Доктринальное осмысление юридической конструкции: развитие догматической трактовки
Рассмотренная выше фаза «неявного существования» юридических конструкций, когда они существовали в виде типичного приема юридической практики, не становясь при этом предметом специального рассмотрения юристов, продолжалась до тех пор, пока в идеологии европейской юриспруденции господствовала сугубо практическая установка, определявшая основные черты юридической практики и юридического мышления.
Основной принцип этой установки сводился к тому, что задачи юриста не выходили за рамки систематизации, толкования и практического применения действующего позитивного права (римского, канонического, национального светского). Соответственно, и теоретизирование в юридической области, выражающееся, в основном, в создании практических пособий, имеющих методическо-пропедевтический характер, характер «инструкций по применению», было подчинено этой установке[71]. Господство такого узко-практического подхода к праву некоторыми исследователями оценивается даже как «долговременный застой»[72].
Однако к концу XVIII века в юриспруденцию начинает проникать осознание исторической недостаточности такой установки. Особую роль в этом процессе сыграло немецкое правоведение, которое впоследствии на долгое время стало ведущим в европейской юриспруденции[73].
Как ни парадоксально, но к началу XIX века юриспруденция в Германии оказалась вновь в том же положении, в котором оказались глоссаторы за почти тысячу лет до того. Если перед глоссаторами оказался чуждый их мировоззрению и неясный по содержанию текст Corpus Juiris Civilis, то позитивное право, которое сложилось в Германии к началу XIX века, было на порядок более запутанным и неясным[74]. Уместно напомнить, что начиная с XVII-XVIII века помимо норм римских положений в общий массив действующего позитивного права проникает все больше и больше норм, имеющих чисто германское происхождение. Но при этом нормы национального права были во многом подобны римским нормам как раз в тех чертах, которые препятствовали их пониманию и применению и которые изначально породили саму юридическую догматику. Таким образом, перед немецкими юристами стояла, по существу, та же задача, что и перед глоссаторами, только намного более сложная и масштабная, поскольку Corpus Juiris Civilis с интеллектуальными наслоениями, выработанными за восемьсот лет, составлял лишь один их трех источников действующего позитивного права Германии наряду с каноническим и национальным германским правом[75].
|
|
|
В отличие от глоссаторов, немецкие юристы не испытывали такого слепого преклонения перед римским правом; напротив, они рассматривали его как результат исторического развития римской цивилизации и сознательного творчества римских юристов. Поэтому основным принципом осмысления римского права в данном случае выступила историческая реконструкция и историческая критика римских источников. «Подобно лучшим из своих предшественников – глоссаторам и юристам филологической школы, Савиньи и его последователи обратились к непосредственному изучению римских памятников и таким образом, в третий раз в истории юриспруденции возникло наиболее тесное общение с римскими юристами. <…> До них довольствовались лишь непосредственным изучением и систематизированием источников; они же сочли нужным очистить их путем исторического исследования»[76]. Это направление в немецком правоведении известно как «историческая школа права».
|
|
|
Понимая римское право как результат последовательного исторического развития, юристы исторической школы стремились освободить его от всех наслоений, которые были сделаны за семисотлетнюю традицию его осмысления[77]. Однако как ни парадоксально, в действительности ученики и последователи Савиньи и Пухты (последнему принадлежит здесь особая заслуга)[78] не просто продолжили эту традицию, воспроизводя все приемы догматики, и в первую очередь, юридическую конструкцию, но и придали ей такой масштаб и глубину, что до сих пор их разработки оцениваются как выдающееся достижение европейской и мировой юриспруденции[79]. Более того, мы сами сейчас пользуемся результатами их деятельности – юридическое мировоззрение и юридический язык нашего времени в значительной мере определяется понятиями, созданными на материале римского права представителями исторической школы права и пандектистами, положившими в основу своих масштабных догматических разработок тот материал, который явился результатом усилий их предшественников.
|
|
|
Как и в случае с глоссаторами, и даже в большей степени, с постглоссаторами, деятельность юристов исторической школы и пандектистов свелась к формированию понятийной оболочки, сквозь которую римское право должно было пониматься и применяться. Специально подчеркнем, что догматическая традиция проявила здесь себя в максимально выраженном виде, а именно, в том, что понятия, разрабатываемые в рамках этого направления, изначально строились исключительно целевым образом, в расчете на использование их при применении осмысливаемого права на практике[80]. «История была изучением прошедшего ради известных, специальных практических целей. По-прежнему, догма права стояла на первом месте. Догма в исторической школе сделала новые успехи. Эти успехи относились всецело к прогрессу формально-логического исследования… Под влиянием общего подъема научной мысли язык догмы выиграл в точности и определенности, изложение – в ясности и краткости; обобщения стали шире, группировка материала – стройнее и совершеннее. <…> Литература первой половины XIX века все-таки не пришла к тому объективному взгляду на римское право, который один был бы правилен в отношении права давно минувшего времени. Хотя была проведена яркая грань между действительным и «современным» римским правом, и далее – между этим последним и национально-германским правом, однако в литературе все еще теплился остаток той веры в римское право, как в абсолютный «писаный разум» (ratio scripta), которой руководилась юриспруденция прошлого, усматривая в нем источник всего возможного права и норму всех существующих отношений»[81].
|
|
|
Таким образом, юристы исторической школы, а также пандектисты, стремясь противопоставиться всей предшествующей догматической традиции осмысления римского права, на деле продолжили и развили ее так, что по сравнению с ранее созданной догмой новая догматическая система была намного более абстрактна и четче организованна[82]. Еще раз подчеркнем, что, будучи, как видим, намного более последовательными, чем все прежние, догматиками, пандектисты и юристы исторической школы нормой своей деятельности сделали именно превращение норм римского права в систему абстракций, из которых закономерно и логично выводились соответствующие юридические предписания.
Особое значение этапа пандектистики состоит еще и в том, что помимо собственно переработки норм римского права в понятия, то есть юридического конструирования, в рамках этой школы были созданы предпосылки для рефлексивного рассмотрения тех методов и практических приемов, которыми правоведение фактически пользовалось на протяжении всей своей истории. Пандектисты вплотную подошли, по сути, к методологическому вопросу, в рамках которого объектом осмысления становится не только позитивное право, но и сама мыслительная деятельность по его осмыслению, те приемы и методы, которые при этом использовались[83]. Другими словами, пандектисты создали основания для проблематизации юридической техники - системы интеллектуальных средств и правил, составляющих логико-операциональную основу правоведения как особой интеллектуальной деятельности[84].
Именно в рамках теоретического отношения к юридической технике и было осмыслено и раскрыто само понятие юридической конструкции как одного из важнейших ее приемов. Заслуга в этом принадлежит, как мы говорили выше, Р.Йерингу, который впервые раскрыл сущность этого приема, его значение для права и правоведения, заложив традицию теоретического рассмотрения юридической конструкции. Поскольку в его работе понятие юридической конструкции является предметом специального подробного рассмотрения, обоснованно проанализировать высказанные идеи более детально[85].
Автор «выходит» к обсуждению этого понятия в контексте ретроспективного осмысления юридической техники римского права, которое представляется ему образцовым выражением идеи самостоятельности и производительной силы юридического мышления. Противопоставляя римское право исторически первой «низшей юриспруденции», которая лишь внешним образом упорядочивает беспорядочное скопление стихийно возникающих юридических норм, Йеринг обосновывает следующий центральный тезис, понимание которого необходимо для уяснения изначальной трактовки понятия юридической конструкции. По мысли Йеринга, право, для того, чтобы стать истинным и завершенным, и юриспруденция, для того, чтобы стать подлинной юриспруденцией в полном смысле этого слова (в терминологии автора, - «высшей юриспруденцией»), должны отказаться от идеи юридической нормы как структурного элемента права и носителя правового содержания. Несмотря на то, что такое представление является естественным и исторически оправданным, оно имеет исторически ограниченный срок своей продуктивности, и с определенного момента следование этой идее приводит к противоположному результату: стремление сделать право более эффективным с точки зрения удобства и легкости применения более не может быть достигнуто.
Причина этого в том, что, как полагает Йеринг, по своей природе норма является генетически ситуативной, то есть образовывается тогда, когда возникает конкретный конфликт, требующий правового разрешения[86]. Но поскольку с усложнением социальной жизни количество разнообразных ситуаций возрастает, массив норм становится настолько большим, что эффективность их применения резко уменьшается. При этом «низшая юриспруденция», занимающаяся толкованием и упорядочиванием норм (путем систематизации, обобщения и т.п.), не может исправить положение, поскольку источник проблемы - ситуативная природа норм - сохраняется. Таким образом, пока юриспруденция рассматривает в качестве единицы права норму, она никогда не сможет выйти за пределы толкования как пассивного отражения стихийно складывающегося массива юридических норм, а само право будет по-прежнему регрессивно увеличиваться в объеме.
В качестве выхода Йеринг предлагает отказаться от пассивного наблюдения стихийного правотворчества и придать статус производительной силы права не потоку ситуаций, а «высшей юриспруденции», прикладным выражением которой является юридическая техника, которая способна качественно и количественно преобразовать право и нивелировать негативные эффекты естественного правообразования. Результат этого качественного преобразования состоит в том, что право будет являться не хаотическим или даже внешним образом каталогизированным скоплением норм, а продуктом мышления, системой - заранее осмысленной и целевым образом построенной организованностью, подчиненной определенной логике строения.
Здесь необходимо подчеркнуть, что смысловое ядро идеи Йеринга состоит в том, что преобразование, которое позволит поднять право и юриспруденцию на новую ступень развития, должно произойти не на уровне позитивного права, а на уровне мышления о праве. Выход за пределы естественного «низшего» состояния права возможен, только если юриспруденция станет рассматривать в качестве единицы права не юридическую норму, а принципиально иное образование. Именно этим образованием, которое является исторической альтернативой юридической норме, и выступает юридическая конструкция.
Раскрывая это понятие, Йеринг на первое место ставит его процессуально-генетический аспект, то есть рассматривает юридическую конструкцию, в первую очередь, как прием юридической техники (юридическое конструирование), заключающийся в том, чтобы на материале норм позитивного права построить абстрактное понятие, а затем выразить это понятие в минимально требуемом количестве правоположений. Такие вторичные правоположения, в отличие от складывающихся стихийным образом норм, уже не имеют генетической связи с какой-либо конкретной ситуацией, а поэтому не имеют повелительной (предписывающей) формы выражения, приобретая, как правило, форму утверждений (определения понятий, классификации и т.п.).
Второй аспект анализа феномена юридической конструкции заключается в том, что будучи результатом процесса юридического конструирования, юридическая конструкция выступает как статическая структура, становящуяся элементом структуры права.
Принципиально важным является также и то, что благодаря своей логической природе юридические конструкции могут быть, в отличие от норм, объектами мысли и, как следствие, единицами теоретического мышления. Это означает, что, с одной стороны, юридические конструкции, в отличие от норм, «соразмерны» логическим операциям, применимым ко всем понятиям, а с другой – что из конструкций можно логически дедуцировать бесконечное число как правоположений[87], так и иных конструкций, следующих уровней[88].
Таким образом, Йеринг, рассматривая юридическую конструкцию, фактически придает ей статус способа выражения идеи самостоятельности юридического мышления как исторически прогрессивного способа правотворчества. Это понятие было введено для замены исчерпавшей себя исторически первой единице права – юридической норме, имеющей естественное ситуативное происхождение. Взамен было предложено искусственное образование, продукт юридической техники (юридической догматики), артефакт юридического мышления – юридическая конструкция.
Как видим, то теоретическое понимание юридической конструкции, которое демонстрирует Рудольф Йеринг, полностью совпадает с характеристиками, которые мы отметили при рассмотрении исторического становления юридической догматики как традиции правоведения. Другими словами, Йеринг действительно лишь сформулировал и раскрыл особенности того приема, который, как мы видели, существовал в европейской юриспруденции начиная с XII века.
После того, как феномен юридической конструкции получил свое теоретическое закрепление в соответствующем понятии, данная тематика приобрела статус проблемы правоведения, что положило начало процессу трансформации и развития понимания юридической конструкции.
Эта трансформация происходила на фоне общего процесса распространения принципов научного позитивизма в XIX веке, который постепенно вытеснял философский идеализм во всех его проявлениях[89]. Данный процесс затронул и область юридического знания, которое стало также зачастую рассматриваться как частный случай научно-позитивистского подхода[90].
В наибольшей степени научно-позитивистский подход к исследованию права, как такой, который был прямо противоположен ранее сформировавшемуся, то есть традиционной юридической догматике, - выразился в так называемом социологическом правоведении[91]. В этом отношении юридический социологизм стоял в наиболее жесткой оппозиции к юридической догматике, отказывая ей в какой-либо научной ценности[92].
Именно в рамках формировавшегося социологического правоведения было переосмыслено сложившееся на тот момент понимание юридических конструкций. «Лекции по общей теории права» Н.М.Коркунова, крупнейшего представителя этого направления, являются, по-видимому, основной работой, в которой в отечественной юриспруденции была подвергнута критике догматическая трактовка юридических конструкций и предъявлено развернутое обоснование их противоположного понимания[93].
Н.М.Коркунов утверждал, что юридическая конструкция является не особым мыслительным приемом догматического правоведения, а, напротив, представляет собой общий, типичный для всех позитивных наук прием научного исследования.
Причем необходимо специально отметить, что обсуждая юридическую конструкцию, автор имеет в виду именно тот прием образования понятий, который Р.Йеринг называл «юридической конструкцией». Это следует из того, что рассуждения Коркунова о юридической конструкции построены на прямой оппозиции к юридико-догматическому их пониманию: «Все эти приемы: анализ, конструкция и классификация суть общие приемы научного исследования. Но это не сознается нередко и самими юристами, по крайней мере, в отношении к анализу и, в особенности, к конструкции. Так, Йеринг, излагая учение об юридическом анализе и юридической конструкции (выделено мной – Д.П.), для пояснения этих приемов ссылается не на общие начала научной методологии, а на пример азбуки …»[94].
С позиции автора юридические конструкции представляют собой логический эквивалент юридических отношений, созданный для целей научного познания права. Автор полагает, что для научного познания права как социального явления изучения позитивно-правовых норм недостаточно, поскольку они недостаточно стабильны и изменчивы. Поэтому объектом научного исследования должны стать юридические отношения как субстрат субстанциальных свойств права[95].
Целью научного изучения, - считает Н.М.Коркунов, - является получение обобщенного, универсального знания, то есть такого, которое бы относилось не к отдельным и частным явлениям, а к группам этих явлений. Научное знание, таким образом, является результатом обобщения частного. Автор указывает, что для того, чтобы «расширить обобщения и дать им надежную постановку, необходимо предварительно подвергнуть представляющийся нам в наблюдении материал известной обработке. Мы подвергаем для этого наши представления анализу, разлагая их на составные элементы, с тем, чтобы найти общие элементы, из различных комбинаций которых составляется все разнообразие наших представлений известного рода. Затем, полученные посредством анализа общие элементы наших представлений мы комбинируем уже сознательно и так, как того требуют цели научного исследования, построяя, конструируя таким образом научные понятия, которые, как идеальные построения, не суть простые копии действительности, но своеобразные, требующиеся для целей науки, конструкции (выделено мной – Д.П.)»[96].
При этом Н.М.Коркунов специально фиксирует то обстоятельство, что описываемый им метод является типично научным. Он, в частности, пишет: «Подобно анализу и юридическая конструкция не представляет исключительной особенности юридической науки. Это общий прием научного обобщения.< …> Таков характер обобщения во всех науках без исключения: всякая наука дает не копию действительности, а идеальное построение. Так, например, когда говорят, что Луна обращается по определенной орбите вокруг Земли, то это нельзя понимать как простое описание действительно совершающегося обращения Луны вокруг Земли – это только идеальное построение, объясняющее нам движение Луны. В действительности Луна вовсе не описывает эллипсов вокруг Земли. <…> Совершенно такое же, не только практическое, но и научное значение имеет и юридическая конструкция. Между нею и конструкциями, например, астрономическими или кристаллографическими нет никакого принципиального различия. <…> Конструкция юридических отношений (выделено мной – Д.П.) выполняет совершенно ту же функцию, что и конструкция кристаллографических систем. Это есть приноровленное для целей юридического исследования идеальное построение»[97].
Приведенные рассуждения позволяют, на наш взгляд, утверждать, что автор фактически (сам термин не упоминается) говорит о модельном понимании юридической конструкции, поскольку то описание юридической конструкции, которое он приводит, характеризует ее как логический заместитель объекта познания, который создается потому, что реальный объект слишком сложен, чтобы познавать его непосредственно[98]. Таким образом, сущность юридической конструкции, в понимании Н.М.Коркунова, заключается в репрезентации объекта научного познания.
Такое понимание конструкций, как видим, принципиально расходится с тем, которое выразил Р.Йеринг и которое являлось традиционным для догматического правоведения. Основания подобного расхождения, по-видимому, заключаются в том, что Н.М.Коркунов, исходя из основ научного позитивизма, принципиально отрицал наличие у юриспруденции какого-либо особого метода исследования, отличного от тех, которые являются общими всем «естественным наукам». Поэтому с точки зрения автора тот способ построения абстракций, о котором говорит Йеринг и который, как мы видели, применялся европейскими юристами начиная с XII века, ничем не отличается от присущего всякой науке способа построения понятий.
Сказанное дает основания утверждать, что научно-позитивистская и юридико-догматическая интерпретации юридических конструкций противоположны по исходным основаниям, на которых они выстроены.
Однако если рассмотреть эти интерпретации с точки зрения «чистой» функциональности юридических конструкций, то мы увидим, что принципиальное «смысловое ядро» содержания этого понятия не изменилось. Основной принцип юридической конструкции сохранился: по-прежнему под юридической конструкцией понимается способ построения понятий (абстракций) на конкретном позитивном материале (позитивное право для догматиков, юридические отношения для социологов), с помощью которых осуществляется осмысление этого конкретного материала, то есть перенесение его в область мышления. В обоих случаях юридические конструкции понимаются как логические заместители конкретного материала, которые позволяют сделать этот конкретный материал мыслимым, то есть соразмерным мышлению.
Различие же между этими двумя трактовками состоит в тех целях, для которых конкретный материал подвергается категоризации за счет юридических конструкций. В одном случае (догматическая, юридико-позитивистская трактовка) эта категоризация необходима при осмыслении права для целей эффективной юридической практики, а во втором (научно-позитивистская трактовка) – для целей отражения права «как оно есть», научного познания его как целостного социального явления.
Обращаясь к проблематике юридической конструкции в советском правоведении, следует отметить, что эта тематика на длительное время во многом «выпала» из числа актуальных областей исследования, что было обусловлено идеологическим разрывом с предшествующей научной традицией.
Возрождение интереса к юридической конструкции происходит в 70-х годах ХХ века, когда юридические конструкции постепенно обретают статус относительно значимой исследовательской области. При этом в ходе теоретического обсуждения данной тематики отчетливо прослеживается заимствование советским правоведением той «гносеологической» трактовки юридической конструкции, которая сформировалась в рамках дореволюционного социологического правоведения. В принципе, воспроизведение именно такого понимания юридической конструкции можно рассматривать как вполне закономерный факт. Закономерность эта обусловлена содержательной близостью научно-позитивистских оснований юридического социологизма и тех философских полаганий, в рамках которых строилось советское правоведение, а именно, - марксизма.
Такой вывод основывается на анализе как общей онтологической картины (идея экономического детерминизма права), так и общих гносеологических принципов (материалистическая диалектика, теория отражения), которые определили характер рациональности советского правоведения.
«Идейно-теоретической основой всей советской юриспруденции, - отмечает В.С.Нерсесянц, - было марксистско-ленинское учение о государстве и праве как надстроечных явлениях (формах), обусловленных базисными (производственными, экономическими) отношениями частнособственнического общества. Правовые отношения (и право в целом), согласно марксизму, возникают из экономических отношений частной собственности, обслуживают эти отношения, являются необходимой формой их выражения и существования»[99].
Вряд ли нуждается в специальном обосновании утверждение о восприятии идеи экономического детерминизма права в советских правоведческих работах как общего, так и специального характера. Оставляя за рамками обсуждения обоснованность этой идеи, отметим лишь, что то изображение генезиса и сущности права, которое строится на ее основе, обусловливает полагание права во многом естественным объектом, «жизнь» которого определяется закономерностями, лежащими вне него самого, а именно, в области экономики[100]. Соответственно, такое понимание генезиса права практически полностью совпадает с описанным выше научно-позитивистским пониманием его (с той, возможно, разницей, что дореволюционный юридический социологизм не рассматривал право как явление, исключительно или преимущественно производное от экономических отношений)[101].
Сходство исходных философских и гносеологических полаганий и смогло обусловить, по нашему мнению, воспроизведение научно-позитивистского понимания юридических конструкций, поскольку в советской юриспруденции закрепляется именно научно-позитивистское (модельное) понимание юридической конструкции.
Наиболее полно и последовательно это понимание было раскрыто А.Ф. Черданцевым, который в работе 1972 года задает модельное понимание юридической конструкции, во многом сохранившееся до настоящего времени.
Однако существенным является и следующее обстоятельство: наряду с методологически обоснованным описанием юридической конструкции как модели, создаваемой для целей научного познания права, автор также воспроизводит и традиционные догматические характеристики юридической конструкции как средства юридической техники (а, как мы указывали, именно в контексте обсуждения юридической техники было впервые раскрыто понятие юридической конструкции).
В начале работы исследователь констатирует отмеченную выше множественность пониманий термина «юридическая конструкция», а затем делает вполне методологически корректный шаг, соотнося с данным множеством определенную философскую схему (марксистскую диалектику), в результате чего выстраивается то понимание юридической конструкции, которое соответствует этой философской схеме[102].
В рамках задаваемого и реализуемого А.Ф.Черданцевым подхода главная характеристика юридической конструкции сводится к ее модельному статусу, то есть статусу средства научного познания права. Эта модель создается для того, чтобы заместить реальный объект познания, который слишком сложен, чтобы познавать его непосредственно. Объектом познания (познаваемой действительностью) выступают «урегулированные правом общественные отношения, юридические факты или их элементы», а юридическая конструкция «как идеальная модель служит формой отражения действительности»[103].
Находясь в репрезентативных отношениях с познаваемым объектом, юридическая конструкция воспроизводит его не во всех характеристиках, а только в таких, которые «урегулированы или могут быть урегулированы нормами права, а следовательно, составляют предмет исследования именно юридической науки»[104].
Юридическая конструкция создается в результате абстракции, то есть выделения какой-то стороны в познаваемом объекте и переведения ее в форму понятия, фиксирующего сложное структурное строение познаваемого объекта.
Основной областью деятельности, относительно которой юридическая конструкция выступает средством, является исследование, научное познание права. Поэтому логично, что сначала автор описывает именно гносеологическую функцию юридической конструкции, заключающуюся в замещении реального объекта познания (например, преступления) его логическим эквивалентом (моделью). Знание, получаемое посредством познавательных операций (среди них автор называет, например, мысленный эксперимент) с таким логическим эквивалентом объекта относится затем к объекту и используется в определенных областях практики, в том числе в практике правового регулирования.
Кроме того, поскольку юридическая конструкция выступает формой закрепления научных знаний, она используется также и в юридическом образовании: «Юридические конструкции обладают необходимой наглядностью, упорядочивают юридические знания, приводят их в определенную систему, служат костяком, на который наслаиваются правовые знания по мере их накопления»[105].
Как видно, такое понимание сущности и функций юридической конструкции эквивалентно той же концепции, в рамках которой строит свое понимание Н.М.Коркунов: научное познание права как объекта типичными научными средствами – при помощи моделей.
Однако, как мы говорили, примечательным обстоятельством является то, что в отличие от Н.М.Коркунова А.Ф.Черданцев раскрывает в своей работе такие характеристики юридической конструкции, которые тождественны выработанным на основе их юридико-догматического понимания.
В частности, автор говорит о том, что «юридические конструкции выступают здесь (в правотворчестве – Д.П.) в качестве средства юридической техники. Юридические конструкции придают нормам права логическую стройность, обусловливают последовательность их изложения, предопределяют связь между нормами права, способствуют полному, беспробельному, четкому урегулированию тех или иных общественных отношений (или их элементов). <…> Юридическая конструкция представляет собой как бы «схему», «скелет», на который нанизывается нормативный материал»[106].
Как мы показывали выше, в рамках догматической концепции юридических конструкций им приписывалась такая характеристика, как возможность выведения, дедукции из них конкретных нормативных предписаний. Об этом же пишет и А.Ф.Черданцев, обсуждая связь так называемых «нормативных» и «теоретических» юридических конструкций. По мысли автора, законодатель, в процессе создания нормативного акта, то есть массива отдельных норм, выражает в них определенную юридическую конструкцию. Соответственно, исходную - выражаемую конструкцию – А.Ф.Черданцев называет «теоретической», а результат нормативного ее выражения – «нормативной», отмечая, что невозможно провести строгое различение этих двух конструкций. «В известном смысле, - пишет автор, - можно говорить о единой юридической конструкции, используемой в двух целях, осуществляющей различные функции: гносеологическую и нормативную»[107].
Обсуждая вопрос о соотношении теоретической и нормативной конструкции, автор выдвигает тезис, которому выше мы находили множество подтверждений: в немалой степени возникновение юридических конструкций как особых интеллектуальных построений обусловлено возникновением профессии юристов и систематического изучения права в рамках правовой науки. Если сопоставить этот тезис с описанным выше характером деятельности глоссаторов, постглоссаторов и пандектистов, то утверждение А.Ф.Черданцева представляется вполне обоснованным с точки зрения уже догматической традиции.
Наконец, автор отмечает, что юридическая конструкция используется и в процессе реализации права, посредством наложения на массив норм (для целей толкования права) или фактическую ситуацию (для целей ее юридической квалификации). «При толковании, - пишет А.Ф.Черданцев, - интерпретатор опирается лишь на те юридические конструкции, разработанные наукой права, которые использовались и законодателем при создании норм права. Юридическая конструкция направляет и организует мыслительный процесс интерпретатора. <…> Таким образом, юридическая конструкция помогает избежать пробелов в знании содержания нормы, а следовательно, способствует правильному разрешению конкретного дела»[108].
Аналогичное значение юридическая конструкция имеет при квалификации фактических ситуаций, поскольку «здесь конструкция служит как бы скелетом, на который нанизываются сведения, полученные в результате анализа конкретных фактических обстоятельств»[109].
Позиция А.Ф.Черданцева, воспроизведенная и в следующих его работах, была воспринята советским правоведением в практически неизменном виде и подвергалась лишь дальнейшим интерпретациям (например, С.С.Алексеевым в новейших его работах). Понимание юридической конструкции как средства познания права и средства юридической техники стало, фактически, традиционным[110].
Подводя итог сказанному, можно зафиксировать, что понимание юридической конструкции как средства познания права, с одной стороны, и средства юридической техники, с другой, ставшее для советского и во многом современного российского правоведения традиционным, - синкретично. Такое понимание совмещает, с одной стороны, научно-позитивистскую, а с другой – догматическую интерпретации юридических конструкций[111].
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 1469; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!