Уголовное право Русской Правды и современных ей памятников

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 5Следующая ⇒

Эпоха Русской Правды охватывает время от начала XI до конца XIII в. Мы будем пользоваться памятниками всей этой эпохи в совокупности, отмечая хронологический рост уголовных постановлений в каждом отдельном случае.

А) Преступление

Термин "преступление" хотя и известен был в эпоху Русской Правды (в переводной литературе с греческого языка), но самой Русской Правде не известен, ибо ей чуждо то понятие о преступлении, которое выражается этим термином, т.е. нарушение закона. Термин, употребляемый Русской Правдою, есть обида. В этом иногда видят доказательство частноправного взгляда на преступление как деяние, оцениваемое только по количеству вреда, нанесенного частному лицу. Мы увидим ниже, что разряд преступлений, караемых Русской Правдой, действительно ограничивается так называемыми частными преступлениями против личных и имущественных прав частных лиц. Но из этого отнюдь не следует, что оценка преступных деяний совершается только с точки зрения интересов лиц потерпевших; напротив, штраф за "обиду" платится не в пользу потерпевшего, а в пользу общественной власти: так, за укрывательство беглого раба виновный, кроме возвращения раба его господину, платит 3 гривны уголовной продажи в пользу князя; древнейшая правда не указывает прямо значение этого штрафа, говоря только: "а три гривны за обиду" (Акад., 10); но пространная Правда (Кар. 27) уясняет это вполне: "а оному платити 3 гривны продажи" (продажей называется уголовный штраф в пользу князя). Даже такая личная обида, как позорный удар не обнаженным мечом или рукоятью его, влечет за собой общественный штраф, а не личный выкуп: "12 гривен продажи за обиду" (Кар. 19).

Субъект преступления. Благодаря указанной выше этнографической особенности русского права, уже в период мести мы находим явственные, хотя и несовершенные признаки уголовного вменения. Преступником может быть только яйцо, обладающее свободной волей и сознанием. Злодеяния, совершаемые холопами, не считаются преступлениями и не влекут на деятеля уголовных взысканий: "если ворами окажутся холопы, которых князь продажею не казнит, потому что они не свободны, то вдвое платить истцу за обиду" (Кар., 43); но "если с ними свободные крали или хоронили (украденные вещи), то не подлежат княжеской продаже" (Кар., 132). Ответственным лицом перед потерпевшими является господин холопа, который или выкупает холопа, или выдает его лицом потерпевшему. Исключение из этого (впрочем, мнимое) составляет удар, нанесенный холопом свободному мужу, за что, по законам Ярослава, оскорбленный мог убить его; но сыновья Ярослава "уставили на куны" (установили денежный выкуп) с правом схватить холопа-оскорбителя и бить его, но не убить (см. Кар., 76). Во всем этом нет никаких следов уголовных взысканий (княжей продажи); напротив, если господин такого холопа укроет его у себя (не выдает), то платит 12 гривен уголовной продажи. Русская Правда молчит о возрасте при уголовном вменении; но об этом молчат памятники законодательства вплоть до 2-й полов. XVII в. (кроме судебника Казимира); отсюда нельзя, однако, заключить, что уголовные взыскания применялись одинаково и к малолетним всякого возраста: напротив, это именно немыслимо при применении мести. При совершении правонарушений всеми прочими, т.е. лицами дееспособными, в каждом отдельном случае требуется присутствие сознания неправоты действия. Так, в случае потери вещи или бегства холопа стороннее лицо, нашедшее вещь или принявшее беглеца, если не знает о потере или бегстве, может добросовестно владеть вещью; но если собственник "заповедал" о продаже (закон предполагает, что такая заповедь должна сделаться общеизвестной в своем миру в течение 3 дней), то всякий, удерживающий у себя чужую вещь, превращается уже в преступника и подлежит уголовному штрафу (Кар., 22 и 27). "Если холоп бежит и господин его заповедает, а кто-либо слышавши, или ведая, или зная даст ему хлеба или путь ему покажет, то платит за холопа 5 грив! (Кар., 123). Хотя здесь разумеется не уголовный штраф, а частное вознаграждение, но обязательство платить его возникает из деликта. Точно так же для бытия преступления считается необходимым элементом злая воля деятеля, например,: "кто злонамеренно (пакощами) зарежет коня или скотину, то платить продажи 12 грив., а за ущерб хозяину платить урок - гривну" (Кар., 98). Количество злой воли предполагается гораздо большим при истреблении, чем при татьбе тех же самых вещей; за кражу скота полагается уголовного штрафа 3 гривны, т.е. вчетверо меньше. Элемент злой воли с особенной ясностью выступает при оценке неисполнения гражданских обязательств: "если кто будет взыскивать на другом долг, а тот начнет запираться, то в случае окажется, что он злонамеренно (обидя) не возвращал ему денег, виновный платит за обиду 3 гривны" (Ак., 14). Должник, набравший мошеннически (полагавши) чужих денег и скрывшийся от кредиторов, рассматривается как вор (Кар., 133). Вообще в этом отношении Русская Правда различает случайную несостоятельность (если товар, взятый в долг, погибнет от кораблекрушения, от неприятельских войск или от пожара), несостоятельность, возникшую из порочности (culpa) должника (пропьется), и несостоятельность злостную (dolus); первый случай рассматривается как деяние невинное ("якоже пагуба от Бога есть, а не виноват"; Кар., 68). Такое распространение уголовных понятий на сферу обязательного права давало повод Чебышеву-Дмитриеву сказать, что в Русской Правде не гражданская неправда покрывает собою уголовную, а наоборот; но это другая столь же ошибочная крайность. Сознание и воля деятеля могут быть временно парализованы, вследствие чего деяние теряет свой преступный характер; это так называемое состояние аффекта: "если кто ударит другого ботогом... а оскорбленный, не стерпевши того, ткнет мечом, то вины ему в этом нет" (Кар., 21). В этом именно лежит первоначальное основание права мести. Такое состояние нельзя смешивать с состоянием необходимой обороны: последняя предупреждает преступное нападение, а в первом карается уже совершенное. Что касается необходимой обороны, то это такое состояние, при котором для лица не остается выбора законных средств защиты своего права, когда ему угрожает преступное нападение. Выше было упомянуто о праве хозяина убить вора на месте преступления. Если таковое право дается безусловно, то это не что иное, как месть. Во 2-й Русской Правде (Ярославичей) содержится два постановления об этом, весьма различные: по первому (Ак., 20) - "если убьют огнищанина или тиуна у клети, или у коня, или у скотины, то убить его как пса", т.е. без ответственности за это; никаких ограничительных условий не постановлено. Напротив, по другому постановлению той же Правды (Ак., 28) позволяется убить (всякого вора) не своем дворе, или у клети, или хлева, но если додержать вора до света, то вести его на княжий двор (к суду); если же убьют вора тогда, когда люди видели уже его связанным, то должны платить за него (уголовный штраф). Один из списков Русской Правды к этому прибавляет, что можно убить вора только на своем дворе; а если поднимут ноги (убитого) уже за воротами, то платить за него. Пространная Правда (Кар., 37) предоставляет право убить вора не только на дворе, но и повсюду, с прочими прежними ограничительными условиями, назначая плату за незаконно убитого вора в 12 гривен (продажа, а не вира). Из изложенных постановлений видно, что позволялось убивать ночного вора, но именно такого, который не сдается, и не такого, который бежит. Это совершенно не согласно с тем, что было постановлено и русскими и греками в договоре Олега, и есть не что иное, как необходимая оборона (вор, который в состоянии сопротивляться аресту, может также унести захваченные вещи). Но в таком случае как понять первую из приведенных статей о безусловном праве убивать вора? Едва ли можно усматривать здесь усиленную строгость закона по отношению к лицам высшего состояния - огнищанам и тиунам, совершающим столь гнусное преступление. Но точно так же нельзя предположить, что здесь мы имеем древнейший закон, соответствующий первоначальному безусловному праву убить вора, а в последующих статьях - ограничения, обусловленные новыми успехами права и цивилизации. Достаточно вспомнить, что тот и другой закон включены в одну и ту же Правду Ярославичей и потому могут быть разделены только весьма незначительными промежутками времени. Кроме того, гораздо раньше, в договоре Олега с греками, существовали уже указанные ограничения для произвола хозяина вещи, а, наоборот, гораздо раньше, именно в договоре с немцами 1229 г. (ст. 32), встречаемся опять с полным произволом над вором, схваченным на месте преступления: "если русин и латинянин поймает татя, то над тем ему свою воля - куда его хочет, туда и денет". Остается предположить, что в ст. 20 2-й Правды (и в договоре 1229 г.) подразумевались те же ограничительные условия при убийстве вора, которые потом особо выражены в законе; можно думать, что случай татьбы, совершенной огнищанином, возбудил вопрос, может ли собственник так же поступать с княжими дружинниками, как и с простыми людьми; закон поспешил ответить в утвердительном смысле только на это, не имея в виду разрешения всего вопроса о праве обороны.

Виновность преступного деятеля может значительно изменяться, если в одном и том же деянии проявилась совокупность воли нескольких деятелей или один из них может подчинить себе волю других (главное виновничество, подстрекательство и приказание совершить преступление лицом, имеющим влияние или власть); или все деятели совершают преступление по взаимному уговору с равным участием воли каждого (сообщество); в первом случае главный виновник несет большую ответственность, во втором - все равную. Русская Правда знает только преступное сообщество и карает каждого преступника в равной мере: уже во 2-й Правде (Ак., 40) находим, что "если 10 человек украли одну овцу, то каждый платит по 60 резан продажи". Правда пространная (Кар., 38) говорит точнее: за кражу скота из хлева или из кяети, если один крал, платить 3 гр. и 30 кун, а если их (воров) было много, то всем платить по 3 гр. и 30 кун (там же, ст. 39). Таким образом, за преступление, совершенное сообществом, каждый участник карается так, как если бы он один совершил его. Если бы Русская Правда держалась частного взгляда на преступление как на вред, нанесенный частному лицу, то она должна была бы назначить долевое вознаграждение со всех участников преступления; сверх того штраф, здесь положенный законом, есть уголовный штраф, независимый от частного вознаграждения. С другой стороны, Русская Правда и не повышает уголовной ответственности при сообществе, как ныне действующее право; это не опровергается испорченной статьей (Ак,, 29) 2-й Правды, по которой, если один крал, то платит гривну и 30 резан, а если было 18 воров, то по 300 гр. и по 30 резан каждый; здесь цифры в тексте' очевидно, испорчены (вместо 18 надо читать 10, а вместо 30 резан - 3 грив, и 30 резан). Не только соучастие, но и пособничество и неприкосновенность караются наравне с главным виновничеством, что видно из следующей просгранкой Правды: если вместе с главным виновником-холопом крали или хоронили (плоды преступления) свободные люди, то они в продаже князю (Кар., 132), Как преступное сознание (умышленность), так и злая воля (преступная энергия) могут иметь различные степени, которые знает Русская Правда и которые будут указаны при анализе отдельных видов преступлений личных и имущественных.

Преступное действие. Для бытия преступления необходимо, чтобы преступное сознание и воля перешли в действие (произвели изменение в объекте). Но уже Русская Правда знает и наказывает действие, начатое, но не достигшее цели (покушение); относительно преступлений личных она выражает это с полной ясностью: "если кто вынет меч, но не ударит, то гривна кун" (Кар., 20); за преступление оконченное - удар мечом - положено 3 грив, продажи (Кар., 25); таким образом, покушение наказывается в три раза слабее оконченного действия. Что касается покушения при преступлениях имущественных, то думают, что оно вообще ненаказуемо по древним законодательствам, в том числе и по Русской Правде; но это лишь недоразумение: вор, схваченный на месте преступления; т.е. не успевший совершить кражи, мог быть убит или схвачен и представлен на княжий двор для суда и наказания, несомненно равного наказанию за оконченную кражу, ибо здесь разумеется покушение, неоконченное не по воле деятеля. О наказании за покушение на кражу, остановленное по воле преступника, древние законы молчат потому, что так ее покушение обыкновенно остается не известным никому. Сообразно с этим наказание за покушение на грабеж и самый термин "покуситься", встречаемые в договоре Игоря (ст. 5), не могут быть отнесены исключительно на счет византийского права. Присутствие понятия о покушении в древнейших памятниках русского права доказывает, что преступное деяние рассматривается в них не только как вред, т.е. не исключительно с точки зрения объективной. Но при наличии злой воли различие результатов преступления влияет на уголовную оценку деяния: удар мечом может иметь результатом или рану, или смерть жертвы; в первом случае штраф в три гривны, во втором - вира (Кар., 25).

Объект преступления. Сфера объектов по древнему праву очень тесная; это права лиц физических; так и определяется она в Русской Правде; но практика в то же время включала в число объектов и права государства и общественных союзов, защищаемых государством (религии, церкви и нравственности). Физическое лицо как объект преступления определяется следующими чертами. Человек, не обладающий достоинством лица, т.е. холоп или раб, не может быть объектом преступления; убиение раба сторонними лицами "без вины" не есть преступление убийства, а истребление чужой вещи; оно направлено не против раба, а против права хозяина: "за холопа и за рабу виры нет; но если без вины убить, то платить урок хозяину, а князю продажи 12 грив." (Кар., 120), т.е. столько же, сколько за зарезание коня или скотины. Убиение (неумышленное) собственного раба ненаказуемо (Уст. Двин. грам., ст. 11). Точно то же нужно применять и к лицам, лишенным прав за преступление (через поток). Но права лиц с ограниченной правоспособностью ограждаются уголовным законом в одинаковой мере со свободными; таковы закупы; их честь и здоровье ограждаются от произвола самого их владельца: "как за свободного платить, так и за закупа"; за покушение на свободу их господин платит уголовной продажи 12 гр. (Кар., 73). Таковы и иностранцы, именуемые в Русской Правде "варягами" (западноевропейцы) и "колбягами (восточные инородцы); в процессуальной защите их прав они даже имеют некоторые преимущества перед гражданами (Кар., 26). Договоры с греками и с немцами устанавливают полное уголовное равноправие между гражданами и иностранцами: "если убьют купчину-немца в Новгороде, то за голову 10 грив.", что равняется 40 гривн. Русской Правды (дог. 1195 г., ст. 2). То же относится и к иноземцам (т.е. гражданам других русских земель); поэтому неправильно мнение (Чебышева-Дмитриева) о том, что сфера уголовного права исключительно определялось границами своей земли и что вообще безродный и никому не известный человек не пользовался никакой защитой; оно основано на следующей статье Русской Правды (Кар., 15): "а на костех и по мертвеце не платити виры, оже имени не ведають, ни знають его", которая, однако, имеет другой смысл, а именно: община не обязана платить виру за скелет или труп человека, неизвестно от чего погибшего. Лица, имеющие полную правоспособность, пользуются уголовной защитой своих прав не все е одинаковой степени: именно в этом отношении они различаются. 1) По общественному положению. В преступлениях личных древнейшая Правда не различает общественного положения лиц потерпевших (Ак., 1); 2-я Правда ограждает уже двойной вирой жизнь огнищанина, княжего тиуна, княжего конюха и подъездного (Ак., 18 и 21); 3-я Правда обобщает эти классы в один - привилегированный, под именем княжих мужей (Кар., 3); "если кто убьет княжего мужа, то 80 грив., а если людина, то 40 гр."; сюда же относятся тиун огнищный и конюший, хотя упомянутые отдельно, не в числе княжих мужей (Кар., 10). В поздних списках Русской Правды (Кн. Оболенского) принцип неравенства выражен так: "любо розсудити по мужу смотря". Из остальных нападений на личные права неодинаковой каре подлежит "мука" (незаконное истязание, пытка) огнищанина, за что полагается 12 грив. продажи, и смерда, за что - 3 грив. (Кар., 89 и 90). Один из смоленских договоров с немцами отличает бороду обыкновенного человека от бороды боярина и куноемца. В этом отношении русское право имеет, по-видимому, сходство с германскими законодательствами и противоположно славянским, не допускающим общественных различий в уголовном праве; но в германских законодательствах различаются родовые неравенства (по происхождению), в русском служебно-общественные; эти мнимые привилегии уже разъяснены нами в истории классов общества (см. выше, часть I). В договорах с немцами двойной вирой ограждаются послы и попы (которые обычно и бывали послами), т.е. лица общественных положений, важных в международном отношении. Наибольшим неравенством наказаний обыкновенно отличаются преступления против чести; но в Русской Правде вовсе не отмечена такая разница, за исключением одной неясной статьи (дополнит, 2), по которой высота штрафа определяется происхождением лица не по мужеской, а по женской линии (бабки и матери). Лишь в поздних редакциях церковного устава Ярослава штрафы за преступление против чести, действительно, очень резко отличаются по общественным классам (больших бояр, меньших бояр, нарочитых людей, простой чади). В отношении к правам имущественным выше оценивается собственность княжества, но лишь в частном вознаграждении, а не в уголовном штрафе (Ак., 25, 30). 2) По полу. Различие уголовной защиты прав женщины от защиты прав мужчины можно увидеть в следующей статье 3-й Правды (Кар., ст. 101): "если кто убьет жену, то тем же судом судить, как и мужа; если будет виновата (по другим спискам "виноват"), то полвиры - 20 грив."; принимая слово "жена" в древнем значении "женщина", находят, что жизнь женщины оценивается вдвое меньше жизни мужчины (в противоположность большинству германских правд). Другие полагают, что за убийство женщины полагается вообще такая же вира, как и за убийство мужчины; но если убитая вызвала нападение собственной виной, то полвиры. Но за убийство в "сваде" (вызванное ссорой) та же Правда назначает виру в 40 грив. (Кар., 4); и вообще было бы непонятно, почему понижение наказания допущено только тогда, когда речь зашла о женщине, а не вообще, когда убийство вызвано жертвой. Остается думать, что речь идет о жене как супруге и убиение ее мужем за преступление против семейных прав. Аналогия немецких законов не дает руководящих указаний. Важнее для нас аналогия других славянских законодательств и позднейшего русского права, по которым убийство женщины и мужчины оценивается одинаково.

Классификация преступлений делается в Русской Правде на основании их объектов; уже древнейшая Правда держится в этом случае определенной системы, рассматривая сначала преступления против личных прав: убийство, нападение на здоровье и на честь, затем преступления имущественные; того же порядка держится и 3-я Правда. Ему будем следовать и мы.

Преступления против личных прав, убийство. Преступления против жизни им снуются убийством" (Кар., 3, над.) и "разбоем" (Ак., 19 и Кар., 4); но первым термином называется убийство вообще, вторым - предумышленное (в уставе Ярослава оно именуется "душегубством"). Различие непредумышленного и предумышленного убийства не указывается в древнейшей Правде; с некоторой неясностью говорит об этом 2-я Правда (Ак., 18 и 19); вполне отчетливо различает упомянутые понятия 3-я Правда (Кар., 4 и 5), а именно различает убийство, совершенное в "сваде" - ссоре, на пиру открыто (в таком случае община-вервь помогает убийце уплатить виру), и убийство в разбое, безо всякой свады, когда убийца выдается на поток и община лишь в том случае платит за него, если скрывает его и не выдает князю). Совершенно подобным образом различаются оба понятия в Полицком статуте(ХVII, 55-56): "где случится мертвая кровь, то 140 либр, т.е. когда кто убьет другого в ссоре; а если убьет способом ассасинским (разбойничьим), из засады, или по какой корысти, или убивши ограбит, то следует vraida".

Увечье по древнейшей Правде относится вполне к преступлениям против жизни, именно за него полагается вира (Ак., 5). 3-я Правда смягчает наполовину наказание, "о "е выводит увечье из разряда преступлений против жизни, назначая за него почувирье. По древнейшей Правде увечьем называлось отнятие руки или ноги, и тогда было понятно, почему оно равнялось убийству: увечный (лишенный средств защищать себя) умалялся в своей правоспособности (в христианскую эпоху поступал под опеку церкви), т.е. выходил из ряда лиц: для кем наступала так называемая гражданская смерть. По 3-й Правде понятие увечья распространено на лишение глаза и носа; тогда уже не существовало оснований причислять это преступление в поп не к убийству. Отнятие прочих членов входите другой, низший разряд преступных действий, а именно:

Преступления против здоровья: легкие увечья - отнятие пальца (Ак., 6), нанесение раны обнаженным мечом (Кар., 25), побои и удары, не имеющие отношения к оскорблению чести (Ак., 9). За все эти виды преступных деяний, среди которых есть весьма тяжкие, взыскивается обычно средняя продажа (3 грив.).

Преступления против чести. Русская Правда знает оскорбление чести только делом, а не словом, а потому преступления этого рода по внешнему составу сливаются с преступлениями против здоровья. Различия между теми и другими устанавливаются гораздо большей наказуемостью некоторых деяний, не соответствующей величине материального вреда их; например, удар не обнаженным мечом или рукоятью, конечно, наносит гораздо меньше вреда, чем тяжкая рана мечом; между чем за деяние первого рода полагается штраф вчетверо больший (12 грив.), чем за второе (Кар., 19). Точно такое же значение имеет такой же высокий штраф за удар батогом, жердью, ладонью, чашей или рогом (орудиями пира или тупой стороной меча (Ак., 3 Дар., 21). Наконец, сюда относится вырывание бороды и усов как символов мужества, особо чтимых многими древними народами (Ак., 7; Кар., 78). Сюда же относится и выбитие зуба, очевидно, совершенное ударом по лицу (Кар., 79). Если за отнятие пальца взыскивалось 3 грив., то ничем иным нельзя объяснить штраф в 12 грив, за вырванье уса, как понятием психического оскорбления. Таким образом, психические мотивы преобладают в сценке преступных деяний над физическим вредом. Это особенно обнаруживается т привилегированного положения чести женщины. Русская Правда не отмечает особой тяжести этого преступления; но современный ей памятник (догов, с немц. 1195 г., ет. 7) назначает за удар женщине (замужней или девице) штраф, равный вире за убийство свободного человека, и столько же частного вознаграждения оскорбленной. В том же договоре есть постановление о наказуемости таких деяний против чести женщины, которые не имеют ничего общего с преступлениями против здоровья: "кто сорвет у чужой жены головной покров, е того 6 грив, за сором" (ст. 8). В поздних редакциях церковного устава Ярослава (ст. 22) появляется оскорбление словом, и имеются в отношении к женщине, причем честь (вопреки Русской Правде) оценивается уже весьма различно, смотря по общественному состоянию оскорбленной.

Преступления против свободы известны Русской Правде в двух видах. Это, во-первых, продажа: полу свободного человека: "если господин продаст закупав полное холопство, то за обиду 12 грив" (Кар., 73). Во-вторых, лишение свободы, по лживому обвинению (Кар., Ш); договор 1195 г. (ст. 4) объясняет, что деяние этого рода каралось как оскорбление чести: "если свяжут мужа без вины, то 12 грив, за сором". Преступления против прав имущественных. Не все ныне известные виды преступных деяний этаго рода известны Русской Правде. Именно она упоминает о разбое только как о преступлении против жизни, но предумышленное убийство по Русской Правде есть убийство с корыстной целью, что и приближается к понятию разбоя в нашем смысле. В таком значении употребляется термин в бытовых памятниках времен Русской Правды, так, в житии Феодосия рассказывается, что "некогда были схвачены разбойники от людей, стороживших дом свой". Грабеж, хотя и не выделяется как специальный вид преступления, несомненно наказывается наравне с татьбой и под именем татьбы; в бытовых памятниках встречается и самый термин с этим значением; в Изборнике ХIII в. читаем: "что есть мытоиметво? Грех, срама не имый, грабление насильное, то бо есть разбойничества злее; разбойник бо срамляется крадый, а с дерзновением грабит"; таким образом, все три термина: "разбой", "грабеж" и "кража", употребляются для выражения одного и того же понятия; но несомненно, что каждый из них имеет и свой специальный смысл. Русская Правда не знает также и термина мошенничество, но имеет в виду некоторые виды деяний этого рода: злостное банкротство (Кар., 133) и торговый обман при продаже коней (дополн. ст. 1); последний случай, впрочем, ведет лишь к гражданскому удовлетворению.

Из имущественных преступлений, известных Русской Правде, первое место занимает татьба. В уголовной оценке татьбы по Русской Правде конкурируют субъективный и объективный взгляды на преступление: тяжесть татьбы определяется ценностью украденного; впрочем, все предметы разделены только на три категории: высшую, за предметы которой взыскивается 12 грив, продажи (холоп - Кар., 34, бобр - Кар., 81); среднюю с продажей в 3 грив, (рогатый скот - Ак., 29 и Кар., 38, пчелы - Кар., 87, охотничьи собаки и птицы - Кар., 93); прочие предметы включаются в низшую категорию с продажей в 60 кун. Но рядом с этим уголовная тяжесть татьбы измеряется и напряженностью преступной воли: "если кто украдет скот в хлеве, то 3 грив, и 30 кун; а если кто украдет скот на поле, то 60 кун" (Кар., 38-39), т.е. кража вещей, охраняемых собственником, карается гораздо тяжелее кражи простой, так как в 1-м случае преступнику предстояло преодолеть больше препятствий для исполнения преступного намерения. О рецидиве при краже Русская Правда не упоминает, но, быть может, этим понятием объясняется высокая уголовная кара за конокрадство в 3-й Правде; именно коневый тать выдается князю на поток, тогда как клетный платит только 3 грив. (Кар., 31); между тем ценность предметов, сохраняемых в клети, может много превышать ценность одной лошади. Зарезавший коня злонамеренно (Кар., 98), т.е. совершивший преступление более тяжкое, чем татьба (см. ниже), карается лишь 12 грив, продажей. За простую кражу лошади полагается продажа, а не поток (Ак., 29, Кар., 33). Остается думать, что под коневым татем ст. 31-й разумеется конокрад по ремеслу и рецидивист. О святотатстве лишь упоминается в церковных уставах без назначения определенного наказания.

Истребление чужих вещей, именно движимых, сточки зрения материального вреда, должно бы оцениваться наравне с татьбой тех же вещей; однако, оно наказывается в три раза строже (Кар., 98, ср, с Кар., 38; о порче чужих вещей см Ак., 17). Поджог, по Русской Правде, не есть истребление огнем каких бы то ни было вещей; поджог борти, например, есть преступление особого порядка, наказываемое лишь 3 грив, продажею (Ак., 30); поджог в собственном смысле есть истребление огнем зданий, караемое потоком и разграблением; такое тесное и правильное понятие не встречается в других славянских законодательствах; по чешскому праву, за поджог леса - сожжение (Maj Carol. XXXV; по сербскому (Зак. Душана), за поджог сена вне села - сожжение. Под зданиями Русская Правда разумеет двор и гумно, т.е. как здания, назначенные для жилища человека, так и для хранения продуктов (Кар.,,97).

Незаконное пользование чужими вещами карается, по Русской Правде, наравне с татьбой: "кто поедет на чужом коне, не спросившись у хозяина, то 3 грив." (Ак., 11, Кар., 28). Истребление признаков частной собственности (знамений, меж) наказывается высшей продажей в 12 грив. (Кар., 82-83).

Этим и оканчивается система преступлений по Русской Правде, ограничиваясь, как сказано, деяниями, направляемыми против частных лиц. Дальнейшие сведения о других видах преступных деяний извлекаются уже из других, бытовых и законодательных, памятников той же эпохи.

Преступления против прав государства. Русская Правда не содержит постановлений о преступлениях этого рода частично по обыкновенной неполноте закона в сравнении со сферой действующего права, частично же потому, что преступность некоторых деяний из этого разряда не вполне была осознана. Так, понятие о верховной измене противоречило тогдашнему вечевому строю русских земель: борьба населения или одной части его со своим князем есть обычная политическая борьба партий, а не преступление; победившая партия могла потом принимать репрессивные меры, которые нельзя считать наказанием. Пример восстания киевлян на своего князя Изяслава в 1067 г. и казней, которые потом совершил этот князь, доказывает высказанное сейчас соображение, но вместе с тем и свидетельствует, что понятие о верховной измене начало уже складываться: сами киевляне называют свое восстание "злом"; летописец осуждает князя, что он произвел казнь без суда (Лавр, лет); князь отрубил головы 70 чел., которые выпустили Всеслава, других ослепил, а "иных без вины погубил".

Понятие об оскорблении величества складывается в особенности в Суздальской земле и выражается летописцем по случаю убийства Андрея Боголюбского. Понятие земской измены было доступнее и легче, но не в отношениях между русскими землями: содействие стороннему князю, добывающему стол, могло неказаться изменой. Лишь тайный перевет с врагами своего князя всегда осуждается (пример Блуда, предавшего Ярополка Владимиру). В Новгороде и Пскове вообще яснее и раньше, чем в других землях, развивается понятие земской измены: в 1141 г. казнили в Новгороде Якуна, который бежал за удалившимся кн. Святополком: обнажив его, "свергли" с моста в Волхов. В отношении к врагам-иногородцам земская измена везде и для всех была ясна: в 1194 г. в Новгороде казнили изменников, предавших дружину новгородскую Югре. Одновременно с политическими преступлениями уясняются и преступления по службе, причем ответственными лицами являются как сами князья, так и подчиненные власти. Вообще во всех землях князь, совершивший преступление по своей должности, подлежал суду и наказанию союза князей: "ряд наш так есть, оже ся князь извинит, то в волость" (Ипат. лет., 1177). Но в Новгороде и Пскове, а отчасти и в других землях князья подлежали также суду веча: в 1136 г. новгородцы судили князя Всеволода за неисполнение им обязанностей князя как вождя и правителя. Что касается подчиненных властей, то, например, в 1209 г. в Новгороде судили и казнили посадника за превышение власти (незаконное наложение податей). В других землях подобные преследования высших властей совершались еще в форме народных восстаний, особенно при смене князя (в Киеве по смерти Святополка); а это показывает, как неясно должно быть в то время представление о преступлениях граждан против порядка управления; составление мятежных скопищ было обыкновенным явлением при вечевом складе общества: случай в Новгороде, описанный под 1071 г., когда весь народ стал за волхва и лишь князь Глеб с дружиной за епископа, показывает, как трудно было причислить подобные явления к обыкновенным преступлениям. Точнее были понятия о преступлениях судебной власти, почему только этот один род государственных преступлений и отмечен Русской Правдой; таких преступлений не могло быть, когда право восстанавливалось только самими потерпевшими; но во времена Русской Правды, когда произвол мстителей был полностью ограничен, было постановление, что за "муку" огнищанина или смерда без княжеского слова полагается продажа (Ак., 31-32: Кар., 90-91; ср. Кар., 135).

Преступления против веры могли существовать и в языческую эпоху (как показывает казнь в Киеве варяга-христианина за отказ выдать сына на жертву богам при Владимире); но нынешнее понятие о них образовалось с принятия христианства и сформулировано по греко-римскому праву в церковных уставах. В уставе Владимира отмечено два вида их: зелейничество и ведьство. Устав Всеволода называет то же чародеянием и волхеованием. Первое имеет сложный объект: оно есть знание (знахарство) особенных сил природ (преимущественно "зелий" - трав), соединенное с пользованием этими силами во вред другим (crimen roaleficoriim), почему зелейничеством называлось и отравление. Второе - это мнимое знакомство с миром невидимым (crimen mathematicorum). Так как действия такого рода не только не преследовались языческой религией, но и возникли от нее, то первоначально трудно было преследовать их как преступление (выше был приведен случай, когда весь народ стал на сторону волхва). Лишь в XII и XIII вв. господство двоеверия ослабело, и тогда начинается повсеместное и частое преследование волшебства: например, в Новгороде в 1227 г. "сожгли 4 волхвов, обвиняя их в том, что они делали потворы, а Бог ведает (правда ли это); их сожгли на Ярославе дворе". Другие действия, воспрещенные, как противные вере и церкви, суть молениев рощах или у воды и под овином, ограбление трупов, посечение крестов (на могилах и на дорогах), отрезание частиц от священных предметов (для волхвования) и введение в церковь собак или птиц.

Преступления против семейного права и нравственности возникли также только со времени принятия христианства и отмечены в тех же церковных уставах. Сюда относятся: а) преступления против христианского строя семьи, подлежащие суду церкви и денежному штрафу в пользу церковных властей, но с добавочным уголовным наказанием со стороны князя: брак в близких степенях родства или свойства (церк. уст. Яросл., ст. 12), двоеженство в собственном смысле, т.е. одновременное сожительство с двумя женами (там же, 13), и двоеженство не в собственном смысле, т.е. женитьба на другой без правильного расторжения первого брака (там же, 7); двоемужие, при котором наказанию подлежат как сама двоемужница, так и второй муж (по сп. Макаркя); прелюбодеяние со стороны мужа (уст. Яр., ст. 6); самовольное отпущение жены мужем (развод - там же, ст. 3) и развод по согласию супругов без воли епископа (там же, 14), причем наказание весьма различается, смотря по тому, был ли брак венчанный или нет; злоупотребление со стороны родителей брачной судьбой детей, т.е. отказ в согласии на брак или принуждение к нему (там же, ст. 21); б) общие преступления, совершаемые в семейной сфере, которые подлежат суду князя или, может быть, общему суду церкви и князя; но вира и продажа делятся между церковной и государственной властями, таковы: убийство и душегубство (непредумышленное и предумышленное убийство), совершаемые при свадьбе или сговоре (ст. 26); поджог (ст. 10; быть может, здесь разумеется поджог церковных зданий и зданий в имениях церкви); кража между супругами (со стороны мужа) - конопля, льна, "жита", под которым разумеются продукты, необходимые на общее содержание семьи, и женской одежды (ст. 24-25); в) преступления против нравственности: блуд в различных видах; похищение девиц с тройственным объектом как оскорбление нравственности, как нарушение прав родителей и как бесчестие похищенной (ст. 1); изнасилование, особенно квалифицированное (ст. 5); также с объектом сложным (как преступление против здоровья, чести и нравственности); скотоложство (ст. 16).

Как бы ни были сомнительны редакции устава Ярослава, но старейшие из них, несомненно, относятся к эпохе Русской Правды, а потому содержание их может и должно выражать действительное состояние уголовного права того времени.

Наказание

Так как наказание есть восстановление нарушенных преступлением прав общества, то основной интерес исторического изложения права наказания есть вопрос об общественном элементе его об очищении его от личной примеси (начиная почти с животной реакции и самозащиты).

Понятие о наказании. Термины общие для выражения этого понятия в законодательных памятниках не встречаются, кроме слова "казнь", упомянутого выше (договоры русских с греками). Но в памятниках бытовых употребляются термины "наказание" и "месть" (в общем смысле наказания). "Месть" в широком смысле означает наказание вообще: волхвы, наказанные Яном на Белоозере, приняли "месть от Бога" (Лавр, лет.); в Законе судном людей (по изд. Рус. достопам., гл. 69) сказано: "Аще кто бьет раба своего жезлом, ти умрет от руку его, - судом да ся мьстит". В частности, термин "месть" применяется как к каре, налагаемой частным лицом, так и k наказанию, назначаемому судом: "местником" в договоре Олега (ст. i 2) названа сторона в процессе. Местником называется также судья: в Законе судном людем (того же изд. 76) говорится, что если низшие судьи отказывают в правосудии, то "взиидут к великому отместнику, его же постави власть наша". Юридический сборник (изд. во II ч. Русских достопамятностей) начинается так: "Нищего не помиловати яко месть", что составляет перевод Исхода (XXIII, 3): "Нищего да не помилуеши на суде"; поэтому Дубенский справедливо говорит: "месть то же, что суд, %picriq". Филологический смысл слова "наказание" есть "научение и исправление": "наказание - institutio, poena; каказатн - instituere ("тыи въспитаме и наказа и наоучи), punire" (Речник Даничича). В смысле слова "наказание" (исправление) выражен основной взгляд на цель наказаний, взгляд, конечно, указывающий на будущее и мало применимый к самой эпохе Русской Правды. В эпоху мести целью наказания является возмездие, т.е. воздаяние злом за зло, что впоследствии усвоено и государством. В эпоху денежных выкупов к этой прежней цели присоединяется другая, уже чисто государственная, - финансовые выгоды: когда Владимир Св. ввел было, по совету епископов, вместо вир смертную казнь, то дума боярская настояла на восстановлении вир по следующему единственному основанию: "ожевира, то на оружии и на коних буди", т.е. вира даст средства приобретать оружие и коней. Нет сомнения, что один из главных видов потока - обращение преступников в рабство князю - возник также из расчетов экономических. До некоторой степени финансовыми соображениями объясняется долговременное существование общинной (дикой) виры (см. ниже) и возможность для населения откупаться от уплаты виры постоянным (таксированным) налогом (см. Уст. грам. Ростислава Смолен. 1150 г.), а также и то обстоятельство, что государство жалует частным лицам имения "с вирами". Из этого не следует, что государство за деньги отказалось вовсе от своего карательного права: право наложения наказаний переходит к общинам и, может быть, частным лицам*, но состоит под надзором государства.

_______________________

* См. грамоту Мстислава Юрьеву монастырю ИЗО г. в Хрест., вып. I и прим. к ней 4-е. Вопрос о частновладельческом карательном праве не может быть разрешен для древнего периода с достаточной точностью по недостатку источников.

_______________________

Вообще же право и отмены наказаний е 1-й период определяется понятием о мести и других видах тогдашних наказаний.

Виды наказаний в историческом порядке: 1) месть, 2) денежные штрафы; 3) уголовные кары.

Месть в тесном смысле есть возмездие за уголовную неправду, совершенное руками потерпевшего. В том понятии, какое дает о ней Русская Правда, месть совмещает и частный, и общественный элементы наказания, что видно из нижеследующего: 1) месть не только признана, но и предписана законом (Рус. Пр. Ак,, 1, Кар., 1); "если отсечет руку, то дети искалеченного должны смирить" (Ак., 5). Обязательный характер мести ясен в особенности в договорах с греками, причем договаривающиеся стороны заботятся, чтобы преступник не оставался без наказания ("да умрет"; "да убиют и"). 2) Месть соединяется с судом, т.е. требует или последующей за местью санкции суда (как обычно и бывало), или предварительного решения суда: древнейшая Правда требует, чтобы окровавленный или раненый доказал на суде справедливость обвинения и только после этого может или мстить, или взять за обиду 3 гривны (Ак., 2). Летопись под 1070 г. рассказывает, что когда-то раньше (конечно, до отмены мести) воевода княжий Ян схватил ярославских волхвов на Белоозере, осудил их за убийство многих женщин и наказал так: выдав их родственникам убитых, сказал им: "мстите своих"; родственники предали осужденных смерти. 3) Закон определяет: кто имеет право (и обязанность) мстить, а именно: за убийство мстят члены рода (отец и сын, брат, дядя и племянник; Ак., 1, Кар., 1); в 1-й ст. Русской Правды, однако, содержится неполное определение круга мстителей: не указано право мести за мать, сестру, жену и дочь, несомненно существовавшее, как видно из приведенного сейчас летописного факта. Но это есть результат обыкновенного недостатка обобщений в древних памятниках, которые, вместо этого, стараются перечислить частичные подробности, но всегда неудачно. Право мести за лиц женского пола подразумевалось под соответствующими степенями родства мужского пола. За увечье полагалась месть членов семьи: "тогда чада смирять" (Ак., 5). За личное оскорбление и побои - месть личная: "оже ли себе не может мьстити, то взята ему за обиду 3 грив." (Ак., 2). 4) Этим определяется и то, за какие преступления полагалась месть. Именно: за убийство, увечье и нападение на здоровье и честь. Что касается убиения вора, т.е. мнимой мести за татьбу, то мы говорили, что здесь не самоуправство, а состояние необходимой обороны. 5) В чем состояла месть? В каждом ли случае преступник отдавался на полный произвол мстителя? Думать так не позволяет соединение мести с судом и ясное различение в Русской Правде относительной тяжести преступных деяний. За убийство должна была следовать смерть, но не за увечье ("смирять" не значит лишать жизни) и не за личные оскорбления; это показывает аналогия постановлений о мести холопу, ударившему свободного мужа: при Ярославе было позволено убить его за это. но сыновья Ярослава, отменив такой суровый закон, не вполне уничтожили месть и постановили, что оскорбленный может или связать его, или побить, т.е. месть состояла в лишении свободы и телесном наказании. 6) С заменой родовых союзов общинными и земскими месть вымирала постепенно, ибо в мщении участвует уже земская (государственная) власть; несомненно, что и христианство имело сильное влияние на ослабление мести; случаи замены мести выкупом по закону (при бегстве преступника) и по условию с мстителем делались чаще. Последнее не служит отрицанием уголовного характера мести, ибо прощение преступнику (с условием имущественных взысканий) совершалось при участии общества, на что указывает обряд покоры, известный не только у западных славян, но и у русских (галичан, см, Akta grodzkie и zernskie, T. VI, N 40). Уже при Владимире св. осуществление мести было редким явлением; тогда при решении вопроса о наказании за разбой речь шла о выборе между казнью и вирой, без упоминания о мести. Хотя месть не исчезла во второй половине XI в., как видно из Ярославовой правды и летописных фактов, но практическое ослабление ее дало возможность князьям Ярославичам отменять ее законом: "После Ярослава собрались сыновья его и отложили убиение за голову, и предписали выкупаться деньгами" (Кар., 2); применение мести на Белоозере, записанное в летописи под 1070 г,, не может служить подтверждением той мысли, будто Яросяавичи отменили не месть, а смертную казнь, установленную Владимиром; последняя отменена самим Владимиром; случай на Белоозере только записан под 1070 г. Несмотря на указанные ограничения мести, одно существование ее указывает на важнейшее значение частного лица в сфере уголовного права.

Денежные штрафы. В мести соединялись нераздельно частный и общественный элементы наказаний; как скоро месть заменена денежными штрафами, то оба элемента тотчас выступают в своей раздельности; штрафы делятся на уголовные (в пользу общественной власти) и частное вознаграждение потерпевшему, а именно: за убийство - вира (в пользу князя) и головничество (родственникам потерпевшего), за прочие преступления - продажа (князю) и урок (потерпевшему).

Вира и головничество. Слово "вира", не встречающееся в других славянских языках, считают заимствованным из немецкого языка (Wehrgeld), но корень его находится во множестве языков (между прочим, в финском). Уголовное значение виры известно со времен Владимира: когда он, по совету епископов, качал было казнить разбойников, то дума представила ему, что это невыгодно, ибо вира дает средства для приобретения оружия и коней (Лавр, лет., 996). По Правде Ярослава, вира взимается в том случае, если нет мстителя (Ак., 1); Ярослав установил "урок" (таксу) в пользу вирника, собиравшего виры на князя (Ак., 42). Для XII в. уголовное значение виры не подлежит сомнению: в Суздальской земле княжеские чиновники притесняют народ вирами и продажами. Вир а взыскивалась не всегда с одного преступника, но иногда с общины - верви, к которой он принадлежит; в таком случае она называлась дикой вирой и взыскивалась в двух случаях: а) если совершено убийство непредумышленное и преступник состоит с членами общины в круговой поруке; б) если совершено убийство предумышленное, но община не разыскивает убийцу (прикрывает его и не выдает). В первом случае вервь платит с участием самого преступника (в соответственной доле); во втором случае уплата виры рассрочивается на несколько лет (Кар., 5). Происхождение круговой поруки объясняют иногда из полицейеко-финансовых целей государства, т.е. из стремления князей получать доход от преступлений не всяком случае вместе с тем заставить общины предупреждать преступления. Но оба эти соображения могли явиться и явились впоследствии при развитии государственной власти; первоначальная же круговая порука не является искусственным государственным учреждением, а возникает повсюду как из имущественной и личной солидарности родовых и территориальных общин, так еще более из права общин налагать на преступников наказания. Право общин не только преследовать преступления, но и карать за них в древнейшее время не подлежит сомнению, на основании соображений с последующими явлениями русского права, например, "копными" судами в Западной России, которые представляют собой лишь остаток древних более полных прав общин. Но что это право общин не было безусловным (независимым от государства), доказательством служит именно дикая вира, а равно и некоторые фактические указания (в упомянутом выше случае воевода черниговского князя Ян требует от белозерцев поймать и выдать ему волхвов, производивших смуту). Вообще с ослаблением значения частного лица (с уничтожением мести) повышается значение общин в сфере уголовного права. Величина виры постоянна: за свободных людей вообще 40 грив., за лиц привилегированных - 80 грив., за жену - 20 грив., столько же за увечье по 2-й Правде. Величина головничества не определяется законом; только при изувечении назначается определенное вознаграждение - вполовину против уголовного штрафа (10 грив.) (Кар., 22).

Продажа и урок. Уголовное значение продажи видно из некоторых приведенных фактов относительно виры; во 2-й Правде оно вполне ясно, например, из следующего: "если украдет лодью, то за лодью 30 резан, а продажи 60 резан" (Ак., 34); 3-я Правда не оставляет в этом никакого сомнения (см. Кар., 23, 25, 33, 43, 132 и др.). Цифры продажи постоянны: 12 грив, (за убиение вора без требования обороны, оскорбление чести, лишение свободы за кражу холопа и бобра, за истребление коня и скота, за порчу меж); 3 грив, (и 30 кун) за все прочие преступления, кроме самых маловажных, за которые взыскивалось 60 кун или резан. Урок таксирован в законе относительно преступлений личных, наносящих физический вред (за зуб - Кар., 79, за палец - Кар. 23, за рану - Кар., 25 по 1 гривке); за преступление против чести Русская Правда не дает таксы, между тем как церковный устав Ярослава содержит подробную оценку чести. При преступлениях имущественных или возвращается вещь, или цена ее, назначенная в законе (Кар., 40, 41, 42). Денежные штрафы в определенном количестве могли иметь правильное уголовное значение лишь в период экономического равенства. При несостоятельности преступника они должны были заменяться уголовными наказаниями, что действительно и находим прямо в правах других народов (например, сербского) и в позднейшем русском праве. Высший штраф, именно вира, уплачиваемая без помощи общины, обыкновенно был не под силу для одного преступника, а потому в 3-й Правде вираизаменена уже в законе потоком.

Поток и разграбление. Потоком называется лишение личных прав, а разграблением - лишение прав имущественных, и то и другое составляет одно наказание, а не два вида наказаний; хотя в одном случае (Кар., 31) упомянут один поток без разграбления (за конокрадство), но в другом случае термин "поточите" употреблен в смысле разграбления (Кар., 97: за поджог или разграбление имущества преступника прежде всего удовлетворяется потерпевший, а "в остальном князю поточите"). Поток и разграбление не только заменили виру за предумышленное убийство, но и распространились на конокрадство и поджог, а практика распространяла это наказание и на политические преступления (Новг. 1-я лет. под 1209 г.); несомненно, что и за татьбу при несостоятельности следовало то же. Первоначально поток и разграбление имели неопределенное значение: с лишенным прав и его семьей можно было сделать что угодно: например, в Новгороде в 1209 г. "Мирошкин двор и Дмитров зажгоша, а животы их поимаша, и села их распродаша и челядь", в 1230 г. там же "заутра убиша Смена Борисовичи, и дом его весь разграбиша, и села, и жену его яша". Разграбленное имущество иногда делили "по всему городу по 3 гривны"; в княжествах оно поступало князю. При тесной солидарности имущественных и личных прав семьи, естественно, страдали жена и дети, причем, однако, могло следовать и предположение о их соучасти в преступлении мужа и отца и, по крайней мере, о пользовании плодами его (ср. Суд. Казим., ст. 1 и 5). Из этой неопределенной сущности потока развились уже в эпоху Русской Правды все виды уголовных кар.

ЧИСТЯКОВ О.И.

Древнерусское законодательство большое внимание уделяет уголовному праву. Ему посвящено много статей Русской Правды, уголовно-правовые нормы есть и в княжеских уставах.

Своеобразно трактует Русская Правда общее понятие преступления: преступно только то, что причиняет непосредственный ущерб конкретному человеку, его личности или имуществу. Отсюда и термин для обозначения преступления - "обида". В княжеских уставах можно встретить и более широкое понимание преступления, охватывающее и некоторые формальные составы. Это заимствовано из византийского канонического права.

Соответственно пониманию преступления как "обиды" строится в Русской Правде и система преступлений. Русская Правда знает лишь два рода преступлений - против личности и имущественные. В ней нет ни государственных, ни должностных, ни иных родов преступлений. Это не означало, конечно, что выступления против княжеской власти проходили безнаказанно. Просто в таких случаях применялась непосредственная расправа без суда и следствия. Вспомним, как поступила княгиня Ольга с убийцами своего мужа.

В уголовном праве особенно ярко проявляется классовая природа феодального права, открыто встающего на защиту господствующего класса и пренебрегающего интересами трудящихся. Это отчетливо видно при рассмотрении отдельных элементов состава преступления. Так, субъектом преступления может быть любой человек, кроме холопа. За действия холопа отвечает его господин. Однако в некоторых случаях потерпевший может сам расправиться с холопом-обидчидком, не обращаясь к государственным органам, вплоть до убийства холопа, посягнувшего на свободного человека.

Русская Правда не знает еще возрастного ограничения уголовной ответственности, понятия невменяемости. Состояние опьянения не исключает ответственности. В литературе высказывалось суждение, что опьянение по Русской Правде смягчало ответственность (убийство на пиру). В действительности при убийстве в драке имели значение не состояние опьянения, а элемент простой ссоры между равными людьми. Больше того, Русская Правда знает случаи, когда опьянение вызывает повышенную ответственность. Так, если хозяин бьет закупа под пьяную руку, то теряет этого закупа со всеми его долгами; купец, пропивший доверенный ему чужой товар, отвечает не только в гражданском, но и в уголовном порядке, притом весьма строго.

Русской Правде известно понятие соучастия. Эта проблема решается просто: все соучастники преступления отвечают поровну, распределение функций между ними пока не отмечается.

Русская Правда дифференцирует ответственность в зависимости от субъективной стороны преступления. В ней нет различия между умыслом и неосторожностью, но различаются два вида умысла - прямой и косвенный. Это имеет место при ответственности за убийство: убийство в разбое карается высшей мерой наказания - потоком и разграблением, убийство же в "сваде" (драке) - только вирой. Впрочем, некоторые исследователи полагают, что здесь ответственность зависит не от формы умысла, а от характера самого преступления: убийство в разбое - это низменное убийство, а убийство в драке все-таки как-то может быть оправдано с моральной точки зрения. По субъективной стороне различается и ответственность за банкротство: преступным считается только умышленное банкротство. Состояние аффекта исключает ответственность.

Что касается объективной стороны состава преступления, то подавляющее число преступлений совершается путем действия. Лишь в весьма немногих случаях наказуемо и преступное бездействие (утайка находки, длительное невозвращение долга).

Наиболее ярко классовая природа древнерусского права выступает при анализе объекта преступного посягательства. Ответственность резко различается в зависимости от социальной принадлежности потерпевшего. Так, за убийство основной массы свободных людей платится вира в 40 гривен. Жизнь представителей верхушки феодалов оценивается двойной вирой в 80 гривен. Жизнь же зависимых людей оценивается в 12 и 5 гривен, которые даже не называются вирой.

Русская Правда знает лишь два родовых объекта преступления - личность человека и его имущество. Отсюда, как уже упоминалось, только два рода преступлений. Однако каждый из родов включает в себя довольно разнообразные виды преступлений.

Среди преступлений против личности следует назвать убийство, телесные повреждения, побои, оскорбление действием. Княжеские уставы знают и состав оскорбления словом, где объектом преступления является преимущественно честь женщины.

В уставах князей Владимира Святославича и Ярослава рассматриваются также половые преступления и преступления против семейных отношений, подлежащие церковному суду, - самовольный развод, прелюбодеяние, похищение женщины, изнасилование и др.

Среди имущественных преступлений наибольшее внимание Русская Правда уделяет краже (татьбе). Самым тяжким видом татьбы считалось конокрадство, ибо конь был важнейшим средством производства, а также боевым имуществом. Известно и преступное уничтожение чужого имущества путем поджога, наказуемое потоком и разграблением. Суровость наказания за поджог определяется, очевидно, тремя обстоятельствами. Поджог - наиболее легкодоступный, а потому и наиболее опасный способ уничтожения чужого имущества. Он нередко применялся как средство борьбы, когда закабаляемые крестьяне хотели отомстить своему господину. Наконец, поджог имел повышенную социальную опасность, поскольку в деревянной Руси от одного дома или сарая могли сгореть целое село или даже город. В зимних условиях это могло привести и к гибели массы людей, оставшихся без крова и предметов первой необходимости.

В княжеских уставах предусматривались и преступления против церкви, а также против семейных отношений. Церковь, насаждая новую форму брака, усиленно боролась с остатками языческих порядков.

Система наказаний Русской Правды еще довольно проста, а сами наказания сравнительно мягкие.

Высшей мерой наказания, как уже отмечалось, был поток и разграбление. Сущность этой меры не совсем ясна. Во всяком случае, в разное время и в разных местах поток и разграбление понимались по-разному. Иногда это означало убийство осужденного и прямое растаскивание его имущества, иногда - изгнание и конфискацию имущества, иногда - продажу в холопы.

Следующей по тяжести мерой наказания была вира, назначавшаяся только за убийство. Если за преступника расплачивалась его вервь (община), то это называлось дикой вирой.

До второй половины XI в. в качестве наказания за убийство применялась кровная месть, отмененная в Русской Правде сыновьями Ярослава Мудрого.

За основную массу преступлений наказанием была так называемая продажа - уголовный штраф. Ее размеры различались в зависимости от преступления.

Виры и продажи, шедшие в пользу князя, сопровождались возмещением ущерба потерпевшему или его семье. Вире сопутствовало головничество, размер которого нам неизвестен, продаже - урок.

За преступления, отнесенные к компетенции церковного суда, применялись специфические церковные наказания - епитимьи. Так, византийский закон предусматривал, например, за блуд с сестрой 15 лет "поститися и плакати". Легкой епитимьей считались 500 поклонов в день. Епитимья часто соединялась с государственной карой. По мнению С.В. Юшкова, церковь применяла кроме епитимий членовредительные наказания и тюремное заключение.

ВОПРОС ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ ПРАВО

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 251; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!