Абсурд как нарушение семантических конвенций.



Абсурд как нарушение смысла.

А. С. Кравец.

 

Смысл – это феномен духовной жизни человека, выражающий наиболее имманентное свойство культурного человека: способность мыслить. К чему бы не стремился человек – к поиску добра и счастья, познанию истины, к справедливому устройству общества, к добыванию хлеба насущного, к радости человеческого общения – везде и всегда он опирается на смыслы. Смыслы являются интеллигибельными, то есть умопостигаемыми, сущностями. В смыслах человек осмысливает мир, свои интенции, поступки других людей.

Способность мыслить широко, по-человечески, постигая смыслы, транслируемые в культуре, - это отнюдь не школярный навык, усвоенный из уроков формальной логики. Скорее это определенное качество общественного человека, приобретаемое в общении с другими людьми, в деятельном освоении мира, в решении простых и сложных задач, встречающихся ему на жизненном пути, в способности рас-суждать (т.е. судить о чем-либо) и делать выводы.

Смыслы всегда имеют своего автора, за каждым смыслом скрывается (пусть и анонимный) его творец. Поэтому и говорят, что смыслы имеют глубоко личностный характер. Вместе с тем каждый смысл массой нитей связан с другими смыслами, хранящимися в культуре и, прежде всего, в языке. Смыслы способны накапливаться и транслироваться в культуре. Через освоение или, вернее, при-своение смыслов человек присоединяет себя к человечеству. Именно поэтому смыслы являются не только продуктом личностным, но и одновременно – феноменом общечеловеческим, универсальным. Среди всех форм обмена, возникшими в культуре, самым универсальным и общечеловеческим является обмен смыслами.

Смыслы – это отнюдь не произвольная придумка отдельного человека. Любой человек стремится не только понять других людей, но и быть понятым другими. А это возможно только потому, что организация смысла подчиняется определенным законам, нормам смыслотворчества. Смысл – это всегда правильно организованная мысль.

Правила организации смысла можно было бы назвать Логикой с большой буквы, учитывая их универсальность. Формальная логика схватывает лишь самое типичное в организации смыслов. Она оперирует с устойчивыми и определенными (дефинируемыми) смыслами, имеющими дескриптивную природу, т. е. смыслами, которые можно охарактеризовать как «положения дел» в мире. Именно для таких смыслов формальная логика устанавливает известные законы выводимости. Но существует еще неисчерпаемое богатство смыслов, в которых человек выражает свои желания, заботы, печали, оценки, а также просьбы, обещания, советы. Существуют иронические смыслы, смыслы – намеки, которые трудно уложить в прокрустово ложе формальной логики. И все же это не означает, что в оперировании подобными смыслами отсутствует всякая логика. Напротив, именно опираясь на общепринятые конвенции в формировании смыслов, на социокультурные нормы общения, люди способны понимать друг друга, адекватно реагировать на адресованные им смыслы.
В человеческой коммуникации, по мнению многих ученых, проявляется более широкая «естественная» логика, регулирующая обмен смыслами между коммуникантами[1]. Эта логика не отрицает формальную логику, но существенно дополняет ее, включая в свой ресурс нормы смыслотворчества, толкования явных и неявных (имплицитных) смыслов, социокультурные нормы сотрудничества (кооперации) коммуникантов.

Смыслы, как известно, это идеальные сущности. Их царство в духе, или, выражаясь более сциентистски, в сознании человека. Но свою явленность, презентативность они обретают в языке. С помощью языка смыслы манифестируются и становятся доступными для освоения и понимания людьми. Смыслы обретают свой дом и успокаиваются в языке, в речи. Манифестированный и отлитый в языковую форму смысл является отчужденным от человека-творца смыслом. Язык является, выражаясь по-гегелевски, формой инобытия смысла. Он возникает как искусственная, созданная людьми система, сопряженная с миром смыслов. Язык и смыслы сопряжены Если первое требование осмысленности слов, составляющих выражение, выполнено, это еще не означает, что мы получим в итоге осмысленное предложение. Следует помнить, что смысл обладает важнейшей системной характеристикой - целостностью, не сводимой к сумме смыслонесущих компонентов. Организация, присущая и конгруэнтны друг другу. Мы судим о смыслах, распредмечивая язык. Поэтому логика смыслов отражается, прежде всего, в логике языка.

Безусловно, манифестированный в языке смысл далеко не всегда выражает все богатство замыслов и намерений творца смысла. Многое из субъективного мира творца остается за кадром манифестированного смысла. Но, опираясь на общечеловеческие нормы организации смысла, знание общих принципов коммуникации, иногда можно пробиться за занавес манифестированного смысла и вывести (имплицировать) намерения и цели субъекта смысла.

Если смыслы подчиняются определенным нормам смыслотворчества, правилам коммуникации, то отклонения от этих норм никогда не способствовали их пониманию и успеху коммуникации. Полюсом, противоположным смыслу, всегда считался абсурд. Собственно говоря, сам термин «абсурд» и возник для обозначения таких нарушений смысла, которые губительны для него. Абсурд, таким образом, трактуется как феномен, противоположный смыслу, равнозначный отсутствию смысла.

Все правильные организации смысла располагаются между тавтологией и абсурдом. Тавтология (Война есть война; Женщина есть женщина) несет нулевую информацию. Абсурд обычно отождествляется с противоречием, обнаруживаемым в структуре смысла, например, Холостяк познакомил нас со своей женой, Жизнь есть смерть.

Нарушения в смысле можно сравнить с мутациями наследственной структуры организма, в результате которых появляются мутанты. Как в основе генетического кода лежит система химической упорядоченности сложных молекул, так и в основе порождения смысла лежит система правил его построения. Все нарушения правил проявляются в речи как алогичность выражения, т. е. как нарушение формальной и естественной логик.

Поскольку осмысленное (т. е. имеющее смысл) выражение несет информацию, к нему вполне применимы такие качественно – количественные характеристики его организации как негэнтропия и энтропия. Негэнтропия всегда характеризуется упорядоченностью системы, энтропия же является мерой хаоса в системе. Правильно организованный смысл обладает максимальной негэнтропий. Из него можно извлечь четкую информацию, устраняющую неопределенность в выборе каких-либо альтернатив, вывести возможные импликации.

Абсурд эквивалентен внесению хаоса в выражение. С коммуникативной точки зрения его можно интерпретировать как наличие сбоев, несогласованностей между компонентами смысла, нарушений лингвистических и коммуникативных правил его образования. Абсурд затрудняет логическое выведение импликаций, а в определенных критических случаях, когда обнаруживается противоречие (А & A), вообще разрушает всякую логику смысла. Поскольку энтропийные моменты (сбои и нарушения) в смысле могут затрагивать различные уровни его организации, можно говорить о различных типах абсурда.

Мы проанализируем три типа (ситуации) абсурда. Прежде всего, мы остановимся на семантических сбоях (нарушениях) в смысле, которые ведут к абсурду. Затем проанализируем абсурды, возникающие в коммуникативных ситуациях, и которые связаны с нарушением естественной логики речевых актов. Наконец, мы подробно рассмотрим софизмы и парадоксы, в которых также способен проявляться абсурд.

 

Абсурд как нарушение семантических конвенций.

 

Первым требованием осмысленности выражения является смысловая нагруженность составляющих его элементов, т. е. слов. Если компоненты, из которых составлено выражение, не имеют смысла (т. е. у них отсутствует семантика), то высказывание в целом оказывается бессмысленным, даже если оно по своему синтаксическому строю напоминает предложение. Подобного рода бессмыслицы любят конструировать лингвисты в качестве дидактического материала. Например, Хливкие шорьки пырялись по наве (Л. Кэрролл); Глокая куздра штеко бодранула бокра и кудрячит бокренка (Щерба).

Приведенные выражения напоминают чужой и неизвестный язык. Однако их отличие от фраз чужого языка состоит в том, что они в принципе не переводимы ни на один язык. В них просто нет смысла, тогда как фразы чужого языка все-таки переводимы, и, следовательно, имеют смысл. Говоря об осмысленности используемых в выражении слов, следует подчеркнуть, что речь, конечно, идет об общеупотребительном смысле лексем, существующих в лексиконе нации. Слова, специально сконструированные и не вписывающиеся в общепринятую систему языка, даже если их создатель и вкладывал в них какой-то смысл, безусловно, разрушают смысл высказывания. В этом плане интересны наблюдения К. Чуковского над языком детей, который еще в недостаточной степени соответствует общепринятым нормам. Например, фраза «на посту стоит вулиционер», сказанная ребенком, расшифровывается родителями как детская окказиональная конструкция слова милиционер, полученная на основе смысла: тот, кто стоит на улице. Много подобных окказиональных конструкций мы встречаем у Л.Кэролла в его «Алисе». Например, слово «злопасный» является произвольной конструкцией слов: «злой» + «опасный».

Если первое требование осмысленности слов, составляющих выражение, выполнено, это еще не означает, что мы получим в итоге осмысленное предложение. Следует помнить, что смысл обладает важнейшей системной характеристикой – целостностью, не сводимой к сумме смыслонесущих компонентов. Организация, присущая смыслу в целом, регулируется тремя программами: семантической согласованностью (имен и предикатов), синтаксической управляемостью слов в синтагмах (т. е. в последовательностях слов) и лексической сочетаемостью [2].

Самым жестким и критериальным для порождения осмысленного высказывания является требование семантической согласованности слов в предложении, которое иногда называют категориальным согласованием [3].

Суть семантического согласования заключается в необходимом соответствии между существующими классами имен и возможным набором приписываемых им в предложениях предикатов. Классы имен выделяются на основе принципа дифференциации по восходящей эволюционной лестнице именуемых объектов: от неживых объектов (тел) к растительным, животным и разумным существам. Для каждого имени существует свой парадигмальный набор возможных предикатов. Парадигмальные наборы определяются следующими принципами: а) каждому вышестоящему в эволюционной лестнице классу можно приписывать помимо специфических (присущих только ему) предикатов все предикаты нижестоящих классов и б) нижестоящим в эволюционной цепи классам нельзя приписывать специфические признаки более развитого класса. Так предикаты двигаться, перемещаться, иметь размеры, вес и т. п. можно связывать в предложении практически со всеми именами, но предикат дышать нельзя приписывать камню, вычислять – обезьяне и т. д.

Принципы семантического согласования имен и предикатов отражают связи вещей и их свойств в реальном мире, они корректируются картиной мира, которая находит свое отражение в языке. Запреты, налагаемые принципами семантического согласования, могут нарушаться в фантастических сюжетах, а также при употреблении косвенных (иносказательных) смыслов. Однако в случае употребления прямых смыслов, выражающих положение дел в нашем мире, нарушение семантического согласования ведет к абсурду, например, табуретки плодились в неимоверном количестве.

Помимо категориальных ошибок, связанных с иерархией классов имен, возможны нарушения семантических согласований, выражающих связи общего и единичного, целого и части в предложениях. Например, можно сказать Жан являлся ярким представителем французской нации (общее – единичное), но нельзя – Корень является представителем растений (целое – часть). Существует важное различие между семантикой пространственных и временных предикатов, например, правильно говорить Туристы преодолели путь в 15 км, но неправильно – Туристы преодолели 3 часа. Существуют семантические ограничения на характеристики агрегатных состояний. Жидкость может литься, но не сыпаться, газ может сжиматься, но не литься и сыпаться, лед только колоться, но не резаться и т. п.

Более точно ограничения, связанные с согласованием имен и предикатов, удалось сформулировать на основе семного анализа [4]. Семы – это семантические компоненты смысла слова. Например, слово холостяк содержит семы мужчина + взрослый + не имеющий жены, а слово кобыла – семы: лошадь + самка. В конкретном высказывании, как правило, актуализируется какая – либо одна из сем. Существует правило для образования правильных (т. е. осмысленных) синтагм. Слова в синтагмах образуют правильную последовательность только в том случае, если у них совпадают (пересекаются) какие-либо семы, например, собака лает, солнце светит. Из этого правила вытекает ограничение на образование бессмысленных фраз. Под запрет попадают синтагмы, в которых отсутствует семная связь слов. Например, Зеленые идеи яростно спят, Фонема обоняла звук запаха.

В первом случае ни одно из слов, задействованных в построении фразы, не имеет семного зацепления с другим. Во втором примере слова в парах фонема – звук, обоняла – запах имеют общие семы, но не образуют последовательной синтагмы, а те, что образуют синтагму (фонема обоняла, звук запаха), не связаны общими семами. Наиболее ярко абсурд проявляется, когда соединяются слова с контрарными семами: круглый квадрат, живой труп, женатый холостяк. В таких абсурдных синтагмах каждое последующее слово отрицает смысл, утверждаемый в предыдущем.

Помимо семантики для образования целостного смысла предложения важное значение приобретает синтаксис. Говоря о синтаксическом управлении смыслом, следует иметь в виду отнюдь не правила согласования по роду, падежу и числу (т. е. грамматику), нарушение которых скорее обнаруживает недостаточное владение языком, а более глубинный синтаксис (Хомский, Миллер), затрагивающий семантику пропозиций. Смысловая нагруженность синтаксиса обнаруживается в заполнении валентностей сказуемого. Например, фраза Иван колол воспринимается нелепой вследствие незаполненной валентности глагола колоть (что – дрова топором, лед ломом). Столь же нелепыми выглядят фразы Петр – друг (чей?), Николай – брат (кого?), Джон старше (кого?).

Смысл предложения – это, прежде всего, некоторое положение дел в возможном мире. При незаполненных синтаксических позициях или неправильном их заполнении трудно представить себе, какое положение дел имеется в виду, например, Он окружил себя (чем? как?). Известно, что на предикатной группе, выполняющей функцию сказуемого, лежит основная нагрузка в выражении смысла предложения. Субъект (подлежащее) лишь намечает тему смысла, доминанта смысла содержится в теме, раскрывающей, что происходит с субъектом, кем или чем он является, какова его характеристика. Сказуемое – это то, что сказывается о субъекте предложения. Чтобы сформулировать правильный и целостный смысл предложения, необходимо заполнить все синтаксические позиции в группе сказуемого.

К характерному типу бессмыслиц относятся синтаксические нарушения, связанные с неправильным расположением актантов (т. е. имен, обозначающих предметы или лица) при глаголах действия. Например, Ехала деревня мимо мужика. Вдруг из-под собаки лают ворота! Выскочила скалка с бабою в руке. Начала дубасить коня на мужике. Подобного рода искусственные конструкции типичны для жанра небылиц.

Наконец, третий уровень построения смысла образует лексическая сочетаемость. Лексическая сочетаемость отличается от семантической тем, что она не отражает реальных связей вещей и их свойств в мире, а является продуктом конвенции, принятой в некотором национальном языке. Например, нельзя сказать каштановые глаза, а следует говорить карие глаза, принято говорить снять дачу (а не арендовать), круглый дурак (а не полный дурак). Семантические ограничения являются более жесткими и критичными для образования смысла, чем лексические, ибо связаны с моделями устройства мира (положениями дел). Их нарушение делает абсурдным даже мысленное представление какого-либо возможного положения дел в мире. Лексические нарушения не столь разрушительны для смысла. Встретив предложение Он арендовал дачу (вместо снял дачу), мы все же поймем смысл сказанного, хотя в нем и нарушается лексическая сочетаемость.

Особый случай лексической сочетаемости слов представляют идиомы (например, тихой сапой, без году неделя, оставаться на бобах), в которых нельзя заменить ни одного слова без разрушения смысла. Идиомы встраиваются в смысл предложения полностью в неизменном виде.

 Таким образом, нарушение в образовании смысла, связанные с семантической согласованностью, синтаксическим управлением и лексической сочетаемостью ведут к разрушению смысловой ткани предложения. В этом случае вместо нормативного смысла, трактуемого как некоторое положение дел, мы получаем различного рода нелепицы, бессмыслицы, абсурд. В принципе можно было бы ввести целую шкалу или типологию абсурдов. Наиболее ярко абсурд манифестируется наличием противоречия внутри синтагм (круглый квадрат, глухонемой певец, свинцовый пух). Абсурд в предложении аналогичен автомобилю, собранному как попало, когда на место карбюратора ставится трамблер, воздушного фильтра – бензиновый фильтр и т. п. Если смысл предложения определяется как возможное положение дел в мире, об абсурде можно сказать, что он выражает невозможное в любом мыслимом мире.

Заканчивая анализ причин абсурда в рамках предложения, нельзя не остановиться на скрытой части айсберга смысла – на пресуппозиции. Пресуппозиция предполагается смыслом конструируемой пропозиции. Чаще всего она не выражается в речи, но подразумевается смыслом предложения. Пресуппозицию можно реконструировать из основного смысла предложения, хотя она и не является импликацией в строгом логическом смысле. Дело в том, что пресуппозиция безразлична к истинностному значению предложения в отличие от логических следствий. Собственно говоря, пресуппозиция S* и определяется как предпосылочный смысл, полагаемый пропозицией S, независимо от того, является ли последняя истиной или ложью.

Возьмем, к примеру, предложение Осторожно продвигаясь по шоссе на своем новом автомобиле в густом лондонском тумане, Чарльз опоздал к открытию банка, чем вызвал недовольство шефа. Независимо от того, опоздал Чарльз или все-таки поспел во время, из манифестируемого смысла можно сделать вывод: существует человек по имени Чарльз (пресуппозиция существования), он служит в банке, у него есть автомобиль, он работает и живет в Лондоне. Это и будут пресуппозиции манифестируемого предложения.

Итак, пресуппозиция и пропозиция всегда связаны необходимой смысловой связью. Поэтому при нарушениях этой смысловой связи, а тем более при возникающем противоречии между ними, возникает абсурд. Фраза Покойник явился во фраке с букетом роз является абсурдной, так как нарушает пресуппозицию существования субъекта предложения. Подобное утверждение может возникнуть только в каком-то фантастическом сюжете.

Смысловая функция пресуппозиции состоит в том, что она вводит в план высказываний тот возможный мир, по отношению к которому строятся манифестируемые смыслы. Мир, вводимый пресуппозицией, не обязательно должен совпадать с нашим реальным миром. Он может быть каким угодно, даже фантастическим, но обозначая этот мир, пресуппозиция накладывает ограничения на смыслы, манифестируемые предложением. Здесь действует правило: пресуппозиция и пропозиция должны относиться к одному и тому же миру. Абсурд чаще всего и возникает из-за смешения планов реального и ирреального миров.

Например, фраза Санта-Клаус примчался на оленях воспринимается как осмысленная, ибо имя Санта-Клаус презентирует здесь сказочный мир, но сказать Я отобедал с Санта-Клаусом, значит выразить нечто абсурдное, ибо личное местоимение «Я» манифестирует мою причастность к реальному миру, а имя «Санта-Клаус» маркирует нереальный, фантастический мир.

Рассмотрим отрывок из вьетнамской песни, который цитирует Хоанг Фэ [5].

Когда угорь пойдет на нерест в заросли смаковниц,

А сорока начнет высиживать птенцов на дне реки,

Я женюсь на тебе.

Первичный поверхностный смысл фразы состоит в том, что молодой человек обещал жениться на девушке к определенному сроку. Однако мир, вводимый пресуппозицией, явно ирреален. Известно, что угорь не может нереститься на суше, а сорока высиживать птенцов на дне реки. Рисуемая ситуация явно абсурдна, но в песне она используется сознательно, чтобы обозначить невозможность заключения брака молодых людей в реальном мире.

Прием совмещения параллельных миров – реального и ирреального (фантастического, сакрального, сказочного) – часто используется в литературе для подчеркивания абсурдности рассматриваемой ситуации. Например, в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» этот прием сознательно используется и для акцентации комичности возникающих ситуаций, и для придания эффекта неожиданности описываемых событий, и для подчеркивания божественной ауры таланта Мастера.

Проблема совмещения сакральной и земной истории в жизни Иисуса Христа всегда вызывала бурные дискуссии в теологии. Попытки истолкования жизненного пути Иисуса с позиций рационализма или здравого смысла всегда наталкивались на непреодолимое препятствие в толковании чуда. Чудо – непременный атрибут сакральной истории, оно всегда выступает маркером божественной природы деяний, однако, с точки зрения здравого смысла, опирающегося на земной опыт, чудо противоестественно и потому абсурдно.

Сын Бога был беспорочно зачат в чреве обычной женщины. Беспорочное зачатие вполне допустимо в сакральном мире, но не мыслимо в земном мире, т. е. абсурдно. Сын Бога был распят как простой человек, и это абсурдно уже с точки зрения божественной сущности Иисуса Христа. Будучи мертвым как обычный смертный, он воскрес, и это абсурдно для земной истории. Вот что пишет по этому поводу Тертуллиан: «Сын Божий распят, нет во мне стыда, ибо это постыдно. Божий сын мертв: это правдоподобно, ибо нелепо. И был он погребен и восстал из гроба: это определенно, ибо невероятно» [6].

Возможность совмещения различных пресуппозиций в осмыслении одних и тех же манифестируемых предложений часто используется в комических жанрах. Обратимся к анекдоту.

Грабитель поздним вечером догоняет спешащую домой молодую учительницу и угрожающе говорит: Отдай часы. Учительница: Часы? Ни за что, мне самой не хватает. Комизм ситуации состоит в том, что грабитель исходит из пресуппозиции, что у девушки есть наручные часы, в то время как она исходит из пресуппозиции, что мужчина требует поделиться с ней учебными часами в школе.

Таким образом, абсурд всегда возникает из разрушения смысловых связей как внутри предложения, так и между пресуппозицией и самим манифестируемым предложением.


Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 638; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!