У Владыки Лонгина уже 250 детей.
Все дети отца Михаила Жара
«Часто спрашивают — «Какой фильм поможет привести человека к Вере или укрепит в Вере?»
Очень сложно найти такой фильм. Но «ФОРПОСТ» поможет увидеть и понять, что такое настоящая Вера и настоящая Любовь. Вера,которая в наши дни творит чудеса, которая исцеляет от неизлечимых болезней. Вера и Любовь, перед, которыми отступает даже смерть.«ФОРПОСТ» — удивительный духовный родник.
Отличная операторская работа, великолепно подобранная музыка. Сценарий и режиссура. выполнены на высоком профессиональном уровне.»
Этот фильм — победитель православного кинофестиваля «Встреча» 2009.
Настоятеля Свято-Вознесенского монастыря, что в Банченах Герцаевского района Черновицкой области, архимандрита Михаила ЖАРА, нареченного монашеским именем Лонгин, Героя Украины, кавалера ордена Державы, читатели «2000» назвали «Человеком года».
С Харьковщины, Луганщины и Буковины, из Крыма и Полесья верующие и неверующие, потрясенные его историей, — вы писали об этом добром человеке.
Кто-то, прочитав статью в «2000» (№16 (458) 17—23 апреля 2009 г.), сам отправился в Банчены, чтоб убедиться, все ли так, как было сказано. Кто-то узнал о нем случайно, но писал в редакцию, потому что не мог не поделиться тем, что его взволновало до глубины души.
«…Чем больше людей вместо разглагольствований будут заниматься делом, тем быстрее Украина очистится. Нам нужны не политики, а патриоты — человеческих нравственных принципов».
|
|
|
Картошка и крапива
Полтора года назад, когда мы ездили в его дом, детей было 220.
Но тогда поговорить с ним удалось лишь по телефону. Во-первых, потому что был в отъезде, во-вторых… Просто человек не любит говорить о себе. Есть такие.
На прошлой неделе отец Михаил был в Иерусалиме.
Чтобы взять интервью у священника, нужно, чтобы сначала он получил благословение высших церковных лиц.
Редакция обратилась к епархии, митрополии, уж и не знаю, к кому еще надо было, но ответы звучали так: «Он получил благословение. Но беседовать с газетой или нет — зависит от него». То есть «мы не против, но обязать настоятеля монастыря дать интервью газете — не в праве. И он не хочет, чтобы вокруг главного дела его жизни начался нездоровый ажиотаж».
Так вот, решение приехать на встречу с нами в Банчены отец Михаил все же принял. Потому что очень искренне проникся строчками из ваших писем, адресованных ему: «Как жить, чтобы сердце не ожесточилось? Где взять силы, чтобы спасать чужих детей, а терпения чтоб хватило — не на год?»
В Свято-Вознесенском монастыре колокола звонили старательно, торжественно и чисто.
Скорее всего, они всюду и всегда так звонят, просто мы редко слушаем.
|
|
|
Монахи встретили у ворот, проводили через сад в трапезную: вот-вот должен был приехать отец Михаил.
Семнадцать лет назад на этом месте не было ни трапезной, ни сада, ни звонницы, ни келий. Здесь вообще ничего не было. Просто пустырь.
Михаил Жар вместе с четырьмя братьями по вере пришел сюда, чтобы построить монастырь.
Из картошки и крапивы, что принесли с собой, варили суп. Они строили, а люди из ближайших сел сначала изредка, а потом все чаще стали приходить, помогать.
Кто кирпичи со своего подворья несет, кто бревна на подводе тащит. А кто — хлеб и крынку молока, чтоб кормить братьев.
Сейчас при монастыре — ферма. И монахи на бричках развозят молоко по школам и больницам.
Как им помогали, так и они помогают.
«…Мне хотелось построить монастырь, потому что те, кто будет туда приходить, станут молиться и за себя, и за меня тоже. А это поможет спасти мою душу», — объяснял отец Михаил.
«Вам ли об этом думать? 250 детей благодаря вам обрели семью!» — удивлялась я, а он философски отвечал: «Каждый человек грешен».
Три инфаркта
За полтора года, со времени публикации статьи в «2000», 46-летний архимандрит Лонгин перенес еще один инфаркт. А до того было два.
|
|
|
Когда сталкиваешься с несправедливостью относительно детей, когда понимаешь, что же этим малышам пришлось вынести, тут и здоровое сердце заболит.
А он с этим живет уже много лет.
Никому не рассказывает, потому что, как и каждый любящий отец, не хочет, чтобы из-за него переживали.
Монахи просили меня щадяще расспрашивать об историях его детей.
Но он и без вопросов, когда говорил о них, не мог сдержать слезы.
Говорил, что «Господь дал мне их на время…Чтоб ухаживал за детьми».
«В стране — 140 тысяч сирот, детей брошенных, немощных. Это по статистике. Но на самом деле, не сомневаюсь, много больше. Сколько ж еще вы заберете в семью?» — ждала, что скажет, например, «триста, для круглого счета». А что? Места в его доме много.
«Сколько смогу, сколько хватит сил. И сколько Бог даст», — смиренно отвечал.
«Когда еще сам был ребенком, много горя познал… Отец нас оставил. Мне было 8 лет. Мама болела, потом умерла. И я оказался один в этом мире.
Плакал и спрашивал: почему так? У меня не было никого — ни родных, ни даже тех, кто просто бы пожалел. Нечего было есть и не было одежды. Забирался на печку, сквозь дыры в ветхой крыше капал дождь, а я думал: за что со мной так? Но теперь знаю ответ: тогда у меня забрали все, чтобы сейчас все дать».
|
|
|
А еще он, вспоминая себя маленьким, признается: мечтал, когда вырасту, пойти работать в детский дом.—И мечта исполнилась. Даже лучше, чем можно было представить!
«Некоторые почему-то считают, что человек уходит в монастырь, если с ним что-то случилось. Если личная драма, — продолжает архимандрит, вроде как мысли мои читает.— Но это не так! Моя семья — жена, трое детей — была очень счастливая. И вместе с матушкой мы приняли монашеский постриг».
Его супругу прежде звали Лилия, теперь у нее новое имя — Соломея.
Она ухаживает за ВИЧ-инфицированными детьми. Их в доме у отца Михаила уже 46.
У каждой монахини своя небольшая группа воспитанников. И у Соломеи — тоже.
Никто ничего не должен
«…Когда приезжаю в какой-либо приют, — продолжает отец Михаил, — и мне рассказывают в подробностях, какие муки терпели дети от родных, пока не оказывались под государственной опекой… И хорошо, что спасли! Но все равно: сиротский приют — это ж не семья. Да и нет надежды, что кто-нибудь когда-нибудь немощных, больных, искалеченных усыновит.
Но все равно не могу смириться: когда потенциальные родители приходят «выбирать» себе детей, даже не смотрят на калек, инвалидов. Почему-то выбирают только красивых.
А дети — они ж одинаковы. И надо их одинаково любить. Может, несчастных даже больше. Они ж не виноваты, что их мамы-папы были наркоманами и что «в наследство» передали СПИД и другие страшные болезни.
Не виноваты, что их выбрасывали в коробках и кульках, кололи ножом, морили голодом, топили в ванной, оставляли раздетыми на морозе… Все дети нуждаются в помощи. Все. Без исключения».
— А власть — она-то вам чем помогает?
— Добрые люди помогают. А просить, тем более требовать, — не могу.
—Но вы же усыновили 29! У них в документах записана ваша фамилия. Получается, вы — многодетный отец. По закону положена помощь. Скажите, какая?
— Не знаю. Ни копейки не получал на усыновленных.
—А могли бы.
— Ходить под дверями? Просить?.. Зачем? Но, конечно, я бы не справился, если б не люди, которые «посады» занимают, в том числе и очень высокие. Звонят почти каждую неделю, спрашивают: как дети, что нужно, чем помочь? И о моем здоровье волнуются. Я счастлив, что такие люди есть.
— Мне рассказывали, что закладывал первый камень при строительстве дома, где теперь живут дети,Виктор Янукович еще будучи премьером.
— Это правда.
— С тех пор сколько раз посещал?
— Пять или шесть. Даже когда президентом стал, приезжал к нам. Он и перед Новым годом собирается с подарками для детей.
— А глава области Михаил Папиев?
— Мне никто ничего не должен. Никто! Поэтому если человек от доброты душевной хочет помочь, да хоть бы хлеба купить, — спасибо ему. А принуждать нельзя.
— Так губернатор бывал у вас или нет?
— Он часто приезжает. И, надеюсь, поможет оформить документацию. Столько кабинетов обойти нужно — ужас! А мне обязательно надо узаконить наш детский дом. Может, до Нового года и успеем?
«Гнев Божий»
Я знаю, почему он хочет побыстрее оформить документы на дом, где живут его дети.
Отец Михаил надеется, что тогда проверяющие не станут донимать его вопросами: «С какой целью вы берете детей? Не намерены ли сделать из них монахов? Они ведь ходят в церковь?»
И он, не до конца понимая потаенный смысл вопроса, будет отвечать: да, ходят на воскресную службу, знают «Отче наш». Разве это плохо?
— Когда комиссия приезжает — радуюсь! — восклицает мой собеседник. — Это значит, что государство беспокоится о детях… Потому что это ж не «тряпки», о которых можно забыть. Держава обязана знать: в каких условиях живут, накормлены ли, одеты ли, правильно ли их лечат, ходят ли в школу? Но бывает — проверяющие приходят, только чтоб поиздеваться! «Почему у вас крыша синяя?» — целый допрос устроили. Я не знаю, как объяснить. Потому что это красиво, потому что дома, в которых живут дети, должны быть яркими и веселыми, а не мрачного серого цвета. «Что у детей под кроватями?» — выясняют. И тут же давай выворачивать игрушки, тапки!...Потом, когда мы приедем к детям, я спрошу у воспитательниц, что здесь тогда было, они вздохнут смиренно и печально.
Но малыши окажутся более разговорчивыми: они помнят, как тогда плакали, боялись, что проверяющие заберут их отсюда, что больше не увидят своего папу (все до единого — хоть усыновленные, хоть нет — называют отца Михаила папой). Поэтому, чтоб не увезли, — кто-то цеплялся за шею, кто-то карабкался на руки своим воспитательницам, послушницам монастыря.В отсутствие папы это их единственная защита.
— Хорошо, — говорю собеседнику, — но что хотели от вас? Может, взятку?
— Да нет… Просто поиздеваться. Где-то нашли буквочку не так написанную в документах, так меня Генеральная прокуратура замучила! Я им говорю: «Это ж не я те документы писал!», а им все равно…
«Как-то приехали чиновники из министерства, — продолжает отец Михаил, — не буду говорить из какого. Семинар тут проводили. Все им понравилось. А потом мне говорят: «Ну, небесных благ у детей много. Но что земное вы им даете?»
«Извините, — отвечаю, — я вас не понял. Дети кушают нормально, в школу ходят, отдыхают на Черном море. Мои трое, которые родные, в Ялту не ездили. А этих детей всех в самолет — и в Констанцу! Многие их одноклассники до сих пор не знают, где то море… Вот сейчас на елку в Киев собираемся. Мои дети на всех соревнованиях выступают. У нас везде первое место — по спорту и по пению.
А дни рождения праздновать едем в Черновцы, игровой зал снимаем, там горки разные, мячи, машинки. Клоунов приглашаем. Детям нравится.
Так что вы еще хотите «земного»? Чтоб я их самих пускал на дискотеки? Чтоб там плохих слов нахватались? Выпивать научились? Не пущу! Вырастут — сами решат, а пока не хочу, чтоб мы их по ночам искали».
— Или вот другая комиссия приезжает, — вспоминает архимандрит. — Пять министерств работало! Говорят: «Вот у вас ковры везде — это ж, наверное, для проверки положили?», а я им: «Послушайте! Это ж мои дети. Они что, по голому полу должны бегать?!»
«Все равно показуха, — делают устно себе заключение. — Меню на обед, конечно, богатое, но это ж вы специально, для комиссии?»
«Люди добрые! — уже не выдерживаю. — Да проверяйте хоть каждый день! Считаете, я поставил на стол вкусную еду, а уйдете — и что? Заберу? Знаете, я не должен перед вами отчитываться. Кто детей обделяет, того Господь наказывает. Так вот для меня самое страшное — гнев Божий».
Иногда, бывает, приду домой, зайду в трапезную: сидят дети, обедают. Только не пойму — мои или не мои? За столом их вроде больше, чем должно быть.
Оказывается, мои привели еще и одноклассников, чтоб те покушали. Значит, в тех семьях голодно. Но я всегда хвалю своих детей, потому что добрыми растут и делятся с товарищами».
Комиссии комиссиями, может, и нет тут никакой связи, но почему-то пару месяцев назад невесть откуда стали появляться письма без подписи, которые буковинская пресса охотно взялась смаковать.
Письма были в общем-то грязные.
«Вот, — писали анонимы, — где взращивают монастырское пополнение!»
А еще писали, мол, земли, на которых стоят здания, где живут дети, власть собирается «экспроприировать». Потому что не детский дом это вовсе, а непонятно что. Заодно предполагали: не для плотских ли утех свозят из приютов ребят? Может, даже «на органы» продают?
К чести губернатора, когда он это прочитал, созвал пресс-конференцию, сказал, что знает, кто запускает ложь, и что «деякінашіопонентиперейшливсінорми етики і моралі».
Сам же отец Михаил был настолько шокирован, что впервые в жизни приехал в обладминистрацию на пресс-конференцию. Выступал сбивчиво, волновался.
«Ви не думайте, — говорил он залу, — якщо я тут, мене хтось заставив. Я сам просився. Меніболячебуло, коли люди страждаютьчерез мене. Оце тяжко».
Больше всего он переживал от того, что из-за напраслины страдали те, кто выхаживает детей.
Пять тонн порошка
Даже представить трудно: сколько ж в день нужно продуктов, чтобы всех прокормить?
Спрашиваю — смеется: «То, что нужно, нам Господь дает».
—Но кто-то ж заведует провизией, хозяйством. Закупает мыло, зубные пасты, щетки, колготки… Или только на вас замыкается?
— Все через меня проходит. Но это не потому, что кому-то не доверяю, а потому что хочу все видеть, знать: все через мое сердце должно пройти. И горе, и радость, и боль я должен чувствовать на себе.
—Как можно упомнить — какому ребенку что нужно? Тут с одним замаешься, а у вас же двести пятьдесят!
— А мы все покупаем на месяц, на два. Едем в Одессу, в Турцию — берем одежду хорошую, но все же подешевле, чем тут в магазинах. Стараемся, чтоб у нас дети во всем новеньком и модном ходили.
«Сколько, — спрашиваю, — стирального порошка покупаете?» — «5 тонн». — «В месяц?!» — «Нет, на год. Но это так кажется, что громадное количество, а если поделить — по дням да на все стирки, то совсем немного. У нас же больше 500 человек: и дети, и монахи, и 65 стариков. Они пришли в монастырь и… Не ушли».
— Нам «олії» много надо: где-то так четыре с половиной тонны. А картошка, овощи — это все сами выращиваем. Есть же и поле, и теплицы, и огороды. Да еще ферма при монастыре — 150 коров. И поросята есть. И 5 тысяч кур… Даже если ни копейки у нас не будет, с голоду не умрем. Знаете, когда иду на поле работать, мне приятно, как и всем, кто со мной в поле, потому что понимаем — все, что выращиваем, пойдет на стол детям. И от этого я счастлив.
Самые большие траты у отца Михаила — на лекарства. Лечение только нескольких детей, правда, «сложных», в месяц обходится в 300 — 400 тысяч.
На тех, кому не такая интенсивная терапия требуется, уходит меньше. Но не намного.
Спрашиваю его о лекарствах, о больницах, сколько стоят операции (как привило, детей он возит в лучшие клиники — и России, и Германии, и Австрии). Он вздыхает: и так понятно, что очень дорого.
А потом начинает говорить и переходит на суржик — это всегда, когда разволнуется, русский вперемешку с украинским да еще и с румынским акцентом. Почему с румынским? Банчены — рядом с границей. Тут вообще все так говорят.
«Вот грипп починается… Мы купили на 385 тысяч лекарств. Скажи кому — не поверит! Пусть прийде в аптеку, гляне, сколько стоит! Жизнь стала очень дорогая. Но я не жалиюсь, бо всем тяжело, не только мне. И вот что думаю: у детей наших все есть, потому что добрых людей и просить не надо — поможите. Они сами сердцем чувствуют, что помочь надо. Поэтому дуже рад, что родился тут, а не в другом государстве, бо там бы я давно умер. Бо нигде не нашел бы ту любовь, что есть в нашей стране.
Когда ж с черствостью столкнешься, кажется, что меня все покинули. И снова я один в этом мире. Вот тогда, правда, есть страх смерти. Но не боюсь умереть, а страх во мне, бо не на кого оставлять детей. Вот в этом и есть моя немощь. Не нашел человека, кому мог бы вручать это все. Значит, пока умирать мне никак нельзя… Ох, как я жду, чтоб они повырастали, обзавелись семьями, нарожали детей. Пусть у меня семья будет на несколько тысяч!»
Свои ревновали
Отец Михаил, как и каждый отец, считает, что его дети должны учиться в университетах. И они поступают самостоятельно. Иногда повезет — и учатся «на бюджетном», т. е. бесплатно. А иногда — нет. И надо платить.
И поскольку вузы дети выбирают популярные — медицина, экология, архитектура, юриспруденция, то и суммы отцовских взносов в вузы довольно внушительны.
Но если б только за своих платил!
«Бывает, — признается, — придет ко мне человек из очень бедного села, просит — помогите ребенку на учебу. Как отказать? Вроде как и у своих забираю, но… Скажите, кто ему поможет? Вот за шестерых студентов, «чужих», и плачу каждый семестр.
А за своих еще и сильно переживаю: как они там в городе? Звоню часто: «У вас есть что кушать? А деньги еще не закончились?» Если закончились, привезу. Может, я их и балую, но это ж мои дети».
Они вырастают, женятся. Уже шесть свадеб сыграли. И каждой семье дарит отец — и 25 соток огорода, и дом, который построили для них.
А на «свадебные» деньги дети покупают, что хотят. Вот недавно молодые решили купить машину.
— Правда, потом приходят: «Папа, дай денег на бензин». Ну а к кому идти? Я им отец. К отцу и идут.
«А представьте, — говорю ему, — вы детей молитве учили, они исправно ходили на службу в церковь, а когда вырастут, станут атеистами. Такое ж может быть? Может. И как, интересно, к этому отнесетесь?»
«Мне будет больно», — отвечает Михаил Жар.
Впрочем, он не об «атрибутах» церковных думает, а о самой вере.
— Как бы я хотел, чтоб стали они истинными христианами! Ведь ежели врач с чистой душой и добрым сердцем лечит больных, это же лучше, чем когда душа безразлична?
Родные дети когда-то ревновали его к приемным.
«Так мне и сказали: «Ты их больше любишь, чем нас». И я им: «Это правда. Потому что у вас есть и я, и мама, и бабушка. А у них? Никого!»
Этот урок сострадания они запомнили. Теперь, когда уже сами взрослыми стали, семьи у них, стараются помогать мне.
Дочка, еще когда студенткой была, на медика училась, со мной ходила в приют. Однажды увидала ребенка 7-летнего, ВИЧ-инфицированного, такого дикого, запуганного. Просит:«Давай заберем, вылечим!»
«Ну я и забрал его. Но мальчишка странно себя вел. Ладно бы только меня гадкими словами обзывал, что и повторять не хочу, а так — ругается, кричит: «Встану ночью, возьму нож и всех зарежу!»
Воспитательница боится: мало ли что? В комнате, кроме него, еще трое малышей. Да, я знал, что с этим ребенком прежде очень плохо обращались. Родной отец в ванну головой окунал, топил, запирал в темной комнате.
Но и у меня мучения из-за мальчишки были страшные. Хотел даже назад в приют отвезти. Но тут дочка стала умолять: «Не отдавай!»
И каждый день после занятий играла с ним на стадионе — бегали, снежки лепили. Как-то раз иду, а он бежит навстречу: «Папочка! Я тебя ждал», — и обнимает меня.
«Господи, — думаю, — как же я мог вернуть его в приют?!»
Сыновья мои тоже взрослые. Старший, который в милиции работает, он и депутат, — женился на девушке, за жизнь которой боролся. У нее был рак.
Он тогда мне признался, что дал себе слово: усыновит детей из приюта. Но девушка, слава Богу, выздоровела, у них и свои дети есть, а все равно — раз обещал, то намерен взять ребенка из приюта. Уже и документы готовят.
«Геройские» тысячи
У отца Михаила много наград и званий. Так мне монахи говорили. Только сам он в общем-то никому об этих «почестях» не рассказывает.
То, что кавалер ордена Державы, Герой Украины, — об этом сказано в президентском указе.
Но остальные звания, которые ему присуждали, поверьте, вряд ли будет перечислять. Ему вообще все это — грамоты, медали, дипломы — неинтересно.
— И то, что Герой Украины, — «неинтересно» тоже? — не могу скрыть удивления.
— Нет, почему же! — смеется собеседник. — Это я помню, и мне приятно, что дали «Героя». Потому что теперь за звание каждый месяц получаю 10 тысяч гривен, которые могу истратить на детей, как захочу! Игрушек могу накупить любых, какие только им понравятся!Главная, говорит, у меня проблема: что им подарить?
— На святого Николая — надо, — с удовольствием перечисляет архимандрит, — и под елку надо, и на Рождество. Святки начнутся — все же ждут подарков!
У каждого мальчишки, наверное, по десять машинок с дистанционным управлением, а у девочек — по десять кукол. Но нужно придумать для каждого ребенка то, чего у него раньше не было!-Вот и ломает голову.
— Может, ролики?
— Уже есть. Всем купил, чтоб никому обидно не было.
— А «Лего»?
Вздыхает: «Тоже дарил».
Это правда: в одной из комнат, где живут трое второклашек, видала собранную из конструкторов целую «флотилию». Мальчишки заканчивали работу над «крейсером», но уверяли, что не откажутся еще от одного «линкора».
«То, что вы усыновили 29 ребят, — возвращаюсь я к теме, — это прекрасно. Но ведь оставались бы они — по документам — сиротами, то сохранились бы за ними «сиротские» льготы. А так — нет. Может, сделать «обратную» процедуру?» — говорю отцу Михаилу.
Он переспрашивает: «Как это — «обратную»? Это чтоб они снова сиротами стали?»
— Даже, — говорит, — если фактически ничего не изменится, останутся здесь, как и прежде, я их буду любить и жалеть, — скажите, что дети подумают обо мне? Пусть по документам, но они все равно решат, что я от них отказываюсь! Да никакие деньги и льготы, что положены сироте по статусу, не компенсируют страдание ребенка от одной только мысли, что его бросил отец. Нет, никогда такого сделать не смогу. Это же подло.
Сказка Андерсена
Как по мне, то самая печальная история, рассказанная датским сказочником, — это о девочке-сиротке, которая под Новый год бродила по улицам, надеясь на чудо, что кто-нибудь согреет и накормит… Но чуда не случилось. Она замерзла в снегу.
Жуткая вещь эта «Девочка со спичками». Да и не сказка вовсе, потому что все сказки всегда заканчиваются хорошо.
Поэтому если представить, что Андерсен был бы жив и к тому же надумал написать серию новых историй о сиротах, но со счастливым финалом, — в доме отца Михаила этих самых историй не перечесть! И придумывать ничего не надо.
У них на самом деле есть все, о чем только может мечтать ребенок.
Даже собственный бассейн, шикарнейший — только-только открыли. А еще новый стадион строят. И особенные «кеттлеровские» тренажеры для спортзала им завезли.
И живут они как в сказке: семья их любит, о них заботится. Даже если и балуют, то ничего страшного: все родители немножко балуют своих чад.
Но, главное, по-моему, что впитали эти дети великое чувство: они умеют сопереживать. Даже самые маленькие.
Мы не виделись почти полтора года. И вот сейчас, когда заглянули к детям — проведать, пофотографировать, мандарины-печенье передать, те принялись нам наперебой рассказывать самое важное, случившиеся за это время.
Знаете, что для них самое важное?
Не игрушки и не новые костюмы.
А то, что кто-то из ребят впервые сам взял ложку, — прежде его пальцы были слишком слабы и его кормила воспитательница.
Кто-то чуточку прибавил в весе, а то ведь был, как пушинка, в три года весил как годовалый… Ну, значит, дело пошло на поправку.
И кто-то первый раз встал с инвалидной коляски. Пусть не встал — это громко сказано, пусть лишь попытался. Но это уже что-то! А раньше даже врачи говорили: он обречен на неподвижность. И нет надежды на выздоровление.
Но они верили, что все получится. Если сильно желать, так говорят, сбывается желаемое.
«… Не пойму: почему столько злости вокруг, ненависти. Даже к детям! — с плохо скрываемой горечью произносит отец Михаил, видать, это ему «наболело, накипело». — Я молюсь за них. Прошу, чтоб исцелились души… Хотя иногда думаю: а что, если, не дай Бог, кого-то из моих кто-нибудь обидит? Мне даже мысли такие кажутся страшными!.. Как защищу детей? Что сделаю с обидчиком? Да я его своими руками!..»
И было бы странно, если б он безропотно пообещал только лишь «молиться за спасение душ тех, кто детей способен обидеть».
Нет, молиться, он, конечно, будет. Но сначала разберется, как и подобает всякому нормальному родителю.
Святой бы в жизни такого не сказал.
Но я и не говорю, что он святой.
Просто очень хороший отец.
Лидия ДЕНИСЕНКО(Данная статья вышла в выпуске №52 (540) 31 декабря — 6 января 2011 г.)
У Владыки Лонгина уже 250 детей.
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 742; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!