Борьба вигов конца XVII столетия за сокращение вооруженных сил прекратилась, как только они пришли к власти.
В 1787 году Бриенн назвал предложения Калонна деспотическими, а сам осуществил их в 1788 году.
Историки признают, что оппозицию Бриенну составляли недовольные в парламенте, жаждавшие получить новые должности.
Слово «деспотизм» употреблялось по отношению к соперникам: оно обозначало и людей, и применяемые ими методы.
Войну самовластию объявляли те, кто был по тем или иным причинам недоволен королевской политикой.
Гугеноты и англичане, встревоженные намерениями Людовика XVI, объявили деспотическими те особенности французской административной системы, которые они почему‑то не замечали в дни сотрудничества с ним.
В то время как нападения австрийского императора, союзника англичан, на его венгерских подданных рассматривались ими как справедливые действия доброго правителя.
И все же существовали некоторые причины тревожиться за судьбу свобод.
Людовик XV и Людовик XVI не добавляли себе популярности, когда в силу необходимости нередко использовали деспотические меры.
Заседания парламента в присутствии короля проводились с целью вынудить судей зарегистрировать королевские законы, а «запечатанные письма» издавались для незаконного ареста неугодных правительству лиц без суда.
В 1771 и в 1788 годах было запрещено проведение парламентов: король учредил новые суды, в которых судей можно было смещать, а судопроизводство, следовательно, теряло свою независимость.
|
|
|
Все подобные действия вызывали обоснованный протест, поскольку являлись вмешательством в права подданных, и оспаривались в судах, наиболее активно в палате косвенных сборов, которая стала хранителем общественных свобод, оказавшихся под угрозой исполнительной власти.
В 1767 году некий Моннера был арестован за контрабанду табака.
«Запечатанное письмо» предписывало шесть недель держать его в подземной темнице без света с пятифунтовой цепью на шее.
Он провел в тюрьме без суда более двух лет, пока власти не признали, что схватили не того человека и не освободили его.
Палата косвенных сборов признала за ним право подать в суд на государственных чиновников, совершивших ошибку, и присудила выплатить ему 50 тысяч ливров за причиненный ущерб.1
Таков был, без сомнения, французский «абсолютизм» в его худших проявлениях.
Однако четырьмя годами (в 1763 году) ранее один из государственных секретарей Георга III (некто Каррингтон) приказал королевским приставам произвести обыск в доме и в бумагах владельца типографии, в которой были напечатаны сочинения Уилкса.
|
|
|
Суд не согласился с таким применением королевских прерогатив, и вердикт, вынесенный по делу «Энтик против Каррингтона», с тех пор ограничивает действие королевской власти.
Параллели между ситуацией в Англии и во Франции были замечены еще современниками.
В 1771 году одна из бристольских газет отметила поразительное сходство между английской и французской политикой:
1) «в обеих странах парламенты притесняются, один с помощью силы, другой — обманом.
2) В обеих странах государи полагаются не на преданность своих подданных, а на большие постоянные армии;
3) в обеих странах желание и прихоть короля — единственный закон;
4) в обеих странах законные конституционные права и свободы народа ущемлены и попраны.
5) В обеих странах короли нередко выслушивают возражения, но полностью их игнорируют;
6) в обеих странах началось всеобщее роптание и недовольство, которое может привести к смуте и закончиться сменой порядка правления».2
Утверждение, что дурные намерения имели только «абсолютистские» правители, неверно.
Описанные выше случаи показывают, что
между деспотизмом и «абсолютистским» режимом
не было ничего общего.
|
|
|
Разница между
преследованием Уилкса Георгом III
и предвзятым отношением Людовика XVI к обвиняемыми в «Деле об ожерелье королевы» двадцатью годами позже
была невелика.
Оба случая стали causes célèbres государственного деспотизма, но их первоначальное содержание отошло на второй план после того, как эти судебные процессы стали историческими символами.
Любой правитель старался расширить границы своей власти, и закон не должен был им этого позволять.
Нам следует признать, что во Франции существовал не «абсолютизм», а его антипод — конституция, гарантировавшая определенные законом права и ограждавшая их от возможных посягательств.
1 Echewerria D. 1985. The Maupeou Revolution. Baton Rouge, Louisiana. P. 12-13;
Black J. 1986. Natural and Necessary Enemies. Duckworth. P. 190.
2 Black J. 1986. P. 192-193.
Недовольные стремились не поколебать «абсолютистскую» систему, попиравшую права, а воплотить существующую конституцию, призванную охранять их.
Деспотизм был не самостоятельной системой управления, а искажением нормы: этот термин характеризовал политику правителя, а не его конституционный статус.
Защита индивидуальных и корпоративных свобод является неотъемлемой частью жизни общества в позднее Средневековье и раннее Новое время.
|
|
|
И если в каждом напоминании о границах прерогатив, которое делали государю его подданные, мы будем усматривать проявление «абсолютизма», тогда «абсолютистскими» окажется подавляющее большинство монархов.
Чиновники
В одном отношении Англия была, несомненно, более «абсолютистской», чем Франция.
В системе управления Бурбонов было необычайно мало черт, которые можно было бы назвать бюрократическими.
Юстицией и финансами занимались чиновники, купившие свои должности и относившиеся к ним, с одной стороны, как к частной собственности, а с другой — как к государственным постам.
Главной целью откупщиков налогов было получение личной выгоды.
Они не обнаруживали ни малейшего сходства с усердными чиновниками «абсолютистской легенды».
Дессер показал, что откупщики и кредиторы правительства, обогащавшиеся за счет финансовых нужд государства, были тесно связаны с придворной аристократией.1
Крупнейшие земельные владения во Франции давали внушительные доходы, а возможности для их вложения открывали связи при дворе.
Часть местной администрации находилась в руках региональных, муниципальных и церковных корпораций.
Роли чиновников были, таким образом, переданы второстепенным лицам, так как лучшие должности уже достались тем, кто был в них материально заинтересован.
Государство строилось на взаимовыгодном партнерстве короны и элиты: значительная часть администрации находилась в частных руках.
Благодаря исследованию Брюэра, мы можем ясно увидеть специфику развития Англии.
Перед революцией бюрократии в Англии не существовало даже в самом широком смысле этого слова.
Елизавете I для управления пятимиллионным населением требовалось около 1200 чиновников — то есть один чиновник на каждые 4000 подданных.
В платежных списках эпохи первых Бурбонов насчитывалось 40 000 чиновников на 16 миллионов французов, то есть один офиссье на каждые 400 подданных.
Таким образом, плотность бюрократической сети во Франции было в 10 раз выше, чем в Англии.2
Dessert D . 1984. Argent, pouvoir et société au grand siècle. Fayard. Williams P. 1979. The Tudor Regime. Oxford University Press. P. 107.
После 1688 года Англия в короткие сроки превзошла своего соперника.
Брюэр называет этот процесс «укреплением фискально–военного государства», основой которого была большая постоянная армия, высокие налоги, тяжелые правительственные займы, производившиеся правительством у населения, и создание обширного штата государственных служащих.
До революции 1688 года чиновники считали себя клиентами влиятельных аристократов или политиков.
Их статус колебался между положением государственных служащих и частных наемников, и поэтому они не ощущали какой‑то особенной преданности короне или отдельному правительственному учреждению.
Уходя в отставку, они забирали с собой официальные бумаги, как это сделал Кольбер во Франции.
Однако начиная с 1690–х годов наблюдается тенденция к росту профессионализма и бюрократизации.
Теперь документы департаментов хранились в официальных учреждениях, начальство платило клеркам жалованье из фондов департамента, а не из своих собственных средств; поэтому возникало впечатление, что чиновники работали на государственное учреждение, а не на своего патрона.
Его усиливает процесс замены отдельных должностей комиссиями.
Один лорд–казначей освободил свое место комиссии по Казначейству, так что теперь чиновники проявляли лояльность не одному лицу, а департаменту в целом.
Наиболее видные изменения произошли в акцизной службе.
К XVIII столетию она являлась самым крупным правительственным департаментом, и действовала в непосредственном контакте с обществом.
В 1780–х годах пять тысяч акцизных чиновников работали не на основе частных контрактов, а были бюрократами, в центре и на местах подчинявшимися строгому контролю правительства.
Все, связанное с ними, несомненно отдает прусской муштрой.
Поступающие на службу должны были проходить письменный экзамен, а не обучаться в процессе работы, как французские чиновники.
Они должны были уметь использовать десятичные дроби, извлекать кубические корни и пользоваться логарифмическими линейками.
У них был длинный рабочий день, им приходилось совершать тщательно спланированные инспекционные поездки и возить с собой учетные книги и семь инструментов, в том числе перо и чернильницу, закрепленные на отворотах сюртука.
Их юрисдикция не предполагала использование принципов общего права.
Эти чиновники работали в фискальных интересах короны и не обращали внимание на права подданных.
Акцизные комиссары в Лондоне сами судили обнаруженных ими нарушителей.
Блэкстоун считал, что их самовластные действия были несовместимы с достоинством свободного человека.
Они были вездесущи, и потому их ненавидели в каждом городе или деревне, где продавали чай или варили эль, в каждом порту и на побережьях.1
Brewer J. 1989. The Sinews of Power. Unwin Hyman. P. 79-85, 102-114.
Именно на них общество перенеслосвою неприязнь к власти, и отголоски
красочной демонологии, создавшейся вокруг них, до сих пор можно увидеть
в детских приключенческих романах.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 217; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!