СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАССМОТРЕНИЯ
ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
В ГЕШТАЛЬТ - ТЕРАПИИ
Ранние тенденции в гештальт-терапии в какой-то мере являлись отражением культуральной ориентации Запада в сторону индивидуализма. При этом обесценивался или игнорировался противоположный полюс — забота об обществе, в котором мы живем, об окружающем мире, осознавание личной зависимости от сообщества и включенность в его жизнь. Это объяснялось предрасположенностью к индивидуализму членов американского гештальт-движения или даже индивидуальным стилем Фрица Перлза. Не вдаваясь в обоснованность подобных объяснений, мы можем вспомнить один из акцентов теории поля — акцент на взаимовлиянии, взаимосвязанности и общности. Мы влияем на реальность другого человека через создание общего поля, и в настоящий момент это учитывают большинство гештальт-тера-невтов.
Поэтому одной из современных тенденций является ориентация на связанность и появление модели гештальт-подхода (Relational Gestalt Therapy), акцентирующей связанность в межличностных отношениях. Более традиционная модель рассмотрения терапевтических отношений в гештальт-терапии ориентирована на теорию поля — внутренний опыт пациента и терапевтические отношения сами по себе, теорию контакта (через понятия «организм в среде» или «организмическая саморегуляция»), а также «эксперимент». Сейчас направление нашего взгляда изменилось — в поле зрения оказались межличностные отношения и межличностные потребности (Bowman, 2000). Эти потребности являются первичными (основными) в опыте любого человека, и поскольку терапевтические отношения в какой-то период времени напоминают первичные, они вызывают незавершенные дела из прошлого индивидуума.
|
|
Согласно Г. Йонтефу (1998), гештальт-терапия, ориентированная на связанность, предполагает движение к позиции, которая включает больше поддержки, больший акцент на доброжелательности и сострадании в терапии, и это является твердой основой для эмпатического исследования с решительным, четким и уместным фокусированием на осознавании. Возмож^ но, в настоящее время как раз и осуществляется переход от акцента на индивидуализме, присущего ранней гештальт-терапии, к высокой оценке связанности индивидуума с другими людьми и фокусировке на потребностях в связанности с другими людьми. Термин «зрелость» переосмыслен, и теперь под ней понимается (помимо способности к автономии) способность быть связанным, способность к организации поддержки от окружения (Bowman, 2000).
ЗАВИСИМОСТЬ ( КОНТРЗАВИСИМОСТЬ )[46]
И АВТОНОМНОСТЬ
КАК ХАРАКТЕРЫ ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
|
|
«Зависимость» как термин обычно используется в психотерапии для обозначения некоторой психологической проблемы, которая должна быть решена в отношениях терапевта и клиента. Противоположностью зависимости обычно является самодостаточность (редко исследуемая в качестве психологической проблемы), в то время как независимость или автономность рассматривается в западной культуре как признак психологического здоровья. Некоторые авторы говорят о возможности здорового баланса между зависимостью и связанностью, с одной стороны, а также независимостью и автономией — с другой (Bomstein &Bowen, 1995).
Изучение зависимости выявляет ее высокую корреляцию с уровнем депрессии, тревожных и психосоматических расстройств, расстройствами питания и алкоголизмом. Однако у пациентов с проблемой зависимости наблюдаются существенно лучшие исходы при долговременной терапии, что в литературе объясняется малым количеством пропущенных сессий, длительностью терапии, согласием пациента с указаниями терапевта.
Склонность психологов считать зависимость более патологической, чем ее противоположность, связана с преобладающим на Западе социокультурным контекстом, в котором независимость рассматривается как достоинство, а зависимость связывается со слабостью и уязвимостью. Из этой перспективы зависимость представляется тем, чего следует избегать. С момента рождения ребенок в западной культуре считается зависимым и обретающим свою автономность в процессе роста и развития (акцент на достижении физической и индивидуальной независимости). Кстати, родители не считают его слишком зависимым в это время: его кормят, когда он кричит, и укачивают, когда он хочет спать. Масса вопросов и беспокойства возникает у родителей, когда ребенок испытывает потребность в зависимости уже в процессе взросления; они не знают, как отвечать на эту потребность, что делать за него, а что не делать, так как объективно он может делать это сам. В то же время в Японии, например, существует противоположная точка зрения: дитя при рождении рассматривается как независимое, и задачей родителей является обучение его зависимости от других (акцент на социальных, а не физических аспектах жизни).
|
|
Цена такого взгляда на зависимость как на психологическую проблему индивидуума хорошо известна большинству терапевтов. Многие пациенты, приходящие в терапию, жалуются на одиночество и пустоту жизни, несвязанность и отсутствие удовлетворяющих отношений с другими людьми. Большинство из нас, когда болеют, стараются никому не стать обузой и лишают себя любви и комфорта, необходимых для выздоровления, а также лишают своих близких возможности оказать помощь и справиться с ситуацией.
|
|
Таким образом, достаточно распространено мнение, что зависимость — это то, что нужно преодолеть, «чтобы наконец стать независимым». В противовес этому существуют представления о так называемой «зрелой» зависимости, достижение которой позволяет обрести и опыт автономии. Можно сказать, что достижение способности к независимости не исключает потребности в зависимости от других людей, что является условием полноценной жизни. При этом некоторые клиенты нуждаются в развитии способности к автономии, а некоторые — в развитии способности к зрелой зависимости.
Для терапевтических отношений вопрос о зависимости и автономии является одним из самых важных и противоречивых. Во-первых, с конца 60-х годов XX века психотерапия стала отходить от медицинской модели взаимодействия терапевта и пациента, базирующейся на патерналистской зависимости. Акцент на иерархической модели отношений сместился к отношениям сотрудничества и субъект-субъектной парадигме отношений.
Во-вторых, в любой разновидности психотерапии сохраняются платные отношения между терапевтом и клиентом, в которых терапевт финансово зависит от клиента. Эта зависимость не часто признается и не часто обсуждается в терапевтическом сообществе. Кроме того, даже в начале терапии одной из ее целей является прекращение отношений, когда клиент достигнет желаемого исхода. Поэтому, если терапевт культивирует зависимость, возникает потенциальный конфликт интересов (который с помощью специальных опросников отслеживают некоторые страховые компании). В то же время неспособность позволить достаточный уровень межличностной зависимости может быть не менее важной проблематикой клиента, чем излишняя зависимость.
Кроме того, потребность в зависимости (связанности, общности) проявляется у каждого клиента в той или иной степени (как минимум само обращение за помощью), и у терапевта возникает необходимость давать какой-либо ответ на эту потребность. Для многих пациентов терапевтические отношения важны потому, что в них, как в капле воды, отражается основной конфликт пациента. Приходя с «фасадной» проблемой, некоторые пациенты приносят терапевту свою зависимость и страх одиночества. Другие, наоборот, вступают в терапевтические отношения со страхом, что они станут сверхзависимыми, будут «поглощены» терапевтом, потеряв себя.
Существует три основных варианта ответа терапевта на потребность в зависимости, которые имеют свою теоретическую базу.
1. Терапевт не удовлетворяет потребность пациента в зависимости. Он исходит из убеждения, что пациент в своем развитии остался фиксированным на уровне, не соответствующем его хронологическому возрасту. Терапевт не удовлетворяет потребность пациента в зависимости, поскольку считает, что такое удовлетворение будет провоцировать регрессию и уменьшать мотивацию пациента к достижению автономии. Фрустрация потребности в зависимости, по мнению таких терапевтов, приводит к тому, что пациент научается быть автономным в отношениях с терапевтом и переносит это свое умение в жизнь.
2. Терапевт обеспечивает удовлетворение потребности насколько это возможно. Такая позиция базируется на том, что буквальное переживание ранней динамики пациента необходимо для улучшения его состояния, так как автономия возникает на базе удовлетворенной потребности в зависимости. Здесь терапевтические отношения во многом являются буквальным повторением родительско-детских отношений.
3. Терапевт пытается обеспечить символическое удовлетворение потребности в зависимости, считая, что буквальное родительство уже невозможно или не нужно (а главное, будет повторять раннюю травму и стимулировать инфантильные фантазии). С этой позиции независимость тоже вырастает на почве зависимости, однако ответ на потребность пациента является больше символическим, чем буквальным.
Независимо от позиции терапевта пациент может вести себя по-разному. У более нарушенных пациентов могут возникать сложности с поддержанием символической природы терапевтических отношений и требования более «буквального» родительства. Некоторые пациенты проявляют свою потребность в зависимости в социально не одобряемой и даже межличностно вторгающейся манере. Когда пациент выходит за пределы символических отношений, терапевт начинает испытывать значительный дискомфорт.
У других пациентов, испытывающих значительную душевную боль, связанность с терапевтом во время терапевтического часа будет разрушать их экстремальную изоляцию и обусловливать реакции, направленные на разрушение этой связанности. Но главное, терапевт не должен отвечать пациенту так, чтобы акцентировать его нарциссические тенденции и доказывать, что родители пациента пренебрегали им, а новые (терапевтические) отношения являются примером лучшего родительства.
В психотерапевтической литературе принято больше фокусироваться на проблемах зависимости пациента. Но в терапевтических отношениях актуализируются и собственные потребности терапевта, особенно в том случае, когда пациент выходит за рамки символических отношений. Более нарушенные пациенты не слишком критичны к своим проекциям на терапевта. Он может казаться им холодным, наказывающим, жестким, и они начинают упрекать его в этом. Терапевт испытывает чувство вины, страха или гнева, он может разбирать эти случаи с коллегами или супервизором, но в любом случае этот его ответ является контр-трансферентным (дополнительным по отношению к пациенту) и исходящим из его собственных неразрешенных проблем, связанных с зависимостью. Эта зависимость может приводить терапевта к некоторым не осознаваемым им поведенческим маневрам, которыми он пытается установить более безопасную для себя дистанцию по отношению к пациенту.
Дополнительные области зависимости терапевта от клиента могут быть следующими:
• терапевт зависит от клиента в связи со своим чувством профессиональной состоятельности, и клиент иногда реагирует даже временным улучшением состояния, чтобы «помочь» терапевту;
• у терапевта превалирует желание быть «хорошим человеком», а у клиента, соответственно, давать ему высокую оценку;
• терапевт испытывает любопытство (возбуждение) только при определенных темах, затрагиваемых клиентом, и тот «развлекает» терапевта, разговаривая на эти темы, не очень актуальные для него самого.
• терапевт боится гнева и агрессии, и клиент не предъявляет ему этих чувств.
Такие взаимодополнения должны быть осознаны и проработаны терапевтом, для того чтобы терапевтическая работа получила возможность продвигаться и стать более более эффективной. Терапевтический тупик по отношению к клиентам с проблемами зависимости разрешается при расширении способности терапевта к достижению близости.
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 513; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!