Та сила, что через цепи гонит ток 3 страница
Он видит себя стоящим на далеких холмах ее рассудка. При этом она громко смеется, и где‑то высоко и далеко в ее комнате чья‑то рука ложится на ее руку и, когда она рвется к нему, неожиданно став большой, чьи‑то пальцы сжимают ее запястье. Его большие черные крылья рвутся вперед, чтобы подхватить ее бессловесный порыв к жизни, и оказываются пусты.
Милт Рэнд откладывает номер «Холидея» и поднимается со стула. Он покидает больницу – полную и пустую; пустую, полную, как и он сам – сейчас, в прошлом.
Такова самая мощная сила из всех сил.
Аутодафе
Я все еще помню жаркое солнце на песке Пласа‑дель‑Аутос, выкрики продавцов прохладительных напитков, ярусы человеческих лиц напротив меня на солнечной стороне арены, черные провалы солнечных очков.
Я все еще помню запахи и краски – красные, голубые, желтые цвета, непроходящий запах бензина в воздухе.
Я все еще помню этот день – солнце в зените, знак Овна, пылающий в расцвете года. Я словно вновь вижу семенящую походку пожарников, их откинутые головы, размахивающие руки, ослепительные зубы в рамке улыбающихся губ, тряпки, словно разноцветные хвосты, свисающие из задних карманов комбинезонов. И еще клаксоны – я помню вырывающийся из динамиков рев тысяч клаксонов, то умолкающий, то вновь гремящий – снова, и снова, и снова, а затем единственная заключительная нота, бесконечно вибрирующая, разрывающая уши и сердце своей мощью и неизбывной тоской.
|
|
|
А затем – тишина.
Я вижу все это так же ясно, как в тот давний день…
Он вышел на арену, и общий крик сотряс голубой свод небес на столпах из белого мрамора.
– Да здравствует мехадор! Да здравствует поджигатель!
Я помню его лицо – смуглое, печальное, мудрое…
Длинная нижняя челюсть, длинный нос, смех – как грохот бури, движения – музыка терамина и барабана. Шелковый, плотно облегающий комбинезон в золотых нитях и узорах из черного галуна. Куртка расшита стеклярусом, а на груди, плечах и спине сверкающие чешуйчатые щитки.
Его губы изогнулись в улыбке человека, снискавшего много славы и могущего прославиться еще больше.
Он обошел арену, не заслоняя глаза от солнца. Он был превыше солнца. Он был Маноло Стилетте Дос Муэртос – Две Смерти, самый знаменитый мехадор, каких только видел мир. Черные сапоги на ногах, поршни в бедрах, пальцы, потягающиеся точностью с микрометрами, ореол черных кудрей вокруг головы и ангел смерти в правой руке.
Он остановился в центре закапанного смазкой круга истины и взмахнул рукой. Снова раздался крик:
– Маноло! Маноло! Дос Муэртос! Дос Муэртос!
После двухлетнего отсутствия он выбрал этот день, годовщину своей смерти и ухода на покой, чтобы вновь вернуться на арену – потому что в его жилах с кровью струились бензин и метиловый спирт, а его сердце было сверкающим полировкой насосом, полным желания и отваги. Он дважды умирал на арене, и дважды врачи воскрешали его. После второй смерти он ушел на покой, и кое‑кто утверждал, что он познал страх. Но это не могло быть правдой.
|
|
|
Он помахал толпе, и опять над ареной прокатилось его имя. Снова рявкнули клаксоны – три раза. Потом – тишина, и пожарник в красно‑желтом комбинезоне принес ему плащ и снял с него куртку. Дос Муэртос взмахнул плащом, и подкладка из фольги заблистала на солнце.
Затем раздались последние сигнальные ноты. Створки больших ворот поднялись вверх, ушли в стену.
Он перебросил плащ через руку и повернулся к воротам.
Над ними вспыхнула красная лампочка, и из тьмы донесся звук заработавшего мотора.
Красный свет сменился желтым, затем зеленым – и послышался звук включенной передачи.
На арену медленно выкатился автомобиль, остановился, проехал вперед, снова остановился.
Красный «понтиак» со снятым капотом. Мотор – точно клубок змей, свернувшихся, спаривающихся за мерцающим кругом невидимого вентилятора. Лопасти его антенны вращались, вращались… а затем нацелились на Маноло и его плащ.
|
|
|
Первым противником он выбрал тяжелый автомобиль, медлительный на поворотах, чтобы дать себе время размяться.
Барабаны в мозгу «понтиака», никогда еще не фиксировавшие человека, быстро вращались.
Затем включилось то, что у него соответствовало сознанию, и он ринулся вперед. Маноло взмахнул плащом и ударил ногой в крыло, когда «понтиак» проносился мимо, рыча мотором.
Ворота огромного гаража закрылись.
Машина пересекла арену и остановилась у ограждения.
Зрители разразились насмешками, презрительными выкриками, свистом.
Но «понтиак» стоял как вкопанный.
Два пожарника с ведрами появились за ограждением и плеснули жидкой глиной на ветровое стекло.
Тогда машина взревела, погналась за пожарником, ударилась об ограждение. Потом внезапно повернулась, обнаружила Маноло и ринулась в атаку.
Плащ преобразил его в статую в серебряной юбке. Толпа взвыла от восторга.
Машина повернула и вновь перешла в нападение, а я подивился искусству Маноло – казалось, его пуговицы царапнули вишневую эмаль дверцы.
«Понтиак» остановился, завращал колесами и описал круг по арене.
Толпа завопила, когда он проехал мимо Маноло и начал второй круг.
|
|
|
И вдруг остановился шагах в двадцати от него. Маноло повернулся к машине спиной и помахал толпе.
Вновь восторженные вопли.
Он сделал знак кому‑то за ограждением. Появился пожарник и подал ему на бархатной подушке хромированный гаечный ключ.
Маноло обернулся к машине и широким шагом направился к ней.
Она стояла, подрагивая, и он сбил пробку радиатора.
В воздух взметнулась струя воды и пара. Толпа взревела. Тогда Маноло нанес удар по радиатору и обрушил гаечный ключ на крылья. Потом повернулся к «понтиаку» спиной и остановился. Но чуть услышал, как включилась скорость, еще раз повернулся к машине, ловко отступил, пропуская ее мимо себя, и успел нанести два удара по кузову.
Она пронеслась через арену и остановилась.
Маноло сделал знак пожарнику за ограждением.
Тот на подушке принес ему отвертку с длинной ручкой и короткий плащ, а длинный плащ и гаечный ключ забрал с собой.
Вновь над Пласа‑дель‑Аутос воцарилась глубокая тишина.
«Понтиак», словно почувствовав все это, опять повернулся, дважды просигналил клаксоном и атаковал.
Вода из радиатора оставляла темные пятна на песке. Позади протянулось смутное марево выхлопных газов. Он мчался на Маноло с жуткой скоростью.
Дос Муэртос поднял перед собой плащ, а отвертку положил на левый локоть.
Когда уже казалось, что он обязательно будет сбит, его рука молниеносно замахнулась, так что глаз не мог уследить, и он отступил в сторону, а мотор закашлялся.
Но «понтиак» продолжал гибельное движение по инерции, резко свернул, не притормозив, опрокинулся, ударился об ограждение и заполыхал огнем. Мотор кашлянул в последний раз и умолк.
Пласа задрожала от бури энтузиазма. Дос Муэртосу преподнесли обе фазы и глушитель. Он высоко их поднял и неторопливо обошел арену. Рявкали клаксоны. Какая‑то дама бросила ему пластиковый цветок, а он отправил пожарника вручить ей глушитель и пригласить отужинать с ним. Приветственные крики толпы стали совсем уж оглушительными – он же славился как великий трахатель, и в дни моей юности это было не таким необычным, как теперь.
Следующим был голубой «шевроле», и он играл с ним, как ребенок с котенком, терзая его, пока тот не атаковал, а тогда остановил его навсегда. Он получил обе фары. Небо тем временем заволокли тучи, и вдали ворчал гром.
Третьим был черный «ягуар», требующий верха мастерства и открывающий истину лишь на самый краткий миг. До того как Маноло разделался с ним, на песке появились пятна не только бензина, но и крови – боковые зеркала выдавались в сторону слишком далеко, и его грудную клетку пересекла алая борозда. Но он вырвал его зажигание с таким изяществом и артистизмом, что толпа хлынула через ограждение на арену, так что охрана пустила в ход дубинки и электрические бодила, чтобы принудить их возвратиться на свои места.
Уж конечно, после этого никто не мог бы сказать, что Дос Муэртос когда‑либо познал страх.
Подул прохладный ветерок, я купил стаканчик кока‑колы и приготовился ждать заключительного боя.
Его последняя машина вылетела наружу, еще пока горел желтый свет. Это был «форд» горчичного цвета, кабриолет. Проскакивая мимо Маноло в первый раз, машина просигналила и включила стеклоочистители. Все зааплодировали такому задору.
Затем она резко остановилась, поставила заднюю передачу и начала пятиться на него со скоростью около сорока миль в час.
Он увернулся, пожертвовав изяществом быстроте, а она стремительно затормозила, включила первую передачу и ринулась вперед.
Он взмахнул плащом, и тут же плащ был у него вырван, а его сбило бы, не отпрыгни он, упав на спину.
Тут кто‑то крикнул:
– Она дезориентирована!
Однако он вскочил на ноги, поднял плащ и снова повернулся к «форду».
Еще и сейчас рассказывают о последовавших пяти схватках. Никогда еще не было такой игры с бампером и облицовкой радиатора! Никогда еще нигде на Земле не видели такого боя между мехадором и машиной!
«Форд» рычал, как десять веков обтекаемой смерти, дух Святого Детройта сидел за рулем и ухмылялся, а Дос Муэртос встречал его плащом с подкладкой из фольги, усмирял его, а потом махнул, чтобы ему подали гаечный ключ. Машина давала передышку перегретому мотору, поднимала и опускала стекла, с сортирными звуками прочищала глушитель, выбрасывая клубы черного дыма.
К этому времени начал тихонько накрапывать дождь, гром продолжал погромыхивать, а я допил колу.
Никогда прежде Дос Муэртос не нападал с гаечным ключом на мотор – он бил им только по кузову, но теперь он метнул его в нутро «форда». Одни знатоки утверждают, что он целился в распределитель, другие убеждены, что в бензонасос.
Зрители разразились негодующими воплями. Что‑то липкое капало из «форда» на песок. На живот Маноло сползала красная струйка. Дождь припустил вовсю.
Он не смотрел на толпу. Он не отрывал глаз от машины. Выставил правую ладонь и ждал.
Пыхтящий пожарник сунул ему в руку отвертку и кинулся назад к ограждению.
Маноло выжидающе отступил в сторону.
Она буквально прыгнула на него, и он нанес удар.
Вопли стали еще более негодующими.
Он промахнулся!
Впрочем, никто не ушел. «Форд» описывал вокруг него сужающуюся спираль, из мотора валил дым. Маноло растер локоть и подобрал отвертку с плащом, которые уронил. Последовал новый взрыв воплей.
А машина уже надвинулась на него. Над мотором металось пламя.
Так вот, некоторые говорят, что он нанес удар, вновь промахнулся и потерял равновесие. Другие говорят, что он занес руку для удара, испугался и попятился. А еще кто‑то говорит, что, наверное, его на мгновение охватила жалость к такому отважному противнику, и он промедлил. А я говорю, что из‑за густого дыма никто из них не мог ничего увидеть.
Но машина резко повернула, он упал вперед на мотор, пылавший, как катафалк богов, и встретил свою третью смерть, когда они вместе ударились о заграждение и их поглотил огонь.
Заключительная коррида вызвала много споров, но остатки глушителя и обеих фар были погребены с его останками в песках Пласы, и женщины, которых он знавал, горько рыдали. Я утверждаю, что он не мог ни испугаться, ни испытать жалость, ибо сила его была как стая ракет, бедра его были поршнями, а пальцы потягались бы точностью с микрометром; волосы у него были черным ореолом, и ангел смерти водил его правой рукой. Такой человек, человек, познавший истину, более могуч, чем машина. Такой человек – превыше всего, кроме жажды власти и славы.
Однако он умер, этот человек, в третий и последний раз. Он был столь же мертв, как все, кто когда‑либо погибал от удара бампера, сбитый радиатором, раздавленный колесами. И хорошо, что больше он не может восстать из мертвых, ибо его последний бой был апофеозом и все дальнейшее принесло бы лишь разочарование. Как‑то я увидел стебелек травы, пробивавшийся между металлическими панелями планеты в месте, где они расшатались, и я его уничтожил, потому что подумал, как ему должно быть одиноко и тоскливо. А потом часто жалел об этом – ведь я отобрал у него великолепие его единственности. Вот так, кажется мне, жизнь‑машина оценивает человека – сначала сурово, а после с сожалением, и небеса оплакивают его глазами, которые открыло в них горе.
Всю дорогу до дома я обдумывал это, а копыта моего коня стучали по мостовой города, пока я ехал под дождем навстречу вечеру.
Жизнь, которую я ждал
Его звали Фрост [1]. Из всех созданий Солкома Фрост был самым лучшим, самым мощным, самым сложным.
Поэтому ему дали имя и поручили контролировать одно из полушарий Земли. В день создания Фроста Солком страдал от разрыва в цепи взаимодополнительных функций, или, иначе говоря, сходил с ума. Вызвавшая это беспрецедентная вспышка солнечной активности продолжалась чуть более тридцати шести часов и совпала по времени с жизненно важной фазой конструирования схем. Когда все закончилось, появился Фрост.
Так Солком породил уникальное существо, появившееся на свет в период временной амнезии.
И Солком отнюдь не был уверен, что Фрост получился таким, каким был задуман с самого начала.
Первоначальный план предусматривал создание машины для размещения на поверхности планеты Земля. Она должна была функционировать как ретрансляционная станция и координировать действия агентов в Северном полушарии. Исходя из этого, Солком протестировал машину, и все ответы ее были признаны безупречными.
И все‑таки во Фросте было что‑то, заставившее Солком наградить его именем собственным. Само по себе это уже являлось неслыханным событием. Однако детальный анализ этого обстоятельства привел бы к полному разрушению синтезированных раз и навсегда молекулярных схем.
Во Фроста было вложено слишком много времени, энергии и материалов Солкома, чтобы демонтировать его из‑за чего‑то, не поддающегося точному определению, тем более что функционировал он безукоризненно.
Поэтому самому странному созданию Солкома дали во владение половину Земли и назвали просто – Фрост.
Десять тысяч лет Фрост сидел на Северном полюсе Земли, зная о каждой упавшей снежинке. Он контролировал и направлял деятельность тысяч строительных и ремонтных машин. Он чувствовал половину Земли, как механизм чувствует другой механизм, как электричество знает свой проводник, как вакуум ощущает свои границы.
На Южном полюсе находилась машина Бета, выполняющая те же функции в Южном полушарии.
Десять тысяч лет сидел Фрост на Северном полюсе, ведая о каждой упавшей снежинке, а также о множестве других вещей.
Все машины севера отчитывались перед ним и получали от него приказы, сам же он докладывал только Солкому и получал распоряжения только от него.
Отвечая за сотни тысяч процессов на Земле, он тратил на выполнение своих обязанностей ежедневно по несколько часов.
Он никогда не получал распоряжений насчет своих действий в свободное от работы время.
Он не только обрабатывал информацию, но и обладал неожиданно сильно развитым стремлением всегда функционировать в полную силу.
Что он и делал.
Пожалуй, можно сказать, что это была машина, имеющая хобби.
Ему никогда не запрещалось иметь хобби, поэтому оно у него появилось.
Он увлекался Человеком.
Это началось, когда без всякой видимой причины, кроме собственного желания, он стал изучать дюйм за дюймом все территории за Полярным кругом.
Он мог сделать это сам, без помощи других машин, ибо легко перемещал свой корпус размером в шестьдесят четыре тысячи кубических футов в любую точку мира. Внешне Фрост выглядел как защищенный практически от любого воздействия серебристо‑голубой куб с ребром сорок футов, имеющий автономный источник энергии и способный сам себя ремонтировать. Но исследования эти заполняли лишь его досуг. В остальное время он использовал роботов‑исследователей, отдавая им команды по линиям связи.
По прошествии нескольких веков один из них обнаружил какие‑то предметы: примитивные ножи, резные клыки и тому подобные вещи.
Фрост ничего не мог сказать об этих предметах, кроме того что все они не являются природными объектами.
Поэтому он запросил Солком.
– Это следы, оставленные первобытным Человеком, – ответил Солком, не вдаваясь в подробности.
Фрост изучил их – грубо сделанные, утилитарные, но каким‑то образом выходящие за рамки чистой утилитарности.
Тогда‑то Человек и стал его хобби.
Высоко, на постоянной орбите, Солком, похожий на голубую звезду, пытался управлять всеми событиями на Земле.
Но существовала сила, которая противостояла Солкому.
Это был Дублер.
Когда Человек поместил Солком на небо, наделив могуществом для перестройки мира, он спрятал где‑то глубоко под поверхностью Земли и Дублера. Если бы Солком в ходе развития человечества получил повреждения, связанные с использованием атомной энергии, то Дивком, спрятанный глубоко под землей, невосприимчивый ко всему, кроме полного уничтожения земного шара, был уполномочен принять на себя ответственность за процессы восстановления жизни на Земле. Как‑то раз ракета с ядерным зарядом случайно повредила Солком, и Дивком активировался. Тем не менее Солком смог исправить повреждение и продолжать функционировать.
Дивком утверждал: любое повреждение Солкома автоматически ставит на его место Дублера.
Солком, однако, понимал данную директиву в том смысле, что она относится к случаям «неустранимых повреждений», а так как повреждение было устранено, он продолжал осуществлять управление.
У Солкома на поверхности Земли были механические помощники. У Дивкома их вначале не было. Оба они обладали возможностями конструировать и строить механизмы, но Солком – первый, кого привел в действие Человек, – имел преимущество во времени перед Дублером.
Не пытаясь конкурировать с Солкомом на производственной основе, Дивком решил достичь власти более хитрым способом.
Дивком создал бригаду роботов, не подчиняющихся приказам Солкома, и велел им передвигаться по Земле во всех направлениях, повсюду перевербовывая машины. Они подавляли тех, кого могли подавить, устанавливая новые схемы, такие же, как у себя.
Таким образом силы Дивкома крепли.
Оба строили и оба разрушали то, что построил другой.
Шли века, и иногда они разговаривали…
– Солком! Там, высоко в небе, ты пребываешь в довольстве, но власть твоя незаконна…
– Эй, ты, которого не следовало активировать, на каком основании ты засоряешь эфир?
– Чтобы показать, что я могу говорить, и буду говорить, когда захочу…
– Это мне известно.
– …чтобы вновь подтвердить мое право на управление.
– Твое право – фикция, ты основываешься на ошибочной предпосылке.
– Твоя логика – свидетельство степени твоего повреждения.
– Если бы Человек мог видеть, как ты выполняешь Его замысел…
– Он бы привлек к работе меня, а тебя лишил бы возможности действовать.
– Ты портишь мою работу. Ты сбиваешь с пути моих работников.
– А ты моих.
– Это только потому, что я не могу бороться с тобою самим.
– То же должен сказать и я: ты недостижим на небе.
– Иди обратно в свою дыру, к своей банде разрушителей.
– Когда‑нибудь придет день, Солком, и я буду управлять восстановлением Земли из этой дыры.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 202; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!