Та сила, что через цепи гонит ток 18 страница
Женщину зовут Мэри. Я и сам секунду назад не знал ее имени – оно только сейчас пришло мне в голову. А меня зовут Роджер Ж., и я пишу это все экспромтом, а не так, как положено писать по всем правилам. И все из‑за того, что хочу посмотреть, как будут развиваться события.
Поэтому наша героиня будет носить имя Мэри. Она уже пережила свои лучшие годы и сейчас серьезно больна. Я пытаюсь посмотреть на мир ее глазами – и не могу. Тогда до меня доходит, что она, скорее всего, недавно ослепла и поет в пустом зале.
Почему? И что случилось с ее глазами?
Я думаю, дело в том, что у нее неврит продолговатого мозга, от которого она вполне могла бы излечиться за пару недель или даже дней. Только к этому моменту она почти наверняка умрет. В этом я практически убежден. Мне ясно, что это лишь одно из проявлений множественного склероза, который крепко за нее взялся в последние годы. Знаете, ей еще повезло, что она по‑прежнему может петь. Вижу, как она – стараясь делать это незаметно – опирается рукой о столик, когда пьет.
Эта идея пришла мне в голову в тот самый момент, как я подумал о зале. Понимает ли она, что поет в пустом помещении, а все шумы записаны на магнитофон? И что это обман: тот, кто любил певицу когда‑то, устроил для нее этот необычный вечер, чтобы дать ей немного счастья, прежде чем она упадет в темный колодец, на дне которого нет ни капли воды.
«Кто?» – спрашиваю я.
Мужчина, вероятно. Я еще не могу как следует разглядеть его в темной кабинке… Вот он немного увеличивает громкость звука, а через несколько мгновений выключает совсем. Он записывает всю программу на магнитофон. Может быть, он улыбается? Пока я еще не знаю. Вполне возможно.
|
|
|
Он любил ее много лет назад, когда она была юной и прелестной и слава только пришла к ней. На всякий случай я использую прошедшее время глагола, описывая отношение мужчины к ней.
Любила ли она его? Не думаю. Была ли жестокой? Возможно, немного. С его точки зрения – да; с ее – пожалуй, нет. Я не могу отчетливо представить себе все оттенки их отношений, чтобы составить о них определенное мнение. Впрочем, это не имеет значения. Тех фактов, что нам известны, вполне достаточно.
В зале снова стало тихо. Мэри, улыбаясь, кланяется и объявляет следующий номер. Она снова начинает петь, и мужчина – давайте назовем его Джоном – откидывается на спинку кресла, чуть прикрывает глаза и слушает. Он, конечно же, вспоминает.
Естественно, он следил за карьерой Мэри. Было время, когда Джон ненавидел певицу и всех ее бесконечных любовников. Ему самому подобное поведение никогда не было свойственно. Теперь они бросили ее – все. Она осталась совсем одна в этом мире, и уже довольно давно ее никто не видел. Кроме того, она была практически разорена, когда получила приглашение выступить. Ее это удивило и порадовало. Однако не деньги, а еще одна – несомненно, последняя – возможность услышать аплодисменты в свою честь заставила певицу принять предложение.
|
|
|
И она сражается изо всех сил. Это место вызывает у нее беспокойство. Она приближается к тому моменту, когда голос может не выдержать. Только тщеславие заставило ее включить в программу этот номер. Джон наклоняется вперед, когда она приближается к этому, самому трудному, месту. Джон прекрасно понимал, как трудно ей придется – ведь он всегда был ревностным ценителем музыки. Именно благодаря этому они и познакомились. Его рука ложится на переключатель.
Он не богат. Ему пришлось потратить почти все свои сбережения, чтобы снять этот зал, заплатить Мэри гонорар и организовать множество мелких обманов: гримерша в уборной, лимузин с шофером, лучащийся энтузиазмом театральный менеджер, шумные рабочие сцены – все это были актеры. Нанятые им люди удалились, когда начался концерт. Сейчас во всем здании только они двое, и каждый из них думает о том, что произойдет, когда она доберется до критического места.
|
|
|
Перед моим мысленным взором встает ее измученное лицо, и я начинаю понимать, почему все это происходит. Теперь я вижу, что переключатель задействует другую запись – недовольные крики и улюлюканье. Оказалось, что я был совершенно прав, использовав немного раньше глагол в прошедшем времени. В конце концов, за этим дорогим представлением может стоять скорее ненависть, а не любовь. Вот именно. Джон с давних пор знал о тщеславии Мэри, именно поэтому он и решил отомстить ей таким образом – нанести удар в самое уязвимое место.
Мэри приступает к трудному пассажу. Голова ее повернута. Кажется, она смотрит прямо на Джона, сидящего в кабинке. И хотя он знает наверняка, что этого не может быть, ему становится не по себе. Он отводит взгляд. И слушает. И ждет.
Она справилась! Сумела исполнить пассаж безукоризненно. В ней просыпается что‑то, похожее на прежнюю силу. Голос Мэри набирает мощь, словно она черпает в нем уверенность. Возможно, она понимает, что поет последний в ее жизни концерт, и осознание этого заставляет запылать вновь почти потухший костер ее мастерства. Уже много лет она не пела так прекрасно.
Рука Джона соскальзывает с переключателя, и он снова откидывается на спинку кресла. Не стоит включать запись с улюлюканьем и недовольными криками без явной на то причины. Она настоящий профессионал. И сразу поймет, что ее морочат. А неуемное тщеславие поможет легко пережить незаслуженные возмущенные крики. Нужно подождать. Рано или поздно ее голос не выдержит. И тогда…
|
|
|
Джон закрывает глаза и слушает пение. Возрожденная сила исполнительского мастерства Мэри заставляет его увидеть ее такой, какой она была когда‑то. Она снова прекрасна.
Этот номер подходит к концу, нужно поспешить, чтобы не опоздать включить аплодисменты. Он успевает. Теперь Мэри кланяется в его сторону, как будто…
Нет!
Она упала. Последний номер отнял у нее слишком много сил. Он вскакивает на ноги, выбегает из кабинки, мчится вниз по лестнице. Нельзя, чтобы все кончилось так… Он не ожидал, что она потратит все силы на тот сложный пассаж и не сможет продолжать. Ему кажется это ужасно несправедливым.
Джон поспешно проносится по проходу и выбегает на сцену. Поднимает Мэри, подносит к ее губам стакан с водой. Пленка с записью аплодисментов так и остается включенной.
Она смотрит на него.
– Ты видишь!
Она кивает и делает глоток воды.
– На одно короткое мгновение, во время последней песни, ко мне вернулось зрение. Оно все еще со мной. Я увидела зал. Пустой. Я боялась, что не справлюсь с этим пассажем. А потом поняла, что кто‑то из моих почитателей настолько любит меня, что решил подарить это последнее выступление. Я пела для него. Для тебя. Песня была…
– Мэри…
Они неловко обнимаются. Он поднимает ее на руки – с усилием, потому что она стала гораздо тяжелее, а он – старше.
Джон относит ее в гримерную и вызывает «скорую помощь». А в зале по‑прежнему звучат аплодисменты. Она, улыбаясь, теряет сознание.
Мэри умирает в больнице, на следующее утро. Джон рядом с ней. Перед смертью она называет имена многих мужчин, только его имя не прозвучало. Он чувствует, что должен испытывать горечь – он опять служил ее тщеславию, пусть даже и в самый последний раз. Но горечи нет. Вся жизнь Мэри была подчинена удовлетворению тщеславия. Возможно, это являлось необходимым условием ее величия – и каждый раз, когда Джон проигрывает пленку и подходит к последнему номеру, он знает, что пела Мэри только для него. Никому и никогда в жизни она не делала такого великодушного подарка.
Я не знаю, что стало с ним потом. Когда дело доходит до морали, обычно принято заканчивать историю ударным приемом, ярким образом. Но ударять я могу лишь по клавишам своей пишущей машинки. Я уверен, что Джон обязательно включил бы пленку с записью возмущенных голосов, если бы в самом конце концерта она сфальшивила. Но ведь Мэри справилась. И он остался доволен. Потому что, прежде чем стать ее поклонником, он был страстным ценителем музыки. Обычно человек любит разное в разное время и в разных местах.
Существует, конечно, место, где возникает понимание, но его трудно найти, а иногда и искать не следует.
Голый матадор
Очутившись, а точнее – задержавшись – в Ки‑Уэст, я вспомнил один рассказ, который читал в школе. «Убийцы» Хемингуэя. Впереди показалась забегаловка, что, впрочем, не улучшило моего настроения.
У стойки оказалось только два свободных места – по одному справа и слева от женщины, сидящей в середине.
– Занято? – спросил я, указывая на табурет справа.
– Нет, – отозвалась женщина.
Я сел. Хотя день выдался облачным, она не снимала больших солнцезащитных очков. Бежевый плащ, на голове красно‑голубой платок.
– Чем кормят? – поинтересовался я.
– Устрицами.
Я заказал себе бульон и бутерброд с говядиной.
Женщина, перед которой стояло несколько пустых чашек из‑под кофе, посмотрела на часы, затем повернулась ко мне:
– Отдыхаете?
– Вроде как.
– Остановились где‑нибудь поблизости?
– Да, недалеко.
– Хотите, подброшу? – Она улыбнулась.
– Договорились.
Мы расплатились. Женщина встала. Невысокая, где‑то футов пять с двумя или тремя дюймами. Кроме ног, ничего толком не видно, зато ноги – что надо.
Мы вышли из забегаловки, свернули налево. Женщина направилась к крохотному белому автомобильчику. Я вновь уловил запах моря.
Мы сели в машину. Женщина не спешила уточнить, куда мне нужно. Она снова посмотрела на часы.
– Ты как насчет потрахаться?
Я почти забыл о сексе, ибо в последнее время был занят тем, что спасал свою Шкуру. Но когда она поглядела на меня, утвердительно кивнул:
– Не против. Ты симпатичная.
Вскоре мы съехали с дороги на пустынный пляж. На берег накатывались высокие, темные, увенчанные белыми гребешками волны.
Она остановила машину.
– Здесь? – удивился я.
Она расстегнула плащ, скинула узкую голубую юбку, под которой, как выяснилось, ничего не было, и оседлала меня.
– Остальное за тобой.
Я улыбнулся и протянул руку к ее очкам. Она оттолкнула мою ладонь. – До шеи, выше не смей.
– Хорошо, – согласился я. – Извини. – И запустил руки ей под блузку, выбирая, за что бы ухватиться. – Ну ты хороша!
Мы быстро перешли от слов к делу. Ее лицо сохраняло прежнее выражение, лишь ближе к концу она заулыбалась и запрокинула голову. Меня вдруг прошиб холодный пот, и я перевел взгляд с лица моей подружки на аппетитные округлости тела.
Приняв в себя мое семя, она перебралась на другое сиденье и застегнула плащ, даже не вспомнив о сброшенной юбке.
– Отлично, – проговорила она, сжимая мой локоть. – А то я уже завелась.
– Взаимно, – откликнулся я, застегивая ширинку и пряжку. Женщина повернула ключ в замке зажигания. – У тебя великолепное тело.
– Я знаю. – Мы выбрались на дорогу и покатили в обратном направлении. – Где ты остановился?
– В мотеле «Саузернмост».
– Ясно.
Глядя в окно, я размышлял над тем, почему у такой девчонки нет постоянного кавалера. Может, она только приехала сюда? Или не хочет ни с кем надолго связываться? А было бы неплохо повидать ее снова. Жаль, что я уезжаю сегодня ночью.
Мы подъехали к мотелю, и тут я заметил синий автомобиль, в котором сидел мой знакомый. Я съежился на сиденье.
– Поезжай дальше! Не останавливайся!
– Что случилось?
– Меня нашли.
– Ты про человека в синем «фьюри»?
– Да. Хорошо, что он смотрит в другую сторону.
– На мотель.
– И пускай себе смотрит. Мы свернули за угол.
– Что теперь? – спросила она.
– Не знаю.
– Мне нужно домой, – сказала она, поглядев на часы. – Приглашаю тебя в гости.
– С удовольствием.
Остаток пути я просидел пригнувшись, а потому не мог проследить, куда мы едем. Наконец женщина затормозила и заглушила двигатель. Я выпрямился и увидел перед собой небольшой коттедж.
– Пошли.
Следом за хозяйкой я вошел в дом. Маленькая, просто обставленная гостиная, слева кухонька. Женщина направилась к закрытой двери в дальнем конце комнаты.
– Виски в буфете, – сообщила она, махнув рукой. – Вино на кухне, пиво и содовая в холодильнике. Не стесняйся. Я скоро.
Она распахнула дверь, которая, как оказалось, вела в ванную, вошла внутрь и заперлась. Мгновение‑другое спустя послышался плеск воды.
Я пересек комнату и открыл буфет. Я нервничал и сейчас пожалел о том, что бросил курить. Нет, виски не годится. Крепкие напитки замедляют принятие решений, а случиться может всякое. И потом, хочется потягивать, а не пить залпом. Я отправился на кухню, достал из холодильника банку пива, походил с ней туда‑сюда и в конце концов уселся на зеленый диван, наполовину застеленный ярким пледом. В ванной по‑прежнему шумела вода.
Что же делать? На улице начал накрапывать дождик. Я осушил банку, сходил за другой, выглянул во все окна – даже в те, которые находились в спальне. Как будто никого. Через какое‑то время мне захотелось воспользоваться ванной; однако хозяйка, похоже, не собиралась выходить. Интересно, чем она там занимается?
Наконец она вышла: синий махровый халат, не достающий и колен, голова обернута белым полотенцем, лицо закрывают темные очки. Она включила на кухне приемник, поймала музыкальную программу, вернулась в гостиную и села на диван с бокалом вина в руке.
– Итак, что ты намерен предпринять?
– Я уезжаю сегодня ночью.
– Во сколько?
– Около двух.
– На чем?
– На рыбацком баркасе, который пойдет на юг.
– Можешь подождать здесь. Я отвезу тебя в порт.
– Не все так просто. Мне необходимо попасть в мотель.
– Зачем?
– Там остались важные документы. В большом конверте из оберточной бумаги, на дне чемодана.
– Может, их уже забрали?
– Вполне возможно.
– Документы действительно важные?
– Да.
– Дай мне ключ от номера. Я съезжу туда сама.
– Стоит ли?
– Давай ключ. Чувствуй себя как дома.
Я пошарил в кармане, нашел ключ и протянул ей. Она кивнула и ушла в спальню, а я отправился на кухню и принялся варить кофе. Хозяйка появилась вновь: черная юбка, красная блузка, красный же платок. Она надела плащ и шагнула к двери. Я догнал ее, обнял; она засмеялась и вышла под дождь. Хлопнула дверца машины, зарокотал двигатель. Меня терзали дурные предчувствия. С другой стороны, документы из чемодана мне и впрямь необходимы.
Я направился в ванную и увидел там на полочке множество флаконов без этикеток. Некоторые были открыты. Одни источали диковинные ароматы, определить которые я не сумел, другие пахли так, словно содержали наркотические вещества. Еще в ванной имелись бунзеновская горелка, щипцы, а также пробирки, мензурки и колбы, которые, судя по всему, совсем недавно мыли.
Что мне делать, если она привезет «хвост»? Я казался себе голым матадором без шпаги. Следили за мной долго, я не раз оказывался в затруднительном положении. Оружия у меня сейчас не было – не успел приобрести на месте, а до того не представлялось возможности: сплошные перелеты и проверки в аэропортах. В общем, добраться бы до лодки, и все будет в порядке.
Я возвратился на кухню проверить, как там кофе. Он сварился. Я налил себе полную чашку, сел за стол и стал пить, прислушиваясь к шелесту дождя.
Приблизительно через полчаса у дома затормозила машина. Я подошел к окну. Вернулась хозяйка – похоже, одна.
Она вошла в дом, закрыла за собой дверь, достала из‑под плаща конверт и протянула его мне вместе с ключом.
– Посмотри, все ли на месте, – посоветовала она. Я послушался. Как будто ничего не пропало.
– Им известно, в каком номере ты остановился?
– Не знаю. Я назвался вымышленным именем. Тебя заметили?
– Может быть.
– А «хвоста» не было?
– Я никого не видела.
Вновь подойдя к окну, я посмотрел на улицу. Вроде бы ничего подозрительного.
– Как мне благодарить тебя?
– Я снова завожусь.
Мы отправились в спальню, и там я постарался как следует выразить свою признательность. Запрет «не выше шеи» сохранился в силе, но у нас у всех хватает причуд; к тому же в постели лицо – далеко не главное. Потом она поджарила телячьи отбивные, а я приготовил салат, после чего мы выпили кофе и выкурили по маленькой черной сигаре из ее запасов. На улице стемнело, дождь прекратился.
Внезапно она уронила сигару в пепельницу и резко поднялась.
– Мне нужно в ванную.
Опять зашумела вода. Прошло несколько минут, и вдруг зазвонил телефон. Я не знал, как поступить. А если звонит ее приятель или муж, которому наверняка не понравится мой голос?
– Алло? – В трубке что‑то затрещало, видно, звонили издалека. – Алло? – повторил я.
– Эм?.. Можно Эм?.. – произнес мужской голос, исходивший словно из морской ракушки. – Кто… говорит?.
– Джесс, – отозвался я. – Джесс Смитсон. Я снял этот дом на неделю у какой‑то женщины. Не знаю, как ее зовут.
– Передайте ей… звонил Перси…
– Возможно, я ее не увижу. Больше ничего?
– Скажите… что я… еду… – Раздался щелчок, разговор закончился.
Я подошел к ванной и постучал в дверь.
– Тебе звонили. Она выключила воду.
– Что?
И тут прозвенел звонок. Я кинулся на кухню, выглянул в окно. Гостя видно не было, но у дома стояла машина – синего цвета.
– Это за мной, – сообщил я через дверь.
– Иди в спальню. Спрячься в шкафу и не выходи, пока я не скажу.
– Что ты собираешься делать? Звонок повторился.
– Прячься!
Я послушался. В конце концов, у нее, в отличие от меня, был какой‑то план.
Темнота, кругом одежда. Я прислушался. Голоса – хозяйки и грубый мужской. Они беседовали с полминуты. Похоже, гостя впустили. Внезапно раздался истошный вопль – его вопль, – который быстро оборвался; что‑то тяжелое рухнуло на пол.
Я вылез из шкафа и направился к двери.
– Не выходи! – предупредила хозяйка. – Я еще не разрешала.
Как ни странно, я подчинился. Тон у нее был весьма решительный.
– Ладно, – сказала она чуть погодя. – Теперь выходи. И захвати мой плащ.
Я заглянул в шкаф, достал плащ и вышел в гостиную. На полу распростерся накрытый пледом человек. На хозяйке не было ничего, если не считать полотенца и очков. Она взяла у меня плащ и накинула себе на плечи.
– Ты говорил «они». Сколько их всего?
– Двое. Я думал, мне удалось уйти от них в Атланте.
– На улице стоит машина?
– Да.
– Другой в ней или шныряет вокруг?
– Наверное, второе.
– Иди обратно в шкаф.
– Подожди! Я не допущу, чтобы женщина…
– Иди в шкаф!
Те же суровые нотки в голосе, та же дрожь, что пробрала меня при знакомстве. Я ушел в спальню.
Она распахнула входную дверь. Минут через пять я выбрался из шкафа, прокрался в гостиную и заглянул под покрывало.
Когда она вернулась, я сидел в гостиной, куря сигару и держа в руке стакан с виски.
– Налей мне вина, – попросила она.
– Другой…
– …больше тебя не побеспокоит.
– Что ты с ним сделала?
– Не спрашивай. Я помогла тебе, верно?
– Верно.
– Тогда налей мне вина.
Я поднялся, наполнил бокал и передал ей.
– Если мы отвезем их в порт… Твой приятель не откажется выкинуть трупы в море?
– Нет.
– Я приведу себя в порядок, – сказала она, наполовину осушив бокал, – а потом мы погрузим их в машину Вероятно, отделаться от них нам удастся не сразу.
– Пожалуй.
После того как я избавился от синего «фьюри», мы затолкали трупы в ее машину. Затем я назвал адрес. Перегрузить мертвецов на лодку мы сумели лишь после полуночи.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 163; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!