Перелом: начало становления общества

Большая способность к производственной деятельности не обеспечивала индивиду никаких преимуществ перед другими членами объединения. Это верно и в том случае, если рассматривать отношение индивида только к внешней природной среде. Однако необходимо принять во внимание и отношение индивида к другим членам его группы, ибо и от этого в известной степени зависело, сможет ли данная особь выжить и оставить потомство. По отношению к предлюдям можно говорить не просто о некоторой, а прямо-таки о значительной зависимости.

Чтобы предчеловек мог нормально существовать и развиваться, он должен был систематически получать мясо. Однако доступ к мясу зависел от положения индивида в существующей в стаде системы доминирования. Только доминирующим индивидам был гарантирован доступ к мясу. Большая по сравнению с другими членами группы приспособленность к производственной деятельности не была таким качеством, которое могло бы доставить предчеловеку высокий статус в системе доминирования - это обеспечивалось обычно агрессивностью, смелостью, значительной физической силой, которые совершенно не обязательно должны были сочетаться с большей, чем у остальных членов стада, способностью к изготовлению орудий.

Можно сказать даже больше - имеются серьезные основания полагать, что наличие у индивида качеств, способствующих успеху производственной деятельности, делало менее вероятным существование у него таких особенностей, которые бы обеспечивали ему высокий ранг в иерархии. Изготовление более совершенных орудий предполагало усложнение центральной нервной системы, прежде всего головного мозга, способность к более тонким и точным движениям, но отнюдь не развитие мускулатуры. Обладание большой физической силой не столько способствовало, сколько препятствовало изготовлению более совершенных орудий.

В результате индивиды, более способные к изготовлению орудий, имели не только не больше, а напротив, меньше шансов получить высокий статус (а потому выжить и оставить потомство), чем особи, менее способные к этому. Но в таком случае естественный индивидуальный отбор должен был вести к уменьшению числа индивидов, более других способных к производственной деятельности. В противоположном направлении действовал грегарно-индивидуальный отбор. Однако он не всегда мог взять верх или хотя бы просто нейтрализовать действие индивидуального отбора. Все это всегда мешало совершенствованию производственной деятельности, а на определенном этапе стало преградой на пути ее дальнейшего развития.

Таким образом, существовавшие в объединениях поздних предлюдей отношения, которые всегда были препятствием для развития производственной деятельности, начиная с определенного момента, сделали просто невозможным ее дальнейшее совершенствование. Для прогресса было необходимо, чтобы у индивидов, обладающих большими способностями к производственной деятельности, появилось, по крайней мере, не меньше шансов получить мясо, чем у любых других членов объединения. А для этого нужно одно - такой порядок, при котором все взрослые члены объединения без исключения имели бы равный доступ к охотничьей добыче.

Необходимость в новых отношениях внутри объединения диктовалась нуждами развития производственной деятельности, и в этом смысле была производственной потребностью. Она возникла внутри объединения и заключалась в необходимости его перестройки, была нуждой прежде всего объединения в целом, т. е. всех его членов вместе взятых, и только тем и каждого из них.

Так в стаде поздних предлюдей наряду с биологическими потребностями его членов возникла еще одна потребность, которая по своему источнику и по своему характеру качественно отличалась от всех остальных. Она не была биологической, она не уходила своими корнями в зоологические материальные структуры. Эта потребность была, во-первых, производственной, во-вторых, групповой, грегарной. Тем стадо поздних предлюдей принципиально отличалось от всех объединений животных, не исключая стада ранних предлюдей, что предопределило его особую судьбу.

Новая потребность состояла в объективной нужде возникновения общности охотничьей добычи, общности мяса, общности пищи в пределах целого объединения. Эта общность пищи не могла быть биологической по своей природе, подобной той, что существовала в биологическом сверхорганизме.

Стадо поздних людей не могло превратиться в биологический сверхорганизм, ибо морфологическая специализация высших млекопитающих, превращение их из полноценных биологических индивидов в органы сверхорганизма была невозможной. Требуемая общность пищи должна была иметь совершенно иную природу.

Для обозначения этой общности давно уже существует термин - “коллективная собственность”. В результате появления и развития производственной деятельности рано или поздно насущной необходимостью стало возникновение собственности на мясо, причем собственности коллективистической, коммунистической. Объективной потребностью стало возникновение коммуналистических отношений распределения. Иначе говоря, возникновение и развитие производственной деятельности рано или поздно сделало необходимым возникновение социально-экономических и вообще социальных отношений, т.е. появление общества. И оно с неизбежностью начало возникать.

Экономические отношения собственности не могут существовать без волевых отношений собственности. Поэтому зарождение социально-экономических отношений с неизбежностью предполагало становления общественной и индивидуальной воли, появления первых норм поведения.

Пролить свет на генезис первых социальных норм позволяют данные этнографии. Этнологи давно уже выделили из огромного многообразия правил поведения, существовавших в первобытном обществе, нормы особого рода, которые получили название табу, и столь же давно заподозрили, что именно в такой форме возникли самые древние из всех существующих человеческих поведенческих норм.

Табу есть норма не позитивная, а негативная. Она не предписывает совершение каких-либо действий. Наоборот, она запрещает определенные действия. Суть табу - в запрете. Термин “табу” прежде всего применяется для обозначения особого рода запретов совершать определенные действия и самих этих запретных действий. Первоначально табу и представляли собой лишь запреты. Не все табу-запреты регулировали отношения людей в обществе, т.е. были нормами поведения. Но именно в табу - нормах поведения, поведенческих табу, все особенности табу-запретов проявлялись наиболее отчетливо. Они были исходной, первоначальной формой табу. В дальнейшем речь будет идти только о них.

Если всякое поведенческое табу есть запрет, то не всякая норма поведения, состоящая в запрете тех или иных действий, есть табу. Табу - запрет особого рода. Он с неизбежностью включает в себя три основных компонента.

Первый компонент - глубокое убеждение людей, принадлежащих к определенному коллективу, что совершение любым его членом определенных действий неизбежно навлечет не только на данного индивида, но и на весь коллектив какую-то страшную опасность, возможно, даже приведет к гибели их всех. При этом люди не могут сказать ничего определенного ни о природе этой опасности, ни о том, почему и каким образом данные действия влекут ее за собой. Им известно только, что, пока люди воздерживаются от такого рода действий, эта опасность остается скрытой, когда же они их совершают - эта опасность автоматически из потенциальной превращается в реальную и угрожает им гибелью. Вот почему они рассматривают человека, совершающего такого рода действия, одновременно и как находящегося в опасности, и как представляющего опасность для коллектива.

Второй компонент - чувство страха: чувство ужаса перед неведомой опасностью, которую навлекают известные действия людей на коллектив, и тем самым страха перед этими таящими опасность действиями.

Третий компонент - собственно запрет, норма. Наличие запрета говорит о том, что ни веры в опасность, навлекаемую данными актами поведения человека, ни ужаса перед ней не было достаточно, чтобы отвратить людей от совершения опасных действий. Отсюда следует, что эти действия были чем-то притягательны для людей, что были же какие-то достаточно могущественные силы, которые толкали человека к совершению этих действий.

И так как эти действия того или иного члена общества были опасны не только для него самого, но и для человеческого коллектива в целом, коллектив должен был принимать меры, чтобы заставить всех своих членов воздерживаться от опасных действий, наказывая тех, кто с этим требованием не считался. Опасные действия становились запретными.

Таким образом, табу представляли собой нормы поведения, как бы извне навязанные обществу какой-то посторонней, внешней силой, с которой невозможно было не считаться. На эту особенность табу давно уже обратили внимание некоторые исследователи. Именно такой характер должны были иметь первые нормы поведения, возникшие как средства нейтрализации опасности, которую представлял для формирующегося общества зоологический индивидуализм. При таком подходе становится понятнее природа силы, толкавшей людей к опасным действиям. Этой силой была власть биологических инстинктов.

На основе анализа только этнографических данных многие исследователи пришли к выводу, что табу возникли первоначально как средство подавления животных инстинктов, как средство предотвращения опасности, угрожавшей человеческому коллективу со стороны животного эгоизма. “Наиболее характерной чертой человеческого ума и поведения, - писал, например, Р. Бриффо, - является дуализм социальных традиций, с одной стороны, и унаследованных естественных инстинктов - с другой, а также постоянный контроль первых над вторыми. ” [32]

В подавлении и регулировании биологических инстинктов и заключается, по его мнению, сущность морали. Запреты, налагаемые на естественные инстинкты, должны были впервые появиться в очень прямой и категоричной форме. Они должны навязываться человеку как неотвратимая необходимость. Табу и являются этими первыми, навязанными человеку как неотвратимая необходимость, запретами.[33] Такого же мнения придерживался С. Рейнак. “...Табу,- писал он, - это преграда, возведенная против разрушительных и кровавых стремлений, являющихся наследством человека, полученным от животных. ” [34]

Выявление основных компонентов, входящих в состав табу, позволяет составить представление о том, как конкретно протекал процесс становления самой первой такой нормы. Она с неизбежностью была запретом. Равный доступ всех членов объединения к мясу с неизбежностью предполагал появление запрета любому члену объединения отстранять, отгонять других его членов от добычи. А это было не чем иным, как началом обуздания зоологического индивидуализма и ликвидации наиболее яркого его выражения - системы доминирования.

Свободный доступ к мясу всех без исключения членов объединения и тем самым предоставление ранее подчиненным индивидам равной с ранее доминировавшими возможности получить этот продукт с неизбежностью означали ограничение возможности доминировавших удовлетворить свою потребность в нем. Если раньше они могли съесть всю добычу, то теперь на их долю доставалась лишь часть ее.

Иными словами, возникновение общественной собственности на пищу предполагало известное подавление пищевого инстинкта у части членов объединения, причем самых решительных и сильных. Вполне понятно, что силой, ограничивающей пищевой инстинкт ранее доминировавших особей, не могли быть подчиненные животные - ни в одиночку, ни все вместе. Этой силой могли быть только все члены объединения, включая и ранее доминирующих особей.

Такой одной, единой силой они могли стать потому, что производственная потребность в общей собственности на мясо была потребностью объединения в целом, - всех его членов вместе взятых и каждого из них в отдельности. Эта потребность начала реализоваться под давлением грегарного отбора.

В объединениях поздних предлюдей гарантированный доступ к мясу имели доминирующие члены. Что же касается подчиненных, то получение ими доли добычи зависело от различного рода обстоятельств. Поэтому в разных объединениях и в разное время возможность доступа к мясу подчиненных членов была далеко не одинаковой. В одних стадах вероятность получения мяса подчиненными индивидами была сравнительно велика, в других - мала. Вполне понятно поэтому, что указанная объективная потребность в новых отношениях по-разному реализовалась в различных объединениях поздних предлюдей.

Именно здесь в действие вступал подчиненный производственной деятельности грегарный отбор. Он сохранял те стада, в которых вероятность получения мяса подчиненными членами была сравнительно велика, и разрушал те, в которых эта вероятность была мала. Разрушая одни объединения и сохраняя другие, грегарный отбор укреплял у производящих существ убеждение в том, что отстранение одними индивидами других от мяса таит в себе опасность для всех членов объединения.

Таким образом, объективная производственная потребность в равном доступе всех членов объединения к охотничьей добыче выступала в форме опасности, порождаемой отстранением одних членов объединения другими от мяса. Необходимость новых, социальных отношений проявилась как опасность старых, чисто биологических отношений, как опасность системы доминирования для существования производящих существ.

Нельзя забывать, что у животных, помимо пищевого и полового инстинктов, существует инстинкт самосохранения. Животные чувствуют опасность. Она находит у них отражение в эмоции страха, ужаса и в эмоции злобы, агрессии.

Рассматриваемая объективная производственная потребность первоначально отразилась в головах производящих существ в форме ужаса перед действиями любых членов объединения, направленными на отстранение других его членов от мяса. Этот страх вызывал взрывы злобы против тех членов объединения, которые своими действиями навлекали опасность на всех остальных. Как следствие, члены объединения набрасывались на индивида, совершавшего эти опасные действия, избивали, а иногда, может быть, и убивали его. Это, конечно, подрывало доминирование в области распределения мяса и способствовало доступу подчиненных членов объединения к этому продукту. Объединения, в которых это происходило, сохранялись и получали возможность дальнейшего развития, а те, в которых все оставалось по-прежнему, исчезали и выпадали из эволюции.

В результате по крайней мере в некоторых объединениях, все их члены получали возможность равного доступа к мясу. Но это состояние было, конечно, крайне неустойчивым. Какой бы ужас ни испытывали производящие существа, вместе взятые, перед действиями индивидов, направленными на отстранение других от мяса, отдельные члены объединения то и дело вступали на этот путь.

И это было неизбежно. Ведь этими индивидами двигал могучий стимул - стремление по возможности более полно удовлетворить свой пищевой инстинкт. Всегда возникали ситуации, когда этот стимул оказывался более сильным, чем страх. Не всегда могла удержать от этих действий и боязнь нападения со стороны остальных членов объединения. Такие нападения предполагали определенное состояние эмоций членов объединения, а потому происходили не всегда.

Внешних по отношению к индивидам факторов было недостаточно, чтобы удержать сильного и решительного члена объединения, который испытывал чувство голода, от того, чтобы схватить мясо и съесть его, не считаясь ни с кем. Нужны были внутренние. Чтобы объективная производственная потребность превратилась во внутренний стимул поведения индивида, необходимо возникновение сознания и воли. Без этого производящее существо не может стать социальным. Социальное существо - это такое существо, которое способно ограничивать свои собственные биологические потребности ради удовлетворения своих же собственных социальных потребностей - тех, в которых выражаются потребности общества.

Производственный грегарный отбор, под действием которого в объединении началось обуздание зоологического индивидуализма, чтобы закрепить достигнутые результаты, сделать возможным дальнейшее движение вперед, должен был вызвать к жизни сознание и волю. Но возникновение сознания и воли, а также языка, без которого они не могли существовать, невозможно также и без появления соответствующего физиологического механизма, то есть без коренной перестройки структуры мозга производящих существ. В результате грегарный отбор выступил одновременно и как грегарно-индивидуальный.

Но в том же направлении действовал уже упоминавшийся ранее производственный грегарно-индивидуальный отбор. Развитие производственной деятельности, взятой самой по себе, на определенном этапе потребовало ее освобождения от рефлекторной, животной формы. Объединенное действие этих отборов привело к превращению стада поздних предлюдей в формирующееся общество, а их самих - в формирующихся людей.

Сознание появилось прежде всего как общественное сознание. Индивидуальное сознание возникло в связи с общественным, лишь как его проявление, как форма его бытия. В первую очередь как общественная появилась и воля. Она была общественной не просто в том смысле, что определялась социально-экономическими отношениями и существовала в праобществе. Вся ее суть заключалась в том, что она возникла как воля всех членов праобщества, вместе взятых, и иной быть не могла.

Эта воля возникла первоначально как средство удовлетворения объективной необходимости в обеспечении равного доступа всех членов объединения к мясу, которая с самого начала была потребностью групповой, общей, а когда группа превратилась в праобщество, стала социальной, общественной. Удовлетворение этой социальной потребности было невозможно без ограничения биологических потребностей членов праобщества.

На самом раннем этапе своего становления социарное сознание практически выступало только как общественная воля, а эта общественная воля, по существу, сводилась к одной единственной норме - запрету кому бы то ни было из праобщины отстранять любого другого ее члена от мяса. Поэтому зарождение социарного сознания, общественной воли было не чем иным, как возникновением этого запрета, который с неизбежностью принял форму табу.

И такую форму с необходимостью должны были принять все вообще нормы, которые были средствами обуздания зоологического индивидуализма. Табу были не просто отражением опасности, которую представлял собой для жизни и деятельности пралюдей животный эгоизм, но и силы, под воздействием которой шло, по крайней мере на первых порах, его обуздание. Этой силой был вначале грегарный, а затем праобщинный отбор.

Совокупность этих норм требует своего названия. Понятие мораль к ним не вполне применимо, ибо нарушение табу влекло за собой не только осуждение общественным мнением, но и грозило физическим наказанием, включая и смерть. Эту исторически первую форму общественной воли естественно назвать табуитетом. Табуитет был формирующейся моралью (праморалью). Первоначально весь он сводился к одному единственному табу.

Первым и поначалу единственным требованием воли праобщества, обращенным к каждому из его членов, было: не препятствовать доступу никого из остальных членов праобщества к мясу. Это было требование всех членов праобщества, вместе взятых, к каждому его члену, взятому в отдельности. Оно было первым правилом, первой нормой человеческого поведения.

Существуя в праобществе как проявление общественной воли, норма с неизбежностью представала перед каждым индивидом как его обязанность перед праобществом, а именно обязанность не препятствовать доступу к охотничьей добыче остальных членов коллектива. Но эта обязанность всех членов праобщества с неизбежностью оборачивалась для них и правом, а именно правом каждого из них получить долю мяса, добытого в коллективе.

И эта обязанность, и это право, и сама норма, в которой они были слиты, были одновременно и порождением, и отражением материальных отношений собственности праобщества на мясо. Материальные отношения собственности, порождая и определяя волю общества, воплощаются в определенных волевых отношениях, которые тем самым тоже выступают как отношения собственности. В становящихся волевых отношениях собственности воплощались зарождающиеся материальные отношения собственности.

С появлением сознания старая - эмоциональная - форма отражения объективной производственной потребности в новых отношениях не исчезла. Но страх перед опасными действиями был теперь осознан. Наряду с ним возникло убеждение в том, что эти действия опасны не только для того, кто их совершает, но и для всех членов объединения. Одновременно появилось обращенное ко всем членам коллектива требование воздерживаться от этих опасных действий. Это требование выкристаллизовалось как осознание не только и не столько страха перед опасными действиями, сколько практики и опыта совместной деятельности членов объединения по пресечению такого рода действий со стороны тех или иных индивидов. Таким образом, объективная производственная потребность в новых отношениях была осознана. Причем осознана она была не прямо, а косвенно - как опасность старых отношений, как необходимость отказа от старых отношений.

Общественная воля, представляя собой явление, отличное от индивидуальных воль, в то же время не может существовать без индивидуальных воль. Существование воли общества предполагает существование воли у каждого из его членов. Чтобы праобщество могло регулировать поведение своих членов, необходимо наличие у каждого из них способности управлять своими действиями. Чтобы праобщество могло ограничивать, подавлять биологические инстинкты своих членов, необходимо, чтобы каждый из них был способен обуздывать свои собственные биологические потребности.

Понимание сущности отношений общественной и индивидуальной воли предполагает ответ на вопрос, что именно заставляет индивида подчиняться требованиям общественной воли, нормам поведения. Объяснить это одной лишь угрозой наказания со стороны праобщества нельзя. Праобщество состоит из тех же самых индивидов. Все эти индивиды, вместе взятые, могли систематически требовать от каждого индивида неуклонного соблюдения определенных норм поведения лишь при том непременном условии, чтобы все они были кровно заинтересованы в этом.

Нормы были выражением потребностей праобщества. Но потребности праобщества с неизбежностью были и потребностями всех его членов. Это и было объективной основой превращения требования праобщества к своим членам в требования каждого из них к самому себе. Результатом было превращение существовавшей в коллективе нормы во внутренний стимул поведения прачеловека. Этой нормой прачеловек руководствовался не потому, что боялся быть наказанным, а потому, что иначе действовать не мог.

Общественная воля не просто контролировала волю индивидов - она ее формировала, делала именно такой, а не иной, определяла ее внутреннее содержание. В результате объективные потребности социального организма становились одновременно и субъективными потребностями каждого из его членов. Выступая в качестве внутренних побуждений, собственных стремлений человека, эти потребности определяли его поведение. Так социально-экономические отношения входили в плоть и кровь производящего существа, делая его существом не биологическим, а социальным, то есть человеком. Происходило зарождение чувств долга, вины, чести и совести.

“Если мы не ошибаемся, - писал З. Фрейд, - то понимание табу проливает свет на природу и возникновение совести. Не расширяя понятия, можно говорить о совести табу и о сознании вины табу после нарушения табу.”[35] И представляется, что в этом он был прав.

Разрушение системы доминирования не только не привело к падению сплоченности объединения, а, наоборот, вызвало ее возрастание. Это произошло потому, что на смену одному способу обеспечения порядка, характерному для животного мира, пришел совершенно иной, невозможный в рамках биологической формы движения материи.

Если в животном мире согласовывание стремлений членов объединения к удовлетворению биологических инстинктов достигается путем подавления слабых сильными и возникновения системы рангов, то в праобществе это обеспечивалось подчинением всех его членов одной единой воле коллектива, в которой выражались потребности коллектива, которые были одновременно потребностями всех входивших в его состав индивидов. Будучи порождением и отражением системы производственных отношений, воля праобщества, регулируя поведение его членов, обеспечивала порядок в этом объединении и тем самым его сплоченность. Общественная воля была в праобществе тем механизмом, посредством которого социально-экономические отношения определяли поведение пралюдей.

Утверждение общей собственности на мясо требовало ликвидации системы доминирования в сфере его распределения, а тем самым и уничтожения системы доминирования вообще. Обеспечить сплоченность объединения должна была теперь новая сила - табуитет - возникающая мораль (прамораль), имевшая основой формирующиеся отношения собственности.

Превратив стадо предлюдей в формирующийся социально-исторический организм - праобщину, направляемый производственной деятельностью грегарный отбор тем самым изменил и свой собственный характер. Из отбора зоологических объединений он превратился в отбор формирующихся социоисторических организмов - прабщин. В виде уже не грегарного, а праобщинного отбора он действовал на протяжении всего периода существования праобщества. Соответственно, и производственный грегарно-индивидуальный отбор трансформировался в праобщинно-индивидуальный.

Эпоха архантропов

Начало становления общества связано с переходом от хабилисов к архантропам. Архантропы - первые формирующиеся люди (пралюди), а их объединения - первые формирующиеся социально-исторические организмы - праобщины.

Археологи всю эпоху развития производственной деятельности человека вплоть до появления металлических орудий называют каменным веком и подразделяют его на древний каменный век или палеолит (от греч. палайос - древний, литос - камень), средний каменный век или мезолит (от греч. мезос - средний) и новый каменный век, или неолит (от греч. неос - новый).

Продолжительность этих этапов далеко не одинакова. Это видно хотя бы из того, что весь период формирования человека, длившийся 1,6 млн. лет, приходится на первую часть древнего каменного века, которая именуется ранним палеолитом. Что же касается позднего палеолита, мезолита и неолита, то все они вместе взятые длились, самое большее, 30-35 тысяч лет.

В развитии праобщества можно выделить два основных этапа. Первый этап - эпоха архантропов. Она длилась с 1,6 млн. лет до 200-300 тысяч лет тому назад. По археологической периодизации это - ранний ашель (в широком смысле, включая то, что раньше именовалось шеллем) и современный ему поздний олдовай (ранние олдовайские орудия были делом рук не пралюдей, а хабилисов).

Все находки хабилисов сделаны в Африке южнее Сахары. В отличие от хабилисов архантропы широко распространились по всему Старому свету. Как твердо установлено, они жили в Северном Китае, Вьетнаме, на Яве, в Индии, Пакистане, Закавказье, Сирии, Ливане, Палестине, Южной и Восточной Африке, Магрибе, Западной и Центральной Европе. Очень вероятно, что в ареал их обитания входили также Южный Китай, Бирма, Лаос, Камбоджа, Афганистан, Иран, Ирак, Турция, юг Средней Азии, Казахстана и Восточной Европы.

В целом архантропы вели подвижный образ жизни, перемещаясь с места на место. Археологические данные свидетельствуют о существовании у них каких-то жилищ. Важную роль в их жизни играла охота. Они могли убивать даже таких крупных животных, как слоны. В качестве охотничьих орудий они использовали деревянные копья. Несомненно, архантропы занимались собирательством. Они впервые начали использовать одну из сил природы - огонь. Обеспечив надежную защиту от холода, огонь дал возможность пралюдям освоить новые районы, которые ранее были для них недоступны. Добывание огня сделало человека в значительной степени независимым от климата. Огонь использовался также для защиты от хищников и как средство охоты.

Археология дает возможность составить представление о материальной культуре архантропов, прежде всего об их каменных орудиях. Значительно хуже обстоит дело с данными об их духовой культуре. К эпохе архантропов относится ряд находок, которые невозможно объяснить, если исходить из того, что вся деятельность архантропов была направлена исключительно лишь на удовлетворение чисто материальных потребностей. В одной из стоянок знаменитого Олдовайского ущелья (Танзания) были найдены два куска красной охры. Куски красящего вещества - гематита были обнаружены в стоянке Хунсги (Индостан), куда они были принесены с расстояния в 25 км. В стоянке Амброна (Испания) была обнаружена плитка охры, которой путем преднамеренного стесывания была придана определенная форма, в стоянке Терра-Амата (Франция) - более 60 кусков красной охры со следами использования. Куски красной охры со следами стирания были найдены в стоянке Бечов (Чехия). Там же был обнаружен плоский камень, на котором растирали охру с тем, чтобы получить порошок. Вместе с останками синантропов (Чжоукоудянь, Северный Китай) находились кварцевые призмы, которые если и могли представлять какой-либо интерес для людей, то только эстетический. Можно полагать, что в ряде описанных случаев мы имеем дело с памятниками духовной культуры. Однако более точная их интерпретация пока невозможна.

Вряд ли могут быть сомнения в том, что в праобществе архантропов продолжался процесс становления общественных отношений. Он, конечно, был сложным и противоречивым. Не сразу были преодолены отношения доминирования. Неверно считать, что с началом становления сознания и воли всякие попытки со стороны сильных индивидов отстранить слабых от мяса полностью прекратились. Пищевой инстинкт был слишком могуч, чтобы быть так легко обузданным.

Возникновение рассматриваемой нормы поведения было длительным процессом, в ходе которого неизбежно происходило ее нарушение отдельными членами праобщества. В определенных условиях нарушение данной нормы одним членом коллектива могло привести к своеобразной цепной реакции - к нарушению ее всеми, кто имел для этого достаточно сил и решимости.

При этом на время мог произойти возврат не просто к прежнему состоянию, но в некотором отношении и к еще более худшему. В стаде поздних предлюдей определенный порядок в распределении мяса обеспечивался существующей иерархией доминирования. В данном случае новый способ согласовывания сталкивающихся стремлений членов объединения - через волю праобщины - выходил из строя, а старый не мог восстановиться, ибо для возникновения системы рангов нужно время.

С появлением праобщества бытие социально-экономических отношений стало абсолютно необходимым условием существования производящих существ. Их исчезновение означало бы не просто деградацию, а гибель объединения. Поэтому рецидивы зоологического индивидуализма в сфере распределения мяса представляли для праобщества огромную опасность. Объединения, в которых данная норма не восстанавливалась, с неизбежностью исчезали. Сохранялись и получали возможность дальнейшего развития только такие объединения, в которых указанная норма возрождалась и утверждалась.

Праобщинный отбор, уничтожая одни праобщества и сохраняя другие, формировал и в итоге полностью сформировал эту норму. Она окончательно утвердилась, когда это требование коллектива к индивиду стало внутренней потребностью каждого из членов праобщества, причем более могущественной, чем его биологические инстинкты.

Мнения о том, что в праобщине архантропов имели место конфликты, приводившие к столкновениям, в том числе кровавым, придерживаются многие исследователи. Оно основывается на данных палеоантропологии.

Черепная коробка взрослого мужчины - питекантропа IV (Ява) была разбита ударом, нанесенным с большой силой. На основе детального анализа повреждений известный антрополог Ф. Вейденрейх пришел к выводу, что они были причинены еще при жизни человека.

Этот же ученый тщательно изучил костные остатки синантропов (Чжоукоудянь). Четыре черепа (VI, X, XI, XII) обнаруживают отчетливые признаки насильственной смерти. Раны на черепах носят различный характер. Одни - явно результаты тяжелых ударов тупых орудий типа дубин, другие нанесены острыми каменными орудиями типа ножей и топоров. Повреждения имеются и на других черепах. Основы черепов были удалены, по-видимому, для извлечения мозга. Черепные коробки и нижние челюсти были разбиты на мелкие фрагменты, а для извлечения костного мозга расколоты вдоль кости скелетов.

На основании этих и других фактов Ф.Вейденрейх сделал вывод, что “одной из главных причин смерти ранних людей было их убийство своими же товарищами.”[36]

Хотя прорывы зоологического индивидуализма, несомненно, случались и в сфере распределения мяса, в целом отношения общей собственности на него все в большей степени укреплялись. Если в начале такой собственностью было лишь мясо, то в дальнейшем ею стала вся пища, включая растительную, а затем и все вещи. Весьма возможно, что это произошло именно на рассмотренной стадии.

Эпоха палеоантропов

Примерно 200-300 тысяч лет тому назад произошли существенные изменения и в каменной технике, и в физической организации формирующихся людей (пралюдей). На смену ранним формирующимся людям - архантропам - пришли люди иного физического типа. Часть антропологов называет их палеоантропами. Эпоха палеоантропов длилась до 35-40 тысяч лет.

Палеоантропы продвинулись на территории, которые не смогли заселить их предки. В Африке они освоили области тропических лесов и полупустынь и пустынь. Бесспорно их существование в Южном Китае, по всей Юго-Восточной Азии, в Афганистане, Иране, Ираке, Турции, на Кавказе. Продвигаясь на север, палеоантропы заселили Среднюю Азию, Казахстан, юг Сибири (Алтай, Хакасию, Туву, Южное Приангарье) и Дальнего Востока (бассейны Амура и Зеи), Монголию, Корею и Японию.

В их ареал вошла значительная часть Восточной Европы. Они прочно освоили территорию европейской части нынешнего СНГ, расположенную южнее 50( северной широты, вплоть до Волги. Отдельные памятники материальной культуры палеоантропов в бассейне Десны, в верховьях Оки, Среднем Поволжье и других местах находят и севернее, вплоть до 55(. Находка орудий палеоантропов на р.Чусовой (Пермская область) свидетельствует, что палеоантропы проникали и дальше на север и восток. Соединительное звено между европейскими и азиатскими местонахождениями орудий палеоантропов - стоянка Мысовая на Южном Урале.

В эволюции каменной индустрии этого периода можно выделить два этапа, которые особенно отчетливо прослеживаются на материалах Европы. К первому из них относятся культуры, которые характеризуются как среднеашельские, позднеашельские, премустьерские и раннемустьерские. Их возраст от 300-200 тысяч лет до 75-70 тысяч лет. Ко второму этапу относятся культуры позднего мустье. Они существовали во времена от 75-70 тысяч лет до 40-35 тысяч лет до н.э.

Наряду с каменными орудиями применялись в эту эпоху костяные, но в целом обработка кости была развита слабо. Появилось составное оружие. Деревянные копья стали снабжаться кремневыми остриями. Резко выросла эффективность охоты. Об этом свидетельствуют огромные скопления костей в стоянках, относящихся к этому периоду. Собирательство не ограничивалось лишь добыванием растительной пищи. Люди, жившие на берегу моря, использовали в пищу содержимое раковин.

Часть палеоантропов продолжала вести подвижный образ жизни. Другая перешла к сезонной и даже годичной оседлости. В это время люди все чаще начинают селиться в пещерах, приспосабливая их под жилье. Археологами обнаружено также немало остатков искусственных жилищ, не связанных с пещерами.

Неандертальская проблема

Необычайно сложен вопрос о людях этой эпохи. Так как первая находка людей, живших в это время, была сделана в местности Неандерталь (Германия), то всех этих людей иногда называют неандертальцами. В то же время многие авторы, особенно зарубежные, категорически выступали и выступают против столь широкого употребления этого термина. По их мнению, неандертальцами можно называть только одну определенную группу людей данной эпохи. К остальным группам этот термин не применим.

И дело не в самом термине. Значительная часть исследователей отказывается рассматривать всех людей данной эпохи как единое целое, противостоящее архантропам, с одной стороны, неоантропам - с другой.

Люди данной эпохи действительно подразделяются на несколько отличных друг от друга групп. И важным вопросом антропологической науки давно уже является проблема отношения этих групп друг к другу и к современному человеку. Эту проблему традиционно именуют неандертальской. Она имеет длительную историю.

Прежде, чем перейти к ее рассмотрению, следует напомнить традиционную геологическую периодизацию последнего миллиона лет. Согласно этой периодизации, Европа за рассматриваемое время пережила четыре крупных ледниковых эпохи (гласиала): гюнц, миндель, рисс и вюрм, разделенные тремя межледниковыми эпохами (интергласиалами): гюнц-минделем, миндель-риссом, рисс-вюрмом. В свою очередь внутри каждого крупного оледенения были периоды наступления и отступления ледника - стадиалы и интер-стадиалы. Стадиалы обычно обозначаются римскими цифрами в порядке их временной последовательности (например, Миндель I, Вюрм II), интерстадиалы - комбинациями этих цифр (например, Миндель I-II, Вюрм II-III).

Первоначально люди рассматриваемой эпохи были представлены в основном значительным числом находок в Западной Европе, которые относились к Вюрму I и первой половине Вюрма I-II, т.е. к времени между 70-75 тысячами, с одной стороны, и 35-40 тысячами лет, с другой, и были связаны с индустрией позднего мустье (Неандерталь, Спи, Ла Шапелль-О-Сен, Ле Мустье, Ла Феррасси, Ла Кина и др.). Все они образовывали морфологически сравнительно однородную группу, за которой и закрепилось название неандертальской.

Вполне понятно, что на том этапе развития науки рассматриваемая проблема сводилась практически к вопросу о соотношении представителей данной группы и людей современного типа (Homo sapiens), появление которых, как тогда считалось, было связано с переходом от последней индустрии раннего палеолита - мустьерской - к каменным культурам позднего палеолита

Неандертальцы на территории Западной Европы непосредственно предшествовали людям современного физического типа, которые появились там во второй половине Вюрма I-II. Многие черты их морфологического облика, бесспорно, были промежуточными между архантропами и неоантропами. Поэтому совершенно естественным было видеть в них предков современного человека. К такому выводу и пришла часть исследователей. Наиболее последовательно эта точка зрения была развита и обоснована А.Хрдличкой, четко сформулировавшим положение о существовании в эволюции человека неандертальской фазы.

Другая часть исследователей выступила против подобной точки зрения. Эти ученые прежде всего указывали на наличие в морфологической организации неандертальцев таких особенностей, которых не было у архантропов и которые отсутствовали у неоантропов. Это означает, что с биологической точки зрения неандертальцев нельзя рассматривать иначе как форму, отклонившуюся от пути, ведущего к современному человеку, то есть претерпевшую морфологическую специализацию.

В качестве других аргументов в пользу такой точки зрения они приводили данные о резком анатомическом различии между позднемустьерским и позднепалеолитическим населением Западной Европы и указывали на необычайную быстроту, с которой произошла на этой территории смена неандертальцев людьми современного типа. С их точки зрения, неандертальцы представляли собой боковую, тупиковую ветвь в эволюции гоминид, истребленную вторгшимися в Европу на грани позднего мустье и верхнего палеолита людьми современного типа. Наиболее последовательным защитником этой концепции был М.Буль.

В дальнейшем на территории Европы были обнаружены остатки людей, которые жили в более раннюю эпоху (миндель-рисс, рисс, рисс-вюрм), но уже не были архантропами. Будучи предшественниками вюрмских неандертальцев, эти люди в то же время отличались от них отсутствием морфологической специализации и наличием, с одной стороны, архаичных, питекоидных признаков, а с другой - черт, сближающих их с человеком современного физического типа, сапиентных. Одновременно у всех их имелись и достаточно четко выраженные неандертальские черты.

Последнее обстоятельство побудило многих исследователей именовать их, так же как и вюрмских насельников Европы, неандертальцами. Но нельзя было игнорировать и различие между первыми и вторыми. В результате если представителей более поздней группы стали называть классическими, поздними, типичными, крайними, специализированными, консервативными неандертальцами, то представителей предшествующей ей - ранними, атипичными, умеренными, генерализованными, прогрессивными неандертальцами, или пренеандертальцами.

Почти все антропологи относили к генерализованным неандертальцам находки в Штейнгейме и Эрингсдорфе (обе - Германия), Крапине (Хорватия), а большинство также и в Саккопасторе (Италия) и Гибралтаре.

Особое место занимали находки в Сванскомбе (Великобритания) и Фонтешеваде (Франция). Первая из них чаще всего датируется миндель-риссом, вторая — рисс-вюрмом. Сапиентные особенности у них были выражены столь отчетливо, что некоторые антропологи выделили их в особую группу пресапиенсов. Согласно взглядам этих ученых, данная группа в дальнейшем дала начало неоантропам, а что касается неандертальцев, то все они, как ранние - атипичные, так и поздние - типичные, представляют тупиковую ветвь человеческой эволюции.

Однако серьезных оснований для противопоставления людей из Сванскомба и Фонтешевада находкам в Штейнгейме и им подобным не было. В результате многие антропологи рассматривали все описанные выше довюрмские находки как находки представителей одной группы, давая им, однако, не одинаковые характеристики.

Одни ученые рассматривали всех их как умеренных неандертальцев, или пренеандертальцев, соответственно, включая их в один вид с поздними классическими неандертальцами - вид Нomo neaderthalensis. Такого мнения придерживались в свое время многие отечественные антропологи.

Другие антропологи характеризовали все эти довюрмские находки как останки примитивных премустьерских и раннемустьерских представителей вида Ноmo sapiens. Соответственно, с их точки зрения, к виду Ноmo пеаderthalensis относились люди только того типа, который представлен классическими неандертальцами Западной Европы. По мнению сторонников последней точки зрения, примитивные премустьерские и раннемустьерские Ноmo sapiens дали начало двум линиям. Одна из них - прямая - привела к появлению современных рас Ноmo sapiens. Развитие другой - боковой, тупиковой - пошло по линии морфологической специализации и завершилось возникновением классических неандертальцев.

В последнее время среди зарубежных, а затем и среди наших антропологов получил широкое распространение взгляд, согласно которому все гоминиды, стоящие по уровню развития выше архантропов, образуют один вид - Ноmo sapiens. Люди современного физического типа входят в этот вид в качестве подвида Ноmo sapiens sapiens. Другой подвид - Ноmo sapiens neaderthalensis. Состав этого подвида определяется по-разному. Одни исследователи включают в него только типичных неандертальцев, другие - как типичных, так и часть атипичных неандертальцев. Все или - чаще - часть атипичных неандертальцев, и прежде всего находки в Сванскомбе и Штейнгейме, выделяются при этом в особый подвид - Ноmo sapiens steinheimensis. В особые подвиды обычно выделяются и люди, современные типичным и атипичным неандертальцам Западной Европы, но жившие в других частях света. В результате общее число подвидов людей, живших в период от миндель-рисса до Вюрма I-II, доходит у некоторых авторов до пяти.

Самое последнее слово зарубежной антропологии - мнение, что человек современного физического типа - Ноmo sapiens sapiens - возник не 35-40 тысяч лет тому назад, как долгое время считалось, а более 100 тысяч лет тому назад (120-150 тысяч лет, а может быть - еще раньше) в Африке. Около 100 тысяч лет тому назад он приник на Ближний Восток, а 35-40 тысяч лет тому назад расселился по всему Старому Свету, а затем - и по всей земле. Распространяясь по Евразии, человек современного физического типа ассимилировал, вытеснял и истреблял представителей всех остальных подвидов вида Ноmo sapiens.

Хотя такой взгляд ныне разделяется большинством зарубежных и многими отечественными антропологами, согласиться с ним вряд ли возможно. Некоторые антропологи давно уже указывают, что все находки, которые приводятся в доказательство данной точки зрения, во многом сомнительны. Одни из них плохо датированы, в других случаях - сколько-нибудь убедительно не доказано, что обнаруженные костные остатки действительно принадлежат людям современного физического типа.

Важно принять во внимание еще один момент. Появившись столь рано, человек современного физического типа ничем себя не проявил. Нет никаких признаков хоть какого-нибудь отличия его материальной и духовной культуры от материальной и духовной культуры других людей, живших в период с 300-200 до 75 тысяч лет. А к периоду от 75 до 40 тысяч лет не принадлежит ни одной находки, которую при самом горячем желание можно было бы отнести к числу людей современного физического типа. Куда-то пропав на десятки тысяч лет, человек современного физического типа снова выходит на историческую арену лишь 35-40 тысяч лет назад, и только тогда происходит тот крутой перелом в развитии духовной и материальной культуры, которым был переход от раннего палеолита к позднему.

На мой взгляд, все люди, жившие в эпоху от 200-300 тысяч лет до 35-40 тысяч лет, образуют одну единую группу, имеющую ранг особого вида. Следуя правилам зоологической таксономии, этот вид рода Ноmo надлежит именовать Ноmo nеаderthalensis. Два других вида этого рода - Ноmo erectus и Ноmo sapiens. Первых именуют также архантропами, вторых - неоантропами. Что же касается людей интересующей нас эпохи, то их давно уже принято называть палеоантропами. Этим термином я уже пользовался и буду пользоваться впредь. Формирующиеся люди - Ноmo erectus и Ноmo nеаderthalensis образуют один подрод рода Ноmo. В другой его подрод входит только один вид - готовые люди - Ноmo sapiens.

Среди палеоантропов довольно четко выделяются две основные группы. Первую из них составляют палеоантропы, жившие в миндель-риссе, риссе и рисс-вюрме, то есть во время от 300-200 тысяч лет до 70-75 тысяч лет до н.э. Это - ранние палеоантропы. К ним относятся все останки в находках Европы, которые именовались атипичными, прогрессивными неандертальцами, пресапиенсами и т.п.

В эту же группу, по всей вероятности, должны быть включены все относящиеся к этому времени новейшие находки в Африке, которые объявлены Ноmo sapiens sapiens. Как уже указывалось, для европейских ранних палеоантропов было характерно наличие более или менее ярко выраженных сапиентных черт. На этом основании некоторые из них тоже в свое время были объявлены Ноmo sapiens, но с добавлением эпитетов - “премустьерские”, “раннемустьерские” с тем, чтобы отличить от современных людей - настоящих Ноmo sapiens.

Африканские находки объявляются Ноmo sapiens sapiens без всяких оговорок. Однако одновременно с этим предпринимаются попытки терминологически отличить этих ранних Ноmo sapiens sapiens от поздних, современных Ноmo sapiens sapiens. Этих последних теперь чаще всего называют просто современными людьми (modern men). Думаю, что эти африканские находки постигнет участь их европейских довюрмских собратьев, которых никто сейчас к Ноmo sapiens sapiens не относит.

Вторую группу составляют палеоантропы, жившие в Вюрме I и первой половине Вюрме I-II, т.е. во время от 75-70 тысячи лет до 35-40 тысячи лет. К ним прежде всего относятся классические, типичные неандертальцы Западной Европы. Это поздние палеоантропы.

Поздние палеоантропы пришли на смену ранним. Каждая из этих групп связана с одной из двух стадий эволюции каменной индустрии второй половины раннего палеолита: ранние палеоантропы - со стадией, представленной среднеашельскими, позднеашельскими, премустьерскими и раннемустьерскими культурами, поздние - со стадией, представленной культурами позднего мустье. Все это дает достаточное основание полагать, что ранние и поздние палеоантропы - это две последовательно сменявшиеся стадии эволюции палеоантропов.

С точки зрения биологии нет препятствий к тому, чтобы рассматривать классических неандертальцев как потомков ранних палеоантропов. В пользу такого взгляда говорят все факты. Поэтому в настоящее время ни у кого не возникает сомнения, что классические неандертальцы позднего мустье произошли от ранних палеоантропов среднего ашеля - раннего мустье.

Однако если классические неандертальцы представляют собой закономерный этап эволюции палеоантропов, то отсюда следует, что именно они и были предками неоантропов. В то же время открытие ранних палеоантропов сделало в еще большей степени зримой ту особенность классических неандертальцев, на которую давно уже обратили внимание противники концепции неандертальской фазы, а именно - специализацию их морфологического облика, их отклонение от сапиентного направления.

Признать типичных неандертальцев предками неоантропов означает не что иное, как допустить, что эволюция палеоантропов шла не по линии дальнейшего развития сапиентных признаков, которые были присущи ранним палеоантропам, а по более чем странному пути: вначале она привела к их почти полному исчезновению, а затем - к внезапному и крайне быстрому возрождению. С точки зрения биологии такое допущение совершенно невероятно.

Именно поэтому многие антропологи, считавшие себя сторонниками концепции неандертальской фазы в эволюции человека, пришли к выводу, что от ранних палеоантропов развитие пошло в двух направлениях. Эволюция одной ветви пошла по линии дальнейшей сапиентации и завершилась где-то за пределами Европы возникновением современного человека; эволюция другой - по линии морфологической специализации, которая завершилась появлением на территории Западной Европы классических неандертальцев, которые были в дальнейшем вытеснены, истреблены и, может быть, частично ассимилированы пришедшими извне неоантропами.

Однако как эта, так и любая другая концепция, исключающая классических неандертальцев из числа предков современного человека, вступает в противоречие с целым рядом твердо установленных фактов. Прежде всего она находится в противоречии с данными археологии, которые свидетельствуют о существовании глубокой и прямой преемственной связи между позднемустьерской индустрией классических неандертальцев и позднепалеолитической индустрией человека современного типа. Ныне если не все, то, во всяком случае, подавляющее большинство археологов признает, что поздний палеолит Европы возник из предшествовавшего ему на этой территории позднего мустье. А это с необходимостью предполагает признание классических неандертальцев предками современного человека.

Факты опровергают концепцию, объясняющую отклонение классических неандертальцев от сапиентного направления длительным существованием этой группы в неблагоприятных условиях приледниковой зоны, какой была в то время Западная Европа. К настоящему времени палеоантропы, морфологический облик которых обнаруживает совершенно отчетливые черты специализации, были найдены и далеко за пределами этой области, причем и в районах с теплым климатом.

Типичный неандерталец - человек из Джебель-Ирхуда (Марокко), который датируется 55 тыс. лет. Его индустрия - позднемустьерская. Очень близки к классическим западноевропейским неандертальцам палеоантропы из пещеры Мугарет-эт-Табун, Вади-эль-Амуд, Мугарет-эль-Кебара (все - Палестина), Шанидар (Ирак), Тешик-Таш (Узбекистан) и Хауа-Фтеах (Ливия). Об их принадлежности к той же стадии эволюции палеоантропов, что и западноевропейские классические неандертальцы, говорят не только данные морфологии. Все они жили в то же время, что и классические неандертальцы - в период от 75 до 35 тыс. лет назад. Их индустрия, так же как и индустрия классических неандертальцев Западной Европы, была позднемустьерской.

Несомненные черты морфологической специализации отмечены у палеоантропов из грота Киик-Коба и стоянок Заскальная V и VI (Крым). Все они связаны с индустрией развитого мустье. Время их существования - Вюрм I. Необычайную близость к палеоантропам Западной Европы обнаруживает находка в Баракаевской стоянке (Западный Кавказ). Крайне специализированную форму представляет человек, останки которого были найдены в Брокен-Хилле (теперь - Кабве) в Замбии.

Во всяком случае фактом является то, что во время, соответствующее Вюрму I, не было найдено никаких других палеоантропов, кроме специализированных, ни в Европе, ни за ее пределами. Не обнаружено даже следов существования в то время “прогрессивной” ветви палеоантропов, развитие которой вело бы прямо к неоантропу, не говоря уж о следах бытия настоящих людей современного физического типа. Палеоантропы с сапиентными особенностями появились снова только во время, соответствующее Вюрму I-II Европы.

Но они существенно отличались от ранних палеоантропов. У них отсутствовали характерные для палеоантропов архаические признаки. Они были, по существу, не столько палеоантропами, сколько существами, промежуточными между палеоантропами и людьми современного физического типа. Их можно назвать позднейшими палеоантропами.

Наиболее яркие представители этой стадии - люди из пещеры Мугарет-эс-Схул (Палестина). Особенности морфологической организации людей из Схула показывают, что эти люди представляют собой формы, промежуточные не просто между неандертальцами и современными людьми, а между палеоантропами, либо полностью совпадавшими, либо очень близкими к классическим неандертальцам Западной Европы, с одной стороны, и неоантропами - с другой. К такому же выводу пришли многие исследователи. К настоящему времени формы, промежуточные между классическими неандертальцами и людьми современного типа, найдены и на территории Западной Европы. Таков человек из Ханеферзанда (Германия). В свое время многие антропологи рассматривали подобных людей как формы переходные от классических неандертальцев к людям современного типа.

Сейчас, как уже отмечалось, большинство антропологов стоит на позиции раннего африканского происхождения Ноmo sapiens sapiens. Сторонники такой точки зрения с неизбежностью исключают не только типичных, но и атипичных неандертальцев из числа предков современного человека. Наличие упомянутых выше промежуточных форм они объясняются метисацией между неандертальцами и Ноmo sapiens sapiens.

Но раз такая метисация имела место, то это означает, что эти две формы были не двумя разными видами, а двумя подвидами одного вида. В результате всех этих рассуждений две формы, которые считались столь различными, что многие антропологи полностью исключали даже мысль о происхождении одной из них от другой, были - вопреки всему имеющемуся материалу - объединены в один вид.

В действительности, как признают и сторонники указанной точки зрения, нет никаких доказательств метисации между этими двумя формами. Но даже если бы это было доказано, отсюда отнюдь еще не следует вывод об их принадлежности к одному виду. Как свидетельствуют данные зоологии, и в случае скрещивания представителей двух близких видов возможно появление полноценного и способного к размножению потомства.

Сторонники всех концепций, исключающих классических неандертальцев из числа предков современных людей - будь то приверженцы неандертальской фазы в эволюции человека, или ее ярые противники, - оказываются не в состоянии ни опровергнуть, ни объяснить все приведенные выше факты. Поэтому постоянно критикуемый взгляд на классических неандертальцев как на предков неоантропов все время находил и находит сторонников, причем не столько среди антропологов, сколько среди археологов.

Почему же, однако, широкого распространения он давно уже все-таки не имеет? Главная причина состоит в том, что ни один из антропологов, выступавших в его защиту, даже не попытался объяснить ни причину исчезновения сапиентных признаков при переходе от ранних палеоантропов к поздним, ни механизм их возрождения при переходе от поздних палеоантропов к неоантропам. И это понятно. Ведь с чисто биологической точки зрения все это совершенно невероятно. А все эти ученые - биологи. Поэтому они всегда старались обойти эти вопросы.

Но даже если не принимать во внимание специализацию классических неандертальцев, то все равно с чисто биологической точки зрения невозможно объяснить, каким образом почти совсем не изменявшаяся в течение десятков тысяч лет морфологическая организация классических неандертальцев смогла в течение каких-то всего лишь 4-5 тыс. лет трансформироваться в существенно отличную от нее физическую организацию неоантропа. И этот вопрос также является камнем преткновения для антропологов, считающих классических неандертальцев предками неоантропов: эти ученые его также предпочитают не касаться, что, разумеется, ослабляет их позицию.

Таким образом, с чисто биологических позиций объяснить эволюцию палеоантропов и их превращение в неоантропов невозможно. Но в этом нет ничего удивительного. С переходом от хабилисов к архантропам биологическое развитие наших предков из самостоятельного процесса, каким оно было раньше, превратилось в один из моментов другого, более сложного процесса - антропосоциогенеза. И это исключает подход к формированию морфологической организации человека лишь с позиций биологии.

---

Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 90; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!