Лингвистика против эволюционизма

Павлов С.Г. Антропологическая лингвистика: вечные ценности и современные проблемы: Учебно-методическое пособие. – Н. Новгород: НГПУ, 2008. – 132 с. СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ.. 4 ЛИНГВИСТИКА И ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ.. 12 «Сказка для взрослых»: «трудовая теория» как фрагмент ненаучной картины мира. 15 Лингвистика против эволюционизма. 24 В ДУХОВНОМ ИЗМЕРЕНИИ ЯЗЫКА.. 39 Библейский перевод как сотериологическая проблема. 42 Церковнославянский и русский языки: сотериологический аспект изучения (на примере слов духовный и душевный) 47 Русский язык: мировоззренческий аспект изучения. 53 Интерпретация высказываний с квантором всеобщности в тексте Священного Писания 61 Духовные смыслы языка. 65 ЯЗЫК. ОБЩЕСТВО. МИРОВОЗЗРЕНИЕ.. 73 Философия языка как философия народа. 76 Толерантность как мотивированное заимствование. 82 Русский национальный характер по данным языка и истории. 90 О целомудрии и не только…... 98 Россия как «духовная провинция» (лингвофилософская реабилитация понятия) 112 «По образу и подобию…»: лингвокультурологический взгляд на национальный идеал 117 США в свете лингво-исторического анализа: попытка прогноза. 123 ЗАКЛЮЧЕНИЕ.. 136  

ВВЕДЕНИЕ

 

Как правило, в учебные пособия попадают результаты фундаментальных исследований и эмпирический научный материал, представленный в виде фактов и законов. Все эти данные обычно изолированы как от данных смежных научных дисциплин, так и от реальных проблем неспециалиста. Настоящее пособие призвано преодолеть своеобразный аутизм филолога, введя его в область актуальных вопросов современной жизни. Преследуя традиционные для учебно-методического пособия цели, данный сборник имеет и сверхзадачу – придать информации человеческое измерение внесением в нее Смысла.

Знакомясь со статьями, студент получит возможность связать факты изучаемых им наук (истории, психологии, социологии, философии, религиоведения) с лингвистикой. Это соответствует современным принципам научного познания и способствует созданию целостного образа мира, адекватного научным представлениям ХХI в. Размышляя над предложенными в конце каждого раздела вопросами и заданиями, студент сможет не только повышать свою методологическую культуру, расширять научный кругозор, оттачивать аргументацию, но и самостоятельно корректировать свои ценностные установки.

Все проблемы человечества коренятся в нем самом. Точнее, в его представлениях о добре и зле. Этические вопросы межличностных и межгосударственных отношений все настоятельнее требуют решения, и науке волей неволей приходится к ним обращаться. В этой области, давно переставшей входить в компетенцию науки, ей приходится налаживать взаимодействие с другими формами познания действительности – философией и религией. Мировоззренческой предпосылкой настоящей работы является убеждение в том, что на любые вызовы современности следует искать ответы в непреходящих ценностях Православия.

Любая деятельность, в том числе и научная, конечной целью должна иметь человека со всем комплексом его физиологических, интеллектуальных, нравственных и духовных проблем. С православной точки зрения научное сообщество призвано содействовать решению двух взаимосвязанных задач: спасению человека и оздоровлению общества. В социальном смысле, священнослужители и миряне – это те двое, которые, если согласятся о чем-то просить Господа, получат просимое (Мф. 18, 19). Сегодня, ориентированная на душевно-телесную составляющую человеческой природы, наука готова окончательно выродиться в служанку «постхристианской» цивилизации. Естественники работают на homo economics, для которого деньги – абсолютная ценность и мерило жизненного успеха. Гуманитарии покровительствуют еще одной тупиковой человеческой популяции – homo ludens (человек играющий), видящему в безответственной игре со знаками цель творчества и смысл жизни. Выход из глубочайшего кризиса, в котором находится наше общество, во многом зависит от единомыслия делателей духовной жатвы и нивы просвещения.

Еще в конце 80-х М.К. Мамардашвили признавался: «У меня ощущение, что среди множества катастроф, которыми славен и угрожает нам ХХ в., одной, главной и часто скрытой от глаз является антропологическая катастрофа. <…> Она может произойти и частично уже происходит в силу нарушения онтологических законов, по которым устроено человеческое сознание и связанная с ним «пристройка», называемая цивилизацией» [Мамардашвили 1989, 317-318]. В 90-х страшное словосочетание «антропологическая катастрофа» становится обыденным: «Актуальны проблемы формирования экологического, гуманитарного сознания, с помощью которого возможно преодоление технократических ориентаций. Эволюцию и изменение сознания связывают с выживаемостью человечества, с предотвращением нарастающей антропологической катастрофы» [Зинченко, Моргунов 1994, 146]. В наши дни последовательный критик технотронной цивилизации В.А. Кутырев пишет: «Минимально забегая вперед, а может быть, просто констатируя факт, надо сказать, что человеческой цивилизации больше не существует: она превратилась в постчеловеческую» [Кутырев 2006, 13].

Философ Ю.В. Хен отмечает: «До сих пор каждый следующий этап развития только усугублял экологическое и демографическое неблагополучие. Сегодня эти проблемы приобрели характер глобального кризиса, и никаких реальных перспектив его разрешения пока не намечается» [Хен 2006, 136]. Крупнейший логик и философ ХХ в. А.А. Зиновьев предупреждает: «Наступает диктатура мира делового и вещного. Основная масса людей превращается в роботов нового типа. Я не сгущаю краски. Это – лишь картинка начала апокалипсиса, самого страшного по последствиям» [Зиновьев 2006, 516]. В сложившейся ситуации обилие неутешительных прогнозов не удивляет. Поражает другое. Научная и публицистическая литература, культура в целом полны эсхатологических образов и прогнозов, но люди словно стараются не думать о реальности уничтожения жизни на планете. А это и есть один из признаков настоящего конца.

В психолингвистике есть понятие «принцип Поллианы»^[1]. Согласно ему, человек принимает только комфортные сведения, блокируя неудобную для себя информацию даже в ущерб собственному существованию. Подобный оптимизм без границ чреват полным отрывом от реальности. На бытовом уровне «принцип Поллианы» выражен словами песенки из фильма «Трембита»: «Разговор на эту тему портит нервную систему». Но от нашего желания не замечать опасность она только возрастает. Пора принимать решительные меры, иначе ощущение одного из виднейших наших интеллектулов философа А.А. Панарина станет сбывшимся на нас пророчеством: «Многое, слишком многое свидетельствует о том, что наш век – канунный» [Панарин 2003, 233].

Самым существенным для науки нарушением онтологических законов мышления является, на наш взгляд, разрыв ее исторических связей с религией. Б. Паскаль заметил: «Нашему уму от природы свойственно верить, а воле – любить, поэтому если у них нет достойных предметов для веры и любви, они устремляются к недостойным» (Мысли, 103). Русский философ-эмигрант Александр Кожев (1902-1968) полагал, что догмат Боговоплощения несет главную ответственность за феномен западной науки. Зародившись в монастырях, европейская наука, однако, вскоре самонадеянно покинула их ограду. Лишившись сдерживающего начала религии, наука существенно изменила свои предмет и методологию¹. Проблемы, поднимаемые блудной дочерью, оставившей отеческий кров, вызывают недоумение своей надуманностью. Даже гуманитарные дисциплины превратились в способ описания и систематизации фактов безотносительно их ценностной нагрузки и философского осмысления. В конце ХIХ в. анонимный автор Н.И. опубликовал извлечения из работы лингвиста Говелака, в которой констатируется: «Изучение языка в настоящее время входит в область естественных наук» [Н.И. 1891, 1].

Методологический подход во многом предопределяет результаты исследования[2]. Методология – философский фундамент анализа. На нем с помощью конкретных методик возводится все здание науки. Методика – это инструмент, характеристики которого обусловливают качество изделия. Имея под руками только молоток, тонкой работы не произведешь. Одним инструментом, даже очень хорошим, нельзя сделать всё. Причем, как заметил американский психолог А. Маслоу, «если единственным инструментом является молоток, существует искушение трактовать всё как гвозди» [Цит. по: Философские… 1977, 185]. Так и получилось с наукой Модерна. Совершенствуя свой методический инструментарий, ученые выпустили из поля зрения духовно-нравственную составляющую человеческой природы.

Картезианская^[3] наука, исключив этику из научной сферы, обеспечила огромный прирост знания и попутно породила страшное падение нравов и масштабный кризис всех государственных институтов. Сегодня всё – от внутрисемейных отношений до принципов внешней государственной политики – пронизано духом гордости, эгоизма и корысти. Некоторые ученые весьма эмоционально восстают против духа сциентизма и технократизма, освободившего науку от всех моральных обязательств: «Последняя из надеж человечества, высочайший и величайший идеал Просвещения – наука, которая «все может» и «все сможет», которая «выручит» и «спасет», проституируется до конца и занимается не только косвенной и скрытой, но и прямой и непосредственно массовой разработкой самых бесчеловечных средств научного, научно обоснованного, как говорят сейчас, насилия над телом и духом человека» [Трубников 1990, 294].

Наука, призванная решить, как полагали в эпоху Просвещения европейские мыслители, все человеческие проблемы, оказалась не в состоянии ответить на ею же порождаемые вызовы. Чтобы осмыслить происходящее, необходимо выйти из потока времени и встать на почву непреходящих истин и ценностей. В науковедении отмечается, что «методология гуманитарного познания человекосоразмерна, она строится с расчетом включения в себя целей и смыслов человеческой деятельности. Человек, с его желаниями, стремлениями и «свободной волей», становится необходимым и направляющим компонентом методологии научного познания» [Лешкевич 2001, 30]. Стоит уточнить, что антропоцентрический гуманизм, дискредитировавший себя многочисленными преступлениями во имя человека, давно исчерпал кредит доверия мыслителей. Французский историк и социолог А. де Токвиль в работе «Демократия в США» (1835) писал: «Оказывается, можно уничтожать людей, свято соблюдая заповеди гуманизма» [Цит. по: Лернер 1992, 22]. В науку должен возвратиться теоцентрический гуманизм, рассматривающий мироздание как место соработничества Бога и человека для спасения последнего от последствий грехопадения и вечной смерти.

На Западе гуманитаризация филологического знания в русле антропологической парадигмы началась со второй половины ХХ в. У нас в 1987 г. Ю.Н. Караулов писал: «В силу общей бесчеловечности современной лингвистической парадигмы место подлинно антропного фактора в ней … занимает антропоморфичный, человекоподобный, порождаемый стремлением уподобить – одушевить, оживить, очеловечить – мертвый образ» [Караулов 1987, 20]. После снятия цензурных запретов советского времени мифологическая фетишизация языка и самодовлеющее описание его системы уступили место антропоцентрическому подходу. Но и сегодня антропологизм многих работ не более чем смена вывески в угоду капризу моды, именуемой научной парадигмой. Включение человека в исследовательскую программу зачастую сводится к упоминанию его в качестве носителя языка. Раньше для всех были обязательны ссылки на классиков марксизма-ленинизма, а для лингвистов – на Соссюра и его отечественных последователей. Теперь место диамата занял синергетизм, а имена структуралистов вытеснили В. Гумбольдт и неогумбольдтианцы. Исследования, в которых не упоминаются картина мира, концепт и человеческий фактор, выглядят чуть ли не моветоном.

Однако изучение языка при самой добросовестной декларации гуманитаризации знания основано на принципах структурализма и сводится в основном к сумме технических приемов, позволяющих адекватно описать языковые факты, но не касающихся главной заботы Школы – педагогики. Методология естественных наук, привнесенная в лингвистику структурализмом, повышает ее точность, но существенно ограничивает воспитательные возможности. Более того, излишнее теоретизирование по существу знакомого материала отбивает вкус к самому языку. Структурализм в силу своей природы порождает множество псевдопроблем, замкнутых в корпоративном кругу ученых и абсолютно неинтересных тому, кто оплачивает это праздное научное любопытство: «Несмотря на внутреннюю системность и упорядоченность, структурная лингвистика и логическая семантика имели один существенный недостаток – слабую связь с реальностью и практической деятельностью людей» [Петров 1987, 4].

Об оставлении лингвистикой магистрального пути гуманитарной науки и превращении ее в предельно формализованную систему описания еще в 1965 г. тревожился В.И. Абаев, верно указавший, что «сущность структурализма не в системном рассмотрении языка, а в д е г у м а н и з а ц и и я з ы к о з н а н и я» [Абаев, 1965, 28]. Цели изучения языка, сформулированные в парадигме структурной лингвистики, ориентированы на специалиста и часто совершенно непонятны и чужды как менее одаренным, так и наиболее вдумчивым учащимся. Скованные такими целями, педагоги находятся в положении человека, который, проинформировав детей, например, о месте арбуза в ботанической классификации и особенностях его выращивания, вынужден приступить к изложению того, почему так полезно все это знать. А на вопрос, можно ли попробовать сам предмет вашей «увлекательной» лекции, ответа, как правило, нет.

Плата за математизацию лингвистики велика – ее уход из области внимания человека. И дело не в том, что результаты исследований становились все более недоступными для непосвященных. Талантливые популяризаторы –миссионеры высокой фундаментальной науки – вполне могли просветить жаждущих лингвистических знаний оглашенных, как это делалось в отношении естественных наук. У неспециалиста нет интереса к лингвистике, потому что у структурализма ему нечего спрашивать. Обыватель не может сформулировать вопросы к лингвистике. Он даже не догадывается, что посоветоваться по своим проблемам можно именно с ней. Сам лингвист оказался в положении дракона, дремлющего на охраняемых сокровищах и не представляющего их ценности.

Когда-то Э. Сепир провидчески указывал: «Чрезвычайно важно, чтобы лингвисты, которых часто обвиняют – и обвиняют справедливо – в отказе выйти за пределы своего исследования, наконец, поняли, что может означать их наука для интерпретации человеческого поводения вообще. Нравится ли им это или нет, но они должны будут все больше и больше заниматься различными антропологическими, социолингвистическими и психологическими проблемами, которые вторгаются в область языка» [Сепир 1960, 181]. В наши дни лингвистику можно упрекнуть в том, что, выйдя за пределы своего непосредственного интереса, она не всегда обращается к достойным внимания предметам. Предметам, имеющим реальную значимость для общества, которое, увы, не всё состоит из профессиональных лингвистов. Огромный потенциал научных кадров, материальных и денежных средств тратится впустую. Микроскопом можно с успехом колоть орехом, а в химических лабораториях квасить капусту. Но почему-то мы этого не делаем.

Одним из основополагающих принципов современной лингвистики является экспансионизм – объединение с другими науками, и даже не всегда гуманитарными. Стремление к взаимодействию вызвано логикой развития науки и общества. Один из крупнейших наших ученых Г.П. Щедровицкий отмечает, что «проблемы, которые стоят сейчас перед учеными-предметниками, как правило, являются не только и не столько предметными, сколько общими для многих наук, а часто – для всех, и естественных, и общественных. И в большинстве случаев эти проблемы невозможно решить усилиями представителей одной какой-либо науки» [Щедровицкий 2006, 92]. Как никогда остро встал вопрос научной этики. С внедрением нанотехнологий человечество вступает в область большой неопределенности. Здесь, где не помогают ни опыт макромира, ни обычная человеческая логика, риски и опасности сколь велики, столь и непредсказуемы. Важно, чтобы меганаучный проект не направился к ложным целям и результаты плодотворного научного союза не обратились бы во зло.

Гуманитарные науки, и в частности лингвистика, не имеют морального права игнорировать бурно развивающиеся события, которые, откровенно говоря, складываются не в пользу человека. Во всяком случае – не в пользу подавляющего большинства землян. В рамках антропологического подхода необходимо сформировать у общества потребность в изучении языка. Сегодня просто нельзя позволить себе роскошь иметь науку, оторванную от жизни. Онтологии необходимо выйти из тени гносеологии. Описание не должно заслонять самой реалии. Место гносеологии – в учебниках, докладах, статьях и монографиях. Онтология – сама жизнь, в которой экзамен придется сдавать каждому.

В данной работе предложен опыт аксиологического подхода к изучению языка. В семантике своих единиц русский язык хранит неоскудевающее сокровище смыслов и ценностей, выработанных в процессе исторической жизни Русской Цивилизации. Начало ее уходит корнями в архаичные славянские культуры, подготовившие почву для главного события нашей истории – Крещения Руси. Наблюдая языковые факты разных эпох в культурно-историческом контексте и сопоставляя их с данными других языков, мы находим в русском языке настоящего наставника, указывающего верные ориентиры среди перепутья жизненных дорог.

Научная деятельность гуманитария обусловлена принадлежностью автора не только к научной школе, но и к определенной духовной традиции. С религиозной точки зрения субъективность гуманитарной науки не неизбежное зло, а возможность научного обоснования следования идеалам любви и милосердия. Только наука, обещающая человеку больше, чем дает ему развлекательная индустрия общества потребления, способна повести его по узкому и тернистому пути спасения. Свобода гуманитария не повод поиграть интеллектуальными бицепсами и блеснуть широтой эрудиции. Она налагает на него особую ответственность: «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12, 36-37).

Предлагаемая вниманию читателя работа основана на принципах телеологического^[4] антропологизма, в котором человек не просто предмет описания, но его цель и оправдание. Все наличествующие положения вещей вызваны событиями во внутреннем мире человека. Любое проявление культуры и языка обусловлено деятельностью человека – личности, группы лиц, социума. Поэтому каждый артефакт интересен и важен прежде всего с точки зрения ценностных установок своего создателя. В национальном языке и национальной культуре объективируется мировоззрение народа. Складывается оно из господствующих мировоззренческих тенденций, выявить которые задача ученого. В зеркале созданной человеком культуры можно показать ему его собственный духовно-нравственный облик. Все остальные задачи гуманитарной науки второстепенны.

Картина отражает реальный мир в системе художественных образов, порожденных личностью живописца. Язык – поэтическое описание действительности, достовернее раскрывающее соборную душу народа, чем отрефлектированные сознанием отдельных авторов тексты. Это делает язык бесценным поставщиком сведений о глубинных движениях народного духа, логике его мышления, нравственных и эстетических представлениях. Подлинное изучение национальной языковой картины мира не должно сводиться к этнографической фиксации фактов. А. Пуанкаре писал: «Ученый должен систематизировать: наука строится их фактов, как дом из кирпичей, но простое собирание фактов столь же мало является наукой, как куча камней домом» [Пуанкаре 1983, 91]. Вспомним и знаменитую метафору М. Хайдеггера: «Язык есть дом бытия. В жилище языка обитает человек» [Хайдеггер 1993, 192]. В рамках телеологического антропологизма задача лингвиста – объяснить устройство этого дома с тем, чтобы предотвратить его разрушение.

Человек – многомерный, не укладывающийся в схемы и таблицы феномен. Более или менее целостное представление о нем, могут дать объединенные усилия разных наук. Методологической необходимостью является привлечение научных данных в их органическом синтезе с религиозно-философскими. Примечательно, что сегодня, когда у человечества самые грозные перспективы, русская наука получает преимущество перед западной. Исследователи отмечают, что «особенности российской науки, предопределенные спецификой российского менталитета, сильно отличаясь от оснований западной науки Нового времени, органично вписываются в методологию новой – «постнеклассической» науки в терминах В.С. Степина^[5] – науки, для которой характерны легализация интуиции, ценностной нагруженности знания, такие установки как холизм^[6], энвайроментализм^[7] и др. И поэтому можно предположить, что особенности российской науки, тесно связанные с православием и выражающие специфику российского менталитета, во многом предвосхитили формирование современной методологии научного познания» [Юревич 1999, 23]. И в этом видится цеховая ответственность русских ученых за судьбу человечества.

Ключевые слова эпохи – аббревиатуры душевных (интеллектуальных, волевых и чувственных) событий, происходящих в человеке. На основании анализа языковых данных должны быть уяснены характер и направление движения духа, ума, воли и чувства народа в определенную эпоху его исторического существования. Появление новых слов, изменение лексической и грамматической семантики свидетельствуют об изменениях культуры и самого общества. Языковые новшества – это ответы на вставшие перед народом задачи. Конечной целью анализа становится сравнение наличествующего положения вещей с неким эталоном, за который каждый ученый вправе принимать что-то свое. Данный сборник – попытка ответить на жгучие вопросы современной жизни в контексте православного учения о Боге, человеке и смысле его бытия.

 

Список литературы

Абаев В.И. Лингвистический модернизм и дегуманизация науки о языке // Вопросы языкознания, 1965, № 3.

Зиновьев А.А. Фактор понимания. М., 2006.

Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся. Очерки российской психологии. М., 1994.

Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

Кутырев В.А. Философский образ нашего времени (безжизненные миры постчеловечества). Смоленск, 2006.

Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня: В 2-х тт. М., 1992. Т. 1.

Лешкевич Т.Г. Философия науки: традиции и новации. Учебное пособие для вузов. М., 2001.

Мамардашвили М.К. Сознание и цивилизация // Человек в системе наук. М., 1989.

Н.И. Развитие языка (Извлечение из сочинения Говелака) // Филологические записки. Вып. 1. 1891.

Панарин А.А. Христианский фундаментализм против «рыночного терроризма» // Наш современник, 2003, № 2.

Петров В.В. От философии языка к философии сознания // Философия, логика, язык. М., 1987.

Пуанкаре А. О науке. М., 1983.

Сепир Э. Положение лингвистики как науки // Звегинцев В.А. История языкознания ХIХ и ХХ веков в очерках и извлечениях. М., 1960. Ч. 2.

Трубников Н.Н. Наука и нравственность (О духовном кризисе европейской культуры) // Заблуждающийся разум?: многообразие вненаучного знания. М., 1990.

Философские основы зарубежных направлений в языкознании. М., 1977.

Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993.

Хен Ю.В. Теория и практика усовершенствования человеческой «породы» // Вопросы философии, 2006, № 5.

Щедровицкий Г.П. «Наука умерла!» // Знание – сила, 2006, № 1.

Юревич А.В. Психологические особенности российской науки // Вопросы философии, 1999, № 4.

ЛИНГВИСТИКА И ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ

 

«Я поведу речь о романисте Чарльзе Диккенсе, чьи годы жизни заключены между семнадцатым и двадцатым столетиями нашей земли. Названия его трудов нам известны, однако из текстов до нас дошел лишь один… что дает нам единственную в своем роде возможность исследовать свойства человеческого воображения в эпоху Крота. Роман называется «Происхождение видов путем естественного отбора». После заглавия стоит имя автора – Чарльз Д. …у нас нет причин сомневаться, что роман сочинен автором книг «Большие надежды» и «Тяжелые времена».

Повествование открывается словами героя: «Будучи натуралистом и путешествуя в этом качестве на корабле «Бигль», я был поражен некоторыми фактами»… Перед нами персонаж, которому, будь он реальным лицом, никто бы не поверил! … Ясно все хитроумие замысла Чарльза Диккенса. Выдумав этого нелепого натуралиста,… он сумел создать тонкую косвенную пародию на общество, в котором он жил… Побоище и резня фактически легли в основу сотворенного им фантастического мира. Он вообразил себе всю жизнь на земле возникшей от одного «общего прародителя»…; потомство этого «прототипа» впоследствии развилось в многообразие видов животных и растений, постоянно борющихся между собой, чтобы двигаться к совершенству». Он называет это «эволюцией». Не смейтесь, прошу вас! Ведь это всего-навсего герой романа. Ладно уж смейтесь, если хотите. Но помните…что никто из людей. живших в ту темную пору, не знал и не мог знать, что все стороны мироздания меняются мгновенно и что новые формы органической жизни появляются в тот момент, когда рождения их требует земля…Рекомендую вам «Происхождение жизни путем естественного отбора» как подлинный шедевр комической прозы» [Чайковский 2007, 73].

Это строки из романа современного английского писателя Питера Акройда, повествующего об историке, который в 3700 г. описывает нашу цивилизацию. Из того фантастического далёка теория эволюции, может быть, и выглядит смехотворно. Но для современников «комической прозы» Ч. Дарвина она оборачивается трагедией. Все воспринимают бытующую в медицинской среде шутку «у каждого хирурга свое кладбище» как черный юмор. Атеистический дарвинизм еще чернее и юмористичнее. Чернее – потому что приговаривает к смерти всех, юмористичнее – потому что для этого у него нет никаких оснований и можно ему не верить. Атеизм похож на огородное пугало, которое умные вороны скоро перестают замечать. На первый взгляд, выглядит правдоподобно, а на самом деле совсем не то, чего нужно бояться.

В материализме воспитательный процесс встречает серьезное сопротивление. Для нравственности нужно такое основание, которое будет сильнее всех потрясений и соблазнов мира. Где в мире такая ценность, которая могла быть таким основанием? Власть, деньги, слава? Всегда найдется тот, кто предложит человеку за его душу еще больше и власти, и денег, и славы. Где взять силы отказаться от этого? Разум, познание, самосовершенствование? Но во имя чего?

Неподкупную нравственность гарантирует только абсолютная, не подверженная девальвации ценность. Такой ценностью может быть только совершенное благо. Но где же мы его находим? На земле, в этой юдоли скорби, его нет. Мы уже привыкли говорить, что всё относительно, наши ценности в том числе. Но относительны по отношению к чему? Раз есть множество относительных ценностей, значит, необходимо должна существовать и единственная абсолютная. Для православного человека это – Бог.

Этика лишенного вечности человека неудержимо стремится к отождествлению истины и своего желания. Истиной провозглашается все, что нравится. Молодому человеку, которому от лица науки объявлено о его смертности, невозможно объяснить, почему он должен вести себя как бессмертный. А ведь традиционная православная этика России выработана именно бессмертными. «Моральный кодекс строителя коммунизма», будучи выхолощенным вариантом евангельских заповедей, с помощью чуткого партийного руководства и сурового УК до известного времени сдерживал истинные запросы «советских людей». В условиях западного типа демократии ни ему, ни еще более строгой православной этике составить конкуренцию нравственному либерализму не удается. Во Вселенной, управляемой Случаем и находящейся в постмодернистской стадии релятивизма ценностей, даже как-то неэтично предъявлять высокие нравственные требования к потомку обезьяны.

На мировоззренческие ценности студента педагогического вуза следует обращать особое внимание, потому что они тиражируются в учениках. Синергетика^[8] показала, что в точке бифуркации^[9] даже слабое воздействие на систему приводит к огромным изменениям в ее поведении. Для студентов вступление во взрослую жизнь как раз и есть точка бифуркации, в которой некритично усвоенная информация может быть катализатором разрушительных процессов личности. Уже сейчас за трансляцию мировоззренческого негатива приходится платить антропологической и культурной катастрофой.

Знакомство с работами и высказываниями ученых-естественников позволяет констатировать: Бог возвратился в научную картину мира. Откровение человеку эпохи квантовой механики и микробиологии состоялось в авторитетных для него формах. Вот, например, аннотация к книге чл.-кор. Белорусской АН В. Вейника: «Установлен факт существования сверхтонких миров и объектов, которые живут вне времени и пространства и взаимодействуют с нами по законам добра и зла. В новом свете предстала суть человека, свобода воли, цель жизни, мышление, память, сновидения, нарушения психики и интересующая всех проблема здоровья. Дается объяснение физического механизма так называемых аномальных явлений (парапсихология, полтергейст, НЛО и т.п.), показано, что все они суть некий единый феномен, который проникает в нас и манипулирует нашими сознанием и здоровьем» » [Вейник 1991]. Речь идет о тех, кого в традиционной религиозной терминологии называют ангелами и демонами.

Современный агностик обнаружил в научных открытиях то, чего меньше всего ожидал там найти. За пределами материи перед изумленным взором ученых встал величественный образ ее Творца. И современная лингвистика осторожно, с боязнью повредить своей научной репутации вспоминает хорошо забытое старое. В рецензируемые научные издания скромно возвращается «старорежимная» альтернатива трудовой теории: «В некотором смысле возникновение естественного языка – явление сверхъестественное, «дар Божий»…» [Рябцева 2005, 18].

Этот стык науки и философии требует не столько интеллектуальной зрелости, сколько мужества. Законы природы в силу их грандиозной сложности (а на биологическом уровне и очевидного целеполагания) предполагают не просто разумную, но личностно-разумную инстанцию, санкционировавшую и поддерживающую их функционирование. Наука диктует переоценку не только инвентаря теоретических установок, но и всего образа жизни. Это веление времени. Но православное учение в качестве мировоззренческой основы лингвистики не должно быть автоматической реакцией на изменившуюся конъюнктуру и данью моде. Работу в системе философских и научных координат Православия мы понимаем как творческий процесс восстановления прерванной интеллектуальной и духовной 1000-летней православной традиции России.

 

Список литературы

Вейник А.-В.Й.Термодинамика реальных процессов. Минск, 1991.

Рябцева Н.К. Язык и естественный интеллект / РАН Институт языкознания. М., 2005.

Чайковский Ю.В. Философия дарвинизма против философии эволюции // Вопросы философии, 2007, № 9.

«Сказка для взрослых»: «трудовая теория» как фрагмент ненаучной картины мира

                                                              

                                                              Сколько одуванчик ни поливай,

                                                                          а огурец из него не вырастет.

                                                                           Народная мудрость

 

Объективная реальность отражена в языковой (ЯКМ) и научной картинах мира (НКМ). Считается, что ЯКМ искажает действительность, в то время как НКМ является ее точной копией. При этом как-то упускается из виду, что история науки представляет собой последовательность сменяющих друг друга НКМ. И далеко не всегда старая научная теория становится частным случаем новой НКМ. От многих теорий приходится отказываться по причине несоответствия их действительности. За формирование мировоззрения в большей степени отвечают философия и религия, чем наука. Однако некоторые научные теории в силу своего содержания претендуют на роль ценностных ориентиров. Помимо научного значения, они приобретают общественно-политическое звучание и метафизическое измерение. Подобным амбициозным построением является «трудовая теория» – лингвистический мазок на эволюционистской КМ и предмет нелингвистических научных забот филолога.

Неосведомленность студента-гуманитария в проблемах современной естественнонаучной картины мира извинительна. Но научная эрудиция профессионального лингвиста обязана простираться в области, сопредельные с основными мировоззренческими проблемами. Глоттогенез неразрывно связан с антропогенезом в ряду более общих проблем. Прежде чем на исторической сцене появляется главный герой «трудовой теории», которого некоторые предпочитают видеть своим предком, должны были образоваться Вселенная и жизнь. Вне этого контекста рассматривать отдельно взятую проблему бессмысленно. Необходимо убедиться в самой возможности эволюции.

По известным науке законам, небытие не обязано рождать бытие, бытие – эволюционировать в жизнь, жизнь – в сознание и самосознание. Во все это эволюционизм предлагает просто поверить. Неклассический период, в который вступила наука в ХХ в., характеризуется повышенной значимостью плюрализма. Однако это обстоятельство не освобождает теорию от обязательства иметь научную аргументацию. Доказательство – последовательность причин, из которых с необходимостью выводится одно и только одно следствие, принципиально подвергаемое фальсификации. Обнаружив в цепочке причинно-следственных связей положение, из которого можно сделать два вывода, мы оказываемся у границы достоверного знания. Каждый из двух выводов является необязательным допущением – гипотезой. На каком-либо основании можно выбрать один. Но даже если он будет предпочтительней, он не будет логически необходимым, а, следовательно, и безальтернативно доказательным. Наука нуждается в аксиоматике и философии, но еще больше она нуждается в однозначно интерпретируемых фактах. Эволюционизм защищается именно как религиозная доктрина и полностью удовлетворяет классическому определению веры апостола Павла – «вера есть … уверенность в невидимом» (Евр. 11,1).

В том, что эволюция не научная теория, отдавали себе отчет и советские атеисты: «Представляя собой сложную, нестандартную теоретическую конструкцию, это учение (дарвинизм. – С.П.) не укладывается в «нормальную» схему структуры и генезиса научной теории» [Мирзоян 1988, 186]. На языке «нормальной» науки «нестандартность» дарвинизма называется ненаучностью. Религиозной догмой признавал естественный отбор Л.С. Берг [Берг 1977, 93]. А.А. Любищев соглашался с выводом «известного биолога» Н.Я. Данилевского: «… Дарвинизм не только и не столько биологическое, сколько философское учение, купол на здании механистического материализма» [Любищев 1982, 195]. Современное науковедение, различая среди теорий описательные, научные и дедуктивные, относит дарвинизм к первой группе, в которой выделение объектов и явлений, а также формулировка общих закономерностей основаны на эмпирических данных, но «корректировка доказательств и логический анализ не проводятся» [Дубнищева 2005, 31]. Иными словами, факты дарвинизма логически допускают противоположные выводы, и экспериментально доказать правоту эволюционизма невозможно.

Понятно, что у нас не многие могли позволить себе диссидентскую дерзость академиков-антидарвинистов. Не скованные советскими представлениями о научности и клятвой верности партии, западные ученые обходятся без эвфемизмов: «Я пришел к выводу, что дарвинизм – это не проверяемая научная теория, а метафизическая исследовательская программа – возможный интеллектуальный каркас для проверяемых научных теорий» [Поппер 1995, 40]. Биолог М. Дентон: «В конечном итоге, дарвиновская теория эволюции не более чем великий космогонический миф двадцатого века» [Цит. по: Гудинг, Леннокс 2001, 181]. Директор французского Национального центра научных исследований Л. Бонуар назвал эволюционизм «сказкой для взрослых» [Цит. по: Хоменков 2000, 65-66].

Говорить о прямохождении и труде как о факторах эволюции человека не научнее, чем вместе с папуасами считать, что язык появился, когда сырой бамбук, из которого были сделаны первые люди, треснул в разведенном богами костре. Статья Энгельса наукообразнее, но обоснована не лучше, чем папуасская легенда. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть работы ученых-атеистов последарвиновских поколений, которым стали известны факты, препятствующие «трудовой гипотезе». Ф. Энгельс считал, что прямохождением «был сделан решающий шаг для перехода обезьяны к человеку» [Энгельс 1997, 144]. Но по эволюционной хронологии, бипедализм (двуногость) возник на 2,5-3 млн. лет раньше, чем изготовление орудий, без которых нашего предполагаемого предка нельзя видеть человеком [Лалаянц 2005, 187]. Труд – специфический вид деятельности человека, в отличие от целесообразной, но инстинктивной деятельности животных, поэтому он не мог возникнуть раньше самого человека [Гивишвили 1995, 41].

Многие частности первоначального дарвинизма пересмотрены, но не преодолен его общий недостаток. Остается неизвестным эволюционный механизм: «Современная эволюционная гипотеза представляет собой множество противоречащих друг другу предположений, неспособных сформулировать основной механизм эволюции сложных систем» [Вертьянов 2006, 196]. Необъяснима и логика эволюции. Если в ходе естественного отбора выживает наиболее приспособленный, то развитие должно двигаться в направлении простейших, потому что самые жизнестойкие существа на планете – это амебы и бактерии. Естественный отбор не мог породить существа, чувствительного к боли, обладающего альтруизмом, совестью и другими неполезными для выживаемости качествами.

Приведем рассуждение Н.О. Лосского: «Здесь нужно заметить, что ссылка на случайное изменение вовсе не объясняет первых случаев появления нового качества, а при решении проблемы альтруизма она еще и бессмысленна, так как при допущении онтологической обособленности живых особей немыслимы никакие случайные изменения организма, которые могли бы так глубоко изменить природу, чтобы создать выход из обособленности их, составляющий характерную черту альтруизма. Ссылка на случайные изменения здесь так же нелепа, как утверждение, что хотя суммирование нулей не может дать единицы, но при миллионах повторений возможно случайное изменение, дающее из нулей единицу» [Лосский 2000, 247-248]. Даже такой яростный пропагандист эволюционного учения, как Т. Хаксли, которого называли «бульдогом Дарвина», считал, что этика принципиально не выводима из эволюции. А выдающийся эволюционист Ф. Добжанский признавался, что какая-то связь должна быть, но установить он ее не способен [Пригожин 1989, 18]. Альтруизм – не лучшее средство экономического процветания даже в человеческом обществе, что особенно хорошо заметно в современных каменных джунглях. Немногие могут позволить себе роскошь – настоящую совесть. Достаточно представить совестливого примата в условиях реального закона джунглей, чтобы оценить его шансы на выживание и понять проблему эволюционистов.

Ч. Дарвин высказывал надежду: «Тот, кто убедится, что виды изменчивы (в макроэволюционном смысле – С.П.), окажет хорошую услугу, добросовестно высказав свое убеждение…» [Дарвин 1987, 355]. Сегодня мы убедились, что виды не изменчивы. Группа российских генетиков во главе с академиком Ю.П. Алтуховым показала несостоятельность макроэволюции. Каждый вид имеет совокупность стабильных отличительных признаков, изменения которых для него пагубны. Популяция, накопившая мутантные гены, не образует нового вида. Она либо погибает, либо превращается в устойчивую систему, не подверженную действию отбора. Сотни тысяч поколений бактерий, соответствующие миллионам лет эволюционной хронологии, получают в лабораторных условиях за 1,5 года. Бактерии мутируют, но остаются бактериями, а не превращаются в другой вид [Вертьянов 2006, 197 и 201]. Экспериментальное опровержение дарвинизма? Да! Но, кроме эксперимента, ученый использует интерпретирующую его результаты философию. Эволюционисты объявили бактерии тупиковой ветвью эволюции, и здесь уже не возразишь. Стоит только напомнить, что полная иммунизация теории от критики означает ее ненаучность.

В 1981 г. старший палеонтолог Британского музея естественной истории, автор общего пособия по теории эволюции К. Паттерсон прочитал в аналогичном Американском музее лекцию. Он задал состоявшей из специалистов аудитории начавший мучить его вопрос: «Можете ли вы мне сказать об эволюции что-нибудь, ну хоть одну вещь, которая наверняка была бы фактом? Я задавал этот вопрос сотрудникам отдела геологии Музея естественной истории под открытым небом, – молчание было мне ответом. Я задавал его участникам семинара по эволюционной морфологии в Чикагском университете, весьма представительному собранию эволюционистов, – снова долгое молчание. Наконец один человек сказал: «Я могу сказать такую вещь. Теорию эволюцию нельзя преподавать в школе!» [Цит. по: Энкерберг, Уэлдон 2000, 75] (По электронной версии книги). Хотелось бы добавить: и в вузе тоже! Нельзя преподавать как доказанную и безальтернативную теорию. В освободившейся от идеологической цензуры российской науке 90-х была собрана и формализована естественнонаучная доказательная база для альтернативы окостеневшей в виде догмы «трудовой теории». Сегодня, когда от дарвино-энгельсовской версии человеческой родословной отказались даже эволюционисты-атеисты, изложение статьи Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» является рассказом о том, как не могли возникнуть человек и его язык. Сохранение «трудовой теории» в учебном процессе возможно только в качестве факта истории науки.

Чем ее можно заменить? В проблеме происхождения языка необходимо различать две стороны: откуда и как появился язык. Первое основание классификации (по источнику происхождения) является мировоззренческим значимым, второе – в этом отношении нейтрально. С мировоззренческих позиций «трудовой теории» противостоит божественное происхождения языка. Классификации гипотез по материалу первичной речи (жест, звукоподражание), по факторам-генераторам языка (труд, досуг, творчество) и по условиям рождения речи (индивид или коллектив) совместимы с любой из этих двух мировоззренчески непримиримых гипотез. Непримиримых в рамках религиозных и научных традиций православной России.

Реконструкции языка доисторического периода имеют предел, и в рамках своей науки лингвист вынужден довольствоваться аналогиями. Отдельно взятая фонема – информационный нуль, но соединение фонем информативно: 0+0=1. Почему возможен подобный парадокс? Данный арифметический абсурд вне диалектического закона перехода количества в качество. Где нет количества, не может появиться и качество. Ничего + ничего = ничего. Но, вдыхая воздух, выдыхаем-то мы смысл. Ответ банален: символизация незнаковых объектов возможна только посредством интеллектуального начала. Между вздохом и выдохом находится опосредующая интеллектуальная среда – человеческий разум. Появление смысла и качественное языковое приращение возможны только при участии осуществляющего творческий акт субъекта. Чтобы прийти к такому выводу не нужно никаких изысканий. Но часто бывает так, что наше сознание скользит по поверхности фактов, не находя в них интереса и не замечая за их обыденностью неожиданных следствий. А познание кончается вместе с сомнением и удивлением. Этот тавтологический пример дает информацию к размышлению. Через его самоочевидность становится наглядной невозможность появления самого языка без участия внешнего по отношению к человеку Разума.

Для смыслопорождения нужна творческая интеллектуальная энергия. Отождествление знакомого со знакомым – это низшая форма интеллектуальной деятельности, подобная сортировке карточек с буквами без умения складывать их в слова. Мышление высших животных представляет собой «картографирование» без элементов конструирования (синтаксиса). Не будучи подключенным к семиотически творческому интеллекту, язык животных не обладает возможностью изменения. Он не модифицирует свою одномерную структуру. Его биологически обусловленные означающие не имеют потенций семантического приращения. Язык животных аналогичен мертвому языку. Чтение мертвого языка – это отождествление известного с известным, только воспроизводящее заложенные в язык смыслы. Бесконечным повторением попыток прочтения Вергилия невозможно вызвать никаких изменений в латыни. Точно так же «картографирование» обезьяны не имеет никакой возможности превратиться в символизацию человека. С семиотической точки зрения между нами непроходимая пропасть.

Превращение непроизвольной и нечленораздельной вокализации обезьяны в семиотическую сталкивается и с проблемой передачи усвоенного навыка. Сделавший это открытие обезьяний уникум должен был закрепить его на генном уровне или успеть за свою жизнь обучить еще кого-нибудь. Как установила генетика, благоприобретенные признаки не наследуются. Чтобы объяснить своим сородичам принципы семиозиса, надо было иметь такого же талантливого ученика и обладать даром педагога (или дрессировщика?), бесконечно превосходящим мастерство А.С. Макаренко или Дуровых. Гений стоит перед проблемой объяснения решения вопроса, который другими еще даже не поставлен. История науки знает массу случаев невосприимчивости современников к гениальным прозрениям. Например, Леонардо да Винчи не смог объяснить спроектированный им вертолет. Более того, американский астроном С. Ньюком (1835-1909) считал невозможным создание летательного аппарата тяжелее воздуха как раз накануне полета братьев Райт 17 декабря 1903 г. А ведь это ученый с мировым именем, почетный член Петербургской АН. Как же обезьяньего «Леонардо» могли понять существа, которым было предложено двинуться в сторону от собственной природы? Причем надо помнить, что «объяснение» здесь не просто процесс по передаче знания. Это операция генной инженерии по переписыванию видового генома. Перед гением остро встал бы и интимный вопрос. Это, конечно, тоже предусмотрела эволюция, заботливо подготовив параллельно эволюционировавшую особь другого пола. Эволюции приходится приписать целеполагание и планирование широкомасштабной долгосрочной программы по его осуществлению. Так, может быть, за термином эволюция скрыт некто Другой?

В логике аналогия – худший из видов доказательств. Преодолев неуместный при решении подобного рода проблем лингвистический изоляционизм, можно обнаружить кое-что и поосновательнее. Человеческое мышление оперирует законом тождества: А=А. При всей своей естественности данный закон уникален. Мы живем в мире неповторимых предметов, где ничего нельзя сделать дважды. Отлитые в одной матрице стандартные болванки имеют неразличимые человеком отличия. Полученные клоны еще раз это подтвердили: клон никогда не является полной материнской копией. Процесс производства знаков логическим мышлением – единственный процесс, абсолютно точно воспроизводимый в принципиально неограниченных количествах. В деятельности мышления логический закон тождества проявляет себя как возможность создавать понятия – точно соотносить информацию о разных предметах одного рода и кодировать ее в слове.

Мышление даже самых интеллектуальных животных не знает данного закона. Между самыми примитивными людьми и самыми гениальными приматами есть различие, ликвидировать которое принципиально невозможно. Термодинамически стабилизованная мыслительная деятельность обезьяны не выходит за рамки повторяющихся инстинктивных действий и поэтому не обладает ни индивидуальным, ни видовым прогрессом [Кобозев 1971, 185]. В терминах физики «язык» животных (как и мертвая материя) – закрытая равновесная система, вывести которую из равновесного состояния может только внешняя творческая сила. Без нее абиогенез и превращение сигнальной системы животных в человеческий язык исключены. Для языка такой творческой силой является человеческий ум, а для биологической системы – надприродный Разум.

Уникальный парадокс (а, по сути, чудо!) человеческого мышления в том, что, используя энтропийную систему мозга, оно создает безэнтропийные объекты – продукты человеческой логики: «Под безэнтропийностью логического суждения понимается возможность точного воспроизведения данного результата из данных посылок согласно данному алгоритму» [Там же, 93]. Невозможность создания абсолютного тождественных объектов следует из теоремы Нернста-Планка, накладывающей табу на понижение температуры до абсолютного нуля (- 273º С) и запрещающей, помимо прочего, абиогенез – переход мертвой молекулярной системы к жизни [Там же, 169]. Как указывает Н.И. Кобозев, тождество объектов ограничено вторым началом термодинамики [Там же, 108]. Объекты любого класса только похожи друг на друга. Не исключение и слова, вызываемые рефлекторной реакцией человека на внешний мир, – междометия. Лишь логические понятия абсолютно самотождественны.

Сортировка огромного количества информации человеческим сознанием – безэнтропийный процесс. Животные понижают энтропию информации (меру ее неопределенности) не до нуля. Суть их так называемого предметного мышления – распознать предмет как фактор и условие жизнедеятельности. Их коммуникативная деятельность имеет биологическую природу. В свое время В. Гумбольдт проницательно указал: «…Все, кроме человека, побуждают своих сородичей не к пониманию через со-мышление, а к действию через со-ощущение» [Гумбольдт 2000, 302]. Сегодня можно уточнить: «Информация для животного – посылка не для логического суждения, а для инстинктивного действия» [Кобозев 1971, 89]. Выйти за пределы своей «видовой логики» для животного нет никакой возможности. Его мозг не способен упорядочить кванты информации и преобразовать постоянный информационный шум в логический продукт.

Но в том-то и дело, что человеческий мозг по своим физическим характеристикам тоже к этому не способен! Энтропийная операция не может произвести безэнтропийную продукцию, так же, как типографский оттиск не может содержать меньше опечаток, чем матрица, с которой он сделан [Там же, 120]. Для процесса человеческого мышления «необходима столько низкая энтропия, а иногда даже полная безэнтропийность механизмов мозга, которую не может обеспечить биохимический материал мозга и нейронная сеть, построенная из этого материала» [Там же, 7].

 Безэнтропийную продукцию может вырабатывать система, существующая в температурном режиме абсолютного нуля. Но такой системы в природе нет и быть не может. Следовательно, атомно-молекулярная масса человеческого мозга имеет надприродный источник питания. Где же он? По Кобозеву, наше мышление черпает отрицательную энтропию в вакууме, который можно рассматривать «как необходимый компонент сознания и жизни» [Там же, 183].

А здесь необходимо сказать то, о чем не мог говорить советский ученый, сформулировав за него «закон Кобозева»: безэнтропийная продукция появляется только из безэнтропийного источника или с его использованием. Из ловушки космологического аргумента, указывающего на необходимость Причины причин, материализм выходил просто: материя вечна и не нуждается ни в какой причине. Будучи пусть и особым, но все-таки состоянием материи, вакуум немыслим беспричинным. В лице вакуума мы имеем такое основание, которое позволяет логически непротиворечивым образом описать то, что необъяснимо в рамках эволюционизма. В любой космологической модели, согласно «закону Кобозева», энтропийная материя не может структурироваться в безэнтропийный физический объект. Безэнтропийный вакуум обязан иметь безэнтропийную причину, которая разом объясняет всё: и возникновение «из ничего» (на которое, кстати, указывает Библия: «всё сотворил Бог из ничего» (2 Мак. 7, 28)), и абиогенез, и отсутствие переходных форм, и появление человека с его сознанием и языком. Но такой причины в природе нет и быть не может. Претендовать на статус такой поразительной причины может только выведенный из-под действия физических законов нематериальный фактор с бесконечной творческой мощью, обусловившей наблюдаемое нами поразительное многообразие мира, и которому вакуум служит средством поддержания стабильности Вселенной. Кажется, перед нами термодинамическое «доказательство» бытия Бога и методологическая основа для альтернативы «трудовой теории». Именно такой вывод делает А.И. Солженицын, который пишет о работе замечательного русского физика, безвестного профессора МГУ Николая Ивановича Кобозева: «Бдительность могла потому задавить эту книгу (как в нашей стране задушены тысячи их за полстолетия), что здесь доказывается существование противоэнтропийного центра во Вселенной, т.е., уходя из физической терминологии, – Бога» [Солженицын 1997, 496].

Второе начало термодинамики – самое фундаментальное обобщение процессов во Вселенной. Согласно ему, положительная энтропия постоянно стремится к увеличению, т.е. система приходит из большего порядка в меньший – деградирует. Закон нарастания положительной энтропии в замкнутой системе запрещает существование мира. В момент своего возникновения, не имея внешнего источника, подводящего отрицательную энтропию, Вселенная сразу же пришла бы в равновесное состояние, т.е. погибла. Спроецируем второе начало на материал интересующих нас наук. Без подвода отрицательной энтропии невозможно: распыление неизвестной природы сверхплотного первоатома и превращение его во Вселенную (космология); зарождение жизни и разума (биология); создание безэнтропийных объектов для фиксации логического мышления (семиотика) и, следовательно, превращение сигнальной системы животных в человеческий язык (антропология и лингвистика).

Остаются выводы. Общенаучный: вне мира должен существовать источник отрицательной энтропии, без которой бытие невозможно. Мировоззренческий: каждый человек выбирает, с чем или с Кем этот источник отождествить и как нему относиться. Лингвистический: «трудовая теория» должна занять подобающее ей место в научных архивах, ибо гораздо легче переписать страницу учебника по «Теории языка», чем законы природы.

Список литературы

Берг Л.С. Теории эволюции // Берг Л.С. Труды по теории эволюции. 1922-1930. М., 1977.

Вертьянов С.Ю. Общая биология: Учебник для 10-11 кл. общеобразовательных учреждений / Под ред. Ю.П. Алтухова. Изд. 2-е, расшир. М., 2006.

Гивишвили Г.В. Есть ли у естествознания альтернатива богу // Вопросы философии, 1995, № 2.

Гудинг Д., Леннокс Дж. Мировоззрение: Для чего мы живем и каково наше место в мире. Ярославль, 2001.

Гумбольдт В. О мышлении и речи // Избранные труды по языкознанию. М., 2000.

Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора. М., 1987.

Дубнищева Т.Я. Концепции современного естествознания. 2-е изд., испр. и доп. Новосибирск, 2005.

Кобозев Н.И. Исследование в области термодинамики процессов информации и мышления. М., 1971.

Лалаянц И.Э. Тайны генетики. Люди и клоны. М., 2005.

Лосский Н.О. Ценность и бытие: Бог и Царство Божие как основа ценностей. Харьков-Москва, 2000.

Любищев А.А. Об отношении таксономии и эволюции // Любищев А.А. Проблемы, формы, систематики и эволюции организмов: Сборник статей. М., 1982.

Мирзоян Э.Н. От дарвинизма к эволюционной биологии // Дарвинизм: история и современность. Л., 1988.

Поппер К.Р. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. 1995. № 12.

Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии, 1989, №8.

Солженицын А.И. О книге Н.И. Кобозева // Публицистика. В 3-х тт. Ярославль. Т. 3. 1997.

Хоменков А. Эволюционный миф и современная наука // Шестоднев против эволюции: В защиту святоотеческого учения о творении. Сбор. статей / Под ред. диакона Даниила (Сысоева). М., 2000.

Энкерберг Дж., Уэлдон Дж. Гипотеза творения. Научные свидетельства в пользу Разумного Создателя. Симферополь, 2000.

Энгельс Ф. Диалектика природы М., 1997.

 

Лингвистика против эволюционизма

 

Римские скульпторы, сделав копию, иногда уничтожали греческий оригинал. Не умея точно рассчитать центр тяжести, они вынуждены были добавлять к своим произведениям уродливые подставки. Таким образом, римская мраморная копия – это одновременно то же и не то же, что никогда не виденный нами бронзовый греческий оригинал. Откуда мы знаем, что он был? Из текстов, где указывается на него. Например, источник, сообщающий об именах вещей, – Библия: Господь «исчисляет количество звезд; всех их называет именами их» (Пс. 146, 4).

Можно ли этому верить? Не можем же мы подобно грекам, утверждавшим, что Праксителю позировала сам Афродита, принять на веру строчку поэтического текста псалма. Доверие к определенному источнику базируется на других исторических документах и археологических находках, подтверждающих приводимые в нем сведения. Казалось бы, оставаясь в рамках научности, сообщение о трансцендентных событиях невозможно проверить. И все-таки такая возможность существует.

Можно было бы прислушаться к мнению греков, если бы Афродита Книдская превосходила меру человеческого интеллекта и механической точности рук. Если бы в статуе Праксителя обнаружились уникальные свойства, не присущие больше ни одной статуе в мире[10], мы могли бы держаться рабочей гипотезы Афродиты-натурщицы. Однако канон Праксителя воспроизведен в тысячах копий, и мы не можем разделить веру современников скульптора.

Именно таким уникальным объектом является Библия. Надежность библейских текстов защищена гораздо сильнее, чем достоверными историческими и археологическими фактами. В оригинальном тексте Библии (по крайней мере в ветхозаветной ее части) обнаружена скрытая информация. (Дальнейшее изложение по [Нудельман 2007]).

 Например, если от первой в тексте Библии буквы «тав» отсчитать 49 букв, то 50-й будет буква «вав». Повторив операцию два раза, находим буквы «рэйш» и «хэй». Сложение 1-й, 50-й, 100-й и 150-й букв 1-й главы книги Бытия дает слово, которое отсутствует в тексте Библии – «тора». На древнееврейском языке тора означает ‘закон’. В еврейской традиции Торой называются первые пять книг Ветхого Завета – Пятикнижие Моисея. Вторая книга Библии «Исход» начинается той же самой цепочкой. «Тора» прочитывается в положительном интервале (+49) – при чтении в прямом порядке от первой буквы к четвертой. В третьей книге («Числа») данного слова не обнаружено. Но в четвертой («Левит») снова обнаруживается, но в отрицательном интервале (–49) – начиная от последней буквы текста через пропуск 49 букв. Наверное, вы уже не сильно удивитесь, что в последней книге («Второзаконие») тоже присутствует цепочка «тора». На этот раз с интервалом (–48).

В книге «Исход» найдена другая поразительная цепочка. Начиная от первой буквы «мэм» в 9-м стихе 11-й главы через интервал +49 получим слово «мишнэ». От второй буквы «тав» в 13-м стихе 12-й главы получаем «тора». Между «мэм» в слове «мишнэ» и «тав» в слове «тора» дистанция в 613 букв – число заповедей в Торе. «Мишнэ Тора» – главный труд раввина Моисея Маймонида (по-еврейски, Моше бен Маймон, или Рамбам). Первые буквы последних четырех слов 9-го стиха 11-й главы складываются в семитический консонантный корень «РМБМ – «Рамбам». В одном из стихов этой же главы стоит дата «четырнадцатое нисана – это день рождения Рамбама.

Попытки найти более сложные цепочки тоже увенчались успехом, но, увы... В 1994 г. в солидном научном издании «Статистические науки» израильские ученые профессор математики Элия Рипс и физик Дорон Вицтум опубликовали впечатляющее доказательство наличия в Библии скрытых кодов. Однако экспертиза ведущих математиков мира выявила такую свободу израильских исследователей в комбинаторике букв, при которой получить желаемый результат можно в любом тексте достаточно большого объема. В английском тексте «Моби Дика» было найдено, например, скрытое пророчество о гибели принцессы Дианы[11], а в ивритском переводе фрагмента «Войны и мира», равного по объему книге Бытия, найдена цепочка, относящаяся к национальному празднику евреев Хануке.

По выводам комбинаторики и теории вероятностей, найти осмысленное 4-х буквенное сочетание, когда буквы равноудалены друг от друга, можно в любом достаточно длинном тексте (в тексте Пятикнижия 304.805 букв). Хотелось бы, конечно, убедиться на практике. На сегодняшний день, насколько нам известно, не представлено ни одного текста, где с первой буквы открывается смысловая цепочка, передающая суть его содержания. В условиях недопустимо широкой свободы эксперимента интервал чтения произвольно варьируется, что дает возможность найти в тексте даже сообщения о событиях наших дней. Это уж, конечно, репортерская наука, в которой больше рекламной шумихи и погони за сенсацией, чем научного поиска истины.

Отличие библейских цепочек в том, что слова складывается при строгих правилах чтения. Буквенный интервал может быть разным, но он неукоснительно соблюдается. Причем сам интервал является не случайным. 49 – священное число ветхозаветной и новозаветной времени. В ветхозаветной Церкви это количество дней между праздниками Песах (ветхозаветная Пасха как исход из египетского рабства) и Шавуот (праздник первых плодов, ветхозаветная Пятидесятница, праздновавшаяся через 49 дней после Песаха). В новозаветной – эти дни получили новое содержание. Еврейский Песах стал исходом (Пасхой) всего христианского человечества из рабства греха и смерти, а в Шавуот на апостолов сошел Святой Дух, что дало начало новозаветной Пятидесятницы – дню Святой Троицы.

Скрытые цепочки – не доказательство бытия Бога, а приглашение к дальнейшим раздумьям и научным исследованиям. Но надо сказать, что это весьма энергичное указание на возможное авторство Бога. Надо признать, что авторское право «Слова Божьего» защищено весьма сильно. У кого нет сил верить, что это статистическое явление, и кто не может представить сверхгениального шифровальщика, проделавшего работу, сопоставимую с возможностями компьютера, в то время, когда его современники считали по пальцам, вправе считать Библию уникальным семиотическим объектом. А филологу, для которого работа с текстом является профессиональной обязанностью, выпадает особая роль среди ученых других специальностей.

Основоположник электричества М. Фарадей (1791-1867) писал о Библии: «Я поражаюсь, почему люди предпочитают блуждать в неизвестности по многим важным вопросам, когда Бог подарил им такую чудную книгу» [Цит. по: Вертьянов 2007, 96]. Если бы яблоко не упало на голову Ньютона, он все равно бы открыл закон тяготения. Если бы Пушкин не встретился с А. Керн, то увидел бы «гений чистый красоты» в ком-нибудь другом. Но никем и ни при каких обстоятельствах, не могла быть написана Библия, если бы не было Бога.

Открывая первые страницы Библии, человек сталкивается с поразительным фактом, и для этого необязательно искать скрытые коды. Библейское повествование о сотворении мира абсолютно не похоже на космогонические мифы других народов, представляющие собой давно отвергнутое наукой порождение человеческой фантазии. Современная наука, имея споры относительно некоторых деталей, в принципе согласна с изложенным в первой главе книги Бытия. Порядок возникновения Вселенной, по Моисею, таков: 1) начало; 2) окутанная газами и водой, находящаяся в полной темноте земля; 3) свет; 4) атмосферное пространство; 5) материк; 6) растения; 7) солнце, луна, звезды; 8) морские животные и птицы; 9) млекопитающие; 10) человек.

Наука подтверждает данный порядок[12]. Вероятность того, что Моисей случайно угадал его, мала так же, как шанс с закрытыми глазами вытащить из коробки в правильной последовательности карточки с числами от 1 до 10. По подсчетам, вероятность того, что это удастся с первого раза 1 из 3 628 800 [Чернышев 2004, 275]. У Моисея точно не было в запасе миллионов лет, чтобы реализовать этот шанс.

Протестантские[13] авторы указывают, что в Ветхом Завете содержится «332 четких пророчества, исполнившихся в Иисусе Христе буквально» [Макдауэлл 1992, 163]. Подсчитано, что вероятность исполнения 8 пророчеств в одном человеке – 1017 [Там же, 156]. Количество монет 1017 покроет территорию около 700 т. км2 (примерно девять Нижегородских областей) слоем в полметра. Вытащенная с первого раза помеченная монетка – означает реализацию шанса «один из 1017». Исполнение 48 пророчеств (1 шанс на 10157) делает их случайный характер невероятным.

Филологам пора отказаться от комплекса гуманитарной неполноценности, пассивно принимая мировоззренческие выводы, основанных на данных естественных наук. Лингвистике не нужно больше заискивать перед их цензурой. Наличием текста Библии лингвистика с ее аппаратом филологического анализа сама поставляется в позицию верховного научного арбитра.

Гуманитарные науки имеют дело с уникальными объектами и явлениями, естественные – с универсальными и повторяющимися. Теорему Пифагора доказали бы и без него, но не будь в мире Гомера – не было бы и «Одиссеи». Казалось бы, чем гордиться представителям «точного» знания? Но именно здесь источник снобизма естественных наук по отношению к гуманитарным. Первые выводят законы и по причине прогнозируют следствие, для вторых – это затруднительно.

Однако, учитывая уникальность Библии, именно филология совместно с богословием могут запрещать естественнонаучные гипотезы, не согласующиеся со «Словом Божиим»! Конечно, при условии корректности анализа, достаточной аргументации выводов и совпадения с мнением святых отцов – этих истинных «филологов», бесконечно лучше остальных понимающих «текст», в начале которого было Слово.

Эволюционистами был сразу взят на вооружение очень надежный способ аргументации. Если теория вероятностей запрещает определенное событие как маловероятное, надо создать для него условия осуществления, вытянув до бесконечности «доисторическое» бытие Вселенной и «историю» Земли. Г. Моррис подчеркивает: «Чтобы эволюция в принципе могла существовать, необходимы огромные промежутки времени. Именно поэтому так страшно оказывается посягнуть на геохронологическую таблицу, расчерченную вопреки явным свидетельствам всех реально существующих геологических образований о коротких периодах быстрого осадконакопления в прошлом» [Цит. по: Шубин 2001, 186-187]. Причина регулярного увеличения возраста Вселенной и Земли в атеистическом лагере ученых – осознание, вслед за очередным открытием в области астрофизики, генетики или биологии, невозможности эволюции в принятые сроки.

«Даль веков» приходится постоянно расширять: к началу ХIХ в. Земле приписали 3 млн. лет, 1850 г. – 25 млн., 1935 г. – 1,6 млрд., 1960 – 2 млрд., 1975 – 4,6 млрд. Сейчас для возникновения жизни становится мал «официальный» возраст Земли в 4,6 млрд. лет, и ученые Массачусетского технологического института ищут дату ее рождения в интервалах за пределами 10 млрд. лет [Линдсей 1997, 26].

Подобную же прогрессию по другим источникам проследил В. Феррелл: 1862 г. – 20 млн., 1897 г. – 40 млн., 1899 г. – 90 млн., 1921 г. – ок. 1 млрд., 1932 г. – 1,6 млрд., 1947 г. – 3,35 млдр., 1956 г. – 4,5 млрд. [Феррелл 2003, 55]. Сами эволюционисты видят в этом триумф науки, возможный благодаря «подвигу» ученых: «Дарвин совершил интеллектуальный подвиг, в 100 (!) раз увеличив по сравнению с Библией сроки «сотворения человека». Второй подобного рода временной шок наука пережила, когда в начале 60-х молекулярная биология увеличила этот срок еще в 10 раз» [Лалаянц 2005, 186]. Такие «подвиги» вполне предсказуемы и могут планироваться с основанием не меньшим, чем у барона Мюнхгаузена, включавшим подвиг в распорядок дня. 

При толковании текстов Священного Писания данные лингвистики носят вспомогательный, а не самодовлеющий характер. Они суть средства, помогающие лучше уяснить смысл текста. Конечно, это отнюдь не предполагает игнорирования законов логики и существующих в филологии правил работы с текстом. Но в любом случае последнее слово остается за авторитетом традиции. С позиций научной этики недопустимо произвольно подгонять свое толкование под святоотеческое. И совсем неизвинительно заискивание перед внешним авторитетом в лице светских наук.

В русской экзегетике конца ХIХ в. в связи с успехами эволюционной теории наметилась порочная гносеологическая установка при интерпретации событий сотворения мира: «Вопрос о них (днях творения – С.П.) составляет одну из труднейших экзегетических проблем. Главная трудность ее состоит, во-первых, в определенном понимании библейских дней творения, а во-вторых, и еще больше – в соглашении этих дней с современными данными астрономии и геологии» [Толковая… 1904-1907, 5].

У экзегета не должно быть такой проблемы. Наоборот, это проблема астрофизиков, палеонтологов, геологов и т.п. Они должны выяснять, в какой мере согласуются данные их науки с Библией. Но в ситуации, когда смысл библейского стиха или слова является искомой величиной, а научные данные имеют исторически изменчивый и гипотетический характер, сопоставление в принципе невозможно. Лингвист при работе с библейским текстом должен исходить из открываемого ему лингвистическим (филологическим) анализом, а не оглядываться на данные «точных» наук. Оставаясь в рамках традиции, он не должен как претендовать на оригинальность, так и смущаться неточностям библейских переводов. При этом допустимый инструментарий текстуального анализа целесообразно ограничить рамками литературоведения, истории и богословия.

Гуманитарный междисциплинарный изоляционизм должен быть методологическим принципом лингвистического анализа текста. И лишь придя к определенным выводам, следует искать поддержку в результатах естественнонаучных и археологических исследований. Впрочем, иногда текст требует не столько филологического анализа, сколько естественнонаучного комментария. Например, для идентификации животного, названного в синодальном переводе «бегемотом» (Иов. 40, 10), необходимо обратиться к зоологии и палеонтологии.

Заметно, что на экзегезу последарвиновской эпохи оказывает давление представление о миллиардах лет существования Земли. Для согласования толкования с естественнонаучными гипотезами предпринимается все, вплоть до осознанных и неосознанных фальсификаций. Например, даже такой добросовестный ученый, как прот. Николай (Иванов) без ссылки на источник пишет, что свт. Василий Великий в своем «Шестодневе» отказывался понимать под библейским днями обычные земные сутки [Николай 2005, 111]. Как мы увидим ниже, вопреки мнению прот. Николая (1904-1990), знакомого только с данными «советской науки», свт. Василий утверждал обратное.

Г.Л. Муравник, подчеркивая, что проблема дня в библейском рассказе о творении «отнюдь не второстепенный лингвистический вопрос», приводит другие слова свт. Василия: «Посему назовешь ли его днем или веком – выразишь одно и то же понятие» [Муравник 2001, 176]. Обратившись к тексту «Шестоднева», обнаруживаем, что речь идет совсем о другом дне: «Ибо по нашему учению известен и тот невечерний, не имеющий преемства и нескончаемый день, который у Псалмопевца наименован осьмым (Пс. 6, 1), потому что он находится вне сего седмичного времени» [Творения…1845, 38-39]. И далее следуют слова, приведенные Г. Муравник.

Очень хочется надеяться, что, глубже ознакомившись с креационистской литературой и творениями святых отцов, православные авторы удержатся от соблазна согласовывать Откровение с авторитетными научными данными и перетолковывать святых отцов. Истина не нуждается в защите неистинными средствами. Оставим это католикам с узаконенной у них иезуитской моралью.

В русской библеистике первопроходцем в нетрадиционном понимании дней творения стал известный ученый А.П. Лопухин: «Всем известно, что по-еврейски слово йом может обозначать и действительно означает во многих местах св. Писания неопределенный период времени» [Лопухин 1986, 382]. Сразу скажем, что известно это далеко не всем. Так, составитель иврит-русского словаря Ф.Л. Шапиро указал требуемое эволюционистам значение исключительно для множественного числа [Иврит-русский…1963, 243]. Более авторитетного и независимого эксперта по данному вопросу, чем советский профессор-еврей, в природе не существует. (Если, конечно, не подозревать в нем тайного христианина-креациониста).

Для наглядности взаимодействия грамматической и лексической семантики проведем эксперимент на материале русского языка, подставив разные формы числа существительного день в один контекст: герои вчерашних дней и герой вчерашнего дня. Совершенно очевидно, что в первом случае речь идет о периоде времени, а во втором – о конкретном событии вчерашнего дня. Предположим, что перед нами морфолого-семантическая универсалия, распространяющаяся и на древнееврейский язык. Тогда мы не должны найти в Библии случаев употребления йом в значении неопределенный отрезок времени. Мы их там и не находим, что засвидетельствовано данными иврит-русского словаря.

А.П. Лопухин приводит наиболее полный из существующих список мест Св. Писания, – почему-то включающий и новозаветные тексты, написанные на греческом языке, – где слово йом, по его мнению, употребляется в значении неопределенного времени. Как показал о. Даниил (Сысоев), во всех случаях употребления формы единственного числа слова йом оно обозначает конкретный день: день страшного Суда (Ис. 34, 8 и Иоиль 2, 31), день Крестной муки Христа (Зах. 14, 9), предсказание о дне битвы вавилонян с египтянами (Иер. 46, 10) и т.п. [Даниил 2003, 9-10].

Особо требуется рассмотреть неясное место из 2-й главы Книги Бытия: «Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время (йом), когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла, ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли, но пар поднимался с земли и орошал все лице земли» (Быт 2, 4-6).

В славянском переводе стоит слово день, а в синодальном – время. На первый взгляд похоже, что слово йом здесь действительно имеет значение ‘время’, потому что охватывает период 1-го и 3-го «дней» творения. Но внимательный взгляд на русскую фразу обнаруживает ее крайнюю неловкость, если не сказать алогизм: «в то время когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле». По смыслу этих слов, создал то, чего еще не было!

О. Даниил, не решаясь комментировать «эти загадочные слова», приводит толкование прп. Ефрема Сирина: «Не было еще всякого злака сельного, не прозябала еще всякая трава злака сельного. Но хотя действительно не были они еще сотворены в первый день, потому что произошли в третий. Однако же в повествование о творении первого дня не напрасно введено слово о том, что сотворено в день третий» [Цит. по: Даниил 2003, 10]. Видно, что преподобный не объединяет 1-й и 3-й дни в один временной интервал, как это сделано синодальным переводчиком, и говорит, что в первый день еще не было на земле «злака сельного».

Очевидно, что текстовый фрагмент, начинающийся со слов «и всякий кустарник полевой» должен относиться не к предыдущему, как в синодальном переводе, а к последующему предложению: «и всякий кустарник полевой еще не рос на земле». Так понимают данное место и современные ученые. (См. [Гальбиати, Пьяцца 1992, 69]; [Учение… 1993, 58]). Именно так оно передано и в современном русском переводе с ивритского текста массоретов: «Никакого же кустарника полевого еще не было на земле и никакая трава еще не росла, ибо дождя не посылал Бог Всесильный на землю» [Пятикнижие… 1994, 10]. Аналогично в немецком и украинском переводах.

Здесь можно подвести предварительные итоги. Лингвистическая ошибка толкователей-эволюционистов в том, что при интерпретации слова йом не учитывается влияние грамматической формы числа на его лексическое значение. Отсюда проистекает и логическая ошибка – нарушение закона достаточного основания. Даже если бы слово йом и могло иметь значение ‘время’, из чего с необходимостью следует, что именно в этом значении оно употреблено в анализируемом тексте?

В ответе экзегетов-эволюционистов снова обнаруживается сбой логики. По их мнению, йом не может обозначать день в смысле ‘сутки’, потому что солнце и луна, необходимые для смены дня и ночи были созданы только на 4-й день. Но смена дня и ночи создается собственно не солнцем и луной, а наличием света и тьмы, которые появились уже в 1-й день. По толкованию свт. Василия Великого, «тогда не по солнечному движению, но потому что первобытный оный свет, в определенной Богом мере, то разливался, то опять сжимался, происходил день и следовала ночь» [Творения… 1845, 36].

Более поздние толкователи, знакомые с вращением Земли, смогли уточнить: «Когда светящаяся материя перестала окружать земной шар со всех сторон, то одна сторона земли мало-помалу лишилась света, и таким образом произошел вечер; но вследствие обращения земли вокруг своей оси эта часть земли опять обратилась к светящейся материи, настало утро, и таким образом исполнился первый день мироздания, и начался второй» [Виссарион 1998, 19-20].

Солнце же и луна созданы «для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов» (Быт 1, 14) – т.е. для удобства измерения времени человеком. Но если существование суток без солнца и луны логически допустимо, то объяснить многомиллионнолетнюю эволюцию растений до создания солнца весьма проблематично.

Следование за эволюционистской логикой создает и другие языковые проблемы. Во-первых, слово йом, понимаемое как ‘неопределенный отрезок времени’, обессмысливает употребление слов вечер и утро, которым необходимо искать аллегорическое толкование. Однако заметим, что в святоотеческой традиции аллегорическое толкование не отменяет буквального, а сосуществует с ним, раскрывая на более глубоком уровне определенное историческое событие [Иоанн 2006, 236]. Во-вторых, с 4-го дня, по логике эволюционистов, йом можно понимать и как сутки, а вечер и утро как их темную и светлую части. Но тогда возникает неустранимая контекстом двусмысленность.

Спрашивается, почему Моисей использовал для обозначения разных понятий одно и то же слово. Ссылки на бедность языка «пастушеского народа» [Стефан 2000, 5] несостоятельны. В древнееврейском, кроме грамматического средства выражения неопределенного отрезка времени через мн.ч. слова йом, были для этого и лексические возможности. О. Даниил (Сысоев) указывает, что в иврит-русском словаре приводится 6 слов, способных обозначать неопределенное время [Даниил 2003, 10].  

Наиболее сильным аргументом эволюционистов всегда считались два места Св. Писания: «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний» (Пс. 89, 5); «у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Петр. 3, 8). В данном случае мы имеем дело с приемом «вырванной цитаты». Прочитанное до конца предложение показывает, что в тысяче лет никак нельзя видеть дня творения, потому что дальше тысяча лет сравнивается с отрезком времени, меньшим, чем сутки: «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи» (Пс. 89, 5).

Ночная стража – период равный трем часам. В более широком контексте эти слова получают правильную интерпретацию: речь идет о ничтожности сроков человеческой жизни в сравнении с вечностью, в которой пребывает Бог. Апостол Петр говорит о долготерпении Божием: «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию» (2 Петр. 3, 8-9).

Как мы видим, без явного насилия над текстом придать дням творения эволюционистский смысл не удается. Зато есть указания, подтверждающие верность традиционного толкования. Уже первые экзегеты обратили внимание на грамматический разряд числительного, обозначающего первый день: «И был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1, 5). Предоставим слово самому авторитетному толкователю дней творения свт. Василию Великому: «Почему назван не первым, но единым? Хотя намеревающемуся говорить о втором, и третьем и четвертом днях было бы приличнее наименовать первым тот день, с которого начинаются последующие… определяет сим меру дня и ночи, и совокупляет в одно суточное время… <…> И Моисей как бы так сказал: мера 24-х часов есть продолжение одного дня…» [Творения… 1845, 37].

Заканчиваются дни творения созерцанием Богом созданного мира: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1, 31). Логический квантор «всё» во фразах типа «всё выполнено хорошо» не предполагает совершенства сделанного, а лишь указывает на отсутствие недостатков, на которые стоит обращать внимание при оценке проделанной работы. Однако природа всеблагого Бога требует здесь выражение бытописателя «все …хорошо весьма» понимать в абсолютном смысле: в первозданном мире не было зла.

По мысли эволюционистов, до сотворения человека должна была иметь место смерть миллиардов живых существ, за гибель которых они делают ответственным Бога. Но Библия прямо говорит: «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия» (Прем. Сол. 1, 13-14); «завистью диавола вошла в мир смерть» (Прем. Сол. 2, 24). Остается только непроверяемое допущение, что до грехопадения смерть животных не была для них злом, что противоречит как положению вещей в наблюдаемом нами мире, так и всеблагости Бога.

Предположение, что Творец по своей воле заложил в созданный Им мир программу безболезненного старения и ухода в небытие, выглядит с позиций богословия и благочестия кощунственной натяжкой, не находящей поддержки у Святых Отцов. Например, прп. Симеон Новый Богослов прямо пишет, что «вся тварь сотворена нетленною» [Симеон 1993, 378]. За много веков до становления термодинамики он дал богословскую версию «закона Кобозева» (см. предыдущую статью): «Ибо святый, безгрешный и безстрастный Бог и творения творит святыя, безстрастные и безгрешные» [Там же, 28].

Еще одним текстуальным свидетельством против теории дня-периода служит настойчивое прибавление после сотворения каждого вида растений и животных слов «по роду их», «по роду его». Эта избыточная для людей додарвиновского времени деталь текста мешает видеть историю органической жизни как эволюцию видов. Три с половиной тысячи лет ждала научного доказательства выраженная этими словами априорная уверенность в том, что кошка рожает котят, а собак щенят, и по-другому не бывает. Наши генетики во главе с академиком Ю.П. Алтуховым показали невозможность макроэволюции. (См. [Алтухов 2003, гл. 6]).

Консерватизм видов – в определенных вариационных пределах – является гарантом их выживаемости. Данный биологический факт проверен математической моделью, которая показывает, что «основная цель живых существ – сохранение своей информации» [Чернавский, Чернавская 2006, 51]. «По роду их» – указание на определенную видовую программу и экологическую лицензию[14], отказавшись от которых, вид совершил бы самоубийство. Впрочем, сказать наверняка, о каком таксоне в биологической классификации идет речь, нельзя. Возможно, о семействах, между представителями которых скрещивание вообще не наблюдалось. Или о видах, скрещивание между которыми дает уже бесплодное потомство.

Остановимся еще на одном тексте, проливающим свет на данную проблему. «У Евера родились два сына: имя одному Фалек, потому что во дни его разделилась земля; имя брату его Иоктан» (1Пар. 1, 19). Имя Фалек (Φαλεκ), стоящее в Септуагинте, – греческая передача еврейского имени Пелег, означающее ‘раскол, разделение’. Объяснение имени Фалек рассеянием народов лингвистически неубедительно. Слово земля действительно иногда обозначает понятие «народ». Но что именно заставляет видеть здесь метонимию остается неясным. Нельзя ли выражение разделилась земля понимать буквально?

Интересную интерпретацию предложил современный ученый С. Головин. Он считает, что слово пелег в еврейском тексте книги Иова служит для передачи понятия «раскол», а не как «молния». В синодальном переводе читаем: «Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии» (Иов 38, 25-26). По мнению С. Головина, дословный перевод: «Кто расколол (пелег) землю и провел протоки для излияния воды» [Головин 2006, 117]. По его версии, Иов – свидетель раскола земли. По мнению 70 толковников, автор книги Иова и сын Иоактана Иоав (т.е. племянник Фалека) (1 Пар. 1, 23) – одно лицо.

Годы жизни Фалека точно устанавливаются по датам жизни ветхозаветных патриархов и потомков Ноя. Фалек жил в 2716-2377 гг. до Р.Х. На это время приходится грандиозная геологическая катастрофа. Астрономы с точностью до 5 лет высчитали дату столкновения (2345 лет до Р.Х.). Земли с массивным (ок. 80 км в диаметре) астероидом, что, вероятно, и вызвало раскол земной поверхности [Там же, 113]. Результатом столкновения явилось отклонение Земли от своей оси на несколько градусов, резкое похолодание климата и исчезновение многих биологических видов.

Эволюционистская хронология относит разделение единого материка Лавразия к середине мезозоя (235 млн.- 65 млн. лет до Р.Х.), к концу которого вымерли динозавры. Но по Библии, люди поколения Фалека были современниками динозавров. В книге Иова есть описание существа, названного в русском переводе бегеметом: «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром» (Иов. 40, 10-12). В еврейском тексте стоит behemoth – геперболизирующее мн. ч. от b’hemah ‘зверь’, т.е. «великое животное». 70 толковников передали behemoth грамматическим аналогом греч. φηρια ‘звери’ < φηριον ‘зверь’ (откуда славянское зверие).

Синодальные переводчик использовал западный вариант буквенно-звуковой передачи behemoth, восходящий к Вульгате (Behemoth). В историческое время библейский бегемот был отождествлен с нильским гиппопотамом, что явно противоречит тексту: хвост бегемота не похож на кедр. Кроме того, «великое животное» названо «верхом путей Божиих» (Иов. 10, 14), что также не соответствует размерам гиппопотама. Данные слова требуют обратить внимание на крупнейшее из наземных животных. Им является обитавший вблизи водоемов травоядный диплодок (30 м в длину, 20 т. веса, хвост занимал около половины тела животного), полностью удовлетворяющий библейскому описанию.

Библейский текст, христианские предания о встречах святых отцов-пустынников с «драконами», открытие двойных следов, где отпечаток ноги человека находится в следе динозавра (и наоборот), идентификация всех известных науке видов динозавров по наскальным рисункам, – все это позволяет утверждать: люди и динозавры были современниками. (См. [Головин 2006, 74, 76]; [Тимофей 1998]).

В океанских безднах динозавры живут до сих пор. Есть прямо-таки вопиющие факты. Плезиозавры, как утверждает «Советский энциклопедический словарь» (1982 г.), вымерли в меловой период (135- 65 млн. лет). В книге о. Тимофея приводится снимок 1977 г.: японский траулер вытащил с трехсотметровой глубины едва начавший разлагаться труп плезиозавра [Тимофей 1998]. Выделение в 1993 г. неразложившегося белка (период полураспада живого углерода С14 – 5700 лет) из костей динозавра учеными Ньюкасловского университета подтверждает: динозавры жили намного позже, чем обычно думают [Головин 2006, 77].

Многие американские научные источники сообщают о хорошо сохранившихся костях тиранозавра с клетками крови [Серафим 2004, 685]. В учебнике общей биологии приводятся удивительные данные о сохранности останков динозавров – неокаменевшие кости, нераспавшиеся цепи из 30-40 аминокислот очень нестойкого белка гемоглобина, эластичные кровеносные сосуды [Вертьянов 2006, 226]. Там же помещена фотография прекрасно сохранившихся эритроцитов динозавра! Никакими особыми условиями хранения – как в советское время объясняли нетление мощей православных святых – такой факт не объяснишь.

Большинство природных часов, как называют способы определения возраста объектов солнечной системы, указывают на относительно молодой возраст Земли. Многие – на библейский возраст – 5-10 тыс. лет [Линдсей 1997, 24-26]. По списку, приведенного П. Тейлором в книге «Сотворение» [Тейлор 1994], число методов, указывающих на молодость Земли и Вселенной – 107, а методов, указывающих на их древность – 22, причем некоторые из них дискуссионны [Колчуринский 2004, 31]. Достоверность имеющего тринадцать допущений самого известного в широких кругах радиометрического метода [Феррел 2003, 100-101], которым новообразовавшаяся в результате извержения вулкана базальтовая порода островов датируется 22 млн. лет, мягко говоря, сомнительна [Серафим 2004, 666-667].

Известный подвижник нашего времени о. Серафим (Роуз), основательно изучивший творения святых отцов, со всей ответственностью свидетельствует: «Родословие Христа указывает на то, что Адам – сын «Божий». Отцы очень внимательно относились к устранению несоответствий и утверждали, что это буквальное родословие, а не список «символических праотцев». Таким образом, родословие человека насчитывает несколько тысяч лет, а не миллионы» [Серафим 2004, 647].

Итак, нет ни святых отцов-эволюционистов, ни лингвистических оснований для корректировки традиционного понимания библейского текста. Есть только философия неодарвинизма, которая в свете современных научных данных не выдерживает критики. Таким образом, лингвистический анализ не мешает видеть в днях творения обычные земные сутки и дает полное основание быть креационистом, исчисляя земную историю библейской хронологией. Время в буквальном смысле слова работает на креационизм. Исследования последних лет показывают несостоятельность теории эволюции в любой ее форме.

Вопросы и задания

1. Какие значения можно выделить у биологического термина эволюция? Насколько эти значения соответствуют научным фактам.

2. В чем разница между «трудовой теорией» Ф. Энгельса и теорией трудовых выкриков Л. Нуаре? Попытайтесь объяснить, почему последняя не имела большого научного и общественного резонанса?

3. Древнееврейский оригинал первого библейского стиха Берешит бара Элохим букв. «В начале сотворил Боги», где Элохим – мн.ч. от Ил ‘Бог’. Найдите точное количественное выражение мн. ч. Элохим в первых трех стихах Библии и объясните это с точки зрения христианской догматики.

4. Стихотворение С. Есенина «Проплясал, проплакал дождь весенний…» заканчивается строчкой: Или, Или, лама савахфани, Отпусти в закат. Это слова арамейского языка – разговорного языка палестинских евреев I в. Их произнес Христос на кресте: «Илú, Илú! Ламá савахфанú?» то есть: «Боже, Боже Мой! – для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27, 46). Что вы можете сказать о падежной системе арамейского и его месте в морфологической типологии языков.

5. Библейскому бегемоту соответствует диплодок. А с каким животным можно отождествить другое чудовище – левиафана (Пс. 103, 26)? Вспомните, где вам еще встречалось это слово?

 

Список литературы

Алтухов Ю.П. Генетические процессы в популяциях. М., 2003.

Вертьянов С.Ю. Общая биология: Учебник для 10-11 кл. общеобразовательных учреждений / Под ред. Ю.П. Алтухова. Изд. 2-е, расшир. М., 2006.

Вертьянов С.Ю. Происхождение жизни: Факты, гипотезы, доказательства. Троице-Сергиева лавра, 2007.

Виссарион (Нечаев), епископ. Толкование на паремии из книги Бытия. СПб., 1998.

Гальбиати Э., Пьяцца А. Трудные страницы Библии (Ветхий Завет). Милан-Москва, 1992.

Головин С. Всемирный потоп. Миф, легенда или реальность? // Библия и наука. М., 2006.

Даниил (Сысоев), иерей. «Кто, как Бог?», или Сколько длился день творения. М., 2003.

Иврит-русский словарь / Сост. Ф.Л. Шапиро / Под ред. проф. Б.М. Гранде. М., 1963.

Иоанн (Брек), прот. Как читать Ветхий Завет // Православие и Библия сегодня. Сборник статей. М., 2006.

Колчуринский Н. Мир – Божие творение. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 2004.

Лалаянц И.Э. Тайны генетики. Люди и клоны. М., 2005.

Линдсей Д.Г. Развенчание «священной коровы» эволюционизма: Радиометрическое датирование. Минск, 1997.

Лопухин А.П. Библейская история Ветхого Завета. Монреаль, 1986.

Стефан (Ляшевский), прот. Библия и наука о сотворении мира. М., 2000.

Макдауэлл Дж. Неоспоримые свидетельства: (Исторические свидетельства, факты, документы христианства). М., 1992.

Муравник Г. Человек парадоксальный: Взгляд науки и взгляд веры // Новый мир, 2001, № 2.

Найдыш В.М. Научная революция и биологическое познание: Философско-методологический анализ. М., 1987.

Николай (Иванов), прот. «И сказал Бог…». Библейская онтология и библейская антропология. Толкование первых глав Книги Бытия (гл. 1-5). Изд. 3-е. Клин, 2005.

Нудельман Р. Загадки Кумрана. Библейские истории для взрослых. Ростов-на-Дону, 2007.

Пятикнижие и гафтарот. Книга Брейшит. М., 1994.

Симеон Новый Богослов, прп. Творения. Слово 45-е. Т.1. М., 1892. Репринт: Троице-Сергиева Лавра, 1993.

Творения иже во святых отца нашего Василия Великого архиепископа Кесарии Капподокийской. Ч. 1. Беседы на Шестоднев. М., 1845.

Тейлор П. Сотворение. СПб., 1994.

Тимофей, священник. Православное мировоззрение и современное естествознание. М., 1998.

Толковая Библия, Или Комментарий на все книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Кн. 1. Бытие – притчи Соломоновы. Петербург, 1904-1907.

Учение. Пятикнижие Моисеево. / Пер., введ. и коммент. И.Ш. Шифмана. М., 1993.

Феррелл В. Время против эволюции. Почему возраст Вселенной – не миллионы лет? М., 2003.

Чернавский Д.С., Чернавская Н.М. Проблема целеполагания и идеологическое единство России // Будущее России в зеркале синергетики / Под ред. Г.Г. Малинецкого. М., 2006.

Чернышев В.М. Религиоведение. Киев, 2004.

Шубин С.В. Скорость накопления осадочных отложений // Божественное откровение и современная наука Альманах. Вып. 1. М., 2001.

В ДУХОВНОМ ИЗМЕРЕНИИ ЯЗЫКА

 

Национальный язык выражает точку зрения народа на мир. Язык – это текст, рассказывающий об окружающей действительности. Но язык – это не просто рассказ данного народа о мире. Это притча, духовный смысл которой открывается не великому уму, а чистому сердцу. Открывается не сразу, а постепенно, по мере приобщения к Истине. Обнаружение семантических связей слов, казалось бы, далеких друг от друга, улавливание переклички между словами и текстами разных языков и эпох требуют не только лингвистической подготовки, но и опыта религиозной жизни. Причем правильно религиозной.

В широком смысле под нетерминологическим сочетанием «духовное измерение» можно понимать функционирование языка в сакральных текстах. Более узкое значение «духовного измерения» – это содержание языковых единиц, обусловленное определенным вероучением (в нашем случае – православным). В этом измерении многое может показаться необычным, потому что конфессиональная семантика порой значительно отличается от общенациональной. Так, в этом измерении возможно алогичное высказывание: «Не дожил до дня собственной смерти». Именно так будет с людьми, которых второе пришествие Христа застанет на земле. Они не умрут, а преобразятся для будущей жизни: «мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу» (1Фес. 4, 16-17). А, например, клишированное выражение заживо умер нужно понимать буквально: умер душой (т.е. потерял богообщение), сохраняя биологическую жизнь. Поэтому слова Христа «предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Лк. 9, 60) не метафора, а констатация факта.

Аналогично и выражаемый различными языковыми конструкциями смысл «вечная жизнь»: «Память о тебе вечно будет жить в наших сердцах». Традиционные слова некролога или надгробной речи признаются риторической фигурой. В устах Христа жизнь вечная – это жизнь вечная. Не больше и не меньше: «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25, 46); «И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11, 26). В национальном языке веровать семантически сложнее, чем жить: веровать = жить + верить. В духовном измерении объем понятий «жить» и «веровать» (православно во Христа)[15] совпадает: жить = верить.

Другой существенный момент подобного изучения языка – внимание к символическим фактам. Не имея однозначной интерпретации, они рассматриваются как промыслительные, если не противоречат православной догматике и канонической дисциплине. Промысел Божий обнимает весь тварный мир и всех его существ, включая демонов. Природа, сотворенная Богом, и культура – «вторая природа», созданная образом Божиим, помимо своего предметного значения и утилитарной функции, имеют и педагогический, нравоучительный смысл. Например, согласно французскому лингвисту А. Мейе: вера родственно авест. varajaiti ‘верить’ < ‘выбирать’. Эту этимологию можно оспорить, но даже в том случае, если она ошибочна, суть явления выражается ей точно. Земная жизнь – выбор среди религиозных учений (атеизм – тоже религия), выбор между вечной жизнью и вечной смертью. Пророк Моисей говорит еврейскому народу: «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое, любил Господа, Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему» (Втор. 30, 19-20). Жизнь – это выбор Христа, любой другой выбор – смерть. В свете всего сказанного просто страшно читать о выборе евреев на дворе претории Понтия Пилата. Разбойник Варавва, чье имя буквально означает «сын отца», становится их выбором. А Христос говорил им: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин. 8, 44).

У любого языка можно спросить о чем угодно. Наши вопросы будут обращены не только к русскому языку как к сокровищнице мудрости православного народа, но и к другим языкам. Что прежде всего хочет знать человек? Все главные философские вопросы можно свести к одному: «Где Истина?» Вопрос этот многим кажется абстрактным и далеким от реальной повседневной жизни, хотя на самом деле это не так. Искание Истины – врожденная потребность всех людей, вне зависимости от их национальности, возраста, пола, образованности и т.д. Нет такого человека, который не задавался бы вопросами высочайшего философского порядка: о Боге и человеке, о жизни и смерти, о добре и зле. Отказ от подобного рода вопросов – проявление не только немощи и малодушия, но и насилие над собственной природой. Это бегство от самого себя, уход от реальности в мир иллюзий и миражей.

Человека, оглушенного ритмами современной жизни, подавленного обилием информации, занятого поиском хлеба и зрелищ, отталкивает всякая «философия». Он считает ее пустопорожней болтовней высоколобых бездельников, оправдывающих свое существование выяснением никому не нужных вещей. Но если изложить проблему не в терминах этики или морали, а в практических, всем известных словах, то интерес проявит любой простец. Например, на философско-интеллектуальном языке пребывание вне Истины обозначается как нахождение во лжи. Лингвофилософский анализ, доверяющий Библии и языковой информации, показывает: вне Истины – область смерти.

Вопрос, с которого начинается поиск Истины, каждый формулирует по-своему, но суть можновыразить так: «Зачем я живу? В чем смысл жизни?» Языки христианских народов (особенно русский и греческий) дают ответ, который связан с признанием бытия Бога и Христа как Спасителя человечества. Когда-то языческий мир в лице Пилата вопросил Христа: «Что есть истина?» (Ин. 18, 38). Пилат спрашивал риторически, не надеясь получить ответ на вопрос, о котором столь различно учили античные философы. В Ветхом Завете Истина названа благом человека. Иаков говорит Богу: «Недостоин я всех милостей и всех благодеяний, которые Ты сотворил рабу Твоему» (Быт 32, 10). Еврейское слово, переведенное как благодеяние, буквально означает «всякая истина» [Пятикнижие 1994, 157]. Величайшее благо – это, безусловно, сама жизнь. Воплощаясь, Христос соединяет в Себе это величайшее благо: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин.14, 6). Интересно, что греческое звучание пилатовского вопроса слышится русскому ответом: «Ti (что) estin (есть) alhqeia (истина)?» – [ти естин (алетейя)]: «Ты Истина (незабвенная)» (греч. alhqeia этимологически «не-забвенная»: a- ‘не’ и Lhtw ‘Лето – река забвения в Аиде’). Такие совпадения принято называть символическим или, говоря религиозным языком промыслительными – обнаруживающими промышление (заботу) Божие о человеке.

«Истина существует и Она только одна» – таково содержание, вложенное славянами в понятие «истина»: др.-русск. истый ‘правильный’, а ин – индоевропейский корень с числовым значением единицы (ср. название числительного один в германских и романских языках: нем. ein, англ. one, норв. en, швед. en; лат. unus, ит. uno, порт. um, фр. un; русск. один, иногда букв. «разово, раз от разу»). В христианском Символе веры, принятом на первых двух Вселенских Соборах, отражен именно такой бескомпромиссный взгляд на Истину: «Верую во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». В логике отношения, подобные парам истина / ложь, жизнь / смерть называются комплементарной оппозицией: если не А, то В. Если Православие – Истина и Жизнь, то католицизм и протестантизм – ложь и смерть. Западное христианство таковое только по имени. И это не точка зрения экстремистов-фундаменталистов, а выражение учения Православной Церкви, на Шестом Вселенском соборе постановившей, что несоблюдающий богопреданных писаний и догматов «от сословия христианского, яко чуждый, да будет исключен и извержен» [Цит. по: Митрофан 2003, 38].

Католики изменили неприкосновенный Символ веры и ввели неизвестные древней Вселенской Церкви догматы. Протестанты не почитают Богородицу, святых, мощей, икон. Нарушая правила Вселенских Соборов, они подпадают под их запреты и анафематствования. Еретики поклоняются не Христу, а идолу своих страстей. Воля их направлена ко злу, потому что сущность всякой ереси, по словам свт. Игнатия Брянчанинова, богохульство [Игнатий 2002, 822]. Однако ум связывает предмет своего поклонения с Христом. В таком же добровольном неведении советские люди единодушно поклонялись «дедушке Ленину» в пионерском возрасте и боролись с «религиозными предрассудками» в комсомольском.

 

Жизненный путь, дороги жизни, выбрать свою стезю, наставить на путь истинный – эти и другие выражения метафорически изображают нашу жизнь как дорогу. На ней нужны четкие религиозные и нравственные ориентиры. На жизненных перепутьях легко заблудиться: и-е. * blendh ‘плохо различимый, туманный’ > праслав. blend // blond ‘сбиваться с дороги, блуждать’[Степанов 2001, 895]. Трансформация дифтонгоидного сочетания первого корня привела к появлению слова, которое сейчас стало непечатным. (Хотя оно встречается в славянском тексте Священного Писания – 1 Тим. 5, 13). Blond > блуд. Жизнь без Христа – в духовном смысле блуд. В 5-м кондаке акафиста прп. Сергию Радонежскому есть слова: «всех блудящих по морю страстного жития сего… благодатию озаряяй». Книга Ветхого Завета «Песнь Песней» символически раскрывает взаимотношения человека и Церкви, души и Христа как жениха и невесты. Самим Христом многократно используются притчи с образами Жениха и брачного пира. И если душа человеческая не обретет на земле своего Небесного Жениха, она ни в ком и ни в чем не найдет покоя.

Нет в этом суетном мире ценности, способной заменить человеку Того, Кем и для Кого он создан. Сбиться с пути, пойти по кривой дорожке, непутевый, беспутный, распутный. Это не просто слова, относящиеся к порочным людям. В свете вышесказанного это уход от Христа и креста влево – путь в погибель. Исправиться – направиться вправо. В духовном смысле – выбрать восточное направление, от нулевого гринвичского (Гринвич – город в Англии) меридиана в Россию, от католиков и протестантов к Православию. Восток – восхождение Солнца Истины Христа, Запад – падение вниз, забвение подлинного Христа, замена Его идолом собственных страстей и воображения. Опять-таки промыслительно правильный ориентир указан живущим в области тьмы западным людям их языками: англ. orient, нем. Orient ‘восток’. Для нас это восточное направление означает отказ от западного образа жизни – высоких потребительских стандартов, которые мы объективно не можем себе позволить по геоклиматическим условиям, холодного рационализма, хищнического прагматизма, эгоизма и т.п.

У идущего всегда есть какая-то конечная цель – пункт назначения. Камо грядеши, человече? «В никуда, в вечную смерть», – отвечает атеист. Православный ответ: «В жизнь вечную». Земные дороги должны вести к Истине, а Истина была распята на Голгофе. Потому и жизненный путь христианина должен быть крестным. В русском языке промыслительно совпали в звучании слова Христос и крест. Принявши всем сердцем Христа, основное население России прямо исповедало себя христианами-крестоносцами. В духовном смысле крестьянин – это несущий свой крест христианин. Исторически слово крестьяне возникло как реакция на жестокость и произвол ордынских баскаков и кощунов (кощун – татарский сборщик подати). Русские черные люди принимают имя, сплотившее их под чужеземным игом. Имя крестьянин одновременно напоминало о собственном духовном происхождении, о грехах, по которым попущена Богом безбожная власть, и о кресте пострадавшего за нас Христа. 

Отклонение от Истины есть приобретение диавольского качества (лжи) и вступление в область смерти. Иудеям Христос сказал: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8, 44). Потеря Истины как блага и жизни означает соответственно скорбь и смерть, уготованную диаволу и грешникам. С таким решением «абстрактной» проблемы нормальный человек смириться не может.

Один из отцов кибернетики Н. Винер как-то высказался: «Действительно жить – это значит жить, располагая правильной информацией». Необходимо добавить: и правильной ее интерпретацией. Так что поищем Истину в Языке[16]. Игра стоит свеч: на кону – жизнь.

Список литературы

Игнатий (Брянчанинов), свт. Творения. Аскетическая проповедь. Письма к мирянам. М., 2002.

Митрофан (Зноско-Боровский), протоиерей. Сравнительное богословие. М., 2003.

Пятикнижие и гафтарот. Книга Брейшит. М., 1994.

Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2001.

Библейский перевод как сотериологическая проблема

 

Знания, воплощенные в концептуальной картине мира человека, включают и сведения о картине потустороннего мира, почерпнутые в текстах различной степени авторитетности. В православном сознании Библия имеет статус слова Божия, вследствие чего умозрительность подобного знания диктует особую осторожность переводчика и толкователя при работе с описывающими «тот свет» первоисточниками, в которых хранится неповрежденное трансляционными шумами переводов Откровение самого Бога. Иногда неудачность перевода создает проблему не просто лингвистического, но сотериологического характера, так как провоцирует ложные модели поведения. Рассмотрим текст из послания апостола Павла к коринфянам, служащий камнем преткновения для многих поколений христиан: «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор. 3, 13-15).

Любой читающий данный текст понимает его так: «огонь испытывает дела христиан, и те, кто совершил добрые дела, спасутся безболезненно, а те, чьи дела окажутся несовершенными, пострадав в огне, тоже спасутся». Действительно, как же еще можно понимать сам спасется, но так, как бы из огня? Однако православная традиция придает этому выражению противоположный смысл – не спасется, а погибнет. Обращение к оригинальному тексту сразу ставит под сомнение адекватность русского синодального перевода. Русской фразой спасется… из огня передана греческая σωθησεται (спасется) δια (через), πυρος (огня), букв. «спасется через огонь». Каковы возможные варианты перевода?

Данное место, которое толкователи относят к «неудобовразумительным», является лингвистическим основанием для двух ересей – католического учения о «чистилище» и отрицания догмата вечных мук. Сам догмат, как фрагмент религиозного знания, аксиоматичен и не может быть подвергнут рассудочной верификации, но его научная критика должна пройти интеллектуальную проверку. Тем более, что дать понятное другим обоснование своей веры – прямая обязанность христианина: «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1Петр. 3, 15).

Употребленный с Р.п. δια имеет четыре группы значений: пространственное, временное, инструментальное и причинное. Древние переводчики, в том числе св. Иероним, автор латинского перевода Библии – Вульгаты, и славянские просветители свв. Кирилл и Мефодий, остановились на орудийном понимании предлога: «спасется посредством огня, через действие огня». При таком переводе возникает недоумение: что значит спастись с помощью огня? В синодальном переводе недоумение устраняется употреблением предлога из, что дает повод к возрождению осужденной на V Вселенском Соборе ереси Оригена, в частности учившего о всеобщем спасении. Вероятно, на выбор переводчика повлияли положительное понятийное содержание слова «спасется» и форма Р.п. πυρος, требующая в русском языке предлогов из или от. Что же все-таки означает греческое σωθησεται δια πυρος?

Одним из пространственных значений δια в сочетании с Р.п. является ‘среди’, ‘в’ [Вейсман, 301], которое, на первый взгляд, представляется явно неуместным: спасется в огне звучит абсурдно. Но посмотрим пристальнее на глагол. Греческое σωθησεται, переведенное как «спасется», – это форма страдательного залога будущего времени, 3 л. полисемантичного глагола σωζω ‘спасать, сохранять, сберегать, хранить’ [Вейсман, 1221]. В форме страдательного залога σωζω означает ‘спасаться’ и ‘оставаться в живых’ [Вейсман, 1221]. Различное контекстуальное окружение актуализирует две разные семы «сохранится» и «спасется», нейтрализующиеся в семантически слабой позиции, что как раз и имеет место во фразе апостола Павла. И только те, у кого греческий язык родной, способны уловить ее семантические нюансы. По указанию Вейсмана, особенно часто δια эквивалентен предлогам среди, в при глаголах бытия εχειν ‘быть, находиться’, ειναι ‘быть, существовать’. Очевидно, что контекстуальным синонимом этих глаголов может быть слово σωθησεται в значении сохранится. Тогда «спасется (σωθησεται) в огне» должно означать «пребудет, останется живым, сохранится в огне», т.е. будет гореть, не сгорая, испытывая вечную муку, о которой прямо говорит Писание: «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25, 46). Именно на такое прочтение и указывали греческие отцы в полемике с католиками на Флорентийском соборе (1438 г.): «Ибо «спастись» и «быть спасенным» у греков в обыденном нашем языке означает не иное что, как – «пребывать» и «быть». Но это-то и есть смысл слов Апостола…» [Амвросий 1994, 80]. Так понимали это место природные греки свт. Иоанн Златоуст, свт. Василий Великий, свт. Григорий Богослов, свт. Марк Эфесский и завершающий экзегезу первого тысячелетия знаменитый толкователь Писаний блаженный Феофилакт, который пишет: «Сам он не погибнет так, как его дела, не перейдет то есть в ничтожество, но спасется, то есть сохранится целым, чтобы гореть ему в огне» [Толкование 2004, 229]. Так понимал его и последний по времени святой толкователь апостольских посланий свт. Феофан Затворник, бывший к тому же опытным переводчиком с греческого: «Место это темно и подало повод к разным толкованиям. Слово: спасется означает, что он останется цел: домик его (т.е. дела – С.П.) сгорит, а он не сгорит, не уничтожится» [Творения 1893, 144].

К сожалению, в сознании некоторых церковных людей (не говоря уже о секулярном сознании атеиста и агностика) абсолютные, догматически закрепленные на Вселенских Соборах постановления приравниваются к исторически ограниченным, относительным научным истинам, корректирующимся дальнейшими исследованиями. Одно из решений согласовать бесконечность любви Бога и вечность мучений предложил философ-богослов священник Павел Флоренский в своей знаменитой работе «Столп и утверждение Истины». О. Павел пишет: «Слово «спасется – σωθησεται» подвергалось разным перетолкованиям; но, вопреки Златоусту и древним греческим толковникам, надо заметить, что σωζειν имеет значение не «сохранять» вообще, например, в геенне, для вечной муки, как объяснят Златоуст (– стояло бы тогда τηρησεται)[17], а именно спасать в благоприятном смысле. На это же указывает противоположность дела и самого и выражение δια πυρος, далеко не тождественное с εν πυρι = в огне, и переводимое: «через огонь» или «от огня» [Флоренский 2003, 198]. Как было показано, δια πυρος может быть синтаксическим синонимом конструкции с греческим дативом εν πυρι ‘в огне’. Противоположность дела и самого не указывает однозначно на спасение, а вполне может быть истолковано как сохранение человека, в отличие от его дела. В семантическом смысле предложенное о. Павлом слово τηρεω ‘хранить, охранять; беречь, сберегать; сохранять, соблюдать’ [Вейсман, с. 1242] ничем не лучше слова, употребленного апостолом. Согласно словарям, семантическое пространство, покрываемое глаголом σωζω, полностью включает объем понятийного содержания τηρεω. (См. [Вейсман 1999, Древнегреческо-русский словарь 1958]). В качестве доказательства О. Павел приводит и три примера употребления выражения δια πυρος в «благоприятном смысле». Фразу из Страбона он переводит как «сам спасен от (δια) кораблекрушения», что, с точки зрения русского речевого обихода, выглядит не совсем грамматично. Как мы видели, и греческий синтаксис допускает здесь перевод δια как ‘в’. Но если выражения «спасся от кораблекрушения» и «спасся в кораблекрушении» абсолютно тождественны, то «спасся от огня» и «спасся в огне» диаметрально противоположны. Поэтому о. Павел, учитывая зависимость семантики предлога от лексического значения существительного, произвольно останавливается на переводе, подтверждающем идею спасения грешника из огня. В конце концов сам о. Павел признает, что более обычным оборотом, передающим смысл спасся от, был оборот с предлогом εκ ‘от’ σωθεις εκ [Флоренский 2003, с. 198]. Пример из Свиды бросаться от мечей и огня, бежать от копья (Свида, или Суда – византийский толковый словарь греческого языка, составленный около 1000 г) не корректен. В приведенном выражении глагол движения создает сильную позицию для предлога δια, выбор которого однозначно определяется значением глагола: δια πυρος ριπτειν – бросаться от огня. В то время как смысл σωθησεται δια πυρος зависит от значения, в котором употреблен σωθησεται. Пример из пророка Исайи представляет собой обычный случай употребления δια при глаголе движения в основном пространственном значении: «пойдешь ли через (δια) огонь (πυρος), не обожжешься». (Ис. 43, 2). Здесь о. Павел словно бы не замечает зависимости общего смысла фразы от сложения семантики глагола и предлога. А ведь данный пример является аргументом против него: в этой фразе никак нельзя подставить от огня, но возможно обратное – в огонь. Кстати, именно так переведено δια πυρος в латинском и немецком текстах.

Итак, надо признать, что предпочтительней переводить δια πυρος винительным падежом с инструментальным внутрипадежным значением – через огонь, либо творительным, как в славянском тексте – огнемъ, либо, и это лучше всего отвечает смыслу текста и современной языковой компетенции, предложным – в огне. А слово σωθησεται во избежание соблазна следует переводить как сохранится.

Апостол Петр предупреждает, что в посланиях апостола Павла «есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания» (2 Петр. 3, 16). Результаты православной экзегезы утверждены 19-м правилом VI Вселенского Собора: «и аще будет изследуемо слово Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях, и сими более удовлетворяются. Нежели составлением собственных слов, дабы при недостатке умения в сем, не уклонитися от подобающего» [Правила…1877, 343]. Попытка о. Павла научить великих греческих святых правильно понимать их собственный язык выглядит, мягко говоря, легкомысленной дерзостью. И в собственно лингвистическом смысле его аргументация выглядит неубедительно. Следовательно, дабы не попасть в число тех, о которых говорит апостол Петр, благоразумно придерживаться традиционного понимания: огонь испытывает добрые и злые дела христиан, которые соответственно спасаются для вечного блаженства и сохраняются для вечной муки. Свт. Игнатий (Брянчанинов) – непререкаемый авторитет в области догматического учения Церкви – определенно выражает Ее соборное мнение: «Священное Писание повсюду называет адские муки вечными, это учение постоянно проповедовалось и проповедуется Святой Церковью» [Игнатий 2008, 180-181]. Церковь одинаково классифицирует утонченно-рафинированную ревизию своего учения богословами-академиками и наивно-топорный фольклор простецов как ересь. И «горе тому, кто препирается с Создателем своим» (Ис. 45, 9).

 

Список литературы

Амвросий (Погодин), архимандрит. Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния. М., 1994.

Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь. СПб., 1999.

Древнегреческо-русский словарь / Сост. Дворецкий И.Х. Под ред. проф. С.И. Соболевского. М., 1958.

Игнатий (Брянчанинов), епископ. Слово о смерти. М., 2008.

Правила Святых Вселенских Соборов с толкованиями. М., 1877. Репринт 2000.

Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование посланий святаго апостола Павла. Первое послание к коринфянам. Московский Сретенский монастырь, 1893. Репринт 1998.

Толкование блж. Феофилакта Болгарского на Апостол: В 3-х кн. – 2-е изд., испр. М., 2004. Кн. 2: Толкование на послание апостола Павла. Том I.

Флоренский П.А. Стол и утверждение Истины: Опыт православной теодицеи. М., 2003.

 

---

Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 707; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!