ИЗ ПЕРСПЕКТИВЫ ГЕШТАЛЬТ - ПОДХОДА .
БАЛАНС МЕЖДУ СИМВОЛИЧЕСКИМИ И РЕАЛЬНЫМИ АСПЕКТАМИ
ОТНОШЕНИЙ В РАБОТЕ ГЕШТАЛЬТ - ТЕРАПЕВТА
Попытаемся понять, как же выглядят представления о терапевтических отношениях с точки зрения гештальт-терапии. Гештальт-терапия развивалась щ культурной, философской и научной основе психоанализа и, конечно же, впитала многие его термины и понятия. Вместе с тем она развивалась отчасти и как реакция на культивирование переноса (непременное достижение невроза переноса) в психоанализе. В этом смысле гештальт-терапевты отличаются от аналитически ориентированных терапевтов тем, что избегают интерпретаций переноса (как метода работы), предлагая клиенту аутентичные диалогические отношения. Конечно, любой терапевт интерпретирует и делает выводы на основе своих наблюдений. Однако в гештальт-терапии эти выводы ценны не сами по себе, а как основа для экспериментального исследования непосредственного переживания клиента.
В отличие от психоанализа фокус гештальт-терапии направлен на то, что познается в непосредственном опыте, при этом гештальт-терапевт находится в диалогической позиции с клиентом, стимулируя осознавание для увеличения самоподдержки, необходимой для творческого и адаптивного ответа на воздействия окружающей среды. Перенос и контрперенос сами по себе не являются основным фокусом работы гештальт-терапевта, а только в той мере, в которой они спонтанно становятся фигурой в терапевтических отношениях (в остальное же время они просто присутствуют в фоне). Фокус же гештальт-терапевта направлен на содержание и процесс контакта, а также на прерывание контакта.
|
|
|
В гештальт-терапии перенос рассматривается как особый способ прерывания контакта, с помощью которого клиент организует свое переживание терапевта. Это не только перенос стереотипов взаимодействия с родительскими фигурами — это перенос опыта из одной ситуации в другую. Перенос представляет собой структурирование настоящего по образу и подобию прошлого. Однако перенос опыта — это фундаментальное приспособительное свойство человека, он не может взаимодействовать с ситуацией, не использовав базу старого опыта и только на основе актуального. Но иногда пациент хронически переносит какой-либо старый опыт в новые ситуации и хронически не воспринимает то новое, что заложено в новой ситуации, то есть в новой ситуации ведет себя точно так же, как в старой. Эти-то аспекты опыта в основном и обусловливают его актуальную проблематику.
Стивен Шон (1994) пишет о том, все это происходит из дефицита отношений «Я-Ты» в опыте клиента, это послание о том, чего не хватает. Человек, на которого проецируют (терапевт), начинает чувствовать себя как Оно — объект, которым манипулируют. Фокус внимания в гештальт-терапии направлен на то, КАК именно клиент искажает свой контакт с терапевтом в настоящем, прерывая контакт с помощью проекции. При этом взгляд гештальт-терапевта устремлен не в прошлое, а в настоящее — на то, что есть в непосредственном опыте, и на то, что можно узнать путем осознавания. Фокус гештальт-терапии направлен на то, что происходит «здесь и сейчас» между терапевтом и клиентом.
|
|
|
Перенос и контрперенос здесь рассматриваются как частный вид проекции, который потенциально полезен для прояснения личного и наполненного взгляда на мир, который клиент создает и использует (точно так же терапевт стремится к осознава-нию и собственных проекций). Благодаря точной идентификации таких проекций терапевтом (это то место, где проективный материал не соответствует существующему контексту) прошлый опыт клиента, перенесенный в ситуацию терапии, может получить свое завершение. Таким образом, работа с переносом в гештальт-те-рапии рассматривается как работа с прерыванием контакта, и терапевту нужно прояснить для себя, что проецируется на него и чего избегает клиент, проецируя это на терапевта. Морган Гуд-ландер (1992) называет перенос естественной частью опыта, дающей клиенту возможность «присвоить» проекцию непосредственно в контексте, в котором она появилась, и дающей возможность терапевту оставаться в соприкосновении со своим опытом, что облегчает его работу с переносом. Таким образом, и перенос, и контрперенос — это особый вид проекций, порожденных прошлым опытом.
|
|
|
Концепция переноса Отто Ранка — как смысла, с помощью которого клиент демонстрирует свое прошлое, — хорошо согласуется с концепцией незавершенных дел и концепцией цикла контакта. Прерывание контакта «предохраняет» клиента от полного осознавания незавершенной ситуации, внутри которой «законсервирована» неудовлетворенная потребность. При этом организм вынужден приспосабливаться, и такое приспособление называется сопротивлением (определение Лауры Перлз) — организм предпринимает постоянные попытки достичь своей интегрированности. Разворачивающий на контактной границе процесс (попытка встретиться с потребностью) протекает так, как если бы отсутствовала среда, обеспечивающая возможность удовлетворения потребности индивидуума в связанности с другими людьми. И только через текущий контакт (по сути, восстановление возможности встретиться со средой) клиент обретает новые способы организации опыта.
|
|
|
Говоря о признаках позитивного переноса (позитивная проекция) в непосредственном контакте, Зиш Зембински (1996) отмечает, что в подобных случаях клиент никогда не жалуется на терапевта, на недостаток внимания, говорит, что нашел человека, который его понимает («мне с вами так хорошо»). Негативный перенос (негативную проекцию) можно предполагать, когда клиент не делится чувствами, не понимает, не слышит вопросов и реплик терапевта, часто приходит в замешательство, приписывает успехи терапии другим лицам и обстоятельствам, ведет себя гак, будто терапевта нет.
При позитивном контрпереносе (позитивный ответ на проекцию клиента) терапевт избегает иметь дело с возражениями клиента, придерживается романтических представлений о нем, акцентируется на привлекательных сторонах его личности, чрезмерно защищает и опекает клиента, неоправданно оптимистичен на его счет. При негативном контрпереносе (негативный ответ на проекцию клиента) часто возникают отключенность, скука, чувство неадекватности и небезопасности, чрезмерная рассудительность и склонность к интерпретации, терапевт раздражителен, пугает клиента, отвергает, увеличивает физическую и психологическую дистанцию с ним.
Изменение состояния и поведения терапевта в ходе терапевтической сессии может быть реакцией на те качества, которые клиент неосознанно проецирует на него. Соответственно, лучшим вопросом, который может задать себе терапевт, будет такой: «В ответ на какие реакции и поведение клиента изменяется мое состояние и поведение?». Отношения терапевта и клиента в диаде являются структурным целым, внутри которого можно обнаружить некоторые влияния и приспособления к этим влияниям. «Трансференция и контртрансференция вместе формируют интерсубъективную систему реципрокных множественных влияний», — пишет известный селф-психолог Роберт Сто-лороу (1987, приведено по Jacobs, 1992). И это представление об основной структурной части терапевтических отношений вполне согласуется с представлением о терапевтическом поле как о «вместе созданной реальности», которую можно рассматривать и с точки зрения влияний и сил, и с точки зрения энергии и баланса, и положив в основу принцип взаимозависимости.
Конечно, в терапевтических отношениях (как и в жизни) присутствуют не только символические (относящиеся к переносу), но и реальные аспекты отношений. Задача терапевта — выяснить, что соответствует действительности, а что нет. Осознавание символической тенденции (переноса) дает возможность терапевту разделять реальные отношения и отношения переноса, и это помогает прояснить источник сопротивления (Ласая, 2001). Естественным вопросом, который задает себе терапевт в этой ситуации, был бы вопрос « Что сделал я, для того чтобы клиент дал такую реакцию?». В этом смысле чувства клиента к терапевту могут быть обусловлены и вполне реальными событиями их отношений. Клиент может восхититься или обидеться, обрадоваться или рассердиться (хотя бы на нарушение договоренностей). Если распределить баланс символической и реальной тенденций в терапевтических отношениях во времени, то (1) реалистические отношения присутствуют в работе терапевта с самого начала. Затем (2) они оказываются захваченными потребностями в переносе со стороны клиента, со всем сужающим контакт давлением — страха или жажды внимания, избегания гнева или желания полной независимости от других, требования быть совершенным. И, наконец, (3) при успешном течении терапевтического процесса вновь начинают преобладать реалистические тенденции в восприятии терапевта.
В терапевтических отношениях гештальт-терапевт предлагает клиенту горизонтальные и равные отношения. Он не допускает, что знает что-то лучше своего клиента, не играет роль аналитика-эксперта. Однако такая ориентация на партнерство еще не гарантирует взаимности — действительно партнерских отношений. Это не терапевт приходит к клиенту, ища помощи, а наоборот, клиент приходит к терапевту. То есть на самом деле существует и некая реальная авторитетная роль терапевта, и непризнание этого является одной из супервизорских проблем начинающих терапевтов.
На одной из сессий, проходящей в супервизорской группе образовательной программы по гештальт-терапии, терапевт просит супервизора последить за тем, как она предоставляет свободу клиенту, поскольку считает себя склонной «вести сессию к тому, что видит она, и тогда она навязывает клиенту свой собственный путь». Кроме того, ее интересует, видит ли она запрос клиента.
В ходе сессии клиентка жалуется терапевту, что при разговоре о чьей-то успешности, успехе она всегда чувствует себя неуспешной. После того как проблема обозначена, клиентка пытается двигаться «сразу во всех направлениях», предлагая терапевту провести эксперимент, пытаясь обращаться к супервизорам, группе, не отвечая на вопросы терапевта (которая не проясняла ответы). Терапевт пассивно воспринимает происходящее, не ограничивая и не направляя клиентку, а также не предлагая ей никаких дейстэий. Работа производит впечатление хаоса и отсутствия какого-либо направления вообще. Помимо этого, когда клиентка обнаруживает в себе какие-либо чувства и пытается ориентироваться, «двигаясь от них», терапевт прерывает ее вопросами, так что движение становится невозможным. Клиентка теряет энергию, раздражается на терапевта и случайно вновь обретает энергию в конце сессии, «набредая» на свою тему, обозначенную в начале сессии.
Прояснение ситуации на супервизорских сессиях привело к формулированию двух интроектов — личного и профессионального. Профессиональный касался гештальт-стереотипа — «за клиентом (терапевтом) можно только следовать, ему ничего нельзя навязывать» (читай: предлагать, влиять). Личный интроект касался отношений с людьми — «нельзя высказывать свою точку зрения, поскольку это может обидеть другого, например, клиента, который слышит то, что происходит на су-первизии». Дальнейшее обсуждение касалось профессиональной роли терапевта и супервизора, предполагающей некоторое влияние в терапевтической и супервизорской ситуации, влияние, ориентированное на собственный выбор клиентом и терапевтом запроса, действия или терапевтической стратегии. Отказ от силы и энергии, принадлежащей этой роли, сделанный в пользу интроектов о недопустимости влияния, приводит либо к хаосу в терапевтической сессии, либо к завуалированному навязыванию своей точки зрения и работе, не основанной на запросе терапевта.
С точки зрения баланса символической и реальной тенденций в терапевтических отношениях можно выделить три проблемные формы терапевтических отношений, по сути, передачи ответственности в терапии (Немиринский, 1996):
· акцент на феноменологии и игнорирование проявлений переноса, непризнание авторитетности роли терапевта. По зиция «Я за тебя не отвечаю», вариант «Я такой же, как ты». Терапевт игнорирует проявления переноса;
· буквальное толкование символического плана или его переоценка — акцент на символической роли. Терапевт принимает роль родителя, ответственного за терапию клиента: «Ты за себя не отвечаешь» — вариант эксперта;
· зависание между этими двумя позициями, не поддерживается перенос и не присутствуют реальные отношения, то есть терапевт недостаточно «присутствует как живой человек» в диалоге с клиентом.
Эти формы терапевтических отношений уводят терапевта от встречи с реальными переживаниями клиента, в которых присутствует как новый опыт, так и проявления старого.
О. В. Немиринской (1996) предложил поддерживать в терапевтической сессии как символические, так и реалистические аспекты терапевтических отношений и работать с ними как с полярностями, добиваясь максимальной выраженности и тех, и других. Задача терапевта состоит в том, чтобы помочь клиенту обрести способность проявлять обе полярности, осознать свою несводимость к какому-либо из полюсов и научиться выбирать поведение в зависимости от реальной ситуации. Если обе эти тенденции рассматривать как полярности, клиент может получить полезную способность «не зависать» на полюсах, а свободно проявлять и ту, и другую.
Итак:
1) терапевт максимально поддерживает трансферентные тенденции пациента (символический аспект), стараясь сделать их как можно более выраженными и полными;
2) а также максимально поддерживает и реалистический аспект отношений, который будет выражаться в присутствии терапевта в его взаимодействии с клиентом.
Для этого терапевту необходимо постоянно отвечать на вопросы «Не являются ли его чувства спровоцированными клиентом!», «Как клиент вовлекает терапевта в свой старый опыт?», «Что за желания у терапевта к клиенту?», «Насколько терапевт включает собственные реакции и анализирует их вместе с клиентом?».
В этом диалоге участвуют и обращаются друг к другу два человека. Отношения между ними можно назвать и лечебным альянсом, и хорошим терапевтическим контактом, и целью этих отношений может стать возможность быть самим собой. «Но чувство Я-Ты приходит первым, длится и проходит над всем этим. Это глубина внутреннего и внешнего контакта, которую всегда жаждет душа». Так пишет романтик гештальт-терапии Стивен Шон (1994).
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 396; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!