Глава тринадцатая, в которой все поначалу складывается как нельзя лучше



В Трискелион пришла весна. Тяжелые тучи отдали земле всю накопленную воду, и теплый ветер унес их за море, пустые и местами рваные. Воздух стал и легким и пьянящим, цветы цвели повсюду, не имея ни малейшего понятия об умеренности, и ночь давала лишь короткую передышку перед новым утром.

Королевский парк походил на растрепанный букет свежей весенней зелени; для садовников настала горячая пора и они трудились, не покладая рук, дни напролет.

-Сколько себя помню, эти клумбы всегда высаживал старик Пуле, - королева указала на пламенеющие тюльпаны, выстроившиеся стройными рядами, воинственные и парадно-бестолковые, как арзахельские гвардейцы. Она шла по дорожке, выложенной мрамором, опираясь на руку Дионина. Чуть поодаль за ними следовал Амадей.

-У него легкая рука на все раннее и скороспелое, - продолжала королева, - хотя сам он похож на столетний мореный дуб. Итак, твое высочество, что ты хотел рассказать мне?

-Ваше величество, если будет на то ваше позволение, мы отыщем мага. И попросим его стать нашим посредником в переговорах с королевством под холмами.

-Вот как? – Фьяметта слегка повернула голову назад, в сторону Амадея. – И куда же мне отправлять гонца с умоляющим письмом?

-Увы, – покачал головой принц, – нет такого места в нашем мире, которое можно назвать его домом. Он появляется ниоткуда и уходит никуда, и никто не может проследить его пути.

 

-…потому что он может слишком много – и слишком мало. Слишком много – для тех, кто ищет его, и слишком мало – для себя самого. – Вздохнул Дамиано, с сожалением доедая последнюю трубочку конноли. – Было время, когда мир разворачивался для него как летающий ковер, готовый нести к любым приключениям и испытаниям. И он принимал их с радостью. А потом устал. И от мира, и от того, что в нем творилось. Он не хотел становиться могущественным властителем и озирать наши королевства как человек - муравейники, брезгливо и надменно. Предпочел остаться вольной птицей, соколом, летающим выше облаков – но не презирающим земли. А для того, чтобы не сойти с ума от скуки и не впадать в предубежденность, он взял себе за правило не жить нигде дольше года, и время от времени покидать пределы мира людей.

-Разве такое возможно? – Амадей, заворожено слушающий Дамиано, забыл обо всем на свете; что с того, что рассказ старой крысы мог решить исход зарождающегося противостояния двух королевств, глядящих друг на друга как две половины игральной карты? Он, Амадей из Шэлота, сидел во дворце и слушал того, кто видел последнего мага Обитаемого Мира, говорил с ним и даже – если верить словам крысы – давал ему советы. И самое главное, он сшил ему плащ! Какая там судьба королевства?! Помилуйте, тут такая история, разве можно от нее отвлечься?..

-Для него возможно и не такое. – Улыбнулся Дамиано, протягивая Амадею пустой чайник. – Мой дорогой, наполните его. Чайник, как и природа, не терпит пустоты. Позвольте полюбопытствовать, насколько хорошо вы знаете историю богов Обитаемого Мира?

-Не слишком, - признался Амадей, возвращаясь с полным чайником. - Я же не в жречество готовился.

-Ну хотя бы историю божественных близнецов-то вы знаете?

-Знаю, - оживился юноша. – Я даже был в их храме, и мало того – мне там понравилось. Фрески там замечательные, можно сказать, живые. И братья явлены на них во всем блеске. Только я так и не понял, они навсегда поменялись местами, или это у них любимая шутка такая, друг в друга превращаться?

-Мой мальчик. – Дамиано аккуратно поставил на блюдце белоснежную чашку, тонкую как яичная скорлупа; он не моргая, пристально смотрел на Амадея, зрачки его сузились, нос заметно заострился. – А что еще вы успели увидеть в том храме?

-Не так много, как хотел бы теперь. Я тогда с ног валился от усталости, так что служитель меня напоил вином и выпроводил. Как именно он это сделал, я так и не понял, но из храма прямиком попал в свои комнаты. Шаг через порог – и всего делов.

-Разумеется. Произвольно открытый портал – экая невидаль! – Дамиано вежливо кивнул.

-Кроме близнецов, я видел там изображение детей Лимпэнг-Танга. Служитель сказал, это была храмовая труппа бродячих артистов, предмет особого внимания одного из братьев. Очень красивые. Достойные любви бога. Вот бы мне таких.

-Дорогой мой, - Дамиано, не спуская глаз с Амадея, медленно встал из-за стола, - я, возможно, несколько удивлю вас. В Трискелионе нет храма божественных близнецов.

 

Королева, дослушавшая рассказ до этого места, щелкнула пальцами, подзывая к себе Амадея. Когда тот подошел, старуха взяла его под руку и продолжила прогулку, опираясь на руки двух юношей.

-Ваше величество, - говорил Дионин, - это так. Я знаю Трискелион как свои пять пальцев, и такого храма у нас действительно нет, и никогда не было.

-Кто же строит храмы богам, покинувшим мир? – Фьяметта недоуменно вскинула брови. – Ты прав, Дионин, такого добра у нас не водится.

-И все же Амадей был там. Дамиано сказал, что такое везение кажется ему подозрительным.

-Он привык всех подозревать, - вмешался Амадей, - жизнь у него такая.

-Хорошо. Вы развлекли меня, юноши. Но как это поможет нам найти этого мага? – Королева снисходительно поглядывала на молодых людей. – И не лучше ли нам рассчитывать только на то, что действительно в нашем распоряжении?

-Дамиано сказал, что искать мага бесполезно. Но можно попытаться его пригласить. – Амадей вспомнил, какого труда стоило ему успокоить Дамиано, испугавшегося за себя и свое сокровище. Крыса наотрез отказалась объяснить, почему настолько трясется над этим ключом, что даже позволила спрятать его в себе самой, и поначалу не хотела продолжать рассказ о маге. – Никто не может остаться равнодушным к памяти о себе. К своей славе мага – или славе шута.

-Хочешь сказать, в прошлом он был шутом? – Неожиданно королева улыбнулась.

-И это было его любимое прошлое. – Кивнул Амадей. – Ваше величество, у меня очень хорошая память на лица. И этих артистов из несуществующего храма я узнал бы из тысячи людей. Там был силач, похожий на кузнеца, кующего молнии. Рыжий вольтижер, ну вылитый Рейнар, по всему видно, такой же пройдоха. У фокусника волосы как у меня, а кожа как старая бронза. Певица, сладкая и ядовитая. Акробаты, брат и сестра из Суртона, похожие на пару циморилов. Девушка с синими косами и татуировкой в пол-лица, увешанная оружием. – Амадей перечислял по памяти артистов, прикрыв глаза. – Танцовщица, как солнечный блик на воде. И смеющийся шут - остроухий, черноглазый, готовый пройтись колесом от полноты своей радости.

Амадей вздохнул, открыл глаза.

-Я в жизни не видел таких счастливых людей. Не думаю, что художник польстил им или их богу. Ваше величество, а что, если на празднике Майского Древа мы вспомним о детях Лимпэнг-Танга? Что, если найти подобных им – всех, кроме шута?

-Ты хочешь оживить далекое прошлое, и сказать тому, кто был его живой частью, что мы помним о нем. – Королева прищурилась на солнце, будто старая черепаха, прикрывшая выцветшие глаза морщинистыми веками, покачивая головой на тонкой шее.

-И не можем обойтись без него. Мы пригласим его самим праздником. И я надеюсь, что от такого приглашения он не откажется.

-Что ж, Дионин, мне кажется, Амадей из Шэлота готов к своему служению. – Королева остановилась перед садовой скамьей, устроенной в конце дорожки. - Если задуманный им праздник порадует нас и призовет в Трискелион нужного нам гостя, я дам свое подтверждение его статусу мастера ритуалов. А теперь ступайте, я хочу побыть одна.

 

На следующей неделе Амадей почти не появлялся во дворце; он дневал и ночевал в городе. Целыми днями юноша слонялся по улицам, толкался на площадях, ел и пил в самых разных заведениях, переходя из Полуночи в Полдень и обратно. Ночи он проводил в театриках, тавернах, как-то ему пришлось даже заночевать в убежище, куда его привел Сардинка.

У него и без того было немало приятелей, а за эти дни их число утроилось; его появление встречали с радостью и шли за ним, бросив предыдущие дела без сожалений. К концу недели Амадей стал похож на уличного кота по весне, истасканного и ошалелого; на костяшках его пальцев появились ссадины, на спине – царапины, щеки ввалились, а глаза, и без того красные, горели каким-то дьявольским огнем. Он словно хотел выпить город одним долгим, нескончаемым глотком, съесть его, овладеть им всеми возможными способами, - но все никак не мог выбрать тот самый, единственно верный.  И вот однажды в Полуночи, возле старого кукольного театра Амадей встретил Ораху – музыканту не сиделось во дворце, он предпочитал играть для горожан там, где ему припадала на то охота, и то, что пело его сердце. На этот раз он был не один; рядом с ним, на ступенях крутой и узкой лестницы, ведущей на соседнюю улицу, сидели несколько музыкантов откровенно запьянцовского вида, однако же играли они так, что и не всякий виртуоз-трезвенник сумеет. При одном из них, обладателе альта и длинных седых волос, сидела девушка лет семнадцати, заметно лучше одетая и даже обутая. Она пела.

 

Услышав ее, Амадей тут же свернул к кукольному театру, хотя намеревался идти совсем в другую сторону; но девичий голос, легкий и чистый, похожий на птичьи трели в высоком майском небе, пленил его и не отпускал. Выйдя к подножию лестницы, Амадей остановился в тени и стал слушать. Ораха вел себя как ребенок, дорвавшийся до сундука с игрушками старшего брата; по его слову музыканты менялись с ним и друг с другом своими инструментами, он начинал мелодии одну за другой, но, не доводя песню до конца, умудрялся ловко перевести ее в другую. Музыка вилась вокруг него как пчелиный рой, он тешился и играл ею в полном самозабвении.

Сейчас он пел старую весеннюю песню, Амадей часто слышал ее от бродячих студентов, останавливавшихся в «Копченом хвосте» по дороге из одного университета в другой:

 

К моей милой я приходил,

И она меня лаской встречала,

Но однажды я стал немил –

Потому что посмел завершить,

Что так сладко она начинала.

Гнев ее будто в море гроза!

Как спастись моему кораблю?

Я ведь просто ей показал

Как я сильно ее люблю!

 

Ораха пел так жизнерадостно, прямо таки горланил немудреную и озорную песню, аккомпанируя себе на ребеке. Ему подыгрывали и подпевали с завидным рвением. Пропев последний куплет, Ораха, не утруждаясь припевом, словно взял песню за руку и увел в сторону. Под его пальцами резкий голос ребека смягчился, стал мечтательным и тихим. Нахальная нежность школярской песни повзрослела, шелуха самолюбования облетела с нее и обнажила сердцевину того, что эльфийские поэты в давние времена называли fin amor, истинной любовью.

И уже девушка подхватила мелодию и запела:

 

Весь мир цветет, пришла весна,

Пой же, пой, соловей!

Сходит сердце мое с ума,

И бьется сильней и больней.

И я не первый, кто пойман влет

В силки, госпожа, твои,

Песней, что соловей поет,

Захлебываясь от любви.

Она легко поднялась со ступенек, спустилась, лавируя между сидящими, как попало, музыкантами, вышла на площадь и закружилась по ней, как цветок по воде, нее прекращая петь. Пелось девушке так же легко, как птице; голос ее вызывал в слушателях чувство восторга, сходное с тем, какое вызывает чистая холодная вода, подступающая под горло.

Амадей слушал, подпевая и не загадывая, какой будет следующая песня; эта игра - забота Орахи. Он играет в нее как дышит, для него перейти из одной песни в другую – что вина глотнуть, проще не бывает. А девушка пела и танцевала, так беззаботно и легко, как это могут только те, у кого ни кола, ни двора, и терять им нечего, и нечего хранить, и только и остается, что танцевать как в первый – или последний раз.

И вот тогда, в песнях, сменяющих друг друга так же просто как вдох и выдох, в беззаботном танце нищей певицы душа Трискелиона раскрылась перед Амадеем как цветок, он вдохнул ее полной грудью –  и наконец-то пришло ясное понимание того, что ему надлежит делать.

 

Огромный стол в кабинете Дионина был расчищен от бумаг: похоже, принц все-таки разобрался со счетами и ответил на наводящий ужас вопрос «Где деньги?», поскольку все итоговые расчеты уместились на один листок бумаги, небрежно придавленный чернильницей. Во главе стола сидел сам принц, напротив него – Амадей, а между ними всезнающе переглядывались, критически хмурились, скептически улыбались главы городских гильдий, люди, державшие Трискелион за все его важные места.

-Мессеры, праздник Майского Древа не за горами. И мы не допустим, чтобы он стал унылой демонстрацией гильдейных стягов, как то случилось в прошлом году. Мой мастер ритуалов, Амадей из Шэлота, сам все расскажет, - и принц улыбнулся, приглашая жестом Амадея начинать.

Амадей встал из-за стола, поклонился, сделал несколько шагов в сторону и тут же толкнул ногой полное ведерко воды, так некстати поставленное возле пылающего камина. Ведерко опрокинулось в огонь, белое облако пара взвилось над гневно шипящими дровами, и дым повалил из камина плотными клубами. Не успели собравшиеся как следует чертыхнуться, как сам принц ловко погасил свечи в стоящем перед ним канделябре, а некто, молча стоявший за непримечательной темной ширмой в глубине комнаты, отодвинул ее. Темноту прорезал тонкий луч света, растворившийся в белесых клубах дыма.

Важные гости пригляделись – и ахнули. В темноте и дыму отчетливо просматривались очертания гибкого и мощного силуэта, движущегося навстречу зрителям. Огромные крылья сминали воздух, существо неуклонно приближалось – и вот уже на изумленных людей в упор смотрели золотые глаза, и огонь вырвался из разверстой драконьей пасти. Все это произошло очень быстро, за считанные секунды, поэтому не стоит винить собравшихся в том, что некоторые из них буквально попадали со стульев, а глава гильдии оружейников швырнул в дракона свой бокал, расколотив его о каминную полку.

Выдохнув пламя, дракон исчез. В клубах дыма остался сгусток первородного огня, похожий на спелый апельсин. Он разломился на две половины, и из каждой поднялась фигура юноши. Из правой вышел черноволосый и строгий, из левой – светловолосый и веселый. Они взяли друг друга за руки… и мгновенно поменялись местами. И вот уже у темного зазвенели в волосах колокольчики, а у его брата за спиной появились два меча. Тот, что с колокольчиками, протянул руки к зрителям, будто приглашая их разделить его веселье. После этого фигуры богов-близнецов растаяли в рассеивающейся дымке, и угас тонкий луч света, вырывавшийся из удивительного устройства, для которого Кьяра рисовала картинки всю ночь напролет.

-Я приведу в Трискелион праздник. – Амадей распахнул окно, чтобы ветер вытянул из комнаты  остатки дыма; Ораха вынес из-за ширмы два зажженных канделябра и поставил их на стол. – Если я смог удивить вас, не сказав ни слова, то подумайте сами, что я смогу, если вы выслушаете меня и согласитесь помочь?

-Одного этого дракона хватит, чтобы сразить публику наповал! Как вы это сделали? – Глава суконщиков отряхивал свой плащ, усаживаясь поудобнее.

-О, у меня свои секреты. И кое-какие я вам сегодня открою.

-Так говорите же скорее, не томите! – У старого главы каменщиков, больше похожего на горного тролля, кряжистого и угловатого, глаза горели как у ребенка. – Что вы для нас придумали, мессер Амадей?

-Для начала - шествия. – Поднял вверх указательный палец Амадей. – Нельзя сразу утомлять людей представлениями, пусть они сами станут праздником, а заодно погордятся собой! Дайте своим людям возможность показать самое лучшее, что у них есть. Сколотите помосты и поставьте их на колеса, чтобы уместилось побольше великолепия и его всем было видно.

Амадей ловко раскатал на столе перед главами гильдий бумажный свиток, на котором был начерчен план центральных улиц Полудня.

-Каждая гильдия сможет представить себя. Выходите из своих кварталов, пройдитесь по улицам, покрасуйтесь и поднимайтесь к ратуше. - Амадей указал на круг главной площади Трискелиона. – Улиц, приводящих на площадь, не сосчитать, так что входов всем хватит. Только договоримся заранее, чтобы не получилось так, что мясники наступят на хвост цветочникам. Я сообщу вашим людям, откуда им следует появиться для наибольшего эффекта.

Спорить с юношей не стал никто; возможность пустить пыль в глаза всему городу сразу воодушевила и захватила серьезных мужей – выгода выгодой, но гильдейную гордость никто не отменял!

-То, что будет на площади – моя забота. – Амадей улыбнулся. – Я успею построить волшебный фонарь достаточных размеров, чтобы фоном для его картин послужила сама ратуша.

-Это что, какая-то магия? – Недоверчиво поинтересовался суконщик.

-Никакой магии, мессеры. Всего лишь наука и искусство. Оптика была любимой забавой моего учителя, это он показал мне, как можно использовать направленный луч света. Остальное я придумал сам.

-Это ведь не будет единственным развлечением?

-О нет. Я использую этот прием, чтобы удивить и присвоить себе зрителей. А само представление…

Амадей чуть помедлил, будто обдумывая, чем стоит делиться с собравшимися, а что лучше оставить в секрете. А те буквально вытянули шеи, будто и не предстояло им раскошелиться в самое ближайшее время, чтобы позволить этому юноше воплотить все его безумные замыслы.

-Явление Дракона, игры богов – это все прекрасно, но только лишь как рисованная буквица, открывающая историю людей. Мне гораздо интереснее возможности человека, его красота и сила. Мессеры, когда-то у одного из богов прежнего мира была своя личная труппа. Самые лучшие артисты служили ему своим искусством, и не было им равных. Я найду для Трискелиона таких же, и пусть они потешат взор наших горожан.

-Однако вы замахнулись… - Пышное перо на берете, лихо сдвинутом на бок (что совсем не вязалось с почтенным возрастом ректора академии художеств), удивленно раскачивалось. – Я так разумею, вы говорите о детях Лимпэнг-Танга? Даже если вы найдете достойных акробатов и фокусника… это возможно, признаю. Но где же вы найдете танцовщицу, прошедшую школу Нимы, позвольте спросить?

-Не поверите, но я уже нашел ее. – Амадей улыбнулся. – Мало того, мой вольтижер - прямой потомок одного из тех, кто служил богу в этом качестве. Мессер Рейнар Бреттиноро даже не заставил себя уговаривать.

-Итак, шествие, волшебные картины, артисты. И, судя по тому, что мессер алхимик так довольно потирает руки, какие-то особенные фейерверки. – Принц смотрел на пламя свечей. – Но что именно представят нам ваши артисты?

-Они представят то, чем нам надлежит гордиться. Историю Тринакрии. - Амадей оглядел собравшихся. – Мне нужна ваша помощь, мессеры. Мне понадобятся художники, плотники, кузнецы, механики, стеклодувы, портные и обойщики. Мне нужен человек, сведущий в корабельном такелаже, а также те, кто будет следить за порядком даже в хаосе праздника.

-Можете рассчитывать на нас, мессер Амадей. – Ответил за всех глава гильдии оружейников. – В свою очередь можем ли мы рассчитывать на вас, когда нам понадобится помощь с шествием? Не все обладают фантазией, подобной вашей, и даже деньги не могут скрыть убожество изначального замысла.

-Я к вашим услугам, - поклонился Амадей. – Рад служить, мессеры.

 

-Ты с ума сошшшел! – Шеш от волнения кусал себя самого за хвост. – Что тебе теперь, разорваться? Надеюсь, про дворцовый праздник ты не забыл? Его тоже тебе делать! – От волнения он перестал шипеть и присвистывать.

Амадей сидел у себя в комнате. Он только что вернулся от принца, заручившись одобрением всех гильдейских шишек. На следующее утро он намеревался сначала завершить вместе с Кьярой эскизы декораций, чтобы можно было начинать работы по их сооружению, затем высказать свои соображения по поводу костюмов Дамиано и предоставить тому полную свободу действий. Также он надеялся успеть переговорить с мастером театральных машин. А вечером у него собирались те, кто должен был стать первыми героями праздника – он нашел их всех. Кроме шута, разумеется.

-Ну что ты так расшумелся? – Амадей вытянул ноги к огню, зябко пожав плечами. – Я все продумал. Главное – дать им идею, подсказать пару деталей, всего делов-то. Зато я смогу проконтролировать, чтобы никто не испортил общей картины. Я справлюсь, не сомневайся.

-Я никогда в тебе не сомневался.  – Шеш быстро вполз по руке Амадея, и его голова оказалась прямо напротив уха, прикрытого белоснежными прядями волос. – Только не забывай, что кроме праздника у нас еще есть заботы. Например, мои не в меру разыгравшиеся сородичи.

-Я помню о них. – Кивнул Амадей. – Они вроде как притихли. Дети больше не пропадают. Украденных, по правде говоря, не вернули… Садовники пока не жаловались на гниль, а лавочники на вредительство. Я не знаю, что творится в окрестных землях, но в городе хогмены не хозяйничают.

-Не позволяй им обмануть себя. – Еле слышно прошелестел змей. – Они мастера подкрасться незаметно и отвести глаза.

-Обещаю, - юноша ласково погладил змеиный хвост, - обещаю не зевать. – И тут же сладко зевнул во весь рот.

 

Дни, последовавшие следом, напоминали колесо, катящееся с горы: все быстрее и быстрее, очертя голову к заветной цели. Меньше всего хлопот доставляли Амадею артисты, призванные сыграть детей Лимпэнг-Танга. С ними достаточно было обсудить общий сценарий выступления, сюжеты отдельных номеров и дать им место для репетиций. Дальше они все делали сами: с пеной у рта ругались с Дамиано по поводу костюмов, до хрипа бранились друг с другом по поводу очередности выходов, безжалостно охаивали все предложенные Кьярой эскизы декораций, остервенело цапались с Орахой из-за музыки и беспрестанно ныли, что не смогут представить публике даже бледной тени великолепия истинных детей Лимпэнг-Танга. На репетиции, разумеется, времени у них уже не хватало. Исключением была только Дакини; однако же отсутствие слов она возмещала такими убийственными взглядами и жестами, что бедняга Дамиано однажды прибежал к Амадею весь в слезах, дрожа подбородками, жаловаться на очередное поругание своего портновского искусства. Это безобразие продолжалось целую неделю. Дождавшись, когда смятение, недовольство и неуверенность артистов дойдут до точки кипения, Амадей собрал их всех вместе на ночь глядя в северном крыле дворца, в старом зале, которым давно никто не пользовался. Пришедшие порознь, артисты переминались с ноги на ногу, переглядывались, кто-то - кажется, фокусник – предположил, что всех их прямо сейчас закуют в цепи и отправят на галеры за самозванство. Когда собрались все приглашенные, Амадей отодвинул плотный занавес, перегораживавший залу почти напополам. За ним прятался щедро и без претензий на этикет накрытый стол, расположенный возле невысокого помоста. После того, как гости уселись и опустошили первые бокалы, альбинос встал, требуя внимания.

-У меня есть подарки для вас. – Он улыбнулся, оглядев наконец-то замолчавших артистов. – Возле каждого стоит шкатулка. Откройте их.

Одна за другой постукивали откинутые крышки, и жадные пальцы вытягивали из бархатных гнезд тонкие серебряные цепочки, звякая прикрепленными к ним колокольчиками.

-В левое ухо, дамы и господа. Это важно. – Амадей откровенно любовался тем, как артисты разглядывают серебряные серьги, над которыми королевский ювелир трудился всю ночь накануне, проклиная заказчика и его нетерпение на чем свет стоит. – Было сказано, что Лимпэнг-Танг собственноручно продевал серьги в ухо своим избранникам. Сегодня вы сами окажете честь ушедшему
богу, вспомнив о нем и его обычаях. Ну же, смелее. Или кто-то считает себя
недостойным?

Менее чем через минуту все серьги были надеты; веселье продолжилось, но уже на какой-то иной ноте, будто не стало за столом чужих, а были только свои, проверенные и достойные. Вскоре Ораха, пришедший вместе с двумя товарищами, поднялся на помост, ведя за собой певицу – ту самую дочь нищего музыканта. И как-то само собой получилось так, что вслед за певицей поднялась Дакини. Она танцевала для тех, с кем ей предстояла весьма нелегкая работа, и делала это так, что ни у кого не осталось ни тени сомнения – она со своей ролью справится.

-А твой приятель смельчак, - кивнул в сторону Рейнара фокусник, молодой шаммахит, обращаясь к Амадею. – Такую змею у самого сердца пригрел…

И даже не вставая с места, будто между делом, он сложил ладони перед лицом, дунул на них и раскрыл, будто выпуская кого-то на волю - и позади Дакини из пустоты появились два огромных удава, свернувшиеся кольцами. По телам змей пробегали всполохи, плоские головы на длинных шеях покачивались в такт музыке, раздвоенные языки трепетали в воздухе. Дакини, похоже, была только рада такому соседству.

За танцовщицей вышли акробаты, совсем юные, похожие друг на друга как половинки яблока: мало того, что суртонки, которые все на одно лицо, так еще и тройняшки. Сестрички, нимало не смущенные отсутствием нужных им трапеций и растяжек, попросили Ораху аккомпанировать им на том самом диковинном инструменте, похожем на сплющенную металлическую сферу. Глядя на них, не усидел на месте силач, поднялся на помост и легко подхватил на каждую руку по акробатке, подбросил их в воздух, подал ладонь третьей… они сновали по нему как белки по могучему дубу, выстраивались в пирамиду, крутили сальто, отталкиваясь от широченных мускулистых плеч и буквально складывались у него на сложенных ладонях.

-А мне что, коня сюда привести? – Рейнар с тоской оглядел небольшой помост. – Я тоже хочу выступить!

-Я кое-что для тебя придумал. А пока помоги ей. – Амадей указал ему на бывшую телохранительницу одного очень важного лица из банкирского дома Квиати. Ему стоило немалого труда сманить девушку к себе в труппу на роль воительницы. – Ты ведь немного обучен фехтованию?

Получив в ответ возмущенное фырканье, альбинос засмеялся. Похоже, его затея удалась. Артисты, развлекая сами себя, перестали сомневаться и важничать. Они демонстрировали свои трюки, пели и танцевали до утра, и с этого времени их дело пошло на лад. Репетиционный зал пустовал разве что глубокой ночью.

 

Что касается гильдейских затей, то как и предсказывал Шеш, с ними пришлось повозиться. Время шло в нескончаемых хлопотах, минуло уже три недели; уже был построен волшебный фонарь небывалых прежде размеров, его предусмотрительно спрятали подальше от любопытных глаз. Кьяра закончила все эскизы картин для него, и теперь несколько художников помогали ей раскрашивать их особыми полупрозрачными красками. Кроме того, девушка делала декорации для главной сцены, для праздника в королевском саду, помогала с оформлением гильдейских повозок и ратушной площади. Ораха пропадал на репетициях, но однажды выкроил время и поделился с Амадеем кое-какими задумками; получил одобрение и продолжил гонять своих музыкантов. Дамиано обшивал артистов и ту знать, которой посчастливилось ему понравиться. У каждого из них было с десяток помощников, и это не считая поваров, садовников, плотников и прочих рабочих рук.

Амадей крепко держал вожжи майского празднества в руках; конечно, не обходилось без мелких происшествий и неудач. Кто-то падал с лесов, расшибаясь насмерть, кто-то плохо рассчитывал долю пороха для фейерверка и взлетал на воздух вместе со своими шутихами, иные поставщики норовили под шумок сбыть с рук товары поплоше, а то и откровенную дрянь, ну а некоторым попросту нравилось вставлять ему палки в колеса. Но, не без помощи друзей, он пока справлялся.

 

Апрель перевалил за половину; солнце уже подолгу стояло в небе, хоть и не грея особо, но светя ласково, будто оглаживая лучами терракотовые крыши Трискелиона. Амадей сидел у себя в покоях, разбирая счета, скопившиеся за день.

-Амадей. – На пороге стояла Кьяра; обычно она влетала в комнату как вихрь, сверкая янтарными глазищами и выкрикивая что-нибудь вроде «ты должен немедленно это увидеть!» или «мне что, собственноручно золотить каждую чешуйку этих проклятущих рыбин, почему у всех нормальные помощники, а у меня ленивая скотина?!».

-О чем задумалась? Входи уже. - Альбинос кивнул ей, отодвигая бумаги. – Что, опять ювелиры испытывают твое терпение?

-Амадей. – Кьяра шагнула вперед, закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной. – Приехала моя семья.

-Рад слышать, - юноша вновь потянул к себе бумаги: уже через полчаса его ждали в мастерской, где опять что-то не ладилось с театральными механизмами, а потом была назначена встреча с новым поставщиком циркового такелажа, поскольку прежний попытался всучить такое гнилье, что акробаты непременно убились бы на своих трапециях.  - Может, пригласишь их помочь нам? Это было бы очень кстати… - И он заскользил глазами по длинному столбцу цифр.

-Семья приехала по делам гильдии. Моего отца обвинили в воровстве. Его будут судить через неделю. – Ровным, ничего не выражающим голосом сказала Кьяра.

-Что?! – Амадей вскинулся, вытаращил на девушку свои красные глаза. – Что ты говоришь?! Мастера Тавма обвинили в воровстве?

Кьяра кивнула, все так же не отходя от двери.

-Кьяра, последняя собака в городе знает, что скорее королева поклонится дочерям добродетели, чем Ясон Тавма возьмет чужое.

Амадей отшвырнул бумаги, встал, зашагал по комнате.

-Это насквозь лживое обвинение… кто настолько глуп, что огласил его?

-Ка Троголо. – Сквозь зубы ответила девушка. – С недавнего времени он глава нашей гильдии. Да, отец самый лучший гобеленщик в королевстве, но он ни за что не уедет из Влихады. А гильдейский старшина должен жить в столице. К тому же Троголо совсем неплох, - она изо всех сил старалась говорить спокойно, - гобеленщик он так себе, но дело в мастерской у него поставлено как следует.

-Ясно. Что еще тебе известно? Как вообще можно было дать ход такому обвинению? – Амадей схватился за голову, отказываясь верить услышанному.

-Отец выткал гобелен для магистрата Влихады. Это был очень дорогой заказ. Самый дорогой из всех, бывших прежде. И отец не раз говорил, что это его лучшая работа, возможно, последняя из крупных. На гобелене изображена высадка Аригетто Бреттиноро и его альмугавари. Отец сам рисовал картоны, одни только нити подбирал несколько месяцев! – Кьяра говорила быстро, глядя в пол, прижимаясь спиной к двери, будто удерживая ее, не давая открыться и впустить что-то очень страшное. – Для доспехов Аригетто, солнца и бликов на воде, названий кораблей – для этих деталей использовалась крученая с золотом нить. Золото дал магистрат из городской казны. И когда гобелен был закончен, ратман получил первый донос – якобы мастер Тавма украл золото и заменил его дешевым сплавом.

Амадей видел, что глаза Кьяры нехорошо блестят, но голос ее был почти спокоен.

-Потом такой же донос получил глава гильдии, ка Троголо. Он запросил ратмана Влихады, и тот не смог ответить ничего более вразумительного, что работа мастера Тавма прекрасна и заслуживает восхищения, но говорить о наличии или отсутствии в ней золота не представляется возможным. Золотые нити скручены с шелковыми, и разделить их нельзя. Нельзя вычислить их вес и состав, не уничтожив работы. А за нее изрядно заплачено, и магистрат не позволит портить городское имущество.

-Разумно и беззубо. Что было дальше?

-Дальше Троголо высказался в том духе, что подобные подозрения бросают тень на всех мастеров, и ради цеховой чести он обязан довести дело до конца. Он обратился в совет гильдий. Обвинил отца и потребовал суда над ним.

-На основании двух доносов?

-Этого оказалось достаточно. Так красиво Троголо говорил о чести и репутации мастера.

-Кьяра, чем я могу помочь твоей семье? – Амадей подошел к девушке, взял ее за плечи, заглянул в глаза.

-Ничем. – Не отвела взгляд Кьяра. – Второй раз спасти дом Тавма у тебя не выйдет. Суд гильдейских старшин - это тебе не ратманское разбирательство. Отец должен защищаться сам.

-Но как? Кьяра, это суд или судилище? Принц не позволит…

-Позволит. Королевская власть не вмешивается в дела гильдий. Это закон.

-Но Дионин должен знать об этом, я сейчас же расскажу ему!

-Да все уже знают, Амадей. – Кьяра вздохнула и погладила юношу по щеке. – Сначала наше имя трепали во Влихаде, теперь пришла очередь столицы. Такие слухи до ушей принца доносят быстро.

Она на минуту уткнулась лбом в грудь Амадея, он крепко обнял девушку, стараясь унять колотившую ее дрожь.

-Мне пора за работу. – Кьяра отстранилась, подняла голову – ее глаза были совершенно сухими, но блестели так, будто девушку уже неделю трепала болотная лихорадка. -  Сегодня мы заканчиваем картины для волшебного фонаря, надо бы сложить их в укромном месте. Мало ли что.

-Хорошо. – Амадей отступил. – Я распоряжусь. Кьяра, прошу тебя, не забывай – ты не одна. Не пытайся в одиночку свернуть гору. Даже безнадежная затея обретает смысл, когда ее разделяют с тобой друзья. И не забудь – завтра тебя ждут оружейники, им нужна модель их передвижного арсенала.

-Будет сделано, - кивнула девушка. – Собственно, модель уже готова. Мне осталось только декорировать ее. Ну, впереди целая ночь. Проведу ее с толком.

И она вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

 

-Плохххо дело, - Шеш сполз со стопки бумаг на стол. – Совссем нехорошшшо.

-Мастер Тавма невиновен. Это так же верно, как… как я не знаю что! – Амадей стукнул кулаком по ладони. – Только вряд ли ему это поможет, так что ли?

-Ахха. – Змей свернулся восьмеркой. – И даже помешшшает.

-Проклятье. Как не во время! Кьяра нужна мне, она мой лучший помощник!

-Эгоиссст. – Укоризненно протянул Шеш. – Только о сссебе и думаешшшь.

-Не о себе, - отмахнулся альбинос. – О деле. Что-то мне подсказывает, что так просто все не закончится. Ясон Тавма не жертвенный ягненок, он свой дом в обиду не даст.

-Суд чересс неделю, - ответил змей. – Вот и поссмотрим.


 


Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 315; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!