Семейная история — шестой параметр семейной системы
Многие стереотипы поведения и закономерности взаимодействия воспроизводятся в поколениях. С помощью генограм- мы можно узнать семейную историю и правильно ее записать. Это придумал Мюррей Боуэн. Всем было бы полезно составить генограмму своей семьи.
Генограмма позволяет «вылавливать» семейные нарративы и легенды. С помощью генограммы можно прослеживать любые семейные паттерны. Например, кто чем когда болел, какое предпочитается образование или его отсутствие, сексуальные ориентации, выбор профессии.
Симбиотические отношения — это очень близкие отношения с выраженной эмоциональной зависимостью людей друг от друга. При увеличении межличностной дистанции у этих людей растет тревога. Дети-симбиотики с трудом переносят даже кратковременную разлуку с близким взрослым. Симптоматическое поведение в этих случаях возникает тогда, когда возникает угроза разлуки.
Дистантные отношения — это когда люди говорят друг другу «здравствуйте — до свидания», и этим ограничивается их общение.
Эмоциональный разрыв — люди не общаются друг с другом после того, как у них был период конфликтов.
Конфликтные отношения — отношения сохраняются, но сопровождаются конфликтами и короткими периодами перемирий.
Амбивалентные отношения — люди испытывают друг к другу сильные противоречивые чувства: любовь и ненависть в одно и то же время, гнев и вину, стыд и ярость. Как правило, такие отношения сопровождаются периодами конфликтов и периодами близких отношений.
|
|
|
В генограмме на полях указываются имена, даты рождения и смертей, а также важные события в жизни семьи (переезды, решительные изменения образа жизни, насильственные смерти, аресты, какое-то хроническое заболевание, которое потом резко меняет жизнь). Если член семьи является родоначальником ка- кой-то семейной легенды — это важно. Если пол ваших дальних предков или родственников известен — хорошо, если нет — изображаются только палочки в соответствующем количестве.
Поколенческий контекст позволяет делать прогнозы, стрессоры, которые передаются от поколения к поколению.
В процессе построения генограммы собирают информацию о:
1. преобладающих вариантах функционирования (кто успешный, кто нет, кто уходит в болезнь при трудных обстоятельствах, кто пьет, кто всегда ссорится и бросает работу и т.п.);
2. взаимоотношениях людей в семье ( например, при конфликтах происходит эмоциональный разрыв, увеличение дистанции, или просто убивают друг друга, или объединяются ради ребенка и т.п.);
3. семейной структуре (например, в трех поколениях в каждой семье по двое детей — мальчик и девочка. Нет разводов, или есть в каждом поколении. Первый брак неудачный, а второй — удачный).
|
|
|
В опросе надо собрать факты семейной истории. Этническая информация, возраст, даты рождений и смертей, доход, занятия и профессии, образование.
Кроме того, собираются данные о функционировании — психические заболевания, соматические заболевания, алкоголизм, наркомания, криминальность, способы лечения, жизненные успехи.
Особый интерес уделяется пропущенной информации: что не упоминается, про кого забыли, рассогласования дат. Важно проследить, как семьи проходят стадии жизненного цикла. У меня был клиент, который разводился примерно через два года после появления ребенка. Так было у него в жизни четыре раза. Понятно, что третью стадию жизненного цикла он не мог миновать и, что интересно, находил себе всегда соответствующих партнерш.
Одно из новых достижений в сфере развития генограммы — денежная генограмма. Она позволяет проследить паттерны обращения с деньгами в поколениях. Приведу здесь вопросы, которые задают, когда хотят прояснить отношение к деньгам. Их довольно много. Отсюда можно понять, сколько времени занимает подробное обсуждение генограммы по всем пунктам. Годы и года. Итак, денежная генограмма.
|
|
|
Конфликты из-за денег часто случаются в дисфункциональных семьях. Деньги, как и секс,— хорошие темы для сведения счетов, удобные поля битвы. Деньги имеют множество символических функций, включены в разнообразные мифы. Помимо хорошо известных функций — власть, контроль, компенсация ущерба или способ снять с себя вину (погулял человек на стороне, купил супруге подарок — и чувство вины умолкает, и обманутая половина довольна, она же не знает причину такого хорошего к себе отношения), это и способ проявления любви, а также способ унизить или принудить. Деньги часто используются для снятия тревоги и напряжения в браке, правда, только в тех случаях, когда отношение к деньгам у супругов совпадает. Для примирений после конфликта годится шоппинг — терапия, роскошный ужин в ресторане и дорогое путешествие.
Отношение к деньгам и субъективное значение денег воспитываются и моделируются в детстве, в родительской семье. Часто люди обращаются с деньгами тем или иным образом, копируя финансовые привычки и приоритеты своих родителей. Если супруги ссорятся из-за денег, первое и самое простое, что можно сделать,— это сравнить денежные стратегии родительских семей. Денежную генограмму предложили Дэвид Мамфорд и Джеральд Викс (Mumford, Weeks, 2003).
|
|
|
Денежная генограмма
Какую поговорку про деньги вы слышали от родителей? («Жадность приводит к бедности», «Копейка рубль бережет» и т.п.)
1. Что деньги значат для вас?
2. Что значит финансовая самодисциплина, самоограничения?
3. Что в этом положительного, что отрицательного?
4. Что значит тратить слишком много денег, транжирить?
5. Что значит скупиться, жадничать, прижимать деньги?
6. На что вам обычно жалко тратить деньги?
7. В каких случаях вы не экономите? На чем никогда не экономите?
8. Какие ваши финансовые приоритеты?
9. Кто контролирует траты в вашей семье?
10. Что вы хотели бы изменить в «денежной сфере?
11. Финасовая стратегия мамы, как она тратила деньги?
12. Финасовая стратегия папы, как он тратил деньги?
13. По характеру обращения с деньгами вам ближе стратегия матери или отца?
14. Кем вы считали себя в детстве — бедным, богатым, средним?
15. Какими были денежные трудности в семье ваших родителей?
16. Какой урок про деньги вы вынесли из своей родительской семьи? Что из этого влияет на вас сейчас?
17. Был ли денежный успех у родителей? Что это было? Чему это вас научило?
18. Главный страх относительно денег у ваших родителей? Что вы о нем думаете сейчас?
19. Когда вы думаете о том, что ваши родители могли сделать с деньгами, что вас больше всего огорчает? Что больше всего радует?
20. Были ли у ваших родителей одинаковые ценности относительно денег? Какие были различия?
21. У ваших родителей деньги были общими или отдельными?
22. Говорили ли родители о деньгах, как это происходило?
23. Как распределялись финансовые обязанности в вашей родительской семье? Кто за что платил?
24. Как ваши родители разрешали свои финансовые конфликты?
Сколько людей вы хотите включить в вашу генограмму — это тоже диагностический признак. Захотелось включить много людей, значит, этому есть причины, а что за причины — надо разбираться по ходу дела.
Семейная история выявляет определенные стереотипы и особенности, которые повторяются из поколения в поколение. Есть определенные закономерности, которые почти всегда воспроизводятся. Например, уровень дифференциации. Это понятие было введено Мюрреем Боуэном. Дифференциация — это характеристика семейной системы, как и индивидуального функционирования. В последнем случае М. Боуэн употреблял термин «дифференциация Я». Это базовое понятие описывает уровень функционирования, степень успешности и социальной адаптации семьи и человека. Чем более слиты эмоции и интеллект, тем ниже уровень дифференциации и уровень функционирования. У животных уровень функционирования целиком определяется эмоциями. Человек в отличие от животных способен широко использовать свой интеллект, что позволяет вести себя разумно даже в эмоционально напряженных ситуациях, при оценке действительности опираться на факты, а в условиях, когда требуется принять решение, руководствоваться своими принципами и целями. Боуэн утверждает, что «чем выше дифференциация, тем лучше функционируют люди. Они более гибки, адаптивны к стрессам и более свободны от всех видов проблем. По степени дифференциации Я люди образуют континуум» (см.: Рарего, 1990).
Представьте себе, что заключается брак между людьми из семей с одинаковой структурой и одинаковым уровнем дифференциации. Назовем ее семьей Е. (рисунок 14).
В одной семье растет мальчик, в другой — девочка. И тот и другая находятся в коалиции со своей мамой. Оба они — так называемые триангулированные члены семьи, включенные в первичный треугольник и выполняющие определенную функцию по регулированию супружеских отношений своих родителей. Функции эти могут быть самыми разными; ну, например, ребенок плохо учится и знает, что родители не ругаются, потому что обсуждают его двойки; один родитель помогает с русским, а другой с математикой. Ребенку очень важно получать двойки, он даже готов сносить всякие комментарии учительницы по этому поводу. У девочки, допустим, астма, и она знает, что, когда у нее приступ, родители рядом с ней, дома возникает подобие единства (любому ребенку приятно, когда две головы над ним склоняются, гораздо приятнее, чем одна). Что в их детском опыте произошло? Они выяснили, что нужны некоторые специальные усилия, специальные какие-то действия для того, чтобы был психологический комфорт и чтобы эту самую родительскую любовь получить. Они научились этой самой условной любви. Вывод, который они делают в этом случае для своей дальнейшей жизни: они такие, как они есть со всеми своими потрохами, никому не нужны, они нужны только высвеченные под определенным углом, что еще подкрепляется всякими формулами воспитания. Например: «Кто же тебя замуж возьмет, если ты шить не умеешь, готовить не умеешь?», «Тебе же надо зарабатывать, чтобы содержать свою семью...» Это формулы условной связи. Поэтому когда эти дети ищут себе партнера, они ищут не отношений как таковых, а условий, в которых возможно их принятие. «Я знаю, что я хорошо готовлю. Я выйду замуж за человека, который это оценит». Это некий такой договор, который плохо осознается, но тем не менее действует. И когда этот договор начинает нарушаться («Вот, всегда ценил, а потом перестал обращать внимание»), начинается конфликт. Механизм возникновения этого конфликта плохо поддается осознанию.
В функциональных семьях больше вариантов поведения, больше выбора. В дисфункциональных семьях меньше вариантов выбора, потому что работает общечеловеческий механизм — в стрессе человек действует стереотипно. Где много стресса, там много стереотипов, мало свободы выбора, мало творчества. И когда вам люди говорят: «Я все понимаю. Я не могу поступить иначе!» — это работа стресса. В дисфункциональных семьях, где много стресса, работают жесткие стереотипы, есть большой страх перемен.
Дети вырастают и ищут некие условия, при наличии которых есть возможность вступить в брак, некие условия, в которых будет оценено то их свойство, которое они считают достойным для брачной коммуникации. Дело в том, что они себя целиком в общении не проявляют; они понимают, что они хороши только своими отдельными частями, некоторыми своими свойствами или умениями. Когда такой брак заключается, он длится успешно до тех пор, пока эти самые договорные условия соблюдаются. Как только они перестают соблюдаться, начинаются проблемы, и люди из них выходят обычно известным способом. Тем способом, модель которого они уже пережили в своей жизни. Они формируют коалицию. Ребенок триангулируется, становится вершиной треугольника и начинает выполнять определенные функции в супружеских отношениях своих родителей. И это все продолжается, продолжается и продолжается. Существуют определенные закономерности, которые можно увидеть с помощью генограммы. Например, выбор брачного партнера довольно легко предсказать в генограмме. Посмотрим генограмму семьи Е. Мальчик растет в семье, в которой у мамы с папой отношения конфликтные. Мама сформировала коалицию с сыном. Свой эмоциональный вакуум она заполняет с помощью отношений с сыном, а не с мужем. И все идет замечательно до подросткового возраста. В подростковом возрасте начинается конфликт между потребностью гомеостаза системы и потребностью прохождения определенной, очень важной стадии психического развития подростка — поиска идентичности. Ребенок в подростковом возрасте находится в кризисе идентичности, и ему надо выйти за пределы семьи, чтобы этот кризис решить. Потому что на экзистенциальные вопросы: «Кто я? Куда иду?» — не может быть ответа: «Я — сын своих родителей» — этого недостаточно. Этого слишком мало, с помощью этого не преуспеешь в жизни. Если этот мальчик психически здоров, он начинает, так сказать, смотреть в лес и искать себе другие образцы для подражания вне семьи. При этом у мальчика развивается внутренний конфликт: он оставляет любимую маму одинокой, мама считает, что он ее предает, или, по-другому, «что он стал неуправляемым», или «он гибнет, потому что связался с дурной компанией». Мальчик пытается решить этот конфликт — начинает «вертеть головой» и смотреть, а как же папа поступает в этом случае? Никогда до этого папу не замечал, а тут начинает понимать, что папа есть, что есть другой мужчина, который живет рядом с этой женщиной, и вроде ничего. Он видит, что у папы есть свои способы выживания. Папа довольно дистантный, он много занят вне семьи, он на какие-то элементы маминого поведения внимания не обращает. Мальчик все это замечает. Пытается сблизиться с папой. В такой семье не всякий папа может пойти на сближение с ребенком, потому что папа понимает, что он дорого за это заплатит серьезным конфликтом с женой. Поэтому как были у него дистантные отношения с ребенком, так они и остаются. И его сын на своем опыте узнаёт, что значит быть дистантным, что значит быть малодоступным. Это модель мужского поведения — модель выживания с любимой, но трудной в общении женщиной — становится его образом действия.
Сейчас мы его оставим и обратимся к девочке, которая живет в семье с похожей структурой. Та же ситуация: брак не очень простой, малодифференцированная семья. Мама присоединила к себе дочку, восполняя эмоциональный дефицит в супружеских отношениях. Все отлично было до того момента, когда нужно выходить из семьи, чтобы сохранить психологическое здоровье. Начинаются конфликты. Девочке нужна поддержка. Она не ищет модели мужского поведения, потому что она знает, что она — девочка и модель женского поведения у нее одна — мамина. Поэтому она обращает взоры в папину сторону не для того, чтобы учиться выживать рядом с мамой, а для того, чтобы найти эмоциональную поддержку еще у одного человека. Но папа свой стереотип жизни в семье не хочет менять, и это — обычное дело, потому что в дисфункциональных семьях перемены кажутся опасными (а вдруг будет еще хуже?). В дисфункциональных семьях перемен боятся. Вот девочка пыталась как-то с папой подружиться, и ей это не удалось, т.е. она натолкнулась на папину дистантную доброжелательность. При этом девочка ищет тесных, близких отношений с папой, тех самых, которые у нее были с мамой, пока она не выросла. Папа не идет на такие близкие отношения с дочерью. У дочери остается неудовлетворенная потребность в близких отношениях с дистантным мужчиной.
У меня проходила терапию девочка девяти лет, структура семьи которой очень похожа на рассматриваемую нами. Произошел развод, и мама во второй раз вышла замуж. У девочки плохие отношения с отчимом. Мама всегда формировала симбиотические отношения с девочкой. В какой-то момент стало понятно, что, если женщина хочет сохранить брак, надо симбиотические отношения с ребенком рвать, потому что у нее не строятся супружеские отношения. Девочка, естественно, сопротивляется этому обстоятельству. Девочка очень умная, с прекрасной речью. Она говорит: «Зачем ты меня родила? Ты, что, меня родила, чтобы теперь с этим молодым человеком жить? Я хочу обратно». (Имеется в виду родиться обратно.) У них такие символические ласки: она маму так крепко обнимает, что маме больно становится (девочка крупная), и целует ее очень крепко. Мама говорит: «Она в меня вбуравливается, и мне это неприятно...» А девочка в этот момент говорит: «Я хочу обратно». Вполне четко сформулированное, хорошо осознаваемое желание абсолютной, тотальной биологической симбиотической близости, потому что там комфортно, потому что там не нужно ни дышать, ни есть, ни греться — все обеспечивает материнское тело.
Возвратимся к семье Е.
Таким образом, мы видим, что оба молодых человека, о которых мы говорим, ищут таких отношений, которые они пытались построить с родителем противоположного пола, но не смогли. При этом у девочки — мамина модель поведения, а у мальчика — папина.
Девочка хочет близких, эмоционально включенных отношений с мужчиной, но не с любым. Какой-нибудь молодой человек, который будет внимательным, ласковым, ей не нужен, не интересен, потому что она не будет решать свою задачу — развернуть дистантного папу к себе. А раз не получилось с папой — пусть получится с дистантным молодым человеком. И она будет испытывать интерес только к таким дистантным мальчикам, доброжелательно отстраненным. Ей это будет интересно, она будет в них влюбляться. У молодого человека другая задача: он знает, как выживать рядом с женщинами, подобными маме: эмоционально включенными, импульсивными. Ему помогает выжить с ними папина модель поведения — дистантная, невключенная. Но при этом ему интересны девочки, которые похожи на его маму, потому что он хочет разрешить свой детский конфликт. Как ему, будучи таким, какой он есть, устроить себе близкие, тесные эмоциональные отношения, которые он имел со своей мамой, пока еще не был таким отстраненным?
Поэтому очень вероятно, что два этих человека влюбятся друг в друга и попробуют создать семью. Варианты могут быть самыми разными, но весьма вероятно, что история их родительских семей воспроизведется. Потому что он будет таким, как ее папа, она будет такой, как его мама, с некоторыми незначительными вариациями, но при этом, когда она слишком перейдет его границу или сделает что-то, что вызовет у него стресс, он отвернется, потому что таков его способ выживания в стрессовой ситуации. Вот тут-то она и запустит мамин механизм экспансии. Это будет вечная история про Артемиду, которая несется за оленем. Вот такой брак: муж убегает, жена — за ним. И чем более отстраненным, дистантным он становится, тем более активной, функциональной, эмоционально требовательной становится она, пока у нее не появится ребенок. Тогда женщина переключится на ребенка, сформирует коалицию с ним и т.д. и т.д.
В генограмме существуют разные детали, которые указывают на особенности функционирования систем. Ну, например, важно сопоставление дат. Скажем, дата смерти одного члена семьи совпадает с датой свадьбы какого-то другого члена семьи. Это, конечно, история про замещение, про смену иерархий, про изменение структуры. Многие семейные реакции можно понять, только зная историю семьи.
Есть в Лондоне Тавистокская клиника, в которой обучают будущих психотерапевтов. Там работают практические психологи, принимают клиентов, и у них есть студенты, которые уже получили базовое психологическое образование и только наблюдают за работой преподавателя либо получают супервизию своей работы. В этой клинике есть отделение семейной психотерапии. Лет 20 назад заведующей этим отделением была некая Роз-Мари Виффен. Она приезжала в Россию, проводила мастер-класс по системной семейной психотерапии и, в частности, анализировала такой случай. Итак, случай из практики Роз-Мари Виффен.
Вот семья Блум: бабушка, папа, мама и сын (рисунок 15).
Идентифицированный пациент Мэтью собирается на материк со своим классом. Вся семья по этому поводу безумно волнуется, но все же соглашается, чтобы он ехал. Ему надо оформлять паспорт. Почему-то мальчику не удается этого сделать. Он опаздывает сдать фотографии, в консульстве не забирает вовремя документы. История с оформлением паспорта происходит в процессе психотерапевтической работы с семьей. Естественно, это обсуждается на приеме. Разбирается семейная история.
Семья состоит из бабушки Деборы, ее младшего сына Сола, жены Сола и их двоих детей: Рут и Мэтью. Дебора и Сол эмигрировали в Великобританию из Голландии после Второй мировой войны. Они уцелели во время оккупации. Солу тогда было 7 лет. Сол вырос в Англии, женился, появились дети. Семья наблюдалась в Тавистокской клинике в связи с депрессией у Сола. В какой-то момент в процессе терапии возникло ухудшение его состояния. Вся семья в целом переживала какое-то сильное и безотчетное беспокойство. Надо сказать, что Дебора жила отдельно и в терапии не участвовала, однако в связи с ухудшением состояния семьи ее решили пригласить на прием. В этот период Мэтью собирался со своим классом в Европу. Семья радовалась тому, что он посмотрит мир, и он сам, казалось бы, тоже радовался, но никак не мог почему-то оформить свой паспорт. Проходили последние сроки. Сеанс с Деборой был посвящен прояснению истории семьи. Оказалось, что в Голландии до войны жила большая еврейская семья: Дебора, ее муж и их четверо детей. Когда фашисты заняли Голландию, семью стали прятать друзья. Отец и трое старших прятались на ферме за городом, Дебора укрывалась в другом месте, а Сола взяла в свою семью сослуживица отца. Сол очень скучал по своим. Однажды Сол отправился к своему папе на ферму, не сказав ничего взрослым. За ним следила полиция. Фактически он привел за собой фашистов, что послужило причиной гибели его отца, братьев и сестер. Сол ничего об этом не помнил. После войны Дебора и Сол уехали из Голландии. Дебора считала, что если бы во время оккупации Голландии они прятались в одном месте, то могли бы все уцелеть. Она полагала, что разлука была причиной гибели ее мужа и детей. Предстоящий отъезд Мэтью нарушал правило мифа «Дружная семья» — нельзя разлучаться. В системе повысилась сепарационная тревога, снизился уровень функционирования всех членов семьи, вот, в частности, Мэтью не мог выправить себе паспорт, боялся уезжать из дому, даже ненадолго.
Генограмма может прояснять много интересных фактов. Например, часто встречающийся сюжет — замещающие дети в семье.
Вот семья Зигмунда Фрейда (рисунок 16).
Фрейд был старшим мальчиком в семье, в третьем браке своего отца. После него через год рождается мальчик, который тут же умирает, а затем родятся только девочки. В тот год, когда рождается Зигмунд, его старшие братья от предыдущих браков отца уезжают из Австрии в Англию. А Зигмунд на тот момент в семье единственный биологический сын своей матери и единственный сын своего отца. Таким образом, он — старший и единственный мальчик в семье. Известно, что у него были очень близкие отношения с матерью. И эта семейная структура вполне подтверждает свидетельства самого Зигмунда о своем положении в семье, потому что он был замещающим ребенком. Он замещал матери умершего брата и рос за себя и за него, он замещал отцу сыновей, которые уехали и общение с которыми было не таким частым, как отцу хотелось бы. И он, конечно, был носителем всяких серьезных семейных ожиданий, к нему обращенных. Так что нечего удивляться, что он стал таким известным.
Такого рода замещения — важная вещь, потому что они во многом — ключ к судьбе.
Часто задают вопрос: каков механизм повторения семейных стереотипов?
В семье была ценность совместности, это абсолютно конкретное знание, которым обладают все члены семьи: «С любимыми не расставайтесь...» Ребенок в этом живет. Когда он растет, он слышит, как родители реагируют на разные события, которые происходят с ними или с другими людьми. Например, бабушка приезжает к ним в дом, и мама говорит: «Как хорошо — все дома!» Ребенок это слышит. Или идет обсуждение соседей, которые разъехались. Даются разные оценки этому событию, но его родители говорят: «Это они зря сделали...» Каждый ребенок живет и растет в понятийном аппарате собственной семьи. Это тексты. Это реакции людей.
Возможен ли другой выбор брачного партнера, кроме запрограммированного в родительской семье? Можно ли этому помочь в психотерапии?
Обычно не говорят: «Вот у меня растет мальчик. Сделайте так, чтобы он полюбил девочку на меня непохожую». С этим же не идут, идут с симптомом. Помощь можно оказать апостериори, после того как возникла дисфункция. Этого же может и не произойти. Вообще говоря, психологическая помощь — это палка о двух концах. Предположим, приходят психологически просвещенные родители и говорят: «Сделайте так, чтобы ребенок не повторил нечто в своем опыте». Такая ситуация двусмысленна, потому что психологическая помощь, с одной стороны, приносит пользу, а с другой — инвалидизирует. Как? Предположим, начинаешь заниматься семьей, выползает постепенно одно, другое, третье... и возникает ощущение того, что все плохо. Растет тревога. Нарастает дисфункция, особенно в начале терапии, потому что там вообще все нарастает и возникает ощущение того, что все хуже, чем мы думали, надо было раньше обращаться и т. д., и т.д. Это оборотная сторона помощи. То же самое происходит с превентивными мерами. Приводят мальчика и требуют, чтобы сделали все не так, как есть. Но, во-первых, надо обозначить ситуацию как неправильную, что на самом деле может быть и не так, во-вторых, моделировать некоторое будущее, т.е. точно знать, что он вот так поступит, а терапевт должен сделать так, чтобы он так не поступил... Здесь есть некая презумпция проблем и трудностей, которая совершенно необязательно произойдет в жизни. В принципе если в этой логике существовать, то надо действовать, как дедушка одного моего приятеля, который практически всегда лежал. И когда ему говорили: «Дед, почему ты лежишь?», он отвечал: «А это полезно для здоровья», имея в виду, что когда люди болеют — они лежат, значит — это здоровый образ жизни. Психологические проблемы решаются по мере поступления и по возможности с минимальным воздействием, потому что если из пушки по воробьям стрелять, то можно просто ослабить резервные возможности семьи.
Статистика успеха терапии всех психотерапевтических школ примерно одинакова. На сегодняшний день нет какой-либо более успешной. На самом деле это тоже сложный вопрос, потому что неясно, что считать критериями успеха. Исчезновение симптома? Ощущение комфорта? В семейной терапии есть некие объективные признаки функциональности системы: отсутствие симптоматического поведения у кого-либо из членов семьи, плавный переход с одной стадии жизненного цикла на другую, реализация жизненных планов и задач.
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 336; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!