Макроэкономическая стабилизация в постсоветской России



 

Содержанием процесса макроэкономической стабилизации является достижение стабильность и общего уровня цен, производства и занятости после того, как эти параметры по тем или иным причинам были выведены из состояния равновесия, например в ходе кризиса. В переходной экономике, в т.ч. в России, открытая фаза кризиса начинается после либерализации цен. Тогда обычно происходит переход подавленной инфляции в открытую и резкое усиление последней. Усиливается спад производства, сокращается занятость. В этих условиях главная цель макростабилизации состоит в том, чтобы остановить рост цен, ввести в приемлемые границы инфляцию, создать тем самым условия для восстановления роста экономики и уровня благосостояния населения. Однако если достигается сначала снижение инфляции, стабилизация цен и курса национальной валюты, то уже можно говорить о частичной, ценовой или финансовой стабилизации.

Первая попытка макростабилизации была предпринята в 1992 и продолжалась 3-4 месяца. Она в условиях России была практически наверняка обречена на неудачу. Цены после либерализации уже в январе рванули на 249%. Цены на нефть сразу были повышены в 5 раз, задав начальную ступеньку роста для цен производителей. Дефицит республиканского бюджета составил 50.5 млрд.руб. (3,8% ВВП). Денежная масса (М2) росла с января по июнь весьма умеренными темпами. В апреле-мае ограничение роста денежной массы привело к снижению инфляции до показателей, сопоставимых с ростом М2. Одновременно росли неплатежи, заполняя разрыв между динамикой цен и М2. Резко упали реальные доходы населения.

Удержать успех с первого раза вряд ли было бы возможным из-за совершенной неподготовленности экономики и общества к столь дерзкой операции, из-за диких диспропорций, которые нельзя было устранить в короткие сроки.

Вторая попытка была предпринята летом-осенью 1993. Денежная база стала сильней ограничиваться с сентября, когда она выросла на 10,4% против 27,6% в августе. В итоге поджался агрегат М2. С ноября пошла на убыль инфляция, но заметно усилился спад производства. Быстро росли неплатежи. В течение 1994 г. инфляция падала вплоть до октября, тогда как денежная масса росла быстрее чем цены. ЦБ проводил политику стабилизации, а точнее неоправданного завышения курса рубля. Развязка наступила в «чёрный вторник» 11 декабря 1994, когда курс рубля за один день упал почти на 30 процентных пунктов.

Третья попытка: 1995-1997гг. Денежная масса в 1995 г. выросла всего на 129,5%, инфляция на 131,5%; в 1996 – на 44,9% и на 21,8%. Это значит, что в 1996 инфляция вошла в двухзначные показатели, а рост денежной массы (М2) стал опережать инфляцию, не вызывая её роста. Начался обратный процесс монетизации экономики.

Важным источником покрытия бюджетного дефицита стало раскручивание рынка ГКО и других государственных ценных бумаг. ГКО впервые были выпущены в 1993 как денежные инструменты с «нулевым купоном». С 1992 по 1995 происходило снижение внутреннего долга прежде всего за счет его обесценивания в период высокой инфляции. С 1995 снова начался рост внутреннего госдолга, в основном за счёт ГКО и ОФЗ. Злоупотребление денежными суррогатами и неумеренное раскручивание рынка внутренних заимствований в 1995-1997гг. по сути и обусловили финансовый кризис 1998. Финансовая стабилизация была достигнута уже в 1996, но ценой размена снижения инфляции на чрезмерный рост долга. Так, или иначе, но уже в 1996, а уверенно в 1997 макроэкономическая стабилизация состоялась. Скачок цен до 86% в 1998 не стал критическим. Макроэкономическую стабильность в целом удалось сохранить.


Приватизация в постсоветской России

 

Приватизация – процесс преобразования государственной или муниципальной собственности в частную. Частная собственность – это собственность в любых формах, не являющаяся муниципальной или государственной. Возможна смешанная собственность, когда государство имеет долю в капитале компании наряду с частными физ. или юр. лицами.

Первые шаги в сторону приватизации – кооперация и аренда, введенные ещё как бы в рамках идеологически приемлемых штампов, на деле означали возрождение частного предпринимательства и частной собственности. Но стихийные процессы «приватизации», и растаскивания государственных активов грозили разорением страны и социальным взрывом. Нужна была программа. Можно выделить 2 модели приватизации: 1 – медленно, за деньги, эффективному собственнику – западная модель; 2 –быстро, бесплатно или за символическую цену, всем – восточная модель. В тот момент, когда принимались решения о массовой, бесплатной приватизации, недостатки западной модели для условий России были достаточно очевидны. Медленная приватизация – не значит эффективная, но точно более опасная, более криминальная.

Этапы приватизации:

1. Спонтанная за счёт кооперативов, аренды и АО.

2. Малая приватизация – это приватизация малых по размеру предприятий, как проводилась: не было ни конкурсов, ни цен (не была установлена фактическая стоимость, продавали по балансовой) и т.д.

3. Ваучерная приватизация – должны были быть именными.

4. Залоговые аукционы – самые вкусные куски: банки дают кредиты государству, и если государство вовремя не возвращает деньги, то банки становятся собственниками предприятий.

5. Этап денежной приватизации (в 1997 г.) – наиболее честная приватизация.

Чековая приватизация:

1 – программа запретила любые методы приватизации, кроме тех, которые были предусмотрены в ней самой. Т.о. был положен конец растаскиванию государственной собственности.

2 – в основу была положена быстрая и бесплатная приватизация большей части крупных и средних предприятий.

3 – собственниками крупных и средних предприятий становятся только ОАО.

4 – приватизационные чеки-ваучеры раздавались всем гражданам России.

5 – в качестве стартовой оценки предприятий принимается балансовая стоимость имущества.

6 – принципиальное положение – полученные ваучеры граждане вправе продавать и покупать. Решение о купле-продаже ваучеров было правильным стратегически, создавая возможности для концентрации капитала и дальнейшего свободного перераспределения собственности рыночными методами.

7 – предпринята попытка создания чековых инвестиционных фондов (ЧИФов). Владельцы ваучеров могли обменять их на акции сами, через посредников или обменивать их на акции ЧИФов.

8 – ключевые предположения программы – три модели приватизации или три варианта льгот трудовым коллективам: 1-я модель предполагала, что 25% привилегированных акций приватизируемого п/п бесплатно распределяется среди его работников. Ещё 10% обыкновенных акций члены трудового коллектива могли приобрести со скидкой 30% от их номинальной стоимости. Руководство могло уже без скидки купить 5%. 2-я модель приватизации допускала получение работниками п/п 51% голосующих акций, т.е.контрольного пакета. 3-я модель, чисто директорская. Руководство получало право выкупить 20% акций по низким ценам, но при условия формального согласия 2/3 трудового коллектива и при обязательстве избежать банкротства. Трудовой коллектив в целом мог выкупить ещё 20%.

В итоге 1-го этапа приватизации примерно 2/3 ВВП стало производиться в негосударственном секторе экономики. Доходы от приватизации были ничтожны – 760 млрд.руб. к концу 1993.

Подведем итоги: от приватизации никто ничего не потерял, но и не выиграл, за исключением незначительного меньшинства.

Денежная приватизация. В середине 1994 чековая приватизация завершилась. Наступила денежная. Её главная задача не скорость, а выручка от продажи госимущества, пополнение бюджета. По сути надо было осуществить переход от восточной модели приватизации к западной «case by case». На сцену вышли залоговые аукционы. Суть: ряд российских банков после аукциона предоставляет кредит Правительству под залог принадлежащих ему акций ряда предприятий. По истечении установленного срока Правительство организует конкурс по продаже заложенных акций и либо возвращает кредит из вырученных денег, либо эти деньги переходят в собственность кредиторов. От залоговых аукционов правительство до конца 1995 получило около 1млрд. долл. Задание по приватизации было выполнено, финансовая стабилизация состоялась. После этого денежный этап приватизации серьезными событиями не выделялся.

В 2000 реально начался новый этап реформирования и структурной перестройки российской экономики, который можно назвать этапом модернизации. Его задача – обеспечить высокие устойчивые темпы экономического роста и осуществить необходимые для этого структурные и институциональные изменения. Приватизация уже никогда не примет столь впечатляющих масштабов как в 1992-1994. Госсектор сократился до 10-15% ВВП, т.е. в 2-3 раза. Денежный этап приватизации имел смысл до 2000 г., пока в бюджете был дефицит. Сейчас же целесообразно поставить приватизацию на службу модернизации, т.е. реконструкции и повышению эффективности российских предприятий.

25. Отличие экономической реформы в России от экономических реформ в Восточной Европе и азиатских социалистических странах (Китай, Вьетнам).

1) Экономические реформы в странах Восточной Европы и России

Весь ход реформ в постсоциалистических странах находится под пристальным вниманием представителей экономической мысли как в самих этих странах, так и за их пределами. Ни на минуту не утихают дискуссии как о правильности выбранного пути, так и о методах реализации задуманных преобразований. Причем в самом общем виде "водораздел" между различными точками зрения пролегает между "государственниками" — сторонниками значительной роли государства при проведении экономических реформ и "чистыми" рыночниками — приверженцами либеральных экономических взглядов, сторонниками "ухода государства из экономики".

На протяжении последних лет российскому обществу упорно навязывалось представление, что иного выбора, кроме одномоментной либерализации цен, внутренней и внешней торговли, у нас не было, что данный выбор поддержал весь западный мир, что поэтому надо принять тяготы реформ и поверить в их неминуемый успех. Концепции же более постепенных и поэтапных реформ, не допускающих чрезмерных социальных тягот для большинства населения, либо замалчивались, либо квалифицировались как нереалистичные и даже антиреформаторские. Теперь появилась возможность проверить на конкретном российском и международном опыте оправданность выбранного нашим руководством курса и оценить потенциал прогнозированных альтернативных решений — такова точка зрения академика Богомолова О.Т., одного из ведущих специалистов в области экономики.

Такие видные американские экономисты, как Л.Клейн, Дж.Тобин, К.Эрроу — лауреаты Нобелевской премии, а также М.Интрилигейтор, Л.Тетеор, М.Поумер, на основании обобщения современного опыта экономического развития и признанных выводов мировой науки высказывают точки зрения кардинально отличные от концепций таких экспертов, как Д.Сакс, А.Ослунд, а из российских исследователей — Е.Гайдар или А.Ил.

Л.Клейн, например, пытается разобраться, к какому типу экономики совершается переход в посткоммунистических странах. Направление происходящих перемен важно представлять с предельной ясностью, чтобы избежать ошибок и просчетов в экономической стратегии. Л.Клейн считает, что ни социалистическая плановая экономика, ни капиталистическое рыночное хозяйство не функционируют в полном соответствии со своей теоретической моделью. На деле каждая из двух основных систем воплощает смешанный тип экономики, и обе системы в реальности нельзя признать совершенными. Социалистические и рыночно-капиталистические элементы будут одновременно присутствовать в любой системе.

Новоявленные реформаторы пытаются устранить все элементы социализма и создать либеральную экономику американского типа. Причем понятиям социальной справедливости при распределении богатства отводится второстепенная роль. Альтернативный подход состоит в принятии всерьез теоретической структуры рыночного социализма и ориентации на создание смешанной экономики.

Свою позицию Л.Клейн подкрепляет анализом опыта китайской экономической реформы, начатой в 1978 г., и считает, что России нужна не либеральная, а социальная рыночная реформа; и в этом его выводы солидарны с идеями ряда российских авторов. По мнению Л.Клейна, в странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), как и в большинстве государств на развалинах бывшего СССР безоговорочное отрицание всяких проявлений рыночного социализма и такое же безоговорочное следование классическому либерализму не дали каких-либо внушительных результатов ни в росте национального дохода, ни в отдельных отраслях производства, ни в сфере занятости.

К.Эрроу более осторожен: он считает, что время рыночного социализма ушло в прошлое, но в переходный период он играет и будет играть определенную роль.

Таким образом, серьезные американские исследователи, как и известные российские экономисты, выступают единомышленниками в отношении целесообразности сочетания в переходный период сильного государственного и рыночного секторов экономики — при постепенном переводе первого в рыночный режим функционирования.

Дж.Тобин выступает против господствующих на Западе антиэтатистских взглядов и политики, олицетворяемых "тэтчеризмом" и "рейганомикой". Он убежден — система свободного рынка А.Смита по формуле "laissez faire" может работать только в условиях, когда существуют социальные институты, направляющие эгоистическую энергию в конструктивное русло. К.Эрроу также отдает предпочтение постепенному переходу к рынку, а не "шоковой терапии". Этот переход непременно должен происходить под контролем со стороны государства, хотя история выполнения государством роли регулятора экономической деятельности неоднозначна. Согласно К.Эрроу, активная роль большинства европейских государств непосредственно после войны не нанесла ущерба их развитию, но по мере прогресса их экономик она становилась ненужной и даже вредной.

Со своей стороны сторонники либеральных рыночных реформ стоят за максимальное снижение роли государства в экономике, считая главным симптомом "государственной болезни" его огромные размеры, его гигантский вес, его неэффективность, его коррумпированность.

Рыночные реформы и демонтаж командной системы планового управления экономикой рассматривались в странах Центральной и Восточной Европы как важнейшее условие обновления общественной жизни и преодоления экономического отставания от стран Запада.

Известно, насколько "искривленным" было экономическое развитие государств при социализме. Так, например, Дж.Сакс сравнивает две католические страны, расположенные в разных концах Европы — Польшу и Испанию. В 1955 г. доход на душу населения в Польше был несколько выше, чем в Испании. А в 1988 г. он составлял лишь четверть испанского. Не менее интересно другое сравнение. Перед второй мировой войной Чехословакия была одной из наиболее развитых стран Европы. А к 1992 г. реальный доход на душу населения в этой стране составлял всего 40% от уровня соседней Австрии. Желание поскорее раскрепостить экономику, сбросить оковы централизованного планирования побудило новые посткоммунистические власти приступить к масштабной либерализации цен, внутренней и внешней торговле (10, с. 5). Однако при всех специфических особенностях реформ в каждой из восточноевропейских стран существуют общие тенденции.

По оценкам западных экономистов, процесс реформирования экономики Восточной Европы, несмотря на успехи в отдельных странах, по-прежнему будет сопровождаться падением уровней доходов и валового национального продукта.

Наиболее развитые страны региона (Чехия, Словакия) имеют уровень ВВП в долларах на душу населения, близкий лишь к наименее развитым членам ЕС (Греция — 10795 долл., Португалия — 11801 долл.). Согласно исследованию Ганноверского института системного анализа, уровень валового национального дохода на душу населения в восточноевропейских странах выражен в следующих цифрах: Чехословакия — 7,52 тыс. долл., или 37% к уровню США; Венгрия — 29%, страны бывшего СССР — 26,7; Болгария — 23,5; Польша — 19,2; Румыния — 18,1% к уровню США. По данному показателю восточноевропейские страны находятся примерно на уровне таких стран Южной Европы, как Португалия и Турция.

К концу тысячелетия уровень жизни в странах Восточной Европы не превысит уровень жизни восьмидесятых годов. Согласно самым поверхностным западным "прикидкам", шести восточноевропейским странам (включая Югославию, но без СНГ) для достижения уровня ЕС по уровню доходов до конца этого тысячелетия необходимы инвестиции в 420 млрд. долл., и еще столько же, чтобы эти страны достигли среднегодового прироста в размере 7%, который был достигнут за последние 15-20 лет в Южной Корее. Совершенно ясно, что получить с Запада такой приток капиталов дело совершенно утопическое.

В реальной же действительности посткоммунистические страны могли получать не более одного миллиарда долларов прямых инвестиций, а также кредиты от государственных, и около 12-13 млрд. долл. от частных банков. Запад в ближайшие годы по-прежнему будет крайне осторожен в отношении прямых капиталовложений. Предполагается, что в лучшем случае прирост валового национального продукта в восточноевропейских странах будет в среднем на уровне 2%, а это значит, что даже к 2000 г. посткоммунистические страны не смогут улучшить свои позиции по отношению к высокоразвитым западным странам и что при осуществлении кардинальных экономических реформ каждой из восточноевропейских стран следует рассчитывать преимущественно на собственные силы.

Совершенно очевидно, что выход стран ЦВЕ из первичной, наиболее острой, стадии трансформационного кризиса еще не открывает перспективы устойчивого и долговременного экономического роста. Внутренний спрос ограничен и нестабилен, инфляция в ряде из них продолжает оставаться высокой, инвестиционная активность опирается в значительной степени на внешние источники, наращивание экспорта наталкивается на труднопреодолимые барьеры конкуренции и низкого спроса.

Практически все страны ЦВЕ находятся перед необходимостью продолжения и частичной коррекции политики реформ, дальнейшей консолидации общества, уточнения стратегии внутренней и внешней политики.

Роль государства в рыночных преобразованиях

Вопрос о роли государства в экономиках переходного периода, как мы упомянули выше, является центральным.

Часть экономистов как на Западе, так и в России в переходном экономическом периоде хотят видеть замену социализма капитализмом. Это в высшей степени упрощенный взгляд, который дает ложные посылки для экономической политики. Рассмотрение переходного экономического периода как продолжения борьбы между капитализмом и социализмом игнорирует смешанный характер современной экономики развитых стран. В странах с жизнеспособной экономикой правительство и рынок взаимодействуют и дополняют друг друга, чтобы поднять производительность и одновременно сделать распределение более справедливым.

Однако представители либерального направления считают, что чем интенсивнее государственное регулирование, чем значительнее перераспределение национального продукта через бюджет, чем выше размеры государственного потребления, тем ниже темпы экономического роста или (что более соответствует российским реалиям) тем глубже экономический спад. И наоборот: чем меньше масштабы вмешательства государства в экономическую жизнь страны, тем выше темпы экономического роста.

Негативное воздействие государства на экономическую динамику, пишет Илларионов, прослеживается по всем составляющим системы государственных финансов. С одной стороны, увеличение доходов государства невозможно без увеличения налогового пресса на частный сектор, это подавляет деловую активность в стране. С другой стороны, поскольку государственные расходы по определению менее эффективны, чем частные, то возрастание удельного веса государственных расходов в ВВП ведет к снижению общеэкономической эффективности и падению темпов роста (или увеличение темпов спада).

Наконец, наличие бюджетного дефицита требует его финансирования либо с помощью кредитов центрального банка (что подстегивает инфляцию), либо с помощью внешних кредитов (что увеличивает внешний долг), либо с помощью внутренних кредитов (что отнимает инвестиционные ресурсы у частных инвесторов). Любые последствия бюджетного дефицита — и инфляция, и обслуживание, и погашение государственного долга — блокируют использование национальных финансовых ресурсов на инвестиционные цели и способствуют хозяйственной стагнации.

А.Илларионов уверен, что мировая экономическая практика подтверждает выводы теории. Страны, отягощенные бременем огромных государственных расходов, развиваются значительно медленнее, чем страны, правительства которых жестко ограничивают неэффективные государственные траты. В Швеции, где бремя государственных расходов в течение многих лет превышало 60% ВВП, "шведская модель" стала давать сбои. На другом полюсе — Сингапур, Тайвань, Южная Корея, Таиланд, Чили — успехи этих стран обусловлены прежде всего масштабной экономической либерализацией и радикальным снижением государственных расходов до уровня, не превышающем, как правило, 20-25% ВВП.

Наиболее впечатляющим, с точки зрения Илларионова, является пример Китая. С 1979 по 1995 гг. совокупные расходы консолидированного государственного бюджета (с учетом всех субсидий и дотаций) были снижены почти втрое — с 36,3 до 13,8% ВВП. За те же годы расходы центрального китайского правительства были снижены с 14 до почти 5% ВВП. Высвобожденные в результате этого гигантские финансовые ресурсы были направлены в реальную экономику, производя в ней поистине революционный переворот .Близкой точки зрения придерживается и А.Ослунд. Основываясь на модели совершенной конкуренции, сторонники либеральных подходов и создали простейшую программу перехода к рыночной системе: 1) немедленно исключить правительство из экономики путем приватизации собственности и прекращения субсидий, снятия контроля над ценами и тарифами; 2) уменьшить государственные расходы для того, чтобы сократить дефицит и таким путем стабилизировать стоимость национальной валюты; 3) в более общем плане — позволить частному, а не государственному сектору реагировать на всю совокупность общественных потребностей, включая жилищное строительство, охрану собственности, связь, транспорт, образование и здравоохранение.

Таким образом, модель совершенной конкуренции является идеализированным изображением рыночной экономики. Она представляет собой внеисторическую парадигму, совершенно абстрагируемую от важнейших институтов, тогда как перестройка экономики — эволюционный процесс, включающий в себя реформирование существующих институтов. В этой нереалистичной модели нет места не только для государства, в лице правительства, но и для крупных предприятий и даже "мафии".

Вдумчивая политика требует не только понимания роли цен и рынка, но и принятия во внимание положительных функций государства. Одна из важных предпосылок успешных реформ в большинстве стран ЦВЕ заключается в том, чтобы, обновив в результате демократизации государственную машину, избежать ее ослабления и подрыва, обеспечить ее дееспособность и авторитет.

Теперь все больше отечественных и западных экспертов настаивают на ответственности государства, в лице правительства, за стабилизацию на макроэкономическом уровне. Речь идет о формировании здорового бюджета, эффективной налоговой системы, современной банковской и биржевой инфраструктуры, проведении разумной кредитно-денежной политики, введении современной системы бухгалтерского учета и аудита, пресечении недобросовестной конкуренции, финансовых махинаций, корыстного использования монопольных позиций в производстве и на рынке. Общепризнана роль государства в обеспечении прав собственности (включая борьбу с преступностью и коррупцией, создание действенной системы законов, охватывающих эффективное контрактное право, проведение комплекса мер, которые гарантировали бы инвесторам и другим кредиторам реальную защиту интересов). Государство должно активно поддерживать реструктурирование и оживление промышленности. Эта поддержка будет эффективной, если ее реализация пойдет по следующим направлениям: развитие производства, поддержка социальной сферы, государственные инвестиции в инфраструктуру, финансовые ресурсы (в том числе пресечение незаконных доходов). Таким образом, поскольку государство играет важную роль даже в современных смешанных экономиках, то нет причины ожидать снижения его роли и в постсоциалистических экономиках.

Применительно к России ясно, что без государственного вмешательства в экономические дела стране из кризиса не выйти.

Вместе с тем вмешательство это зачастую осуществляется старыми административными методами, причем даже теми, кто пришел к власти на волне отрицания административно-командной системы управления. Очевидно последствия сего факта — формирование секторов экономики, находящихся под влиянием государственного управления, возрождение слоя государственных чиновников, осуществляющих контроль над ними. И кроме того — превращение части этих чиновников в ходе приватизации, далеко не демократической, в собственников значительной части бывшего общенационального достояния. Результаты подобной социально-экономической практики будут явно далеки от тех демократических ожиданий, которыми жило российское общество, вступая в полосу реформ.

В то же время необходимо четко представлять себе, что только государственный и контролируемые государством сектора экономики, а также связанные с ними привилегированные круги бизнеса могут уцелеть в конкурентной борьбе с ожидаемыми из-за рубежа экономическими силами, стать гарантами экономической самостоятельности страны.

С этой целью отбор приоритетных направлений для государственного вмешательства должен регулироваться рекомендациями научно-технической и структурной политики. Пока же этого нет.

Быстрота проведения экономических реформ: шоковая терапия или постепенность?

До сих пор идет спор среди исследователей по двум фундаментальным вопросам, возникшим в процессе проведения реформ переходного периода:

— Что лучше и более доступно было для Восточной Европы — стратегия высоких или низких темпов проведения реформ?

— Какие существуют объяснения и компенсации потерь в результате спада производства, поразившего все страны в начале осуществления реформ?

Практика всех стран не дает однозначного ответа. Венгрия, Вьетнам, Словения выбрали поэтапное и более или менее постепенное введение рыночных механизмов и отношений, в остальных же посткоммунистических странах, особенно на первых порах, преобладали шоковые методы. Выбор той или иной стратегии определяется политической обстановкой и структурой экономики.

Однако для экономик всех стран Восточной Европы обвальное крушение коммунизма в 1989 г. исключило какую-либо возможность постепенной либерализации цен и торговли в течение ближайших двадцати лет, поскольку было развалено политическое руководство, способное реализовать такой план.

Следует подчеркнуть, что страны, преуспевшие в проведении замедленных реформ, имеют много общего в своей экономической структуре. Так, в Китае и Вьетнаме двигателем экономического роста является малое предпринимательство, часто на семейной или коллективной основе в сельском хозяйстве и в сфере услуг. Реформирование этого сектора, что обычно является первым шагом в стратегии постепенности, относится к легкой части переходного процесса. После легализации частной экономической деятельности быстро увеличивается предложение со стороны этого сектора экономики, и если его размеры достаточно велики, то он может помочь самортизировать удары в результате дальнейшего реформирования. Даже в странах Восточной Европы сектор малого предпринимательства быстро и позитивно реагировал на его легализацию. Однако на него приходилась значительно меньшая часть хозяйства, чем в Китае и Вьетнаме.

Скорее всего выбор вариантов должен подчиняться не столько идеологическим предпочтениям, сколько прагматическим, вытекающим из национальной специфики той или иной страны. Касаясь преобразований в Польше, директор научно-исследовательского института финансов Т.Колодко анализирует результаты стабилизационных мероприятий в Польше и обращает внимание на их значительные расхождения с целями, намеченными ранее правительством. Речь идет о темпах роста инфляции: намечено 20, в результате — 90%; падение промышленного производства: соответственно — 5 и 23%; снижение валового национального продукта: 3,1 и 18%; уровень безработицы: 2 и 6,1%.

Иными словами, не только не были решены поставленные задачи, но и то, чего удалось добиться, было достигнуто гораздо большей ценой, чем предполагалось. Падение жизненного уровня и реальной заработной платы также оказалось более резким, чем предполагалось правительством.

Т.Колодко приходит к выводу, что переход к рыночному хозяйству в определенной степени усиливает дестабилизацию, что хорошо видно по посткоммунистическим странам Центральной и Восточной Европы.

Колодко задается вопросом: неужели переход к рыночной экономике неизбежно требует столь больших затрат, выражающихся в разрушительных процессах в сфере производства и в снижении жизненного уровня населения? Детальный анализ свидетельствует о том, что такие огромные затраты на переход к рыночным институтам и на политику стабилизации не являются неизбежными. Их размеры могут быть значительно меньшими, а достижения значительно большими, если удастся избежать многочисленных ошибок, заключенных в пакете мероприятий по стабилизации, а также явно лишних положений в этом пакете.

Выполнив основную задачу достижения текущей стабилизации в денежно-финансововй сфере, "шоковая терапия" исчерпала свое назначение. Конкретный ее результат в восточноевропейских странах выразился в быстром срезании верхнего витка гиперинфляции и вхождении экономики в режим меньшей амплитуды колебаний цен и зарплаты. Опыт стран Восточной Европы говорит о том, что если немедленно не использовать эту завоеванную стартовую позицию для закрепления всех главных компонентов создаваемой, еще очень хрупкой, рыночной инфраструктуры для запуска всех механизмов нормального рыночного хозяйства, то после резкого замедления вновь начинает раскручиваться инфляционная спираль, а выдержать серию шоков уже гораздо труднее, чем один. Поэтому-то так важно закрепить первые результаты и сделать их необратимыми. Поэтому-то руководители восточноевропейских стран и оказались перед дилеммой: либо продолжать во "втором раунде" форсировать далее шоковую терапию, срезая безжалостно бюджетные дефициты, закрывая подряд все нерентабильные производства, либо, ужесточая финансовые условия деятельности таких предприятий, постепенно и поэтапно приватизируя их, в большей степени учитывать социальные аспекты. По мнению того же Т.Колодко, проблема "шоковой терапии" или постепенности имеет смысл только в отношении стабилизации и совершенно бессмысленна в отношении системных изменений.

Но существует целый ряд других теоретиков, утверждающих, что форсированно-шоковая либерализация хозяйственной деятельности — это системная, а не стабилизационная мера.

С точки зрения монетаристов, переход от системы, основанной на командных методах, к косвенной системе управления не может быть проведен путем малых шагов, поскольку социальные силы старой системы достаточно влиятельны и их механизм достаточно эффективен, чтобы абсорбировать эти изменения, свести на нет их результаты и направить хозяйство вспять по старому пути. Иными словами, при быстрых темпах старые экономические структуры не смогут приспособиться и их легче "сломать". По мнению западных специалистов существуют и другие доводы в пользу быстрых перемен: быстрое проведение реформ дешевле обходится обществу, западный капитал, без помощи которого не обойтись, при высоких темпах проведения реформ проникается большим доверием, скорее решается на прямые капиталовложения. Изменение системы предполагает, понятно, синхронизацию во времени элементов старого и нового. К сторонникам последней точки зрения относятся такие эксперты как Ослунд, Буш, Фишер и др., не видевшие необходимости соблюдать какую-либо последовательность в рыночных преобразованиях и призывавшие делать все как можно быстрее, чтобы набрать критическую массу изменений и достичь точки невозврата.

"Шоковая терапия" принесла относительный успех в странах, имевших до начала реформ достаточно большой частный сектор в производстве и торговле. В Польше шоковая терапия довольно быстро подавила (и то не совсем) государственный сектор экономики, но стимулировала частный в промышленности (прежде всего в мелкой и средней), торговле и сельском хозяйстве. В России стимулировать просто нечего, а рыночную экономическую среду и соответствующие формы хозяйственной деятельности нельзя создать за один день на пустом месте. Они должны возникнуть в процессе преобразования прежних структур и институтов народного хозяйства. И если пять стран (Чехия, Словакия, Польша, Эстония и Латвия) продемонстрировали некоторые успехи, достигнутые при помощи шоковой терапии, то их размеры, структура экономики не идут ни в какое сравнение с многонациональной, сверхиндустриальной Россией.

Посткоммунистическая экономика уже не плановое хозяйство, но еще не рыночная экономика. Она по сути дела является плодом "системного вакуума", в котором известные инструменты финансовой и денежной политики функционируют иначе, чем в развитом рыночном хозяйстве. При этом проблема заключается не только в правильном использовании соответствующего набора инструментов политики, но и в проведении их в подходящее время.

Однако не только на Востоке, но и на Западе все большему числу специалистов становится ясно, что не все рекомендации Международного валютного фонда, Всемирного банка, Европейского банка реконструкции и развития и т. д. по стабилизации экономики годятся для бывших коммунистических стран, где решены далеко не все вопросы рыночных отношений.

Показательно, что Румыния, Словения, Словакия и даже Чехия, приступив в значительной степени под влиянием господствующей на Западе либеральной идеологии к форсированной либерализации цен и внешнеэкономических связей, очень скоро вынуждены были перейти к более постепенному и осторожному подходу. В особенности это касается приватизации.

Сегодня для большинства стран ЦВЕ дилемма "шоковая терапия" или постепенность во многом утратила актуальность, так как преобразования вошли в постепенное и нормальное русло. Созрело понимание длительности процесса становления социально-ориентированной рыночной экономики

Что касается России, то на протяжении всех пяти лет российских преобразований "шоковая терапия" подвергалась планомерной осаде "государственно-социальных" экономистов. Аргументы зарубежных и отечественных исследователей этого направления к 1996 г. стали настолько убедительными, что по существу не вызывают уже возражений со стороны большинства отечественных либералов.

"Шоковую терапию" Гайдара, пишет М.Интрилигейтор, можно сокращенно обозначить как "подход СЛП" к переходному периоду, поскольку тремя ее основными элементами являлись стабилизация, либерализация и приватизация. Каждый из этих элементов дал результаты, сильно отличающиеся от тех, на которые рассчитывали инициаторы "шоковой терапии", и каждый внес значительный "вклад" в бедствия, выпавшие на долю российской экономики.

Первая составляющая — макроэкономическая стабилизация. "Шоковая терапия" в России не только не стабилизировала экономику, а привела к сочетанию спада и инфляции, по своим негативным параметрам выходящим далеко за рамки "стагфляции", как ее трактуют на Западе. Российская депрессия значительно глубже американской 30-х годов (там 35% спада промышленного производства, у нас в 1992-1996 гг. — 55%). До шока российская экономика была второй в мире, опережая Японию и ФРГ. Сейчас 11-12 место в мире — на одном уровне с Бразилией.

Другой аспект — инфляция. Хотя уровень гиперинфляции (50% в месяц) и не достигнут, рост цен длится очень долго, рубль падает, происходит беспрецедентная долларизация экономики.

Продолжается истощение инвестиций, рост безработицы.

Вторая составляющая — либерализация цен. Согласно теории, если цены формируются рыночным способом, они отражают условия спроса и предложения. В российской же действительности цены устанавливаются не столько рынком, сколько монополиями, укрепившимися в результате приватизации, мафиозными группировками, контролирующими важнейшие сектора экономики, а также коррумпированными чиновниками. Вывод — либерализация цен до проведения приватизации дает не эффективное производство, а выгоду тем, кто находится у власти. Такова точка зрения М.Интрилигейтора. Третья составляющая — российская приватизация предприятий — одна из наиболее всеобъемлющих перестроек экономики. "Приватизация для своих" не создала стимулов для роста инвестиций, производства, экспорта, повышения производительности труда. Новые приватизированные предприятия в России — одновременно объект вымогательства и объект чрезмерного налогообложения, что обусловило массовую коррупцию среди правительственных чиновников. Проведение приватизации без должного правового регулирования и действенной юридической системы создает стимулы не к росту эффективности, а к криминализации экономики

Новый подход, считает М.Интрилигейтор — создание институтов рыночной экономики: правовая структура с соответствующими законами, кодифицированные права собственности, торговый, гражданский и налоговый кодексы; банковская система; бухгалтерские, финансовые, страховые и рекламные фирмы; структуры государственного регулирования; жизнеспособная валюта как средство обращения, сохранения стоимости и как расчетная единица; сеть социальной безопасности в качестве составляющей нового "социального контракта". "Шоковая терапия" разрушила институты социалистической экономики, но не создала институтов экономики рыночной.

Создание конкуренции — основное таинство рыночной экономики. Приватизированные монополии хуже монополий в собственности государства, ибо не подразумевают эффективного государственного регулирования, способного ограничить монополитическое ценообразование и разбазаривание активов.

Прецедент альтернативного подхода дает Китай. Китайцы пытались не столько приватизировать государственные предприятия, сколько всячески поощряли создание новых частных предприятий местного значения, городских и сельских. Китай также успешно использует стратегию роста, основанную на развитии экспорта, опираясь на иностранные рынки и зарубежные капиталы, которые хлынули в эту страну в связи с наличием там стабильной "окружающей среды" для предпринимательской деятельности.

Китайский опыт подтверждает преимущество подхода, в основе которого создание рыночной инфраструктуры, здоровой конкуренции и деятельность компетентного правительства, перед подходом гайдаровского типа, основанном на макроэкономической стабилизации в "чистом виде", либерализации цен и бездумной приватизации.

Инфляция и антиинфляционная политика

В вопросах инфляции основной спор между сторонниками "планового" и "рыночного" пути перенесен на спор между "монетаристами" и "кейнсианцами". Но по прошествии пяти лет российских и более семи лет восточноевропейских реформ уже четко прослеживается несоответствие ряда фундаментальных положений этих теорий наблюдаемой экономической реальности в нашей стране. Так, например, хорошо известен предлагаемый кейнсианской теорией метод стимулирования производства путем осуществления дополнительной денежной эмиссии. В российских условиях увеличение темпов роста денежной массы сопровождалось продолжением и углублением спада производства.

Согласно одному из основополагающих тезисов классического монетаризма нехватка денег в обращении должна приводить к снижению цен. С нехваткой денег в обращении российская экономика столкнулась сразу же после начала реформы, что и нашло свое отражение в катастрофическом росте взаимных неплатежей предприятий. Однако на протяжении всего периода реформ цены продолжают расти — то возрастающими, то убывающими темпами.

Длительное сохранение высокой инфляции может свидетельствовать лишь о провале "шоковой терапии".

Наиболее стандартным возражением, адресуемым критиками реформистских мероприятий правительству и Центральному банку России, является то, что последние без должной критической оценки следуют рекомендациям Международного валютного фонда, Международного банка реконструкции и развития и зарубежных авторитетов, пытаются применить монетаристские методы борьбы с инфляцией, используемые в странах с развитой рыночной экономикой, в условиях России, где отсутствует необходимая инфраструктура, например, развитые кредитно-финансовые рынки, конкуренция и т. д.

В отличие от рыночной экономики, отмечает С.М.Никитин, где инфляция (процесс обесценения бумажных денег), как правило, связана с ростом цен, в командно-директивной экономике или в экономике, в которой большую роль продолжают играть нерыночные факторы, инфляция выражается и в росте цен, и в дефиците многих товаров и услуг (так называемый подавленный тип инфляции). Инфляция, понимаемая таким образом, носит многофакторный характер. В полномасштабной инфляции, охватившей в настоящее время Россию, переплетаются денежные и неденежные факторы, типичные и для инфляции спроса, и для инфляции издержек.

И инфляция спроса, и инфляция издержек имеют в своей основе нарушения денежного обращения, однако механизм их образования различен. В инфляции спроса денежная масса выступает и как ее основа, и как ее активная причина. Поэтому антиинфляционные меры монетаристского характера, ведущие к сокращению платежеспособного спроса и денежной массы, действуют против подобной инфляции весьма эффективно. Но в инфляции издержек деньги, являясь ее основой, выступают в иной, пассивной роли: в инфляции этого типа первоначальный толчок к росту цен делают не денежные факторы, а производственные и рыночные факторы. Вызванное этими последними повышение цен требует подтягивания денежной массы (с учетом скорости ее обращения) к возросшему уровню цен. В условиях развитой рыночной экономики с ее разветвленной и гибкой кредитно-денежной сферой такое подтягивание происходит автоматически. В случае же отсутствия такого подтягивания возникает острая нехватка платежных средств, и инфляция издержек реализуется не столько в росте цен, сколько в кризисном сокращении производства.

Именно такой механизм и действует ныне в России. Антиинфляционная политика, основной упор в которой делается на монетаристские методы, ведет не к подавлению или сдерживанию факторов инфляции издержек, а лишь к нехватке платежных средств в стране, что влечет сокращение производства и в конечном счете делает весьма непрочным само замедление инфляции

На невозможность эффективного преодоления инфляции в России только монетаристскими методами указывают и другие аналитики. Экономические отношения и стереотипы поведения хозяйствующих субъектов инерционно остались прежними. Поэтому, в частности, применение рыночных методов денежно-кредитного регулирования не приносит ожидаемых результатов 

Развернутая критика действий правительства и ЦБР, в том числе и по преодолению инфляции, содержится в документе (подготовленном Институтом экономики РАН) "От кризиса к стабилизации экономики и ее последующему подъему", авторы которого целиком возлагают вину за кризисное состояние экономики на российское руководство

Экономическая политика 1992-1994 гг., говорится в документе, породила беспрецедентную в мировой практике ситуацию, когда система цен, налогов, ставок процента оказалась несовместимой со структурой реального производства и уровнем действующих технологий.

Макроэкономическая политика 1992-1994 гг. привела не только к обострению старых и появлению новых диспропорций производства, но и к нарушению глубинных основ производства в экономике. Произошло существенное рассогласование между реальной структурой экономики (ее отраслевого состава и уровня технологии) и основными экономическими регуляторами (ценовым, бюджетно-налоговым и кредитно-денежным) структуры и системы натурально-вещественных связей 

Три важнейших экономических регулятора (кредитно-денежный, бюджетно-налоговый и ценовой) действуют вразнобой (один из них соответствует экономике торгово-спекулятивного типа, другой — экономике сырьевого профиля, третий — высокоиндустриальной, ресурсосберегающей экономике). Эта рассогласованность является одной из существенных причин и нынешнего платежного кризиса, и спада производства, и слабости денежной системы. Если в экономике основные регуляторы несовместимы с ее натурально-вещественной структурой, то никакие ужесточения в области бюджетно-кредитной системы не остановят обвал производства

Критика в адрес правительства и ЦБР разделяется не всеми отечественными экономистами, вызывая у них ряд серьезных возражений. Так, в ответ на упреки в приверженности монетаристским методам (точнее — методам кредитно-денежного регулирования) С.Лушин и В.Пашковский указывают, что переход нашей экономики на рыночные отношения резко повысил значение денег. Проблемы денежного хозяйства становятся основными и в практических мероприятиях по реконструкции народного хозяйства, и в теоретических исследованиях. Высокая сложность анализа, большое число действующих факторов затрудняют выработку правильной денежной политики.

Как показывает опыт нашей, а также других стран, подчеркивают авторы, переход на рыночные отношения сопровождается быстрым ростом цен, усилением действия инфляционных факторов. Инфляция выступает как плата за структурную перестройку всей системы отношений в хозяйстве в ходе продвижения к рынку и одновременно как средство этого перехода. "В условиях весьма своеобразной социально-психологической атмосферы в обществе, пытающемся от централизованного планирования перейти к классическому рыночному хозяйству, и создается совершенно незнакомая нормальному рынку ситуация, когда одновременно растут цены и товарный дефицит". Рост доходов и цен, пишут авторы, "видимо, является следствием структурной ломки хозяйства, системы цен и доходов". Признавая, что инфляционные процессы в хозяйстве усиливаются непоследовательностью правительства в проведении рыночных преобразований, авторы подчеркивают, что в условиях рыночных отношений возможности сдерживания инфляции резко сокращаются

Ю.Ярёменко, М.Узяков, М.Ксенофонтов пишут, что в современных условиях следует пересмотреть взгляд на инфляцию, отказаться от догматической, однозначно негативной ее оценки как безусловно деструктивного явления. Ее адекватная оценка в современных условиях должна основываться на следующем. Во-первых, считают они, по своей природе это преимущественно инфляция издержек. Она спровоцирована давлением ценовых пропорций внешнего рынка, которые соответствуют высоким уровням эффективности использования сырьевых и энергетических ресурсов, сложившимся в развитых странах.

В отсутствие возможной масштабной структурно-технологической перестройки, обеспечивающей необходимый рост эффективности производства, повышение цен в меру роста издержек стало важным элементом политики поддержания производственного потенциала в ряде отраслей отечественной экономики.

Во-вторых, регулируемая инфляция издержек способна сыграть конструктивную роль в механизме сглаживания накопленных материально-финансовых диспропорций

В реальной действительности в большинстве стран ЦВЕ (Чехии, Венгрии, Польше и Словакии), независимо от того, кто возглавляет их правительства — либералы или социал-демократы, осуществляется систематическое регулирование не только денежной массы, но и части цен, личных доходов и курса национальной валюты. При этом в указанных странах внимательно следят за согласованностью и взаимоувязкой государственного воздействия по всем четырем направлениям, что в конечном счете и дает стабилизационный эффект.

Специалисты ИМЭПИ РАН делают и другой вывод — темпы "трансформационной" инфляции при прочих равных условиях выше темпов инфляции, свойственной устоявшимся рыночным экономикам. Этот факт объясняется незавершенностью отношений собственности, большей конфликтностью распределительных отношений, слабой развитостью конкурентной среды, унаследованными структурными диспропорциями. Устанавливается и связь между замедлением инфляции и оживлением хозяйственной активности. Кроме того, существенным является факт, подтвержденный хозяйственной практикой в переходных экономиках — ни сокращение совокупного денежного спроса любой ценой, ни его искусственное расширение сами по себе не гарантируют макроэкономической стабилизации. Такая стабилизация имеет шансы на успех только тогда, когда системные преобразования управляемы, а принимаемые меры комплексны и взаимодополняемы.

Так, считают авторы доклада, следует избегать социально неприемлемого разрыва в доходах бедных и богатых, избегать как избыточности, так и дефицита денежной массы, бесхозности госсобственности, игнорирования возможностей частичного административного регулирования цен, особенно цен естественных монополий, шокового открытия экономики внешнему миру, пренебрежения борьбой с преступностью и коррупцией.

Существенно и то, что многим странам ЦВЕ удалось предотвратить, в отличие от России, широкое внедрение твердых валют во внутренний оборот, ввести с самого начала либерализации фиксированный валютный курс, как своего рода якорь для удержания инфляции. Ранее долларизация была характерна для экономики стран Латинской Америки, Африки, Ближнего Востока. Сегодня она переместилась на Восток Европы, проникая в страны с подорванной экономикой, сильным падением производства, политической нестабильностью, дефицитом капитала, большим бюджетным дефицитом, когда неопытные центральные банки не могут справиться с высокой, иногда галопирующей или даже гиперинфляцией. В этих условиях высокий внутренний спрос на иностранную валюту порождает "порочный круг, вызывает "тягу" к еще большему повышению инфляции. Долларизация российской экономики — результат ошибок, допущенных в первый период реформ.

Когда государство бесконтрольно печатает деньги, чтобы покрыть дефицит своего бюджета, когда внутренняя валюта непрерывно девальвируется, чтобы не отстать от темпов роста инфляции (в связи с этим приводят аргумент о сохранении конкурентоспособности) чаще всего теряется контроль за инфляцией, а цены на длительный срок становятся нестабильными. В этом случае единственная возможность сохранить хоть йоту экономической рациональности заключается в том, чтобы манипулировать с помощью валюты, чья стоимость постоянно меняется. Такая ситуация может стать еще хуже, если правительства или центральные банки предпримут ошибочные или несвоевременные шаги. Обычно это комбинация конвертируемости внутренней валюты и дефицита валютных резервов, которые бы ее поддерживали. В данный момент этому "губительному коктейлю" и подвержена российская экономика.

 

2)Экономические реформы в России и Китае: попытка сравнения

Сравнивать исторические процессы, а экономические реформы являются именно таковыми, можно с различных точек зрения - исторической, политической, социологической и других, на основе их сочетания. Естественно, что избранный аспект и методы сравнения находятся в зависимости от цели исследования. В любом случае исследователь сталкивается с самой большой трудностью - с незавершенностью реформ и в России, и в КНР. Это оставляет возможность лишь сравнительного рассмотрения процесса, но не результатов реформ.

Преобразования еще далеки от своего завершения и в России, и в КНР, но некоторые наблюдатели и сами реформаторы торопятся дать категоричную оценку сделанного, говоря о "провале" или "феноменальном успехе". Совершенно неправомерны суждения типа "реформы в России (Китае) потерпели поражение (принесли успех)". Той и другой стране приходится идти неизведанными путями, вести непрерывный поиск методов и механизмов для радикального переустройства экономического строя, постоянно изменять политические, экономические, социальные и культурные установки и параметры развития. При многих переменных оптимизация действий одновременно в разных областях реформ практически недостижима. Поэтому в России и в КНР они обречены на долгий, извилистый путь их реализации, связанный с поиском и нахождением нетривиальных решений сложнейших проблем, с недостатками, просчетами и ошибками, скачками вперед и временными отступлениями. Значит, главное внимание и с этой точки зрения должно быть обращено на рассмотрение процесса реформ. Смысл же такого рассмотрения заключается в выявлении проблем и противоречий развития, выяснении возможных направлений, форм и методов реформирования и, в конечном счете, определении вариантов исторического движения страны. Разумеется, немалое значение имеет обобщение реального опыта решения той или иной проблемы реформирования, ибо каждая страна осуществляет эксперимент над самой собой.

 

ДОМИНАНТЫ РАЗВИТИЯ

Первая доминанта. В России и Китае государство является высшей общностью. Исторически во главе его стояли лидеры - цари, императоры, признанные вожди. Воля государства исполняется многочисленным полновластным чиновничеством, объединенным тесными вертикальными и горизонтальными связями. Чиновничество обеспечивает равномерное давление государства на всей территории страны. При всем этом верховенство государства отнюдь не сопровождалось закреплением господства закона в жизни общества и государства. Наоборот, Россия и Китай - страны с глубоко укоренившимися традициями беззакония, своеволия и неподсудности лиц, находящихся у власти.

Вторая. Отдельный человек, семья, любая группа населения являются низшей частичкой высшей общности. Все стороны их существования на протяжении веков определялись и регламентировались государством в интересах государства.

Третья. Государственная собственность является высшей ее формой. Все остальные формы на протяжении веков имели право на существование только в той мере и тогда, насколько и когда они способствовали наращиванию экономической и военной мощи государства. В результате частная собственность не стала значимым элементом в исторической памяти народов, фундаментом их культуры.

Четвертая. Человеческая личность формировалась в условиях зависимости от власти, но не от собственности. На протяжении веков не собственность служила человеку, а человек служил собственности.

Пятая. Товарно-денежные отношения никогда не определяли основ жизни народа. В КНР и сейчас значительная часть населения занята в натуральном хозяйстве. Заметно значение натурального хозяйства и в России, особенно сейчас, когда бартер стал едва ли не главным экономическим рычагом.

Шестая. В России и Китае отсутствуют демократические традиции, нормы, институты участия человека в жизни общества и государства. На протяжении веков в странах господствовали отношения типа "государство - подданный".

Исторический смысл реформ заключается в том, чтобы изменить культурно-исторические доминанты развития. Подобное изменение будет означать переход общества и государства как бы на иную траекторию исторического движения. В этом заключается революционная суть современных реформ в России и Китае. Ясно, однако, что сложившееся веками быстро изменить невозможно. Легко заметить, что буквально каждый шаг в реформировании общества и государства в обеих странах происходит под глубоким воздействием перечисленных культурно-исторических доминант. Достаточно указать на то, что организатором, вдохновителем, проводником реформ является государство, но не общество. Более того, государство постоянно стремится ограничить самодеятельность населения, действует в своих интересах, которые далеко не всегда совпадают с общественными.

 В истории России, Китая, как и других стран, можно выделить целые эпохи преобразований. Такого рода деятельность является альтернативным фактором исторического движения. Именно в этом заключается роль современных реформ.

СХОЖЕСТЬ И РАЗЛИЧ

 При общности важнейших культурно-исторических доминант между Россией и Китаем есть и существенные различия.

Во-первых, различно наполнение, содержание каждой из доминант. Достаточно сказать, что в России оно во многом определялось господством православия, в Китае - конфуцианства. Конфуцианство не являлось религией, ибо в нем никогда не было института церкви. При всем том, что православное христианство и конфуцианство роднит духовное начало, доминирующее над материальным, они глубоко различны. Различия проявляются в христианском первообращении к совести и покаянию, а в конфуцианстве - к долгу и морально-этическим основам бытия. В результате то и другое - совершенно разные явления мировой культуры. Если к христианству еще приложимы категории идеализма и материализма, то конфуцианство вырывается за пределы этого черно-белого видения мира и являет собой пример иного морально-этического восприятия и отражения действительности. Идеальное и материальное сливаются, образуя своеобразное основание для нравственной оценки всего сущего.

Во-вторых, различна мощь исторической памяти народов. Письменная история Китая насчитывает 40 веков. Несравненна по своей продолжительности и преемственность поколений. Потомки Конфуция, жившего в 551-479 годах до н.э., и в наши дни четко представляют себе развитие всех поколений после кончины Конфуция и более десяти до его рождения. Наличие родословной в семье - явление обычное и, можно сказать, непременное. Письменной истории России немногим более десяти веков. Семейная память редко выходит за рамки трех-пяти поколений. Да и понятия родства в наших странах различаются на порядок. В России родственниками редко считаются трех- и четвероюродные, в Китае родственники - это 10-20 ветвей семьи. Например, "16-я тетя" в Китае - это близкий родственник. Этим, в частности, объясняется живучесть кланов и сила кровно-родственных отношений.

В-третьих, Россия и Китай разные по своей величине. В России население - около 150 миллионов человек, в КНР - свыше 1,2 миллиарда. Одно дело, когда исторический процесс протекает в малой стране, другое - в крупной, но совсем иное - в сверхкрупной державе. Россия и КНР - в этом отношении страны разных "весовых категорий": Китай несомненно является сверхкрупным государством.

В-четвертых, каждая страна имеет свои неповторимые культурно-исторические доминанты развития. Например, неизгладимый отпечаток на развитие Китая накладывает диалектное разнообразие и иероглифическая письменность. Различия между диалектами китайского языка заметно больше, нежели, скажем, различия между русским, украинским и белорусским языками. Иероглифическая письменность обеспечивает связь между диалектами. Отказаться от нее пока не представляется возможным, а это обстоятельство требует от каждого грамотного человека таких усилий, какие не нужны в России и во многих других странах. Поэтому, в частности, в Китае столь трудно решается проблема всеобщей грамотности.

В России проводное радиовещание в 20-30-х годах способствовало практически полному устранению диалектов русского языка из жизни российского общества. Развитие экономики довершило быструю унификацию русского языка на всем пространстве страны. Русский язык стал языком общения во всех регионах страны, за исключением национальных окраин. В Китае на большей части территории страны в повседневной жизни общества господствуют национальные языки разных этносов.

Далее, в России давно сложилась всеобщая грамотность населения, несколько поколений получили полное среднее образование. В Китае доля неграмотных и малограмотных старше шести лет составляет почти 63 процента.

В-пятых, Россия и Китай находятся на разных уровнях экономического и культурного развития. Россия пережила эпоху индустриализации. В стране сложилось городское общество. КНР находится на этапе индустриализации. Преобладающая часть населения проживает в сельской местности - там занято более 68 процентов всех работающих. Сельское население КНР в 5,7 раза больше всего населения России!

В-шестых, России и КНР приходится решать не совсем одинаковые проблемы развития. Например, Россия из-за недостатка трудовых ресурсов уже на протяжении нескольких десятилетий вынуждена искать пути перехода на интенсивный путь развития. В КНР из-за гигантских резервов рабочей силы приходится выбирать пути оптимального сочетания экстенсивного и интенсивного путей развития. Только в сельской местности, по мнению китайских специалистов, из-за дефицита пахотных площадей от 100 до 200 миллионов человек не имеют постоянного источника доходов. Этот людской потенциал сопоставим с численностью всего населения России.

В КНР существует немало сторонников скорейшего перехода на интенсивный путь развития. Их идеи даже закреплены в партийно-государственных документах, определяющих план девятой пятилетки и концепцию социально-экономического развития до 2010 года. Однако такая цель представляется нереалистичной. В 1996-2000 годах в трудоспособный возраст вступит, по подсчетам официальных органов, еще не менее 100 миллионов человек (80 миллионов - в деревне), то есть по 20 миллионов ежегодно. Необходимость создания гигантской массы новых рабочих мест определяет и в течение длительного времени будет определять многие стороны экономической стратегии и экономической политики.

Итак, если представленные выше соображения о культурно-исторических доминантах реально отражают их воздействие на общественную жизнь, то неизбежен вывод о том, что современные преобразования в России и КНР должны составить самостоятельную историческую эпоху. В этом заключается значение знаний о культурно-исторических доминантах для прогноза общественно-политического движения.

 

Сравнению реформ в России и КНР посвящена довольно большая литература. Ее содержание, естественно, менялось в зависимости от переживаемого нашими странами момента.

До 1993 года в центре внимания исследователей стоял вопрос: почему в Китае реформы идут успешно, а в России - нет. На этот вопрос, как правило, давался один ответ: потому что в Китае начали с экономических реформ, а в России - с политических. Однако очень мало

аналитиков задавалось вопросом: почему это так, а не иначе? Почему в КНР удалось начать с экономических реформ, но в России не удалось? Еще меньшее число аналитиков смогло дать ответ на этот вопрос. Главная причина тому простая - анализ реформ производился вне исторического контекста. То есть «искали меч, упавший в воду, по зарубке на борту лодки».

Датировать начало реформ в КНР принято 1978 годом. Именно III пленум ЦК Компартии Китая одиннадцатого созыва, состоявшийся в конце 1978 года, принял решение о проведении реформ и политики открытости. Но, с исторической точки зрения, необходимо учитывать весь предшествующий ход событий в стране.

В КНР прошли бурные "большой скачок", "культурная революция", нанесшие гигантский ущерб обществу и экономике. "Большой скачок", по данным китайских авторов, унес жизни 31 миллиона человек. Мало кто за рубежом осознал, что в действительности означала "'культурная революция": в ходе нее в той или иной форме, как говорят в Китае, пострадало порядка 100 миллионов человек. Те времена надо было пережить, описать их очень трудно. Страна выдержала драматичный период длительной политической борьбы, охватившей вторую половину 60-х и первую половину 70-х годов. Прошли бурные 1976-1978 годы, когда после кончины высших лидеров - Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая, Чжу Дэ - в стране развернулась борьба за главные посты в партии и государстве. В те годы произошло размежевание политических сил. Объединились все силы общества, выступавшие против теории и практики "классовой борьбы", за стабильное экономическое развитие. Сложилось реформаторское ядро в руководстве партии и государства. Наиболее активные сторонники леворадикального пути развития в основной своей массе были репрессированы и устранены с политической арены.

К тому времени выяснилось, что около трети населения страны оказалось на грани выживания. В города вернулись 20 миллионов выпускников школ и бывших студентов, высланных в начале 70-х годов в деревни, сотни тысяч репрессированных членов КПК, работников умственного труда. Они вернулись к родным очагам, полные чувства горечи за потерянные годы, унижения, с жаждой мщения, но и умудренные знанием жизни народа. В России ничего подобного не произошло. Процесс размежевания политических сил только начался в 1985 году. Гласность, а не жестокая реальность десятилетий политической борьбы, способствовала выявлению проблем и противоречий развития, ускорила процесс общественного самопознания. Только с этого времени общество начало постепенно осознавать полную несостоятельность ортодоксального коммунизма и антинародную сущность режима. При этом его сторонники не подверглись силовому изгнанию с политической арены, политическим репрессиям. Население не было отброшено за грань физического выживания, а массовые репрессии сталинских времен давно ушли в прошлое. Гласность породила в обществе великие ожидания и светлые надежды на возможность быстрых и радикальных перемен. Поэтому Россия никак не могла начать с экономических реформ. Неудачи, просчеты, ошибки в проведении реформ вызвали не менее резкую смену оптимистического настроя общества на пессимистический. В результате даже в 1997 году в России можно наблюдать многочисленные свидетельства незавершенности процесса политического размежевания.

Строго говоря, в КНР в 1978-1984 годах произошли события, достойные быть названными политической революцией. Подавляющее большинство исследователей явно недооценили их. В те годы мощный подъем крестьянского движения смел социалистические порядки в деревне. Крестьянство, доведенное до отчаяния своим бедственным положением, объединенное идеалами уравнительного распределения земли, заставило КПК уступить своим требованиям. После нескольких лет колебаний Компартия Китая вынуждена была согласиться и с уравнительным распределением земли, осуществленным крестьянством, и с ликвидацией прежней системы коллективных хозяйств. В стране были распущены "народные коммуны" и их подразделения, являвшиеся важным элементом политического и экономического строя общества. Были возрождены волостное административное деление и волостные правительства, в деревнях образованы комитеты сельских жителей. При этом принципиально важно то, что, во-первых, начало реформ было положено небывалым по своим массовости и единодушию крестьянским движением, а во-вторых, КПК не только осталась руководя щей силой общества и государства, но ей удалось записать в свой актив перемены в жизни крестьянства и в политическом строе общества. КПК в отличие от КПСС смогла выступить инициатором и организатором обновления.

В России путь к экономическим реформам открылся только в 1991 году. Первичное размежевание политических сил произошло в августе 1991 года. В специфической обстановке провала августовского путча КПСС была сметена с политической арены, но одновременно распался Советский Союз. Реформаторское крыло заняло господствующее положение в высшем руководстве страной, но на местах прежняя политическая элита сохранила свои позиции. Руководству России пришлось действовать в совершенно новых государственных и экономических условиях. Возникла Российская Федерация, которой еще только предстояло сформировать государственный строй. Этот процесс уже занял полные пять лет, но строительство основ нового государства пока не завершилось.

В январе 1992 года в России началась экономическая реформа. Началась не потому, что она была подготовлена, а потому, что экономически иного пути уже не существовало

БОЛЕЕ РЫНОЧНАЯ СТРАНА

Старт экономических реформ обычно Связывают с "шоковой терапией".Всего за два-три года по развитию рыночных отношений Россия превзошла реформаторские достижения КНР за 1979-1996 годы. В России сложилась существенно более рыночная среда, нежели в КНР. Важно также выяснить, что собственно изменилось в экономике двух стран.

В этой связи нельзя не заметить, что в КНР не совсем правильно поняли и расценили смысл и результаты "шоковой терапии" в России. Ее до последнего времени китайские аналитики в большинстве своем воспринимали лишь как освобождение цен. На самом же деле произошли более широкие и масштабные изменения.

Во-первых, экономическая роль государства, резко сузившаяся в 80-е годы, была сокращена еще более. Фактически государственная система непосредственного управления экономикой рухнула до 1992 года. После 1992 года решена (хорошо или плохо - это другой вопрос) проблема отделения органов власти от предприятий. Органы власти в России не управляют более предприятиями прямо и непосредственно. Над решением этой задачи китайские ученые и практики бьются с 1984 года, оно не найдено и доныне. Эксперименты в этой области намечено проводить еще ряд лет. Управляемость экономикой в КНР со стороны государства несравненно выше, чем в России, но это обстоятельство отнюдь не является препятствием для образования разного рода диспропорций в народном хозяйстве, ослабления макро- и микрорегулирования, расхищения государственной собственности и роста коррупции, не способствовало оно и повышению экономической эффективности производства в государственном секторе.

Во-вторых, в России осуществлено крупное по масштабам разгосударствление. Прошли "малая" (магазинов, кафе, столовых и других небольших хозяйственных организаций) и первый этап "большой" (заводов, фабрик, горнорудных и иных крупных и средних предприятий) приватизации.

В китайском же языке используются самостоятельные понятия "коллективная" и "акционерная" собственность и говорится о "коллективизации" и "акционеризации". Приватизация в КНР объявлена явлением негативным, но создание коллективной и акционерной форм собственности признается позитивным. Поэтому прямой перевод с русского на китайский создает у читателя неправильное впечатление о реальном содержании происходящего в России процесса. Крупные предприятия в России не стали частной собственностью в полном смысле этих слов. Подавляющее их большинство стали открытыми или закрытыми акционерными компаниями, то есть предприятиями, официально принадлежащими группе учредителей, но не отдельному человеку.

Аналогичный процесс происходит и в КНР, хотя государственный сектор продолжает играть ведущую роль. В России на долю государственной собственности в промышленности приходится, по разным подсчетам, намного меньше 50 процентов. В торговле и в сфере обслуживания эта доля является совсем незначительной. Главная проблема заключается в устранении допущенных просчетов и недостатков, в отработке методов дальнейшей приватизации. В КНР также идет поиск конкретных ее форм и методов. До последнего времени развитие шло за счет не столько реформирования государственной собственности, сколько увеличения количества смешанных и частных ее форм. При этом, как и в России, происходит гигантское расхищение государственного достояния, воровство и коррупция на почве своекорыстного обмена власти на собственность и т.п. И в этой области проблемы России и КНР аналогичны, российская действительность, может быть, лишь более рельефно и масштабно обозначила трудности процесса разгосударствления.

В-третьих, в России практически все предприятия и хозяйственные организации оказались сразу и полностью поставленными в рыночные условия хозяйствования. Планы предприятий, их экономические связи, цены на продукцию - то есть практически все внешние и внутренние условия хозяйствования стали определяться рынком. Примерно 95 процентов цен являются абсолютно рыночными. В Китае государственное ценообразование сохраняется на узловые виды промышленной продукции и основные продукты сельского хозяйства, продолжает действовать, хотя и на суженной базе, государственное материально-техническое снабжение. Вместе с тем, Россия и КНР не смогли пока решить задачу выработки государством действенной антимонопольной политики, экономических методов воздействия на рыночное ценообразование, особенно в топливно-энергетическом комплексе и на транспорте.

Характерной особенностью российских рыночных структур является их двойственность. С одной стороны, они осуществляют свою деятельность в специфических условиях бывшей плановой экономики с ее централизованным распределением всех видов ресурсов, выдачей плановых кредитов, налоговых и прочих льгот, а с другой - в условиях рыночной экономики с ее реально действующими товарно-денежными отношениями. В КНР эта двойственность выражена еще более четко и масштабно.

В России ситуация на рынке определяется сосуществованием нарождающегося и пока еще слабого конкурентного капитала, способного работать без государственного протекционизма, чиновничьей опеки, специальных постановлений, налоговых и прочих льгот, с одной стороны, и неконкурентного капитала, паразитирующего на политической ситуации, государственной собственности, государственном вмешательстве в экономику, на связях с чиновничеством, с другой. В КНР эта ситуация выражена несравненно более ярко и усиливается противостоянием частного и государственного капитала, противоборством отраслевых, региональных политических и хозяйственных элит.

В-четвертых, в России возник и получил быстрое развитие негосударственный финансовый сектор. Коммерческие банки и иные финансовые институты акционерного и частного характера заняли важные позиции в экономике. Первый коммерческий банк был зарегистрирован в августе 1988 года. В 1991 году их количество достигло 1300, на 1 января 1993 года - 1713, соответственно на ту же дату в 1994 году-2019 с 4539 филиалами. Они начинают постепенно завоевывать доверие населения. Если на 1 января 1993 года им доверили свои деньги 9,6 процента всех вкладчиков, то через год - 38,7 процента. Появились товарно-сырьевые биржи, фондовый рынок, рынок капиталов и другие.

В КНР коммерциализация банковской системы - задача будущего. Государственные банки вынуждены пока выполнять, как говорят в КНР, по преимуществу "политические" и только частично коммерческие функции, то есть обеспечивать главным образом реализацию государственных планов, распоряжений органов власти, определяющих кредитно-денежную политику банков, и т.д. Только в перспективе намечено становление реальных коммерческих банков и других финансовых институтов.

В-пятых, в России скачкообразно развился частный сектор, прежде всего в торговле и сфере услуг, где он занял господствующие позиции. В КНР частный сектор получил значительное развитие, и также прежде всего, в торговле и сфере услуг. При этом господствующие позиции в них продолжает занимать государственный сектор. Вместе с тем, в КНР получили большое развитие предприятия смешанных форм собственности (государственно-коллективные, разного рода коллективные и коллективно-частные предприятия, предприятия с китайским и иностранным капиталом), в том числе акционерные, а также предприятия иностранного капитала, функционирующие в "чисто" рыночных условиях. Общая численность их персонала возросла с 437 тысяч человек в 1985 году до 7,47 миллиона в 1994 году. Кроме того, в городах и поселках число занятых увеличилось за те же годы с 4,5 почти до 15,6 миллиона человек. Эти две группы городских трудящихся в сумме меньше числа работников аналогичных секторов в России, хотя численность экономически активного несельскохозяйственного населения намного больше, чем в России. В России численность рабочих и служащих в негосударственном секторе, на совместных предприятиях и предприятиях смешанных форм увеличилась с 12,5 миллиона в 1990 году до 45,8 миллиона человек в 1993 году.

В-шестых, принципиально изменилась степень открытости экономики России. Россия более открыта внешнему миру, нежели КНР, в стране меньше, чем в КНР, структур, занимающихся регулированием внешнеэкономических и культурных связей. В результате в Россию хлынул поток товаров из самых разных стран, в том числе из Китая. В стране стихийно возникла невидимая, но вполне осязаемая планка конкурентоспособности для отечественных товаропроизводителей. Каждое предприятие получило, по сути, сводные чисто рыночные ориентиры для своего развития, состоящие из показателей качества, внешнего оформления, упаковки, цен и оказалось перед дилеммой: либо выйти на уровень зарубежных аналогов и превзойти их, либо погибнуть.

В КНР существует несколько иная ситуация: отечественные производители ограждены от массивного импорта, они в своем большинстве не сталкиваются с конкуренцией товаров других государств, а это предопределяет низкое качество слишком большого количества отечественных видов продукции. При этом в КНР развернулась конкуренция между отечественными предприятиями и предприятиями с китайско-иностранным капиталом, охватившая главным образом сферу производства товаров народного потребления. В целом ряде областей последние уже заметно потеснили отечественных производителей.

БЕСПЛАТНЫЙ ГИГАНТСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

То, что обобщенно называется часто "шоковой терапией", обеспечило скачок России от одного к качественно иному состоянию экономического строя. По сути, глубокие перемены в жизни как бы свидетельствовали о намерении части общества одним махом разрушить сложившиеся в прошлом культурно-исторические доминанты развития. Из сказанного следует также следующий важный вывод: ни медленный, как в КНР, ни быстрый, как в России, ход преобразований не гарантирует общество и государство от проблем и противоречий, от многочисленных, порой весьма суровых трудностей, связанных с рождением новых общественных отношений. Более того, создается впечатление, что реформы, затронувшие глубинные культурно-исторические основы общества и государства, по достижении определенных пороговых значений начинают топтаться на месте, их дальнейшее проведение сталкивается с чрезвычайными сложностями.

Выход из создавшегося положения ни в России, ни в КНР не найден. Видимо, необходим достаточно продолжительный период для устранения элементов несовместимости прежнего и нового хозяйственных механизмов, освоения всеми слоями общества новых экономических реалий, их подгонки либо переработки под отношения, привычные обществу и государству.

Ныне можно с полным основанием сказать, что все проблемы и противоречия реформирования, выявившиеся в России, сродни китайским и наоборот. Россия - это гигантский эксперимент реформирования, бесплатный для КНР. Соответственно, КНР - еще более масштабный эксперимент, бесплатный для России. Проблемы, пути, формы и методы разгосударствления, акционирования, приватизации, создания фондового и иных рынков, макро- и микрорегулирования, как и многие другие, в России и КНР на данный момент аналогичны. Возникло гигантское творческое пространство, на котором идет активный поиск оптимального реформирования, происходит накопление коллективного исторического опыта. Успех будет способствовать тому, кто займется изучением и осмыслением опыта соседа и обогащением на этой основе собственной деятельности.

Быстрые и глубокие перемены базисных экономических отношений в России имели свои положительные и отрицательные стороны. Управленческие структуры, законодательство, предприятия, государство, а главное люди оказались не в состоянии немедленно и в полном объеме воспринять рыночные условия хозяйства и приспособиться к ним. Возник хаос, который невозможно ликвидировать в короткий промежуток времени. Необходимы годы, чтобы новые проблемы и противоречия развития, частные и общественные интересы, социальные чаяния и ожидания обрели четкие контуры, были осмыслены обществом и воплощены в политические программы и действия государства.


Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 1058; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!