Зоофагические праздники и тотемизм
Одной из важнейших проблем, касающихся зоофагических праздников вообще, медвежьих прежде всего, был и во многом остается вопрос об их связи с тотемизмом. Это факт, что почти у всех народов, у которых отмечено бытование медвежьих праздников, последние не были тотемистическими. У части этих народов тотемизм в полном смыеле слова вообще отсутствовал, у них были зафиксированы лишь следы его существования в прошлом. У той же части народов, у которых тотемизм существовал, медвежий праздник справлялся членами всех родов независимо от того, какое животное было их тотемом.
На этом основании некоторые исследователи, в частности
Петров (1934, стр. 147), отрицали какую бы то ни было связь медвежьих праздников с тотемизмом. Однако подавляющее большинство ученых придерживалось мнения, что медвежий праздник в прошлом носил тотемистический характер. Такую точку зрения отстаивали Н. Н. Харузин (1898), В. Г. Богораз‑Тан (1926, стр. 67—69; 1928, стр. 71—72; 1931, стр. 108), Л. П. Потапов (1928, стр. 15‑18), Л. Я. Штернберг (1936, стр. 71‑72), А. М. Золотарев (1934, стр. 16 сл.; 1939а, стр. 129—133),
В. Иванов (1937, стр. 7—15), А. П. Окладников (19506, стр. 7— 14), А. Ф. Анисимов (1958а, стр. 112—113, 119).
В качестве доказательства былого тотемистического характера медвежьего праздника названными исследователями указывалось на его отчетливо родовой характер, на бытование среди народностей, справлявших этот праздник, взгляда на медведя как на родственника, на широкое распространение среди этих народов легенд о существовании в прошлом половых связей между людьми и медведями, о превращении людей в медведей и обратно, а кое‑где и преданий о происхождении тех или иных родов от медведя, наконец, на то обстоятельство, что у некоторых из этих народов медведь вплоть до последнего времени был одним из родовых тотемов. Целый ряд исследователей обращали внимание и на такой факт, что в мифологии некоторых народов, у которых существовал медвежий праздник, медведь выступает как культурный герой, как цивилизатор (Харузин, 1898, 4, стр. 6—9; Анисимов, 1958а, стр. 129).
|
|
|
Все эти данные имеют не одинаковую ценность для решения вопроса о том, был ли медвежий праздник в своей исходной форме тотемистическим, но взятые вместе они дают определенное основание для того, чтобы дать на него положительный ответ. Однако против подобного решения вопроса о первоначальной природе медвежьего праздника может быть выдвинуто такое возражение, как резкое его отличие от такого несомненно тотемистического празднества, каким является интичиума австралийцев.
Действительно, на первый взгляд, кажется, что медвежий праздник представляет собой полную противоположность интичиуме: первый есть комплекс обрядов, связанных с убиванием и поеданием животного, вторая — представляет собой магическую церемонию, имеющую целью умножение животных или растений, принадлежащих к тотемному виду. Но эта противоположность является во многом кажущейся. Анализ медвежьего праздника и интичиумы раскрывает первоначальную общность их природы.
|
|
|
Интичиума несомненно представляет собой магическую церемонию умножения тотемного животного или растения. Но, кроме этого господствующего момента, она включает в себя, как уже указывалось, и другой — обрядовое поедание тотемного животного или растения. Медвежий праздник, как и другие зоофагнческие праздники, несомненно представляет собой комплекс обрядов, связанных с убиением и поеданием животного. Но, кроме этого выступающего на первый план момента, он включает в себя и другой — ритуальную, магическую заботу о сохранении данного вида животных.
С медвежьими праздниками связана вера в воскрешение, возрождение, «обратное возвращение» убитого зверя. Часть обрядов, совершаемых во время медвежьего праздника, имеет своей целью обеспечить возрождение убитого животного и его «обратное возвращение». На это обстоятельство указывали Н. Н. Харузин (1898, 3, стр. 28‑29), Дж. Фрезер (1928, IV, стр. 48), В. Г. Богораз‑Тан (1926, 1931, 1936), А. Ф. Анисимов (1958а, стр. 132). Подобные же верования и обряды связаны и с другими зоофагическими праздниками, в частности и с афинскими буффониями (Kara ров, 1913, стр. 255; Толстой, 1936, стр. 257).
|
|
|
Подробно этот момент зоофагических праздников рассмотрен в работах В. Г. Богораза‑Тана (1926, 1928, 1931, 1936), поставившего эти праздники в генетическую связь с культом умирающего и воскресающего бога. Самую сущность зоофагических праздников В. Г. Богораз‑Тан видел не в убиении и поедании животных, а в стремлении обеспечить возрождение животных, обеспечить существование и процветание данного вида и соответственно называл их праздниками воскрешения зверей. С такой точкой зрения вряд ли можно согласиться, но вместе с тем нельзя не признать значительной роли момента магического обеспечения существования вида животных в обрядности зоофагических праздников вообще, медвежьего в частности.
К числу обрядов, имеющих целью обеспечить возрождение, телесное воскрешение убитого зверя, почти все исследователи прежде всего относят ритуальную заботу о черепе и костях, и не без основания. Существование веры в то, что сохранение черепа п костей убитого животного обеспечивает его телесное воскрешение, оживление, было отмечено у многих племен и народов (J ос h е 1 s о п, 1926, II—III, р. 148; Фрезер, 1928, IV, стр. 60; Зеленин, 1936, стр. 76, 167; 1937а, стр. 28; Н. Воронин, 1941, стр. J69; Б. Васильев, 1948, стр. 94; Чурсин, 1957, стр. 82; Вайнштейн, 1961, стр. 173).
|
|
|
Зафиксирован и целый ряд других обрядов, имеющих своей целью обеспечить воскрешение убитого зверя (П ил с у д с к и й, 1914; Штернберг, 19336; В. Петров, 1934). Все они имеют явно позднее происхождение, о чем говорит их теснейшая связь с верой в души зверей, духов, хозяев тайги и т. п.
Но ритуальной заботой о черепе и костях животного и упомянутыми выше обрядами явно позднего происхождения имеющее место во время зоофагических праздников магическое обеспечение существования вида животных не исчерпывается. Материалы свидетельствуют о существовании еще одной группы обрядов, имеющих целыо обеспечение сохранения данного вида, причем обрядов явно архаического происхождения.
Один из самых интересных обрядов, принадлежащих к этой группе, был зафиксирован у эвенков, живших в районе Хантайского озера[94]. У них после того, как медведь был съеден, его череп и кости скелета в анатомическом порядке привязывались к палко, причем череп укреплялся на ее верхнем конце. Затем все взрослые мужчины, по очереди «боролись» с «медведем» и, «повалив» его на землю, имитировали половой акт[95]. Сходный обряд существовал у долган, но у них половой акт имитировался не со скелетом медведя, а с тушей только что убитого зверя (Попов, 1937, стр. 202). Обряды фаллического типа по отношению к медведю бытовали также у шорцев (Б. Васильев, 1948, стр. 87). У коряков на праздниках кита и белухи женщины во время плясок совершали сексуальные движения, делая вид. что они отдаются зверю (Штернберг, 1936, стр. 403). Сходные моменты существовали в обрядности зоофагических праздников и других народов Северо‑Восточной Азии (Богораз‑Т а н, 1928, стр. 75).
С этими фактами можно сопоставить употребление деревянных фаллусов во время танцев на медвежьих праздниках обских угров, исполнение на них сценок явно эротического характера (Гондатти, 1888, стр. 80; Харузина, 1927, I, стр. 84; Б. Васильев, 1948, стр. 87), распевание песен весьма нескромного содержания на медвежьих праздниках нивхов (Штернб е р г, 19336, стр. 66), определенная разнузданность отношений между полами во время аналогичных праздников у айнов (Пилсудский, 1914, стр. 130—133), а также отмеченное у нивхов, удэгейцев, ороков, орочей, айнов, кетов особое ритуальное отношение к половым органам медведя (П и л с у д с к и й, 1914, стр. 152; Штернберг, 19336, стр. 229; 1936, стр. 211;
С. Иванов, 1937, стр. 8, 17; Б. Васильев, 1948, стр. 87; Алексеенко, 1960, стр. 99).
Б. А. Васильев (1948, стр. 87—88), сопоставив употребление деревянных фаллусов во время танцев на медвежьем празднике обских угров с употреблением аналогичных предметов во время весеннего праздника индейцев дакота, преследующего цель способствовать размножению бизонов, пришел к выводу, что и в данном случае мы имеем дело с обрядами магического разхмножеяия животных. С этим выводом нельзя не согласиться. Как уже указывалось в главе X, половые акты, их имитирование, различного рода намеки на них и т. п. в прошлом у всех народов рассматривались как действия, магическим образом способствующие размножению животных и плодородию почвы.
Таким образом, в ритуале медвежьего и других зоофагических праздников можно отметить существование, наряду с обрядами магического воскрешения зверей, обрядов магического размножения животных. Последние обряды сохранились лишь в качестве пережитков и с ними, как правило, не было связано никаких верований, что, на наш взгляд, говорит об их глубочайшей архаичности. Все это дает основания полагать, что первоначально с зоофагическими праздниками вообще, медвежьими в частности, была связана не идея магического воскрешения убитых животных, а идея создания их изобилия путем магического способствования их размножению.
В своей ранней форме зоофагический праздник вообще, медвежий в частности, включал в себя два таких основных момента, как ритуальное поедание убитого зверя и магическое обеспечение размножения данного вида животного, т. е. те же самые моменты, что иятичпума австралийцев. Все это свидетельствует о том, что зоофагический праздник и интичиума имеют одну общую основу, что они возникли из одного корня. Так как интичиума является церемонией несомненно тотемистической, то отсюда следует, что и зоофагнческие праздники в своей исходной форме носили тотемистический характер, были праздниками тотемистическими.
Кроме приведенных выше, имеются и другие данные, свидетельствующие о тотемистическом характере зоофагических праздников вообще, медвежьих в частпости. Так, например, многие исследователи обращали внимание на такой факт, что на медвежьем празднике обских угров большое место занимали пляски, представляющие собой повествования из жизни медведя. Пляшущие старались подражать движению изображаемого животного (Гондатти, 1888, стр. 76—77; Харузин, 1898, 3, стр. 22— 23; Зеленин, 1936, стр. 241; Б. Васильев, 1948, стр. 83). Подражание телодвижениям медведя отмечено и на празднике кетов (Алексеенко, 1960, стр. 100). По сообщению В. Г. Богораза‑Тана (1939, II, стр. 81—83), на волчьих праздниках чукчей и коряков один из мужчин одевал на себя шкуру волка и совершал в ней благодарственный обряд, сопровождаемый пением и пляской. Во время этого обряда исполнитель время от времени выл, подражая волку. Во время медвежьего праздника надевалась шкура медведя.
Все эти факты, по нашему мнению, вряд ли можно истолковать иначе, как пережитки тотемистических танцев. Пляски — повествования из жизни медведя, исполнявшиеся на празднике обских угров, находят свою полную аналогию в инсценировках мифов о тотемистических предках, совершаемых на праздниках австралийцев. Интересно заметить, что участники представлений на медвежьих праздниках обских угров всегда одевали маски самого разнообразного характера и изменяли свой костюм (Г он д а т т и, 1888, стр. 76—77). Человек, подражавший движениям медведя на соответствующем празднике кетов, приставлял себе к лицу «мордочку» (подсушенную кожу, снятую с лобно‑носовой части и губ) медведя (Алексеенко, 1960, стр. 100). В данных случаях мы несомненно имеем дело с пережитками ряжения под тотемное животное, характерного для тотемистических танцев и инсценировок тотемистических мифов.
Все изложенные данные достаточно убедительно свидетельствуют о том, что зоофагические праздники вообще, медвежий в частности, в своей исходной, первоначальной форме носили тотемистический характер, были тотемистическими.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!