человечеству, своей стране, своим друзьям и самому себе".
К 1748 году он "сделал" достаточно денег, чтобы передать управление своими разнообразными предприятиями в другие руки и направить свою энергию в два русла: науку и политику. В каждой из этих сфер он добился международного признания. Еще в 1746 Франклин начал проводить опыты с электричеством, и пятью годами позже в Лондоне вышло первое из многочисленных изданий его "Экспериментов и наблюдений...". Обожавший театральные эффекты научных экспериментов, он летом 1752 поставил широко разрекламированный опыт с воздушным змеем, который доказал электрическую природу молнии и способствовал избранию Франклина членом Лондонского Королевского общества. Отнюдь не склонный игнорировать возможности практического применения научных открытий, он уже в 1753 году предложил ставить на зданиях "заостренные шесты", дабы предотвратить ущерб, который причиняет молния, и его предложение было принято во всем мире.
Художники и поэты конца XVIII столетия сделали вспышку молнии символом политической свободы, Франклин же теперь прочно ассоциировался с этим образом. Начиная с его предложения на Конгрессе в Олбени в 1754 об объединении колоний и до его впечатляющей речи по поводу принятия Конституции в 1787 Франклин играл ключевую роль в борьбе за независимость колоний и формирование новой нации. В 1755—1756 годах, во время Французской и Индейской войны, Франклин, сведущий в торговых делах, обеспечивал снабжение армии генерала Брэддока транспортом и боеприпасами. В качестве командующего ополчением, он руководил постройкой фортов в Пенсильвании, а с 1757 по 1762 год был представителем провинции Пенсильвания в Лондоне.
Последние тридцать лет жизни Франклина, не вошедшие в "Автобиографию", — это пик его политической, дипломатической и литературной карьеры, вершина его славы. После принятия Британией Закона о гербовом сборе Франклин, вновь командированный в Лондон, на сей раз как полномочный представитель всех тринадцати американских колоний, от их лица выразил протест Палате Общин. Он вернулся в Филадельфию в 1775 году и был делегатом Второго Общеамериканского Конгресса и членом комитета, работавшего над "Декларацией независимости". Томас Джефферсон заметил тогда, что Франклину не поручили писать "Декларацию" лишь потому, что тот не смог бы удержаться и непременно вставил бы в текст парочку каламбуров.
В следующем году он в качестве министра Конгресса был принят при дворе французского короля Людовика XVI, очаровал парижское общество и добился для своей родины самой решительной поддержки со стороны Франции. В 1781 Франклин вновь отплыл во Францию, чтобы заключить мирный договор с Великобританией, который он подписал вместе с Джоном Джеем и Джоном Адамсом двумя годами раньше. В Париже его заинтересовали опыты Месмера с животным магнетизмом, и он с воодушевлением следил за полетами Монгольфье на воздушном шаре. Оставив дипломатический пост в 1785 году, Франклин вернулся в Филадельфию, состоял в правительстве штата, был избран президентом Пенсильванского аболиционистского общества и делегирован подписывать Конституцию. В 1788 году, "под влиянием постоянных и сильных болей", Бенджамин Франклин удалился от общественных дел. Последние два года его жизни были заняты литературным трудом — работой над "Автобиографией" и сочинением политических памфлетов.
"Автобиография" занимает важное место в контексте как художественного творчества Б. Франклина, так и американской словесности в целом. Рассматривая "Автобиографию", следует помнить, что это именно художественное осмысление реального жизненного опыта. Поэтому, несмотря на абсолютную достоверность воссозданных в ней фактов, их освещение — дело авторское, а он интерпретирует факты в неразрывной связи с судьбой американской нации. Это не просто рассказ о себе, ни даже типичная для литературы XVIII столетия история победы человека над обстоятельствами и становления личности, это центральный документ социального и интеллектуального прогресса самой Америки.
Франклин писал "Автобиографию" в тревожные и решающие для его страны времена, которые совпали с порой его триумфа: I Часть — в Англии в 1771 году, в преддверии Войны за независимость, II—после Американской революции в 1784, во Франции, уже став министром молодой республики, III и IV — в Филадельфии в 1788—1790 годах, будучи пожилым и прославленным государственным мужем, "гражданином мира" и одним из "отцов-основателей" американского государства. Ему было на что оглянуться: его собственное развитие и взлет были развитием и взлетом нации. "Автобиография" Б. Франклина имеет немалое общественное значение.
В этой связи примечательно, что автор тщательно устанавливает свои "корни", поднимая пуританское прошлое семьи на три поколения назад: английские протестантские диссиденты, тайком читавшие дома Библию, Франклины эмигрировали в Америку, чтобы "свободно исповедовать свою веру". Ныне признано, что в основе американского характера лежит протестантская этика; именно она определяет его твердость и самодостаточность, питает его энергию, учит не роптать, а преодолевать трудности, и внушает уверенность в конечном торжестве. Именно эти качества привели американцев к Войне за независимость и созданию нации.
Воспитание Б. Франклина базировалось, помимо Библии, на "Эссе о добродетелях" Коттона Маттера и "Пути паломника" Джона Баньяна. Эти же литературные источники питают и его "Автобиографию". Несколько преувеличивая "нищету и безвестность", в которых он был рожден, бесславие и безденежье его бегства в Филадельфию, Франклин подчеркивает разрыв между "неблагоприятным началом" своей карьеры и ее славным завершением — благосостоянием, успехом, всеобщим признанием. Кальвинистская модель духовного роста применена здесь к светской жизни: служение Богу заменяется служением людям, нравственность оказывается вопросом общественной полезности, "моральное самоусовершенствование" ведет к социальным достижениям. Сделав из своей жизни книгу, Франклин, с его несомненным художественным и общественно-политическим чутьем, по сути, пересоздал ее, исправив все ошибки и устранив "опечатки" (до конца дней он любил говорить о себе: "Б. Франклин, печатник"), выпрямив характер и сюжет. Главный герой этой книги — Бенджамин Франклин, "гражданин мира", настоящий американец и пример для всех; главная сюжетная линия — путь через житейские трудности к успеху и славе.
Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 831; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!