Объявление: на правах социальной рекламы 22 страница
В тоне Имона содержался намек на вопрос, и я даже почувствовала, что снова краснею.
– По телевизору, – пояснила я. – Он меня видел в утренней передаче. А не в том смысле, что открыл глаза, перекатился в койке и решил, что я здорово выгляжу, и все такое.
– А! – Брови Имона поднялись и опустились. – Само собой.
Ураган по имени Сара, очевидно, делал омлет, ожесточенно шинкуя грибы, лук и перец. Ветчину эта участь уже постигла.
Когда я вошла на кухню, она уставила на меня поварской нож и воскликнула:
– Ты…
– Сдаюсь. Рассчитываю на твое милосердие. Умоляю, не шинкуй меня, – промолвила я и уселась на стол. Там стоял кувшин с апельсиновым соком, так что я налила себе стакан. Терпкий, с мякотью, как раз такой, какой мне нравится. Потягивая солнечную жидкость, я стала ждать, когда разразится буря, в то время как Сара вернулась к шинковке.
Я ждала и ждала. Она шинковала и шинковала. Наконец я не выдержала:
– Злишься, да?
– С чего ты взяла?
– Послушай, Льюису надо было где‑то переночевать. Время было позднее. Мне не хотелось тебя будить…
– Ага, все логично, только ведь это не ты выбралась из спальни голой, чтоб тебя пожирал глазами этот сексуально озабоченный тип.
– Льюис?
Я удивленно моргнула. Не то, конечно, чтобы Льюис уж решительно не мог «пожирать» ее глазами, он, в конце концов, мужчина, и вряд ли вид голой, красивой женщины оставил бы его равнодушным, но чтобы он казался так уж сексуально озабоченным…
|
|
|
– Да нет, не он. Другой. Подросток.
Ах, Кевин. Ну конечно.
– Да, точно. Извини. Но пойми правильно, он ведь тинейджер. Пубертатный период, ему по возрасту положено быть сексуально озабоченным.
Что она там ответила, у меня не отложилось. В конце концов, не она ли сама так оттянулась со своим Классным Британцем, что не удосужилась даже халат накинуть. Не говоря уж о том, что все это, черт возьми, на самом деле смешно.
– Ты правда злишься?
Шинковка приостановилась на три долгих секунды, а потом возобновилась уже в не столь быстром темпе.
– Нет, – призналась она. – На самом деле я смущена. Начать с того, что мы с Имоном… нас самих занесло. Я что имею в виду: это было неприлично с нашей стороны, взять вот так остаться ночевать в твоем доме и делать… то, что мы делали. Я не знаю, что на меня нашло. Нет, правда, обычно я куда более сдержанна.
– Да ладно, подумаешь, меня даже дома не было. И в конце концов, вы ведь не предавались своему безумному сексу на моей кровати или что‑то в этом роде…
Ее угрюмое молчание мне не понравилось.
– Сара? Скажи, это ведь было не в моей постели?
– Только один разок, – пробормотала она.
И то сказать, по моем возвращении она выглядела куда более измятой, чем обычно, однако я вернулась слишком изможденной, травмированной, да и вообще мне было не до того.
|
|
|
– Ладно, думаю, это придало вашему сексу драйва, – промолвила я. – И, к слову, спасибо, что ты поинтересовалась, как у меня дела на работе. Могу ответить, я уволена. Больше в прогнозах не снимаюсь.
– Что? – выпалила она. – Но как же мы будем оплачивать счета?
Ну, тут вся моя Сара: «О господи, какой ужас, с тобой все в порядке?»
Я обозрела пиршество, которое она готовила.
– Ну, для начала я получила приличное выходное пособие: похоже, они раскошелились, опасаясь, что я подниму шум из‑за того, что старший сотрудник хватал меня за бикини.
Однако, думаю, на «высокой кухне» нам придется экономить. Обойтись без деликатесов. И французских изысков.
Со стороны двери послышалось деликатное покашливание: стоявший там Имон выглядел слишком трезвым и хладнокровным для малого, который в порыве страсти использовал мою кровать для непристойных целей.
– Я понимаю, что благотворительность вы не приемлете, но с большим удовольствием предложил бы ссуду. Просто чтобы продержаться до лучших времен, пока что‑нибудь не подвернется. Без всяких дополнительных условий.
|
|
|
Сара моя прямо‑таки просияла. Имон, однако, смотрел на меня. Весьма разумно с его стороны.
– Нет, – заявила я. – Спасибо, конечно, это прекрасное предложение, но я правда не могу его принять. Мы со своими затруднениями сами разберемся.
Я не хотела, чтобы Сара вот так вот прыгала от одного к другому: только что жила за счет Кретьена, теперь, пожалуйста, за счет Имона. Не то чтобы он мне не нравился, на самом деле я находила его классным парнем, но вот от такого подхода меня коробило.
– Верно, Сара?
Ответом послужило возобновление интенсивной шинковки. Я вздохнула и отпила глоток апельсинового сока.
– Вы уволились из‑за того, что были правы, а тот идиот с проблемной шевелюрой – нет? – поинтересовался Имон.
– Нет, – прозвучал мой ответ. – Я уволена потому, что была права перед камерой. Плюс не позволила ему безнаказанно хватать меня за купальник.
Сара рассмеялась. А вот Имон нет. Просто смотрел на меня холодными, спокойными глазами, как будто все понимая.
– Это только на пользу, – заявил он. – Вы заслуживаете лучшего. Я слышал, как вы сделали прогноз. Его место – это самое меньшее, что для вас подходит. Правда, не думаю, что они там в состоянии оценить вас по достоинству.
В голосе его при этом не было ни лести, ни восхищения – просто сухая, лаконичная, без всякого налета театральности, констатация факта.
|
|
|
Я переглянулась с сестрой. Она улыбнулась.
– Видела? – спросила она.
Я видела. И оценила. Но это не значит, что согласилась. В конце концов, упрямства мне было не занимать.
– Ну? – предпочла я сменить тему. – Какие у вас планы на утро? Не считая, конечно, лучшего завтрака в нашей жизни?
– У меня есть кое‑какие дела, – ответил Имон. – Однако надеюсь, что после этого я смогу пригласить вас обеих, милые дамы, на обед. Это приемлемо? В какое‑нибудь славное местечко, где можно будет немного расслабиться и забыть на время обо всех тревогах. Это действительно самое меньшее, что я могу сделать после того, как, хм… злоупотребил вашим гостеприимством.
У Сары его слова вызвали улыбку. Этакую потаенную, светящуюся улыбку, свидетельствующую о по‑настоящему Хорошем Сексе. Она взглянула на него прямо‑таки дымящимися глазами, и я даже ощутила укол зависти, потому что хотела Дэвида, нуждалась в нем, печалилась по нему – все это одновременно. Сара могла упиваться своей идиллией, тогда как моя была сокрушена лобовым столкновением с реальностью.
На меня снова стали накатываться волны мучительной печали. К счастью, они все‑таки утратили часть своей силы, и слезы на сей раз не струились по щекам, а лишь пощипывали уголки глаз.
– Джо? – спросила Сара. – Ты сегодня дома будешь?
Это был очень хороший вопрос. Мне, ясное дело, хотелось бы сидеть и предаваться печали, но вот так вот сидеть и ждать, пока сюда не нагрянут мои враги, было бы уж верхом глупости. Как бы я ни хотела притвориться, будто веду нормальную жизнь, после вчерашнего ночного приключения на пляже такая возможность напрочь улетучилась.
– У меня тоже есть кое‑какие дела. Ничего, если ты некоторое время побудешь тут без меня?
– Конечно.
Она украдкой бросила на Имона очередной взгляд, таивший обещание затащить его в спальню при первой возможности.
– Я ведь почему спросила: у меня тут возникла мысль заняться уборкой. Чтобы хоть немножко тебя отблагодарить, Джо. Если, конечно, ты не против..
Поскольку это позволяло удержать ее от дальнейшего опустошения моего истощавшегося банковского счета, я, разумеется, была не против.
– Прекрасно. Только я тебя попрошу, держи телефон под рукой. У этого парня, которого ты видела утром, у Льюиса, кое‑какие неприятности. Его могут искать. Тебе никто ничего плохого не сделает, но соблюдать осторожность все равно не вредно. Не открывай дверь, если кто‑то будет его спрашивать, и вообще, если что, сразу звони мне.
Имон снова тихонько, но со значением кашлянул.
– Или ладно, звони Имону. Договорились?
– Конечно.
Сара закончила нарезку и принялась разбивать яйца, что делала с изумительным искусством.
– Я могу о себе позаботиться.
В том, что она вправду так считает, у меня сомнений не было. Как и малейших доказательств этого тоже.
Но омлет она сварганила умопомрачительный.
Первым номером в моей программе значился разговор по душам с детективом Родригесом, чей фургончик так и оставался припаркованным на том же месте, внизу. Увиливать не имело смысла, он все равно стал бы меня преследовать, а поговорив начистоту, я имела шанс по меньшей мере избавиться от одного потенциального ствола, нацеленного в мою голову.
Было уже не так жарко, как раньше, хотя душновато и сыро. Облака над головой, поначалу представлявшие собой тонкие завитушки, скользившие по небу, словно белые вуали, быстро уплотнялись, становясь похожими на клочья ваты. Кучево‑дождевые. Я не могла ощутить покалывание концентрировавшейся энергии, но уж небо‑то видела не хуже всякого другого, и тот факт, что дело идет к дождю, не вызывал сомнений. Ветер переменился.
Я постучалась в окошко фургона, подождала и дождалась, когда в ответ отъехала в сторону задняя дверь.
Не знаю уж, чего я ждала от этого передвижного наблюдательного пункта, но внутри он поражал чистотой. Просто удивительной чистотой. Там находилась узкая койка, заправленная так аккуратно, что наверняка удовлетворила бы самого строгого сержанта в учебном подразделении. И никаких тебе объедков, бумажек и прочего мусора, сопровождающего нормальную жизнь. В задней части находился закрытый металлический ящик, где, надо думать, хранились необходимые вещи – зубная паста, сменная одежда, запасные боеприпасы.
У него работало видео. Мониторились все входы в здание, плюс к тому через патио неплохо просматривалась и сама квартира. Какие‑то беспроводные камеры. Господи боже мой!
– Доброе утро, – сказал Родригес, указывая кивком на стул, прикрепленный к полу, но не намертво, а на шарнирах. Своего рода комфорт. Я уселась, и он задвинул дверь.
– Кофе?
– Насквозь уже им пропиталась, – ответила я, протягивая ему чашку, которую принесла с собой. – Вот, свежий апельсиновый сок. Моя сестра взялась за дело с энтузиазмом и выдавила на завтрак сок из половины урожая штата.
– Я знаю, – отозвался он, указывая жестом на монитор, отслеживавший вид через патио. Сара стояла у раковины, мыла посуду, которую Имон вытирал и ставил сушиться. При этом они находились в такой близости друг к другу, что создавалось ощущение, будто эти люди не посуду моют, а заняты куда более интимным делом, и даже одежды на них меньше.
– Надо не забыть задернуть шторы, – сказала я.
Он потянулся, взял чашку, но к соку не притронулся, просто поставил чашку рядом.
– Боишься, что яду подсыпала? – спросила я.
– Простая осторожность, – ответил он. – Без обид.
– Ладно. Тебе же хуже. Ты все это записываешь – я о видео?
– Да.
– Есть там что‑нибудь, что могло бы смутить мою сестру?
Легкая улыбка так и не коснулась его бесстрастных глаз, но я ее уловила.
– Не без того.
На этом шуточки кончились. Повисло молчание, напряженное и тягостное. Он изучал меня настороженным взглядом. И ждал.
– Послушай, детектив Родригес, – не выдержала я. – Что нужно для того, чтобы побудить тебя, ну, понимаешь…
– Отвалить? – подсказал он и откинулся на стуле напротив меня. Как я отметила, не на таком удобном. – Ответы. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все, от начала до конца. Ничего не упуская.
– Для того и пришла. Я расскажу тебе всю историю, но честно предупреждаю, радости тебе от этого не будет. И с доказательствами не густо, так что лучше бы тебе это дело оставить и сохранить душевное спокойствие. Ведь все, что у тебя будет, это мое слово, а у меня такое впечатление, что оно для тебя не больно‑то весомо.
Некоторое время он сидел, глядя на меня, потом взял сок, понюхал и отпил глоточек.
– Ну, вообще‑то я немного изменил свое мнение, – промолвил Родригес. – Прошлой ночью. На пляже.
– С чего бы это?
Он не ответил. Повернулся на стуле и посмотрел на экран, где моя сестра и ее новый возлюбленный мыли посуду и смеялись.
– Откуда он взялся? – спросил детектив. – Этот новый друг семьи.
– Сара познакомилась с ним в торговом центре. Между прочим, в тот самый день, когда я познакомилась с тобой. Правда, наша встреча не привела к таким замечательным последствиям.
Он посмотрел на меня со значением.
– Интересная, я гляжу, у тебя жизнь.
– Ты просто понятия не имеешь, какая она насыщенная. Так все‑таки что тогда, на пляже, заставило тебя изменить свое мнение?
Он отпил еще соку.
– Тут два момента, один из них к пляжу отношения не имеет. Когда ты столкнулась со мной в первый раз, ты была страшно разозлена, но не напугана. Люди, чувствующие свою вину, пугаются, выкручиваются и все такое. Ты повела себя совсем по‑другому.
Ладно, приятно было это слышать.
– А что второе?
– Виновные люди не спасают жизни в темноте. Я к чему – убийца очень даже может спасти кого‑то, это в его духе. Он может войти в горящее здание и вынести из огня ребенка, рискуя собственной шкурой. Может даже огорчиться, если это у него не получится. Но ни один из них не станет ввязываться ни во что подобное при наличии выбора, во‑первых, и при отсутствии свидетелей и выгоды, во‑вторых. Если кто‑то истекает кровью в темном переулке и все, что нужно, это позвонить в Службу Спасения, убийца звонить не станет, если только не имеет на то резона – если кто‑то его не видит, не ждет от него подобных действий или от этого может выйти какая‑то польза. Уловила, о чем я? Их волнует не жизнь, которую можно спасти, а то, как это будет выглядеть.
Он пожал плечами и опрокинул стакан, вылив в горло тонкую золотистую струйку.
– А тебя волновала жизнь. Потому что тебе ни черта не стоило свалить потихоньку, оставив этих бедолаг засыпанными в их норе: никто бы все равно не узнал.
– Никто, кроме меня.
– Вот именно. Это меня и убедило.
Кое‑что из сказанного им зацепило мое внимание.
– Ты сказал, что убийца способен войти в пылающий дом и спасти из огня младенца… ты ведь о Квинне думал, правда?
Он помедлил, явно не испытывая большого желания признаваться в этом.
– Было кое‑что в том, как он все проделывал. Стоял на улице, прикидывал, углы высчитывал. Кругом собралась толпа, мать вопила, умоляя о помощи, а у него как будто внутри маленький встроенный компьютер работал, вычислял возможную выгоду. Заметь, я тебе не врал, Квинн был славным парнем, он мне нравился. Но быть славным парнем еще не значит не быть плохим человеком.
– Детектив, поосторожнее, а то так ты можешь далеко зайти.
Он одарил меня странной, слабой улыбкой.
– Ни в коем случае. Я хороший коп. Если я не способен что‑то увидеть, ощутить, прочувствовать и растолковать присяжным, я в это не поверю. А Квинн, он весь был на интуиции. Ум словно прыгающий боб: все для него было вроде игры. Состязания, типа, кто тут самый толковый парень.
Теперь Родригес сидел, сцепив руки, и смотрел на свои большие пальцы, медленно вращая один вокруг другого.
– Могу я поверить, что он был не тем парнем? Да, могу. Мне этого не хотелось, но я думал об этом, и я наблюдал за тобой. Ты не меняешься, когда тебя никто не видит. Ты говоришь то, что имеешь в виду, и говоришь это всем, кто будет слушать.
– Ты хочешь сказать, что я не больно‑то нежная?
– Ты такая же нежная, как кирпич. Но расценивай это как комплимент. Героические личности, как правило, не больно‑то нежные.
Героические личности, надо же!
– Что‑нибудь еще скажешь?
– Не без того, – ответил он. – Тот неряшливый парень, который ночевал у тебя в квартире, стянул деньжат у тебя на кухне. А другой малый, тот, с которым ты разговаривала перед уходом на работу, заставил его положить все обратно.
Ну конечно, и Кевин, и Льюис, каждый действовал в соответствии со своей природой. Это вызвало у меня улыбку.
– Ну и наконец, – заключил он, – ты классно выглядела на экране телевизора, а твоя сестра в голом виде – так вообще пальчики оближешь. А теперь давай выкладывай, что там на самом деле было с Квинном.
Я понимала, что, раз уж дело дошло до такого разговора, я не могу не рассказать ему о Хранителях и, паче того, о джиннах. Он должен был понять, с чем мы имеем дело и каковы ставки в нашей игре. Он должен был понять, что то, чем занимался Квинн, выходило далеко за пределы обычной юрисдикции, и он не мог понести наказание в рамках действующей правовой системы.
В двух словах все это было не изложить, поэтому рассказ продолжался долго. Так долго, что у меня голос охрип, и Родригес угостил меня водой, а когда к этому добавилась еще и нервная дрожь, переключил меня с воды на холодное пиво. А на каком‑то этапе, когда за обрез моей белой майки на лямках начал затекать пот, включил шумный кондиционер.
Если рассматривать эту процедуру как допрос, то выглядела она странно: он в основном молчал и слушал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы, ни с чем не спорил, не выражал ни в чем сомнения и уж, во всяком случае, не называл меня чокнутой и не крутил пальцем у виска.
Что я, сидя вместо него на не самом удобном стуле и выслушивая столь невероятную историю, наверняка бы сделала.
Когда я дошла до рассказа о гибели его партнера, его глаза похолодели и сузились, но выражение лица осталось нейтральным. А когда наконец покончила с этим и выжидающе умолкла, сжимая в руках опустевшую коричневую бутылку, долгое время тишину нарушало лишь шипение сражавшегося с флоридской жарой кондиционера.
– Ты ведь понимаешь, как все это звучит, – произнес наконец Родригес.
– Конечно, понимаю. Как думаешь, а почему я тебе вот так это все выложила?
Он встал, словно желая пройтись по помещению, но фургон был для этого слишком мал, и, кроме того, сдается мне, на самом деле ему больше хотелось вмазать кулаком во что‑нибудь подходящее вроде меня. Во всяком случае, на такую мысль наводил характер его движений. А вот на лице по‑прежнему ничего не отражалось. Гнев бурлил и клокотал, но где‑то глубоко внутри, под перекрывавшей ему выход стальной крышкой.
– Так ты говоришь, подтвердить это все никто не может?
– Ну, не то чтобы уж совсем никто, – сказала я. – Хотя бы парнишка, который был здесь прошлой ночью, тинейджер. Да кое‑что ты и сам видел тогда же, на берегу. А хочешь, валяй, позвони моему боссу в Нью‑Йорк. Он тебе подтвердит, что все это правда. А может, и нет… Нет, надо принять во внимание, что у него сейчас собственных проблем выше крыши. Но суть не в этом, а в том, что все люди, которых я могла бы назвать, по твоим понятиям, не заслуживают доверия. Ни у кого из них нет официальной работы и вообще всех тех официальных данных, которые ты мог бы проверить, обратившись к независимым источникам. Все они – сплошная фикция. Вроде меня. Так что в случае обращения к ним тебе, как и сейчас, придется просто принять услышанное на веру или отвергнуть. Ну так как, детектив, веришь ты мне или нет?
Он остановился, взявшись за свисавший со стенки кожаный ремень, который, как я поняла, мог использоваться для фиксации в машине задержанного. Практичный малый: оборудовал тут у себя настоящий мобильный полицейский участок.
– Вот что я скажу, – промолвил он наконец, – я тебе поверю, если ты мне что‑нибудь покажешь.
– Что?
– Да что угодно, из своей этой магии.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!