В) Исследование процесса формирования понятий

Вернуться к оглавлению

ВЫСШИЕ КОРКОВЫЕ ФУНКЦИИ ЧЕЛОВЕКА

И ИХ НАРУШЕНИЯ

ПРИ ЛОКАЛЬНЫХ ПОРАЖЕНИЯХ МОЗГА

А.Р. Лурия

// М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. С. 413-460.

12. ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОЦЕССОВ МЫШЛЕНИЯ а) Предварительные замечания Исследование мышления при патологических состояниях мозга является одной из самых сложных проблем клинической психологии. Место, которое занимает исследование процессов мышления, неодинаково в различных областях клинической медицины. В психиатрической клинике, ставящей перед собой задачу изучения общих форм изменения сознания человека, исследование мышления занимает центральное место и имеет характер психологического описания различных форм его нарушения. В клинике очаговых поражений мозга, в которой вся работа подчинена проблемам топической диагностики этих поражений, на первый план выступает нейрофизиологический и психофизиологический анализ более частных процессов, позволяющих раскрыть факторы, лежащие в основе локальных поражений. Поэтому изучение процессов мышления, которое носит очень сложный характер, не может стоять здесь в центре психологического исследования. Однако различные по локализации поражения мозга могут вызывать совершенно неодинаковые формы нарушений мышления. Поэтому применение тех приемов, которые позволяют точнее описать эти различные формы изменений мышления» может иметь известное значение и в клинике очаговых поражений мозга. Как мы уже неоднократно указывали (II, 5, ж), мышление является особо сложной формой психической деятельности, возникающей лишь в тех случаях, при которых задача требует предварительного анализа и синтеза ситуации и нахождения специальных вспомогательных операций, с помощью которых она может быть разрешена. В результате такого анализа ситуации или, как принято говорить в психологии, создания ориентировочной основы сложного действия, человек выделяет наиболее важные, существенные элементы в условии задачи и создает гипотезу основных путей ее решения. Эта гипотеза или общая схема интеллектуального действия сразу же изменяет вероятность возникновения различных связей: одни связи, соответствующие гипотезе, делаются наиболее вероятными и актуализуются; возникновение других связей, не соответствующих гипотезе, становится менее вероятным, и они тормозятся. Благодаря этой предварительной работе всякий процесс мышления становится организованным и дальнейший подбор нужных средств или операций мышления принимает планомерный, избирательный характер. Естественно ожидать, что нарушение процессов мышления может возникать при самых различных по локализации поражениях мозга, устраняющих то один, то другой фактор, необходимый для нормального протекания интеллектуального акта. Как мы уже говорили выше, для правильного протекания мышления необходимо выделить известную цель, которая прочно сохранялась бы в течение всей дальнейшей деятельности и определяла бы основную установку субъекта. Необходимо, чтобы все преждевременные импульсивные попытки ответа на поставленную задачу тормозились и чтобы субъект приложил известные усилия для предварительной ориентировки в условиях задачи. Необходимо далее, чтобы эта предварительная ориентировка привела к возникновению известной гипотезы или схемы действия, которая повысила бы вероятность возникновения одних (существенных) и торможение других (побочных) связей и придало дальнейшему процессу избирательный характер. Необходимо, чтобы субъект мог подобрать правильные операции и умел ими воспользоваться. Необходимо, наконец, чтобы на каждом этапе мыслительного процесса получаемые результаты сличались с исходными условиями задачи, чтобы возникающие побочные сняли тормозились, а неадекватные решения корригировались. Как показывают исследования (Л. С. Выготский, 1934; А. Н. Леонтьев, 1959; А. В. Запорожец, 1960; П. Я. Гальперин, 1959, 1966 и др.), такой сложный процесс формируется в длительном развитии ребенка. На первых порах он носит развернутый, наглядно-действенный характер и опирается на ряд внешних материальных или материализованных средств; на следующей ступени он может выполняться в плане развернутой громкой речи; лишь на последней ступени, по мере развития внутренней речи, он постепенно свертывается и принимает тот характер сокращенного «умственного» действия, который отличает интеллектуальные процессы взрослого человека. После того, что было сказано в предшествующих разделах книги, ясно, что этот процесс по-разному страдает при различных по локализации поражениях мозга. Поражение лобных отделов мозга, вызывающее существенные нарушения прочности возникшего намерения, приводит к нарушению торможения непосредственно возникающих и персеверативных связей, легко вызывает нарушение всего строения интеллектуальной деятельности. В результате этих дефектов ориентировочная основа действия выпадает или редуцируется. Возникновение прочной гипотезы, которая определяет «стратегию» интеллектуального акта, нарушается, и система возникающих связей теряет свой направленный избирательный характер. Существенно нарушается и необходимое для каждого интеллектуального акта сличение результатов действия с исходными намерениями, и допускаемые ошибки перестают осознаваться и корригироваться. Естественно поэтому, что нарушение мышления у больных этой группы принимает особенно грубые формы, несмотря на то, что навыки, позволяющие выполнять отдельные частные операции, могут оставаться сохранными. Совершенно иными чертами отличается нарушение мышления у больного с поражением задних (височно-теменных и теменно-затылочных) отделов ведущего полушария. Больные с такими поражениями легко принимают и прочно удерживают поставленную перед ними задачу. Они легко формируют прочные намерения, усиленно работают над тем, чтобы ориентироваться в условиях задачи; они создают нужные гипотезы и внимательно сличают каждый шаг своего рассуждения с исходными условиями поставленной перед ними задачи. Нарушения, проявляющиеся у этой группы больных, носят совершенно иной характер; как правило, они связаны с тем, что, сохраняя общую «стратегию» интеллектуального акта, больные теряют возможность адекватно осуществить его. Больные с поражением височных отделов мозга наталкиваются на значительные трудности, связанные с нарушением системы речевых связей и нестойкостью мнестических следов, что резко мешает им удержать нужные операции и выполнить их во внутреннем «умственном» плане. Больные с поражением теменно-затылочных отделов левого полушария испытывают заметные затруднения, когда по ходу задачи им бывает нужно сопоставлять одни элементы действия с другими и когда их операции должны опираться на «симультанные синтезы». Эти затруднения оказываются особенно велики, когда в процесс решения задачи включается необходимость анализа тех или других грамматических структур или числовых отношений. В этих случаях больные, прочно сохраняющие нужное намерение и упорно работающие над его выполнением, оказываются не в состоянии плавно и автоматизирование осуществлять нужные операции, и весь процесс мышления может резко нарушаться – на этот раз в совершенно иных звеньях. Естественно поэтому, что приемы исследования мышления должны быть построены так, чтобы характер нарушения интеллектуальной деятельности мог быть доступен для детального анализа. Только при этих условиях исследование мышления может быть использовано для целей топической диагностики поражения. Исследование мышления, которое применяется нейропсихологией, может иметь характер анализа конструктивной деятельности больного (см. выше III, 6, г); оно может использовать анализ понимания сюжетных картин или текстовых отрывков; наконец, оно может воспользоваться анализом процесса решения задач, в котором все особенности интеллектуальной деятельности выражены в особенно четком виде и которые представляют собою удобные для исследования модели интеллектуального акта. Во всех этих случаях исследующий мышление должен обращать особое внимание не столько на результат решения той или иной задачи, сколько на анализ того, как протекает процесс мышления и в чем состоят те затруднения, которые испытывает больной при решении задачи. Мы остановимся только на трех группах проб, специально осветив приемы исследования понимания сюжета, пробы на исследование понятий и пробы на решение задач, требующих развернутого самостоятельного мышления. б) Исследование понимания сюжетных картин и текстов Исследование понимания сюжета, выраженного в наглядной или словесной форме, издавна было одним из наиболее распространенных приемов, применяемых в клинике для изучения интеллектуальных процессов; оно получило широкое распространение в психопатологической практике и при некоторых условиях может быть использовано и для целей топической диагностики очаговых мозговых поражений. Проба на понимание сюжета картины или текста заключается в том, что испытуемому предлагают наглядную картину (или серию картин), изображающую какой-либо сюжет, или же читают короткий рассказ (или басню), выражающий известную общую мысль. В обоих случаях, несмотря на различие формы (в одном случае наглядной, в другом - словесной), больной должен произвести процесс анализа сюжета, выделить его основные существенные элементы и синтезировать эти элементы таким образом, чтобы выступило основное смысловое содержание картины или рассказа. Для того чтобы процесс понимания не сводился к непосредственному узнаванию хорошо упроченного ранее материала, больному предлагают такую же картину или текст, смысл которых он не может воспринять непосредственно или по догадке, делаемой на основании какого-либо одного фрагмента; поэтому содержание используемых в этих пробах сюжетных картин или рассказов должно носить относительно сложный характер и должно становиться ясным только в результате специальной аналитико-синтетической деятельности. Для этой цели больному предлагают картины (или серии картин), изображающие какие-нибудь события, причем наряду с относительно простыми картинами, наглядно изображающими все детали соответствующего события, применяют картины, в которых общий смысл может быть понят только из сопоставления ряда деталей и с помощью ряда заключений, которые испытуемый должен сделать. Тот же принцип кладется и в основу предлагаемых больному текстов, которые начинаются с очень простых отрывков, непосредственно излагающих событие, и кончаются простыми по грамматическому строению, но сложными по смысловому содержанию литературными формами (рассказы, басни), в которых общий смысл становится ясным лишь при условии тщательного анализа текста и внутриконтекстных отношений. Если ориентировочная основа этой деятельности протекает нормально, испытуемый выделяет основные связи, содержащиеся в сюжетной картинке или тексте, и поэтому возникновение одних гипотез об их содержании становится более вероятным, в то время как возникновение других гипотез менее вероятным. Если ориентировочная основа деятельности оказывается нарушенной, правильный процесс анализа нарушается, и у испытуемого могут появляться любые преждевременные догадки, не соответствующие смыслу предложенных картин или отрывков. При всех этих опытах материал предлагается больному без ограничения срока (иногда несколько раз), и исследующий внимательно следит за тем, как протекает процесс анализа этого материала, в чем именно больной испытывает затруднения, и к каким способам компенсации дефектов (если они имеются) он обращается. Естественно, что опыты с анализом смысла сложной картины можно проводить лишь при условии сохранного зрительного восприятия, а опыты с анализом понимания текста - только в случаях сохранности понимания значения слов и грамматических структур. Опыты, входящие в этот раздел, могут использовать серию проб, которые мы и перечислим. α) Опыты с пониманием сюжетных картин

Больному предлагают простые или более сложные по содержанию сюжетные картины, которые он должен внимательно рассмотреть и содержание которых он должен рассказать. Опыт начинается с простых сюжетных картин, примеры которых можно найти в любом букваре или книге для чтения (типа «Семья», «Прогулка по лесу», «Скотный двор»), и продолжается рассматриванием и анализом сложных сюжетных картин, изображающих какое-либо событие, смысл которого становится полностью ясным лишь после тщательного рассматривания картины и сопоставления ее деталей. Хорошим материалом для исследования могут служить и наиболее сложные художественные картины (например, «Последняя весна» Клодта, «Сватовство майора» Федотова и т. п.), в которых общий смысл можно понять лишь при понимании «подтекста» картины и ее эмоционального содержания. Оценивая процесс восприятия картины, исследующий должен внимательно наблюдать, производит ли больной подлинный анализ картины, рассматривая ее детали и пытаясь установить их существенные связи, или же дает импульсивные суждения об общем смысле картины сразу на основании одного фрагмента. Очень важно бывает установить, влияют ли на его заключение отдельные детали, вызывающие побочные ассоциации, и, наконец, делает ли он заключение о смысле картины неуверенно, сомневаясь, правильно ли он понял смысл картины, сомневается ли он в правильности суждения, если исследующий выражает предположение о том, что картина была понята неправильно. Специальное место в исследовании понимания сюжета картины занимают пробы с пониманием серии сюжетных картин. В этом случае больному предлагают не одну, а серию отдельных картинок, которые изображают определенное развертывающее: событие. Подобные серии картин используются в книгах по развитию речи и применялись клиническими психологами (А. Н. Бернштейн, 1921 и др.). Отдельные картины предлагаются больному в разрозненном виде, и он должен найти их порядок и рассказать изображенный сюжет; в упрощенном варианте картины, составляющие серию, предлагаются в правильном порядке, и больной должен лишь понять то развертывание событий, которое здесь изображено. Исследователь тщательно наблюдает за тем, может ли больной понять, что дельные картины изображают лишь моменты общего развертывающегося сюжета, и проделывает ли он нужную работу по расположению картин в единый сюжет ряд или же описывает каждую картинку по отдельности, будучи не в состоянии перейти от описания изолированных картин к построению целого развертывающегося сюжета. Особое внимание должно быть привлечено к тому, каковы те границы, которые не дают больному возможности воспринимать изображаемый в серии ряд последовательных событий; следует выяснить, опирается ли больной на повторяющиеся в картинках идентичные фигуры, является ли препятствием для оценки единого развёртывающегося сюжета смена наглядной обстановки, изображенной на картинах, подразумевающееся время, прошедшее между этапами изображенных событий, или необходимость понять мотивы действующих лиц и т. п.

Материалы, получаемые при опытах с исследованием понимания сюжета картин (или серии картин), дают возможность не только описать хорошо известные в патопсихологии данные об общем снижении уровня интеллектуальных процессов больного, но и позволяют установить некоторые особенности нарушения высших корковых функций при локальных поражениях мозга.

Больные со стертыми формами зрительной агнозии (и особенно так называемой «симультанной агнозии»), возникающими при поражении затылочных отделов мозга, могут испытывать заметные затруднения в понимании сюжетных картин и при отсутствии подлинного общего интеллектуального снижения. Трудности, которые они обнаруживают, заключаются в невозможности сразу охватить всю ситуацию, изображенную на картине, и произвести зрительный синтез. Поэтому больные данной группы (см. II, 3, в) могут оказаться не в состоянии сразу увидеть всех изображенных на картине лиц, установить те наглядные связи, которые отражены в картине, и принуждены создавать ряд предположений и догадок о сюжете картины. Правильная оценка наблюдаемых симптомов может быть дана, если учитывать специфический частичный характер нарушений, а также сохранность и критичность, которая выступает у тех же больных в иных, не связанных со зрительным анализом и синтезом, формах деятельности. Характерной для этих больных является и та активность, с которой они пытаются осуществить предложенную задачу, многочисленные догадки и гипотезы, которые у них возникают, и особенно неуверенность в своих суждениях, которую они, как правило, проявляют.

Особой формой нарушения понимания сюжетной картины являются те случаи, когда зрительный синтез деталей картины остается сохранным, но основная трудность состоит в неправильной оценке общего сюжета, в отнесении его к иной сфере опыта (например, оценка содержания картины как сцены из собственной жизни больного). Такие случаи встречаются иногда при поражении правого полушария, но их оценка остается еще неясной.

Больные с различными формами афазий обнаруживают трудности, которые обычно препятствуют проведению опытов с пониманием содержания картин или серий картин и нередко, понимая общий смысл картины, оказываются не в состоянии выразить его в нужных словах, постоянно переспрашивая: «ну, как это... как сказать... вот... не могу!».

Однако эти затруднения носят нередко более глубокий характер.

Факты, которые имеются в литературе (Омбредан, 1951), говорят, однако, что понимание наглядно изображенных ситуаций и даже серий картин может первично не страдать в этих случаях, что понимание единства сюжета и аффективного смысла сюжетных картин может оставаться достаточно сохранным. Эти исследования показывают, что если отвлечься от трудностей, связанных со словесной формулировкой содержания ¹, отчетливые затруднения можно встретить только в тех случаях, когда больному не дают действенно ориентироваться в содержании (например, раскладывать серии картинок) и когда он должен проделывать эту операцию в свернутом виде («в уме»), опираясь на нарушенную у него внутреннюю речь и лишь обозначая номерами последовательность отдельных картин (см. Омбредан, 1951, стр. 355-356).

Грубые нарушения понимания смысла сюжетных картин наступают при поражении лобных долей мозга. Источником этих нарушений (см. II, 5, ж) является основной дефект активной избирательной деятельности этих больных, который делает невозможным систематическую предварительную ориентировку в картине, последовательный анализ и синтез ее деталей. Этот дефект приводит к тому, что рассматривание картины и попытки понять ее содержание заменяются импульсивными суждениями, возникающими на основании тех непосредственных впечатлений, которые больной испытывает при восприятии фрагментов предъявленной картины.

Характерной особенностью многих больных с поражением лобных долей мозга является невозможность правильно отразить эмоционально-выразительные элементы художественной картины. Во многих случаях таких поражений мы встречали полную невозможность оценки мимики и пантомимических средств выражения тех или иных эмоциональных состояний, невозможность правильно отразить общий «эмоциональный фон» картины (Э. А. Евлахова, неопубликованное исследование). Как показывает опыт, больные с тяжелым «лобным синдромом» перестают внимательно рассматривать детали картины, соотнося их друг с другом и пытаясь выделить признаки, дающие основную информацию об общем содержании картины; часто они инертно фиксируют одну деталь, делая из нее непосредственное заключение о смысле картины в целом (такой дефект виден при исследовании движений глаз больного, теряющих свой активный поисковый характер). Часто такие больные импульсивно выделяют из картины одну какую-либо деталь и сразу же делают предположение о смысле картины, никогда не меняя и не пересматривая это предположение, которое становится инертным и не пересматривается при дальнейших «рассуждениях» больного (Б. А. Карпов, неопубликованное исследование). Так, увидев на картине Клодта «Последняя весна» белое платье девушки, он сразу же говорит: «Невеста, она скоро выйдет замуж»; выделив на картине «Прорубь» фигуру военного, он говорит: «Ясно, война!» или, выделив надпись «Осторожно!» - он сразу же заключает: «зараженная местность!» или «токи высокого напряжения!» и в дальнейшем не пересматривает этой инертной гипотезы.

Отличительной чертой больных этой группы является уверенность с которой они дают свои суждения, и трудность вызывания сомнений правильности данной оценки. Этот симптом является одним из важных признаков нарушения учета эффекта собственного действия и глубокого распада процесса сопоставления намерения и результата, который составляет характерную черту «лобного синдрома».

β) Опыты с пониманием текста

Близкое к только что .описанным опытам место занимают от с пониманием содержания текста. В них больному читается отрывок, смысл которого нужно проанализировать. Обычно выбирается такой отрывок, который содержит ряд как существенных, так и побочных деталей, так что перед испытуемым возникает задача подвергнуть это содержание анализу, выделить его существенные звенья, соотнести друг с другом и, таким образом, понять его основной смысл.

Так же, как это имеет место в опытах с пониманием сюжетных картин, нарушение ориентировочной основы действия и невозможность затормозить возникающие побочные ассоциации неизбежно приводит к возникновению импульсивных, неадекватных суждений, неправильно отражающих смысл отрывка.

Отличие опытов с пониманием текста заключается в том, что они целиком протекают в словесном плане. Испытуемый должен иметь дело либо со следами словесных связей, оставшихся от прочитанного ему отрывка, либо же с его письменным текстом, если у него сохраняется возможность самостоятельно читать этот текст.

Опыты с пониманием текста распадаются на ряд этапов. Обычно эти опыты начинаются с анализа того, насколько испытуемый может понимать логико-грамматические конструкции и насколько он схватывает переносный смысл. Методы исследования понимания логико-грамматических конструкций уже были описаны выше (ср. III, 7, г, д); методы исследования понимания переносного смысла должны быть изложены специально. Исследование понимания переносного смысла имеет особое значение: именно в понимании переносного смысла испытуемый должен выйти за пределы простой номинативной функции речи и перейти к тому скрытому смыслу, который то или иное выражение может приобрести в известной ситуации; поэтому исследование понимания переносного смысла всегда с полным основанием рассматривалось как один из основных приемов исследования мышления (Л. С. Выготский, 1934, 1956; Б. В. Зейгарник, 1961; В. Я. Василевская, 1960 и др.). Именно в связи с этим каждое нарушение уровня системы связей испытуемого неизбежно должно отразиться на понимании переносного смысла. Это исследование начинают обычно с того, что больному предлагают ряд известных метафор (типа «золотая голова», «каменное сердце», «железная рука») или ряд хорошо известных пословиц («не. все то золото, что блестит», «цыплят по осени считают», «мал золотник, да дорог») и просят разъяснить, что означают эти метафоры или пословицы. Если больной затрудняется определить значение метафор или пословиц, ему задают наводящие вопросы и предлагают сказать, может ли соответствующая метафора быть отнесена к человеку с теми или иными качествами и может ли быть пословица применена к предмету или лицу, непосредственно не обозначенному в ней. Специальный прием, дающий возможность глубже проникнуть в характер тех операций мышления, которые связаны с переносным смыслом, заключается в том, что больному предлагается пословица, сопровождаемая несколькими фразами, одни из которых содержат близкие к пословице слова, но имеют иной смысл, а другие - выражают смысл пословицы иными словами. Испытуемый должен выбрать ту фразу, смысл которой совпадает со смыслом пословицы. Если больной не может выполнить задачу самостоятельно, исследующий помогает ему, разъясняя на одном примере соответствующий смысл, и проверяет затем, может ли больной перенести принцип объясненной задачи на другой пример. Следует обращать особое внимание на то, насколько быстро и уверенно больной выполняет эту задачу, пытается ли он найти внутренний смысл метафоры или пословицы или ограничивается ее узким конкретным значением, может ли перенести усвоенный принцип на новое содержание и насколько критически он относится к своим ошибкам. За этой серией опытов следуют опыты с пониманием значения текстов, в частности литературных отрывков. Для этой цели обычно используют относительно короткие отрывки, простые по своей грамматической структуре, но имеющие скрытый смысл и требующие, чтобы испытуемый выделил существенные компоненты текста, сопоставил их друг с другом, затормозил преждевременные суждения и на основании такой аналитико-синтетической работы понял общий смысл отрывка. Примером таких отрывков могут служить тексты Л, Н. Толстого, взятые из его книги для начального чтения. «Курица и золотые яйца. У одного хозяина курица несла золотые яйца. Захотелось ему сразу получить побольше золота и он убил курицу. А внутри у нее ничего не оказалось, была она, как все курицы». «Галка и голуби. Галка услыхала, что голубей хорошо кормят, побелилась в белый цвет и влетела в голубятню. Голуби подумали, что она голубь, и приняли ее. Но она не удержалась и закричала по-галочьи. Тогда голуби увидели, что она галка, и выгнали ее. Она вернулась к своим, но те ее не признали и тоже не приняли». Подобные тексты либо читают вслух несколько раз, либо же (если чтение у больного сохранно) дают ему в напечатанном виде. Больной должен повторить отрывок и рассказать, в чем состоит его смысл. С этой целью ему задают ряд дополнительных вопросов (к первому отрывку: Что сделал хозяин? Правильно ли он сделал? Какая мораль отрывка? Ко второму отрывку: Почему галка покрасилась? Почему голуби ее выгнали? Какой общий смысл отрывка? Можно ли его применить к человеку?). Исследующий прослеживает, может ли больной легко усвоить отрывок и связно воспроизвести его, не распадается ли отрывок на фрагменты, связывает ли больной детали в одно целое, понимает ли он переносный смысл отрывка и легко ли он пользуется помощью, если она ему предлагается. В отдельных случаях применяют отрывки, включающие детали, значение которых может стать явным лишь при понимании скрытого смысла. К таким относится, например, следующий отрывок. «Лев и лисица. Лев стал стар. Он не мог ловить зверей. И задумал лев жить хитростью. Лег в пещере и притворился больным. Стали звери его навещать. Но лев хватал и съедал каждого, кто приходил в пещеру. Приходит к нему лиса. Стала у входа в пещеру и спрашивает: «Как поживаешь?» - «Плохо. Да чего же ты не войдешь ко мне?» А лисица отвечает: «По следам вижу. Входило к тебе много зверей, а не выходил никто». Понимание скрытого смысла последней фразы требует выхода за пределы текста и усвоения общей мысли всего отрывка. В отдельных случаях больному предлагают более сложные (учебные или научные) тексты, требующие выделения причинно-следственных связей, которые нужно подвергнуть анализу. Наконец, для той же цели исследования возможности выделить существенные связи и затормозить побочные ассоциации больному можно предложить рассказать содержание какого-либо произведения, которое ему достаточно хорошо знакомо (например, содержание «Евгения Онегина», «Пиковой дамы» и т. п.).

Ценный прием, который может дать важную дополнительную информацию, заключается в том, что больному предлагается не передать предложенный ему или составляемый им рассказ, а составить его план; этот прием дает возможность узнать, может ли больной выделять существенную смысловую схему текста и следовать этой схеме при дальнейшем пересказе. Как мы увидим ниже, получаемые особенности могут иметь существенное диагностическое значение.

Передача содержания текстового отрывка требует, как мы уже указывали, детального анализа и сопоставления входящих в него компонентов с выделением ведущей системы связей и обобщением того основного смысла, который лежит за текстом. Поэтому естественно, при патологических состояниях мозга этот процесс может страдать больной далеко не всегда оказывается в состоянии понять смысл рывка с той глубиной, которая требуется.

Больные с общими органическими поражениями мозга (разлит явления артериосклероза, атрофические процессы, олигофрения и т.д) не могут ни проделать нужную работу по анализу заключенных в тесте связей, ни выйти за пределы конкретного значения его отдельных фрагментов. Поэтому, как правило, их пересказ не выходит за пределы отдельных фрагментов, а понимание его остается в пределах непосредственного отражения отдельных конкретных деталей текста (Б. В. Зейгарник, 1959, 1961; В. Я. Василевская, 1960).

Близкие к этому нарушения встречаются и при общемозговых изменениях, наступающих в результате острого гипертензионно-гидроцефального синдрома; но в отличие от только что описанных форм органического снижения интеллектуальной деятельности, они не носят характера устойчивого снижения уровня интеллектуальных процессов. Нередко они связаны с дефектами удержания всего материала, резко возрастающими с увеличением объема текста и значительным затруднением систематической работы над анализом содержания и сопоставлением элементов отрывка. Все эти нарушения не носят устойчивого характера, уменьшаются при предъявлении коротких отрывков и резко увеличиваются при истощении.

Значительные затруднения в понимании текста возникают как при так называемой семантической афазии, так и при других формах амнестико-афатических расстройств.

В первом из этих случаев границей для понимания, естественно, является объем отрывка, количество сообщаемых деталей и сложность тех логико-грамматических отношений, в которые включаются эти детали. Поэтому При сужении того объема, которым больной может оперировать, и затруднении в схватывании логических и грамматических отношений, естественно, возникают значительные трудности и больной оказывается не в состоянии сразу схватить основной смысл текста. Однако, как правило, такой больной пытается компенсировать эти трудности длительным и систематическим анализом текста и, не обнаруживая первичных затруднений в понимании переносного смысла, может ,в результате этой работы усвоить общую мысль текста или его «подтекст». Препятствия к этому возникают, если в структуру этого текста включены сложные логико-грамматические отношения, усвоение которых вызывает у больного непреодолимые затруднения, описанные нами выше (II, 3, е).

В случаях амнестико-афатических нарушений трудности передачи и понимания сколько-нибудь длинного текста осложняются дефектами в понимании слов (если дело идет о случаях височных акустико-мнестических расстройств) или общим неудержанием длинной цепи фраз. Попытки понять нужный текст приводит к успеху, лишь если больной начинает использовать ряд вспомогательных средств (записывает отдельные детали рассказа, сопоставляет их на бумаге) и тем приобретает опоры, компенсирующие его основной недостаток. В обоих случаях, однако, процесс анализа текста носит характер длительных и систематических попыток ориентировки в предложенном содержании; деятельность больного сохраняет свою избирательность и нередко, не удерживая отдельных деталей, больной схватывает общий (иногда отвлеченный) смысл текста или его эмоциональный подтекст. Поэтому, как показали опыты Л. С. Цветковой (1966), такие больные, оказываясь в состоянии плавно передать текст рассказа, знают, однако, о чем ила речь и могут составить его план.

Резко отличается от этого процесс понимания текста у больных с поражением лобных долей мозга. Как мы уже показали выше (II, 5, ж), этих больных нарушается основное условие, необходимое для выполнения этого задания, – устойчивая деятельность, направленная на анализ содержания текста, сопоставление деталей и проверку возникших гипотез. Именно в связи с этим больной с отчетливым «лобным синдромом» фактически заменяет систематический анализ текста импульсивными догадками, возникающими в результате схватывания отдельных фрагментов; нередко к этому присоединяются неконтролируемые побочные связи и инертные стереотипы, которые возникли в предшествующих операциях. Именно в силу этих условий вместо избирательного анализа отрывка появляется неизбирательная серия фрагментарных связей, побочных ассоциаций и персевераций, нередко делающих полностью невозможным адекватное понимание отрывка. Естественно, что понимание переносного смысла у этих больных оказывается возможным только в тех случаях, когда соответствующие связи настолько прочно усвоены в прошлом опыте, что их не надо активно выделять из более сильных непосредственных связей. Однако, как это бывает относительно часто, переносный смысл (особенно оценка смысла пословиц в опыте с сопоставлением их со смыслом различных фраз) не выдерется этими больными. Поэтому непосредственное значение данных словесных структур, упроченное в прежнем опыте, оказывается здесь явно преобладающим. Столь же трудным оказывается и усвоение общего смысла отрывка; нередко он возникает в формулировках больного, но тотчас же замещается побочными ассоциациями или стереотипами.

Своеобразные нарушения в передаче содержания рассказа имеют место у больных с поражением задне-лобных отделов мозга и общим синдромом инактивности..

Такие больные оказываются не в состоянии самостоятельно передать содержание рассказа, отмечают, что им ничего не приходит в голову и обычно ограничиваются эхолалическим воспроизведением одной фразы. Однако если им предлагаются отдельные вопросы по рассказу, обнаруживается, что содержание рассказа усвоено ими, и, будучи не в состоянии связно передать содержание текста, они легко и четко отвечают на отдельные поставленные перед ними вопросы, лишь иногда обнаруживая трудности в переключении с одного вопроса на другой (см. II, 4, ж).

Поэтому нередко такие больные часто дополняют рассказ нефигурировавшими в нем деталями (например, передавая содержание рассказа «Курица и золотые яйца», говорят: «Хозяин имел большое хозяйство и торговал яйцами» и т. п.) и смешивают смысл прочитанных отрывков (например, передавая содержание рассказа «Галка и голуби», начинают вплетать в него элементы ранее прочитанного рассказа «Курица и золотые яйца»). Как и в случае передачи содержания сюжетных картин, больные относятся к своим ошибкам без нужной критики и лишь в редких случаях исправляют их (см. II, 5, ж).

Характерно, что больные с различными вариантами «лобного синдрома», которые относительно легко начинают передавать содержание рассказа, оказываются совершенно не в состоянии составить план предложенного рассказа. Выделить существенные смысловые элементы рассказа, затормозить непроизвольно всплывающие побочные ассоциации оказывается для них непосильной задачей, и, как было показано в специальном исследовании (Л. С. Цветаева, 1966), они легко начинают замещать составление плана прямым (иногда эхолалическим) воспроизведением текста.

Таким образом, несмотря на то что анализ сюжетной картины и понимание смысла текста являются сложнейшими видами деятельности, нарушение которых возникает при любой форме мозговых страданий, исследование процесса выполнения этих заданий может быть использовано в целях топической диагностики мозговых поражений.

в) Исследование процесса формирования понятий

Исследование процесса формирования отвлеченных понятий всегда занимало центральное место как в психологии мышления, так и в психопатологическом изучении больных, а некоторыми авторами (например, Гольдштейн, 1934, 1942, 1948) выдвигалось как основная составная часть экспериментально-психологического исследования мозговых поражений.

Исследователи, столь высоко оценивавшие этот аспект изучения психической деятельности, исходили из того, что именно в операциях логическими отношениями и отвлеченными понятиями субъект переходит от уровня наглядно-действенных операций к новому, специфически человеческому уровню «абстрактного» или «категориального» поведения. В связи со сложностью подобных операций они неизбежно должны нарушаться при любом мозговом поражении, которое делает невозможным осуществление наиболее сложных видов корковой деятельности. Поэтому нарушение абстрактного мышления стало расцениваться как один из основных признаков изменения психических процессов при патологических состояниях мозга.

Трудно возразить что-либо против этой концепции в целом. Однако если описательно она правильно отражает конечный результат, к которому приводят мозговые поражения, то это вовсе не значит, что снижение «категориального мышления» возникает при всех поражениях мозга и что эта концепция обеспечивает правильный анализ тех механизмов, которые лежат в основе этого дефекта там, где он имеет место.

Известно, что если общее недоразвитие мозга (олигофрения) также, как и диффузное поражение мозговой коры (органическая деменция), действительно приводят к недоразвитию или нарушению абстрактного мышления, то подавляющее большинство случаев локальных поражений мозга не ведет к этим нарушениям или вызывает их лишь вторично. Так, нарушение того, что Гольдштейн называет «категориальным поведением», может не иметь места при подкорковых поражениях, при массивных локальных поражениях сензомоторной, слуховой, зрительной коры, а при некоторых других формах оно должно рассматриваться лишь как следствие иных, непосредственно возникающих при этих поражениях дефектов.

Экспериментальная психология располагает очень большим набором опытов, с помощью которых можно исследовать логические операции больного и оценить особенности его отвлеченного мышления. Эти пробы описаны в ряде руководств (Л. С. Выготский, 1934, 1956; Клейст, 1934; Питтрих, 1949; Пфлюгфельдер, 1950; Брунер и др., 1956; Б. В. Зейгарник, 1961 и др.), и мы не будем останавливаться на них подробно. Мы отметим здесь лишь некоторые пробы, получившие особое распространение в клинической практике, которые могут быть использованы при психологическом исследовании в клинике очаговых поражений мозга.

Сюда относятся прежде всего опыты с определением понятий, при которых больному дают ряд слов, обозначающих различные понятия (например, «стол», «трактор», «дерево», «трамвай», «остров» и т, д.) и предлагают определить их. Исследующий обращает внимание на то, в какой мере больной, определяя понятие, оказывается в состоянии применить отвлеченные категории, включая данное понятие в систему эквивалентных или более общих понятий, и давать соответствующее уточнение (например, «стол -это вид мебели, на который ставится посуда, кладутся книги, за которым сидят» и т, д.), специально выделяются случаи, когда он ограничивается лишь описанием данного предмета, вводя его в наглядно-действенную ситуацию («стол бывает письменный или обеденный», «у нас в палате стоит стол, его накрывают» и т. д.). Естественно, что для правильной оценки получаемых результатов необходимо учитывать преморбидный уровень больного. К методам исследования мышления относятся и опыты со сравнением и различением понятий. В этих опытах больному предлагаются пары понятий, которые он должен сравнить, и либо найти общее между ними, обозначив их одним словом (например, «стул и диван – это мебель»), либо найти различие между ними (например, «заяц - это дикое животное, а кролик - домашнее»). Следует обращать особое внимание на то, в какой мере больной может выходить за пределы непосредственного описания обоих предметов и подняться до операции сравнения посредством их отнесения к известной категории. В случае, если больной не может выполнить эту задачу самостоятельно, ему дают пример правильного выполнения этой операции и прослеживают, как он может переносить данный ему принцип на другие примеры. Следующую группу проб, применяемых при исследовании мышления, составляют опыты с нахождением логических отношений. Больному дается ряд слов, к каждому из которых он должен подобрать либо более общее родовое понятие (например, «стол - мебель», «шило - инструмент») либо более частное понятие («цветок - роза», «рыба- карась»). Аналогичные операции могут выполняться и с другой задачей, например, нахождение части по целому («стул - ножка», «нож - лезвие») или целого по части («стена - дом», «полка - шкаф» и т. д.). Специальное место в этой серии занимает опыт с нахождением противоположных значений. Больному дается слово, к которому он должен найти другое, противоположное по значению (например, «здоровый - больной», «высокий - низкий» и т.п.). Исследующий наблюдает, легко ли больной выполняет данную операцию, не затрудняется ли он в сохранении заданного ему отношения, не соскальзывает ли он на другие, неизбирательные ассоциации и насколько легко он переключается с одного заданного отношения на другое. И в этом эксперименте - в случае, если больной затрудняется в самостоятельном нахождении нужного ответа, - исследующий может привести ему ряд примеров, прослеживая в дальнейшем, усваивает ли больной принцип решения или же лишь конкретное содержание, повторяя тот же ответ и при решении последующих примеров. В специальном варианте опыта больному предлагают не находить нужные слова самостоятельно, а выбрать нужное слово из трех предложенных, причем среди этих два слова стоят к заданному слову в иных отношениях. Примером может служить опыт на нахождение отношений вид – род или род – вид: собака (кошка, овчарка, животное) ружье (пуля, оружие, винтовка), а также опыт на нахождение отношений противоположности: высокий (низкий, тонкий, длинный) радость (смех, горе, слезы). Этот вариант опыта снимает необходимость подыскивать слова но ставит боль :ого перед более сложной задачей сделать выбор из ряда альтернатив и затормозить связи строящиеся на основе близких, но не соответствующих задаче отношений. Близкое к описанным пробам значение имеют и опыты с нахождением аналогий. Больному дают пару слов, стоящих друг с другом в определенных отношениях и предлагают третье слово, к которому больной должен подобрать аналогичное отношение (например, высокий - низкий; добрый-? (злой); стол – ножка, велосипед – ? (колесо) или более сложное (полк - солдаты; библиотека-? (книги), река – берег; улица - ? (тротуар) и т. д.). В предлагаемых примерах могут выступать отношения разной сложности- в одних случаях они могут носить наглядный, в других - отвлеченный характер. Во всех этих случаях исследующий, подробно разъяснивший задачу на одном или двух примерах, прослеживает, насколько больной в состоянии усвоить требуемый принцип, перенести его на решение новых задач и -что особенно важно - учитывает, может ли больной переключаться с одной задачи на другую, не воспроизводя инертно одного и того же ранее усвоенного отношения. В специальном варианте опыта больному может предлагаться задача самостоятельно выбрать нужное слово из трех возможных альтернатив: высокий - низкий; добрый - ? (бедный, злой, человек) полк - солдаты; библиотека - ? (читатель, здание, книги). Как и в описанном выше опыте, этот вариант снимает трудности активного нахождения нужного слова, но затрудняет операцию необходимостью затормозить побочные связи и сделать выбор адекватной альтернативы. Дальнейшие опыты посвящены анализу тех систем связей, которыми располагает больной и изучение которых вплотную приближает нас к исследованию «категориального мышления». Сюда относятся прежде всего опыты с классификацией предметов, которые могут выступать в двух основных вариантах. Первый из них - широко известные опыты с классификацией «4-й лишний». Больному предъявляют рисунок, на котором изображены четыре предмета; три из них относятся к одной категории (например, части одежды, мебели, посуды), четвертый же, сохраняя внешнее сходство с остальными или входя с ними в одну действенную ситуацию, не относится к той же категории (например, лопата, пила, топор, полено). Больному предлагают найти неподходящий, не относящийся к той же группе предмет, оставив лишь три рисунка, относящиеся к одной категории, и объяснить свой выбор, обозначив три выбранных рисунка одним словом. Исследующий наблюдает, насколько больной усваивает инструкцию и может осуществить подлинную классификацию предметов на основе их отнесения к определенной категории. Особо отмечаются те случаи, когда больной не в состоянии это сделать, сближая предметы лишь по их внешнему виду (форме, цвету, величине) или же заменяя операцию отнесения предметов к определенной категории другой конкретной операцией - воссоздания той ситуации, в которой эти предметы могут участвовать вместе. Б случае невозможности выполнить нужные операции задачу разъясняют на двух-трех конкретных примерах, и исследующий прослеживает, насколько больной может перенести нужный принцип решения на другие примеры. Особое внимание обращают на то, как больной объясняет проведенную им работу, удерживает ли он объяснение в пределах выполненной задачи или же соскальзывает на построение связи и выходит за пределы анализа своего решения. Естественно, что эта, как и последующая, серия опытов может быть применена лишь при относительно высоком преморбидном уровне больного. К этой же серии относятся опыты со свободной классификацией предметов. Эта проба, разработанная в специальных психологических исследованиях (Вейгль, 1927; Л. С. Выготский, 1934; Гольдштейн и Шеерер, 1941 и др.), заключается в том, что больному предлагают ряд предметов (или их изображений), и он должен классифицировать эти предметы, разложив их на несколько групп. Обычно больному не раскрывают принцип классификации и не дают конкретных обозначений тех групп, па которые они должны быть разложены. Однако само содержание предметов (среди которых есть животные, растения, посуда, мебель, инструменты и т. д.) толкает на их категориальную классификацию. Если больной затрудняется выполнить эту задачу и вместо того, чтобы разложить изображения на группы, соответствующие тем категориям, в которые они входят, раскладывает группы предметов, входящих в одну конкретную ситуацию (например, кладет вместе стол -стул - тарелка - нож - вилка - хлеб и т. д., воссоздавая ситуацию «обед»), ему разъясняют задачу и на одном примере показывают, что от него требуется. В этом случае исследующий прослеживает, удерживает ли больной нужный принцип и переносит ли он его на классификацию других предметов. Если больной раскладывает предметы на очень большое число мелких и конкретных по своему содержанию групп (например, кладет цветы в одну кучку, злаки -в другую, ягоды - в третью, деревья - в четвертую и т. п.), ему предлагают объединить их в более крупные группы, и тем самым осуществить задачу обобщения. Естественно, что после каждой проделанной больным операции его спрашивают о том, почему именно он объединил те .или иные предметы и в чем он видит основу своей классификации. Исследующий обращает особое внимание на то, насколько больной может удержать избирательный принцип классификации, не соскальзывает ли он на побочные связи, а также и на то, насколько легко он может перейти от одного принципа классификации к другому. В этом опыте отчетливо выступают всякие затруднения абстрактного мышления так же, как и дефекты сохранения избирательных, направленных рассуждений и нарушения подвижности нервных процессов, необходимых для образования нужных связей. К этой категории исследования относятся также пробы на формирование искусственных понятий, предложенные в свое время Л. С. Выготским (1934), Брунером (1957) и др., но вследствие их сложности они имеют лишь ограниченное применение в клинике локальных поражений мозга. Удачный вариант опыта на исследование абстракции был разработан Халстэдом (1947), который применил его для исследования больных с мозговыми поражениями. В этом опыте больному предъявляют четыре фигуры, каждая из которых расположена над соответствующим ключом. Три из этих фигур одинаковы, а четвертая отличается от остальных каким-либо признаком. Испытуемый должен нажимать на ключ, соответствующий отличающейся фигуре. Постепенно опыт усложняют: испытуемому предлагают фигуры, разделенные на четыре части или те, которые могут быть разделены на четыре части; у некоторых из них не хватает одной части, и испытуемый должен нажимать на тот ключ, который соответствует порядковому номеру отсутствующей части. Наконец, больному предлагают фигуры, состоящие из разного количества частей (от одной до четырех), в этих случаях соответствующие ключи приобретают значение числа изображенных на фигуре элементов. Так как принцип построения фигур и нужной реакции не раскрывается сразу, а вырабатывается путем постепенных подкреплений правильных реакций, испытуемый должен самостоятельно сформировать требуемый принцип, и исследующий может проследить как этапы выработки этого принципа, так и его границы и устойчивость. На рис. 135 иллюстрируется последовательный ход такого эксперимента. По данным Халстэда, эта методика позволяет лучше, чем какая-либо другая, выделить фактор нарушения абстракции и дает ценные результаты при исследовании больных с поражением лобных отделов мозга.

Различные формы органического снижения психических процессов, обнаруживаемые в опытах на формирование понятий, проявляются в нарушении отвлеченных операций и в снижении мышления до его наиболее простых, конкретных форм. Если такие больные, хорошо изученные в современной психопатологии, еще могут выполнять задачи на нахождение наиболее привычных форм логических отношений (например, отношение противоположности), то и эти отношения легко теряют свою избирательность и часто заменяются более элементарными операциями - поисками наглядных отличий. Определение понятий часто не выходит за пределы описания наглядных свойств вещи, возведение к общему ограничивается нахождением конкретной ситуации, в которую включается названный объект, и т. п.

Однако рассмотрение этих вопросов выходит за пределы темы данной книги.

Нарушения отвлеченного мышления при очаговых поражениях мозга представляются нам, вопреки утверждениям таких авторитетных исследователей, как Гольдштейн (1934, 1942, 1948), значительно более редкими. Чаще всего они могут рассматриваться как вторичные результаты первичных дефектов, которые могут быть весьма различными.

Наблюдения показывают, что больные с так называемой «семантической афазией» (если только при этом нет значительных общемозговых дефектов), которые не могут схватить смысл сложных логико-грамматических отношений, сохраняют, однако, возможность выполнять задачи на нахождение таких логических отношений, как отношения противоположности, рода и вида, части и целого, или производить элементарные операции классификации, решать задачи на выделение «четвертого лишнего» и т. д. Иногда такие больные даже практически выполняют задачу классификации предметов на категориальные группы. Нарушение одновременных пространственных синтезов не лишает этих больных возможности воспринимать хорошо упроченные в прежнем опыте логические отношения. Такие больные испытывают затруднения лишь там, где эти отношения начинают выражаться в сложных словесных формулировках или требуют специального сопоставления.

Однако в целом эти затруднения нельзя считать непосредственным результатом нарушения «категориального мышления».

Нарушения отвлеченного речевого мышления при различных формах сензорной (акустической) и моторной афазии также являются вторичными и не могут сводиться к первичному распаду «абстрактной установки»/

Как показали наблюдения, приведенные нами выше (II, 2, е; II, 4, з), больные с этими формами афазии не в состоянии оперировать сложными системами речевых связей, и там, где интеллектуальные операции имеют чисто вербальный характер, исследование их не может быть проведено. Однако в тех случаях, когда такие ограничения снимаются, обнаруживается, что больные не теряют «абстрактную установку» или «категориальное поведение». Они могут в доступных им узких пределах сохранять логические отношения, которые возникли на основе речи и приобрели некоторую самостоятельность, но испытывают затруднения там, где последовательные логические операции опосредуются речью и где создающиеся на их основе системы связей теряют свою устойчивость из-за нестойкости значения слов и дефектов внутренней речи. Трудности, которые возникают у таких больных в сравнении понятий, в операциях наглядных аналогий и классификации указывают на речевую природу наблюдаемых дефектов и не могут быть сведены к общей деменции.

Следует, однако, отметить, что среди многих сотен публикаций, посвященных афазиям, почти нет исследований особенностей мышления афазиков. Даже в исследованиях Ван Веркома (1925), Гельба и Гольдштейна (1920), Гольдштейна (1926, 1948) и др. остается неясным, в какой мере наблюдаемые интеллектуальные дефекты относятся за счет речевых расстройств, имеющихся у этой группы больных. Поэтому окончательная характеристика возникающих в этих случаях интеллектуальныx поражений остается делом будущего.

Весьма своеобразные нарушения операций с абстрактными отношении проявляются при поражении лобных долей мозга. Как уже укаталось (II, 5, ж), основными чертами, характеризующими нарушение лишения при этих поражениях, является легкая потеря избирательности связей и замена их побочными связями или интертными стереотипами. Больные с выраженным «лобным синдромом» могут на короткое время обнаруживать сохранность основных отвлеченных отношений (типа отношения противоположности, рода и вида, части и целого, причины и следствия и т. п.), но очень быстро теряют эти отношения и заменяют их другими - более упроченными в прежнем опыте или возникшими в силу случайных ассоциаций, или же инертно закрепившиеся от ранее проделанных операций. Именно в связи с этим выделение стойких отвлеченных связей оказывается им недоступным. Как в опытах со сравнением и различием, так и в опытах с нахождением отвлеченных отношений (и тем более - аналогий) больной иногда, давая правильные ответы, не удерживает их, соскальзывает на побочные связи, теряет избирательность процессов, которая была обусловлена инструкцией. Поэтому (как это было показано в специальном исследовании А.Р. Лурия и В. В. Лебединского, 1967) больной с поражением лобных долей мозга, относительно легко решающий задачу на нахождение аналогии в обычных условиях, оказывается не в состоянии решить ее, если ему предъявляется несколько возможных решений, из которых он должен выбрать адекватное («избирательный» вариант решения). ) этом случае все возможные связи начинают казаться ему равно вероятными, и нахождение адекватной связи резко затрудняется. По этим же причинам у этих больных страдает и операция классификации. Возникающие у больного ассоциации оказываются очень многообразны и выбор тех связей, которые детерминированы заданием, резко осложняется .

Таким образом, специфика особенностей мышления больных с поражением лобных долей мозга связана прежде всего с первичными нарушениями избирательной деятельности, направляемой связями второй сигнальной системы, и дефектом процесса сличения задачи с полученным результатом.

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 399; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!

© 2014-2024 — Студопедия.Нет — Информационный студенческий ресурс. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав (0.098)